ки улыбаться, что-то бормотал про себя, по жирным
щекам катились слезы.
   Вскоре после пяти они остановились у  заправочной  станции,  работавшей
круглосуточно. Йегер, не выходя из машины, через  открытое  окно  попросил
служителя залить бак. Марш по-прежнему вдавливал "люгер" в  ребра  Йегера,
но у того боевой дух, видно, испарился. Он как бы уменьшился  в  размерах.
Мясная туша в эсэсовском мундире.
   Работавший у колонки парень поглядел на дыру в крыше, потом  на  них  -
двух штурмбаннфюреров СС в новеньком "мерседесе" -  и  прикусил  губу,  не
сказав ни слова.
   Сквозь отгораживающие станцию от дороги деревья  Марш  видел  свет  фар
редких машин. Но ни малейшего намека на следовавшую за ними,  как  он  был
уверен, кавалькаду. Он догадывался, что они, должно быть,  остановились  в
километре позади, выжидая, что он предпримет дальше.


   Когда они выехали на дорогу, Йегер сказал:
   - Зави, я никогда не желал  тебе  вреда.  -  Марш,  думавший  о  Шарли,
хмыкнул. - Черт возьми, ведь Глобоцник - генерал полиции. Если он говорит:
"Йегер! Закрой на это глаза!" - то закроешь, так ведь? Я хочу сказать, что
его слово - закон, правда? Мы - простые полицейские и  должны  подчиняться
закону. - Йегер надолго оторвал взгляд от дороги и посмотрел на Марша. Тот
молчал. Йегер снова сосредоточил внимание на автобане. - Когда он приказал
сообщать ему о ходе твоего расследования, что, по-твоему,  мне  оставалось
делать?
   - Мог хотя бы предупредить меня.
   - Да? А что бы ты сделал? Я же тебя знаю - ты бы  все  равно  продолжал
поступать по-своему. В каком положении оказался бы я - я, Ханнелоре, дети?
Не всем дано стать героями, Зави. Чтобы таким, как ты, было кому  показать
свои таланты, должны быть люди вроде меня.
   Они ехали навстречу рассвету. Впереди, над низкими  лесистыми  холмами,
словно далекий пожар, проступала похожая на пламя полоска света.
   - Думаю, что теперь меня убьют. За то, что  ты  взял  меня  на  прицел.
Скажут, что я умышленно позволил тебе... И  застрелят.  Черт  возьми,  это
лишь шутка, верно? - Он сквозь слезы поглядел на Марша. - Это шутка!
   - Да, шутка, - подтвердил Марш.


   Когда они переезжали Одер, было уже светло. Под высоким стальным мостом
на серой воде  медленно  текущей  реки  встретились  две  баржи,  громкими
гудками приветствуя одна другую с наступающий утром.
   Одер - естественная граница Германии и Польши. Правда,  границы  больше
не было, как не было и Польши.
   Марш внимательно смотрел вперед. Это был путь, по которому  в  сентябре
1939 года катилась 10-я армия вермахта.  На  память  пришли  кадры  старой
кинохроники: артиллерия  на  конной  тяге,  танки,  марширующая  пехота...
Победа казалась такой легкой. Как они тогда ликовали!
   Проехали указатель на Гляйвиц, городок, где началась война.
   - Нету сил, Зави, - заныл Йегер. - Не могу больше вести.
   - Теперь недалеко, - успокоил его Марш.
   Он вспомнил слова Глобуса: "Там ничего  больше  нет,  ни  камня.  Никто
никогда этому не поверит. Знаешь, что я тебе  скажу?  Не  все  ваши  этому
поверят". Для него это был самый тяжелый момент, потому что Глобус говорил
правду.


   Невдалеке от дороги на голой вершине холма стоял Тотенбург -  Прибежище
Павших: бронзовый  обелиск  в  окружении  поставленных  квадратом  четырех
пятидесятиметровых гранитных башен.  Когда  они  проезжали  мимо,  металл,
словно зеркало, на  миг  отразил  неяркое  еще  солнце.  Отсюда  до  Урала
протянулись десятки таких могильных холмов - вечных  памятников  погибшим,
погибающим и тем, кто погибнет при покорении Востока. Через  раскинувшиеся
за Силезией степи автобаны прокладывались по гребням холмов, чтобы зимой с
них  сдувало   снег,   -   пустынные,   непрестанно   продуваемые   ветром
автострады...
   Они проехали еще  двадцать  километров,  миновали  дымящиеся  заводские
трубы Каттовица, затем Марш приказал Йегеру съехать с автобана.


