инесите папку 2402.
   Минуту спустя появилась женщина средних лет с тонкой пачкой  документов
в переплете из манильской бумаги и передала ее Цауггу.
   - Что вы хотите знать?
   - Когда открыт счет?
   Он просмотрел бумаги.
   - Июль 1942 года. Восьмого.
   - Кто его открыл?
   Цаугг заколебался.  Он  походил  на  скупца,  владеющего  сокровищницей
важной  информации:  расставаться  с   каждым   фактом   было   невыносимо
мучительно. Но по выработанным им самим условиям у него не было выбора.
   В конце концов он произнес:
   - Герр Мартин Лютер.
   Следователь делал пометки.
   - Каковы условия вклада?
   - Один сейф. Четыре ключа.
   -  Четыре  ключа?  -  Марш  удивленно  поднял  брови.  Сам   Лютер   и,
предположительно, Булер и Штукарт. У кого же  четвертый  ключ?  -  Как  их
распределили?
   - Все были переданы господину Лютеру, так же как и четыре доверенности.
Естественно, как он ими распорядился, не наша забота.  Вы  понимаете,  что
это был особый вид вклада  -  вклад,  вызванный  особыми  обстоятельствами
военного  времени,  предназначенный  сохранить   анонимность,   но   также
облегчить  доступ  для  любых  наследников  или  доверенных  лиц,  случись
что-либо с его первоначальным владельцем.
   - В какой форме он оплатил расходы по вкладу?
   - Наличными. В швейцарских франках. За тридцать лет вперед.  Можете  не
беспокоиться, герр Марш, - ничего не надо платить до 1972 года.
   Шарли спросила:
   - Есть ли у вас запись операций, относящихся к этому вкладу?
   Цаугг повернулся к ней.
   - Только даты, когда вскрывался сейф.
   - Можете их назвать?
   - Восьмого июля 1942 года. Семнадцатого  декабря  1942  года.  Девятого
августа 1943 года. Тринадцатого апреля 1964 года.
   Тринадцатого апреля! Марш чуть не вскрикнул  от  радости.  Его  догадка
оказалась верной. Лютер действительно летал в Цюрих в  начале  недели.  Он
записал даты в книжку.
   - Всего четыре раза? - переспросил он.
   - Совершенно верно.
   - И до прошлого понедельника сейф не открывали почти двадцать один год?
   - Так свидетельствуют записи. - Цаугг раздраженно захлопнул папку. -  Я
мог бы добавить, что в этом нет ничего необычного. У нас здесь есть сейфы,
к которым не притрагивались лет пятьдесят, а то и больше.
   - Счет открывали вы?
   - Да, я.
   - Не говорил ли герр Лютер, зачем  ему  понадобилось  его  открыть  или
почему он оговорил действующие ныне условия?
   - Привилегия клиента.
   - Простите, не понял.
   - Это информация, остающаяся между клиентом и банкиром.
   - Но мы же ваши клиенты, - вмешалась Шарли.
   - Нет, фрейлейн Мэгуайр. Вы распорядители собственности моего  клиента.
Существенная разница.
   - Открывал ли герр Лютер сейф во всех случаях? - спросил Марш.
   - Привилегия клиента.
   - Кто открывал сейф в понедельник? Лютер? В каком он был настроении?
   - Повторяю: привилегия клиента, - поднял руки Цаугг.  -  Мы  так  можем
продолжать весь день, герр Марш. Я не только не обязан  сообщать  вам  эти
сведения, но мне запрещает это швейцарский банковский  кодекс.  Я  сообщил
вам все, что вы имеете право знать. Что-нибудь еще?
   - Да. - Марш закрыл записную книжку и взглянул на Шарли. - Мы хотели бы
лично осмотреть сейф.


   В хранилище попадали на небольшом лифте. В нем как  раз  хватило  места
для четырех пассажиров. Марш с Шарли, Цаугг и  его  телохранитель  стояли,
неловко прижавшись друг к  другу.  От  банкира  терпко  пахло  одеколоном,
напомаженные волосы лоснились.