   Он мысленно представлял ее в эти минуты.
   _Вот она выписывается из гостиницы. Говорит портье: "Уверены,  что  для
меня ничего нет?" Портье улыбается: "Ничего, фрейлейн". Она уже спрашивала
десятки раз. Портье предлагает помочь  с  багажом,  но  она  отказывается.
Остановив машину на высоком берегу реки, она перечитывает письмо,  которое
обнаружила в своем чемодане: "Милая, здесь ключ от хранилища.  Позаботься,
чтобы картина когда-нибудь увидела свет..." Проходит минута.  Другая.  Еще
одна. Она неотрывно смотрит на север, откуда должен появиться он.
   Наконец смотрит на часы. Медленно опускает голову, включает зажигание и
выруливает на тихую дорогу_.


   Теперь  они  проезжали  по  обезображенной   промышленностью   сельской
местности:  бурые  поля,  разделенные  беспорядочными  полосами  деревьев;
белесая трава; черные отвалы угольных  отходов;  деревянные  вышки  старых
шахтных стволов с остатками колес, словно скелеты ветряных мельниц.
   - Ну и дыра, - заметил Йегер. - Что здесь такое?
   Дорога шла вдоль железнодорожного полотна, потом пересекла реку.  Вдоль
берегов проплывали клочья ядовитой пены. Ветер дул со стороны Каттовица. В
воздухе воняло химией и угольной гарью. Небо здесь  было  сернисто-желтым,
сквозь этот смог проглядывал оранжевый диск солнца.
   Они спустились под  гору,  проехали  по  почерневшему  железнодорожному
мосту, потом пересекли железную  дорогу.  Теперь  близко...  Марш  пытался
вспомнить сделанный рукой Лютера набросок.
   Доехали до железнодорожной ветки. Поколебавшись, Марш сказал:
   - Направо.
   Мимо ангаров  из  гофрированного  железа,  жидких  рощиц,  снова  через
рельсы...
   Он разглядел заброшенную колею.
   - Стоп!
   Йегер затормозил.
   - Вот здесь. Можно глушить мотор.
   Полная тишина. Даже птицы не щебечут.
   Йегер с отвращением оглядел узкую дорогу, бесплодные  поля,  деревья  в
отдалении. Заброшенная земля.
   - Так мы посреди преисподней!
   - Который час?
   - Начало десятого.
   - Включи радио.
   - А что там? Захотелось музыки? "Веселую вдову"?
   - Давай включай.
   - Какой канал?
   - Неважно какой. Если сейчас девять, везде одно и то же.
   Йегер нажал кнопку, прошелся по шкале. Шум,  будто  о  скалистый  берег
бьется океан. Он крутил ручку настройки, и шум то  исчезал,  то  возникал,
терялся опять и потом с новой силой возвращался - не шум океана, а миллион
восторженных человеческих голосов.
   - Достань-ка наручники, Макс. Вот так. Давай ключ. Теперь  возьмись  за
баранку. Извини, Макс.
   - О, Зави...
   "Он приближается! - восклицал комментатор. - Я его вижу! Вот он!"


   Марш шел чуть больше пяти минут и почти достиг березовой рощицы,  когда
послышался гул вертолета. Он обернулся и поглядел  вдаль,  за  колышущуюся
траву, вдоль заросшей колеи. К стоявшему на дороге  "мерседесу"  подъехала
дюжина других машин. По направлению к нему двигалась цепочка черных фигур.
   Он повернулся и пошел дальше.


   _Сейчас она въезжает на пограничный пункт. На флагштоке хлопает флаг со
свастикой. Пограничник берет ее паспорт: "С какой целью  вы  выезжаете  из
Германии, фрейлейн?" "Еду на  свадьбу  подруги.  В  Цюрих".  Он  переводит
взгляд с фотографии на паспорте  на  ее  лицо  и  обратно  на  фотографию,
проверяет даты на визе. "Вы едете одна?" - "Мой  жених  должен  был  ехать
вместе со мной, но задержался в Берлине. Служба. Сами знаете".  Улыбается,
держится естественно... Все как надо, дорогая. Никто не сможет сделать это
лучше тебя_.