   Хранилище напоминало тюрьму или морг: перед  ними  метров  на  тридцать
протянулся облицованный белым кафелем коридор с решетками по обе стороны в
конце которого, у выхода, за столом сидел охранник. Цаугг вынул из кармана
тяжелую связку ключей, прикрепленную цепью к его поясу.  Отыскивая  нужный
ключ, он что-то мурлыкал под нос.
   Наверху прошел трамвай. Потолок чуть заметно задрожал.
   Цаугг впустил их в камеру. Стальные стены  -  ряды  квадратных  дверец,
каждая высотой с полметра  -  отражали  свет  люминесцентных  ламп.  Цаугг
двинулся вдоль стены, открыл дверцу на уровне пояса и отступил в  сторону.
Телохранитель  выдвинул  продолговатый  ящик  размером   с   металлический
солдатский сундучок и перенес его на стол.
   Цаугг пояснил:
   - Ваш ключ подходит к замку этого ящика. Я подожду снаружи.
   - В этом нет необходимости.
   - Благодарю, но я предпочитаю подождать там.
   Цаугг вышел из камеры и встал спиной к решетке. Марш взглянул на  Шарли
и передал ей ключ.
   - Давайте.
   - У меня дрожат руки...
   Она вставила ключ в скважину. Тот легко повернулся. Открылась  передняя
стенка ящика. Девушка сунула внутрь руку.  Лицо  выразило  замешательство,
потом разочарование.
   - Думаю, там пусто. - Вдруг выражение ее лица изменилось. - Нет...
   Улыбаясь, она вытащила небольшую плоскую коробку,  сантиметров  в  пять
толщиной.  Крышка   опечатана   красным   сургучом,   на   ней   наклейка:
"Собственность архива имперского министерства иностранных дел, Берлин".  И
ниже готическим шрифтом: "Совершенно  секретно.  Документ  государственной
важности".
   _Неужели договор_?
   С помощью ключа Марш взломал печать.  Поднял  крышку.  Изнутри  пахнуло
плесенью и ладаном.
   Снова прошел трамвай. Цаугг,  все  еще  напевая  про  себя,  позвякивал
ключами.
   В коробке находился обернутый в клеенку  предмет.  Март  достал  его  и
положил плашмя на стол. Снял клеенку: деревянная доска,  очень  старая,  в
царапинах; один из углов отломан. Повернул другой стороной.
   Стоявшая рядом Шарли тихо произнесла:
   - Какая красота!
   Края доски расщеплены, похоже, ее выламывали из оправы. По сам  портрет
идеально сохранился. Изящная молодая женщина, светло-карие  глаза,  взгляд
устремлен вправо,  вокруг  шеи  обвилась  двойная  нитка  черных  бус.  На
коленях, придерживаемый длинными пальчиками аристократки, небольшой  белый
зверек. Точно, что не собачка; похоже, горностай.
   Шарли права. Картина была прекрасна.  Казалось,  она  притягивала  весь
свет и возвращала его  обратно.  Бледная  кожа  девушки  светились  словно
исходившим от ангела сиянием.
   -  Бог  его  знает.  -  Марш  был  сбит  с  толку.  Неужели  этот  ящик
всего-навсего  продолжение  сокровищницы  Булера?  -   Ты   хоть   немного
разбираешься в искусстве?
   - Не очень. Но это что-то знакомое. Дай-ка. - Она взяла картину и стала
разглядывать, держа на  вытянутых  руках.  -  Думаю,  итальянской  работы.
Видишь ее костюм -  квадратный  вырез  на  груди,  покрой  рукавов.  Я  бы
сказала, эпоха Возрождения. Очень старая и, несомненно, подлинная.
   - И несомненно, украденная. Положи на место.
   - А надо ли?
   - Само  собой.  Если,  правда,  не  придумаешь  занятную  сказочку  для
пограничников в берлинском аэропорту.
   Еще одна картина - только и всего!  Ругаясь  про  себя,  Марш  ощупывал
клеенку, проверял картонную коробку. Поставил на  попа  ящик  из  сейфа  и
потряс его. Пустой металл смеялся над ним. А на что он  надеялся?  Сам  не
знал. Однако на что-то такое, что могло дать ключ к разгадке того, над чем
он бился.
   - Надо уходить, - сказал он.
   - Еще минутку.
   Шарли прислонила доску к ящику. Присела и  сделала  полдюжины  снимков.
Затем снова завернула картину, вложила в коробку и заперла ящик.
   - Мы кончили, герр Цаугг. Спасибо.
   Появились Цаугг с телохранителем. Чуточку  раньше,  чем  следовало  бы,
подумал Марш. Он догадывался, что банкир старался подслушать их разговор.
   Цаугг потер руки.
   - Надеюсь, полностью удовлетворены?
   - Абсолютно.
   Телохранитель задвинул ящик в углубление, Цаугг запер дверцу, и девушку
с горностаем вновь погребли в темноту. "_У нас здесь есть сейфы, к которым
не притрагивались лет пятьдесят, а то и больше_...". Неужели и ей придется
столько ждать, прежде чем она снова увидит свет?
   Они в молчании поднялись в лифте. Цаугг проводил посетителей  до  самой
улицы.
   - А теперь попрощаемся. - Он по очереди пожал им руки.
   Марш подумал, что надо сказать кое-что еще, попробовать напоследок  еще
один тактический ход.
   - Считаю своим  долгом  предупредить  вас,  герр  Цаугг,  что  двое  из
совладельцев этого вклада на прошлой неделе были убиты и  что  сам  Мартин
Лютер исчез.
   Цаугг и глазом не моргнул.
   - Ну и ну! Старые клиенты уходят, а новые, - жест  в  сторону  Марша  и
Мэгуайр, - занимают их место. Так уж,  видно,  устроен  мир.  Можете  быть
уверены, герр Марш, только в одном: когда рассеется  дым  сражений,  банки
швейцарских кантонов, кто бы ни победил, останутся стоять, как  и  стояли.
Доброго вам дня.
   Они уже были на улице и дверь закрывалась, когда Шарли окликнула его:
   - Герр Цаугг!
   Лицо банкира появилось в дверях, и, прежде чем он  успел  ретироваться,
щелкнул затвор фотоаппарата. Широко раскрытые глаза, возмущенно  разинутый
рот.


   Цюрихское озеро, словно волшебное, плавало в голубой дымке: пожелай - и
станешь свидетелем битвы сказочных героев с морскими чудовищами.  Если  бы
только мир был таким, каким его нам обещали, подумал Марш. Тогда бы в этой
дымке поднялись замки с устремленными вверх башнями.
   Он облокотился  о  влажный  каменный  парапет  рядом  с  гостиницей,  с
чемоданом у ног, ожидая рассчитывавшуюся Шарли.
   Ксавьеру хотелось пожить здесь подольше - покататься с  ней  по  озеру,
побродить по городу, полазить по горам, ужинать в  старом  городе,  каждый
вечер возвращаться к себе в номер, заниматься любовью под  плеск  озера...
Мечты, всего  лишь  мечты.  В  полусотне  метров  левее  в  своих  машинах
позевывали его стражи из швейцарской полиции.
   Много лет  назад,  когда  Марш  был  еще  молодым  детективом  в  крипо
Гамбурга, ему поручили сопровождать отбывавшего за грабеж пожизненный срок
заключенного, которому в порядке исключения дали отпуск на  один  день.  О
суде над ним писали в газетах, прочла об этом и  его  первая  любовь.  Она
написала осужденному, навещала его в  тюрьме  и  пожелала  выйти  за  него
замуж.  Эта   любовная   история   затронула   струны   сентиментальности,
характерной  для  немецкого  духа.  Началась  общественная   кампания   за
разрешение свадебного обряда. Власти уступили. Так что Марш  доставил  его
на  бракосочетание  и  в  течение   всей   службы,   и   даже   во   время
фотографирования, стоял прикованный к  нему  наручниками,  как  необычайно
заботливый шафер.
   Свадьбу устроили в мрачном зале рядом с церковью. Ближе к  концу  жених
шепнул, что там есть кладовка с половиком, что священник не возражает... И
Марш, сам тогда молодой муж, проверил  кладовую,  убедился,  что  она  без
окон, и на  двадцать  минут  оставил  мужа  с  женой  наедине.  Священник,
тридцать  лет  проработавший  капелланом  в  Гамбургском  порту  и   много
повидавший, одобрительно подмигнул Маршу.
   На обратном пути, когда показались высокие тюремные стены, Марш ожидал,
что новобрачный впадет в уныние, будет просить подольше  побыть  на  воле,
может быть, даже попытается  улизнуть.  Ничего  подобного.  Он,  улыбаясь,
докуривал сигару. Здесь, у Цюрихского озера,  Марш  понял,  как  тот  себя
чувствовал. Достаточно было узнать,  что  есть  и  другая  жизнь.  На  это
хватило одного дня.
   Он ощутил спиной, что подошла Шарли.  Она  чуть  коснулась  губами  его
щеки.


   Киоск в Цюрихском аэропорту был  доверху  наполнен  ярко  раскрашенными
сувенирами - тут были часы  с  кукушкой,  игрушечные  лыжи,  пепельницы  с
видами альпийских  вершин,  коробки  с  шоколадом.  Марш  выбрал  одну  из
кондитерских музыкальных шкатулок с надписью на крышке: "Поздравляю с днем
рождения нашего любимого фюрера, 1964 год" - и положил на  прилавок  перед
полной продавщицей средних лет.
   - Не могли бы вы завернуть и послать?
   - Пожалуйста, никаких проблем. Куда вы хотите ее отправить?
   Она вручила ему бланк с карандашом, и  Марш  написал  фамилию  и  адрес
Ханнелоре Йегер. Ханнелоре была еще  толще  своего  мужа  и  очень  любила
шоколад. Ксавьер надеялся, что коллега оценит шутку.
   Ловкие пальцы продавщицы быстро завернули коробку в коричневую бумагу.
   - Много продаете?
   - Сотни коробок. Вы, немцы, определенно любите своего фюрера.
   - Что верно, то верно. - Марш поглядел  на  сверток.  Он  был  завернут
точь-в-точь как тот, который он достал из почтового ящика  Булера.  -  Вы,
конечно, не регистрируете, куда их посылаете?
   - Это было бы просто невозможно.  -  Она  написала  на  посылке  адрес,
наклеила марку и положила на гору таких же коробок позади себя.
   - Разумеется. А вы не помните  пожилого  немца,  который  был  здесь  в
понедельник, примерно в четыре часа? У него еще сильные  очки  и  слезятся
глаза.
   На ее лице промелькнуло подозрение.
   - Кто вы такой? Полицейский?
   - Не важно. - Он расплатился за шоколад и  за  кружку  с  надписью:  "Я
люблю Цюрих".
   Лютер приезжал в Швейцарию не для  того,  чтобы  _положить_  картину  в
хранилище, думал Марш. Даже в качестве отставного  чиновника  министерства
иностранных дел он ни за  что  не  смог  бы  пронести  мимо  пограничников
сверток таких размеров,  да  еще  со  штампом  "Совершенно  секретно".  Он
приезжал сюда _забрать_ что-то обратно в Германию. И поскольку он  впервые
за двадцать один год посетил хранилище,  поскольку  существовало  еще  три
ключа, а он никому не доверял, то у него, должно быть, возникли  сомнения,
на месте ли еще _та, другая вещь_.
   Оглядывая  зал  ожидания  отлетающих  пассажиров,  следователь  пытался
представить пожилого человека, с бешено бьющимся слабым сердцем  спешащего
в аэровокзал, прижимая к себе драгоценный груз. Шоколад, вероятно, извещал
об успехе: пока что, мои дорогие товарищи, дела идут хорошо. Что бы  такое
он мог везти с собой? Конечно, не картины и не деньги: и того и другого  у
них было полно в Германии.
   - _Бумага_.
   - Что? - Ожидавшая его в зале Шарли удивленно обернулась.
   -  Их  должно   было   что-то   связывать.   Бумага.   Все   они   были
государственными служащими. Жили бумагами.
   Он представил их в Берлине военного времени сидящими по ночам  в  своих
кабинетах, в бесконечном бюрократическом круговороте воздвигающими  вокруг
себя бумажную крепость из служебных записок и протоколов. Миллионы  немцев
были на войне: в мерзлой степной грязи, в ливийской пустыне, в чистом небе
южной Англии или, подобно Маршу, в море.  А  у  этих  стариков  была  своя
война: они отдавали свои зрелые годы _бумаге_.
   Шарли в сомнении покачала головой.
   - Не вижу в этом смысла.
   - Не знаю. Возможно, ты и права... Это тебе.
   Она развернула кружку и засмеялась, прижав ее к груди.
   - Буду ее беречь.
   Они быстро прошли паспортный контроль. Марш в последний раз  обернулся.
От билетной стойки на них смотрели оба швейцарских  полицейских.  Один  из
них, тот, что выручил их у виллы Цаугга, поднял руку. Марш махнул в ответ.
   В  последний  раз  объявили  номер  их  рейса:  "Пассажиров  рейса  227
"Люфтганзы", следующего в Берлин, просят немедленно явиться...".
   Он опустил руку и двинулся к выходу.



2

   На этот раз никакого виски, только кофе - много черного крепкого  кофе.
Шарли взялась было за газету, но задремала. Марш был слишком  возбужден  -
не до отдыха.
   Он вырвал из  записной  книжки  десяток  чистых  листков,  разорвал  их
пополам и еще раз пополам. Разложил перед собой на пластиковом столике. На
каждый нанес фамилию, дату и происшествие: С сигаретой в зубах,  окутанный
дымом, Марш без конца менял их местами: эту - в конец, эту  -  с  конца  в
середину, эту - вперед. Пассажирам, а некоторые бросали на него любопытные
взгляды, видимо, казалось, что он  раскладывает  лишенный  всякого  смысла
пасьянс.


   _Июль 1942 года. На Восточном  фронте  вермахт  начал  операцию  "Синее
небо" - наступление, которое в итоге приведет Германию к  победе.  Америка
получает трепку от японцев. Англичане бомбят Рур,  ведут  бои  в  Северной
Африке. В Праге Рейнхард Гейдрих поправляется после покушения.
   Итак: хорошее время для немцев, особенно  на  завоеванных  территориях.
Роскошные апартаменты, девочки, взятки. Домой идут посылки с награбленным.
Коррупция сверху донизу,  от  ефрейтора  до  комиссара,  тащат  все  -  от
спиртного до  церковных  алтарей.  Булеру,  Штукарту  и  Лютеру  досталось
особенно выгодное  дельце.  Булер  реквизирует  произведения  искусства  в
генерал-губернаторстве, тайно  переправляет  их  Штукарту  в  министерство
внутренних дел - дело вполне надежное, ибо  кто  осмелится  совать  нос  в
почту  таких   могущественных   служителей   рейха?   Лютер   контрабандой
переправляет вещи на продажу за границу -  опять-таки  надежно:  никто  не
прикажет главе германского отдела министерства иностранных дел открыть его
чемоданы. В пятидесятые  годы  все  трое  уходят  в  отставку  богатыми  и
почтенными людьми.
   А потом, в 1964 году, - катастрофа_.
   Марш снова и снова перекладывал свои листочки.
   _В пятницу, 11 апреля, трое заговорщиков собираются на вилле у Булера -
первое свидетельство паники_...
   Нет. Неверно. Он пролистал свои заметки и вернулся к рассказу  Шарли  о
ее разговоре со Штукартом. Вот, конечно же!
   _В  четверг,  10  апреля,  за  день  до  встречи,  Штукарт   стоит   на
Бюловштрассе и записывает номер телефона в будке напротив дома, где  живет
Шарлет Мэгуайр. В пятницу он едет  на  виллу  Булера.  Им  угрожает  нечто
настолько ужасное,  что  все  трое  помышляют  о  немыслимом  -  бежать  в
Соединенные Штаты Америки. Штукарт  излагаете  план  действий.  Посольству
нельзя доверять, потому что Кеннеди нашпиговал его "умиротворителями".  Им
нужна непосредственная связь с Вашингтоном. У Штукарта она  есть  -  через
дочь Майкла Мэгуайра. Решено. В  субботу  Штукарт  звонит  девушке,  чтобы
договориться о встрече. В воскресенье Лютер летит в Швейцарию,  но  не  за
картинами или деньгами, которых у них вполне достаточно в Берлине, а чтобы
забрать что-то такое, что оставалось там со времени трех поездок  в  Цюрих
летом 1942-го и весной 1943-го года.
   Но уже слишком поздно. К тому времени, когда Лютер побывал в банке, дал
знать об этом из Цюриха  сообщникам  и  приземлился  в  Берлине,  Булер  и
Штукарт уже мертвы. Поэтому он решает скрыться,  забрав  с  собой  что-то,
взятое им из хранилища.
   Марш откинулся в кресле, обдумывая  свою  полуразгаданную  головоломку.
Это лишь одна из версий, такая же правомерная, как и любая другая_.
   Шарли вздохнула и пошевелилась во сне, положив голову ему на плечо.  Он
поцеловал ее волосы. Сегодня пятница. День Фюрера в  понедельник.  У  него
оставалось всего два дня. "О, дорогая фрейлейн Мэгуайр, - пробормотал Марш
про себя, - боюсь, мы ищем не там".
   "Дамы и господа, скоро мы начнем снижаться перед посадкой  в  аэропорту
имени Германа Геринга. Пожалуйста, поднимите спинки ваших кресел и сложите
столики..."
   Осторожно, чтобы не разбудить Шарли, он освободил плечо, собрал  клочки
бумаги и, нетвердо шагая, направился в хвост самолета. Из уборной появился
паренек в форме гитлерюгенда и вежливо придержал дверь. Март кивнул, потел
внутрь и запер за собой дверь. Мерцал слабый свет.
   В крошечном отсеке  поняло  бесконечное  число  раз  пропущенным  через
кондиционер спертым воздухом, дешевым мылом и дерьмом.  Он  поднял  крышку
металлического унитаза и бросил туда клочки бумаги. Самолет кинуло вниз  и
встряхнуло. Зажегся предупреждающий сигнал: "ВНИМАНИЕ! ВЕРНИТЕСЬ  НА  СВОЕ
МЕСТО!" От качки его замутило. Не  так  ли  чувствовал  себя  Лютер  перед
посадкой в Берлине? Металл был на ощупь холодный и влажный.  Он  нажал  на
педаль, и его записки исчезли в воронке голубой воды.
   В туалетах "Люфтганзы" не было полотенец, их заменяли влажные  бумажные
салфетки, пропитанные какой-то тошнотворной жидкостью. Март  протер  лицо,
чувствуя сквозь скользкий материал, как оно пылает. Снопа встряска, словно
удар глубинной-бомбы. Они стремительно  снижались.  Он  прижался  пылающим
лбом к холод