   Опустил глаза к земле. Здесь должно что-то остаться.


   _Один пограничник расспрашивает ее,  другой  кружит  около  автомобиля.
"Прошу прощения, что везете?"  -  "Только  одежду  и  белье.  И  свадебный
подарок". На лице написано смущение. "Разве  что-нибудь  не  так?  Хотите,
чтобы я открыла?" Начинает открывать дверцу... О,  Шарли,  ради  Бога,  не
переиграй. Пограничники обмениваются взглядами_...


   И потом он увидел. Почти не видная в корнях  молодого  деревца  красная
полоска. Наклонился, поднял, повертел в руках. Кирпич,  изъеденный  желтым
лишайником,  опаленный  взрывом,  с  крошащимися  углами.  Но   достаточно
прочный. Значит, есть. Он поскреб ногтем лишайник, и из-под пальца, словно
запекшаяся кровь, возникла  корка  пунцовой  пыли.  Он  наклонился,  чтобы
положить его на место, и увидел другие, спрятавшиеся  в  жухлой  траве,  -
десять, двадцать, сто...


   _Красивая девушка, блондинка, хороший  денек,  праздник...  Пограничник
еще раз просматривает свои бумаги. В них только говорится, что Берлин ищет
следы американки,  брюнетки.  "Нет,  фрейлейн,  -  говорит  он,  возвращая
паспорт и подмигивая напарнику,  -  досматривать  не  будем".  Поднимается
шлагбаум. "Хайль Гитлер!" - восклицает  он.  "Хайль  Гитлер!"  -  отвечает
она_.


   Давай, Шарли, давай.


   _Она словно слышит его. Поворачивает голову к востоку,  к  нему,  туда,
где в небе ярко сияет утреннее солнце, и, сидя в покидающей  рейх  машине,
признательно кланяется ему. За мостом  белый  крест  Швейцарии.  На  Рейне
блики утреннего света_...


   Она выбралась. Он глядел на солнце и знал, что это так, - знал с полной
уверенностью.
   - Ни с места!
   Над ним завис черный силуэт  вертолета.  Позади  него  крики  -  теперь
значительно ближе - металлические, словно отдаваемые роботом команды:
   - Бросай оружие!
   - Ни с места!
   - _Ни с места_!
   Он снял фуражку и бросил над  травой  так,  как  когда-то  отец  бросал
камушки в море - они много раз  подпрыгивали.  Потом  достал  из-за  пояса
пистолет, проверил, заряжен ли он, и направился к молчавшим деревьям.



ОТ АВТОРА

   Многие персонажи, чьи имена встречаются в романе, существовали на самом
деле. Подробности их биографий до 1942 года совпадают с действительностью.
Последующая судьба, разумеется, сложилась иначе.
   Йозеф Булер, государственный секретарь  в  генерал-губернаторстве,  был
приговорен к смерти в Польше и казнен в 1948 году.
   Вильгельм Штукарт был арестован в конце войны и четыре  года  провел  в
заключении. В 1949 году был освобожден и жил в Западном Берлине. В декабре
1953 года погиб в автомобильной катастрофе близ Ганновера: она,  вероятно,
была подстроена группой мстителей,  охотившихся  за  нацистскими  военными
преступниками.
   Мартин Лютер намеревался занять  место  рейхсминистра  иностранных  дел
Иоахима фон Риббентропа в борьбе за власть в 1943 году. Потерпел неудачу и
попал в концлагерь в Заксенхаузене,  где  совершил  попытку  самоубийства.
Освобожден в 1945 году незадолго до конца войны и умер в местной  больнице
от острой сердечной недостаточности в мае 1945 года.
   Одило Глобоцник 31 мая 1945 года  был  схвачен  английским  патрулем  в
Айссензее, в Каринтии. Покончил  с  собой,  раскусив  ампулу  с  цианистым
калием.
   Рейнхард Гейдрих убит чешскими парашютистами летом 1942 года.
   Судьба Небе более таинственна. Считают, что он был замешан  в  заговоре
против Гитлера в июле 1944 года, скрывался на одном из островов  на  озере
Ваннзее и был выдан отвергнутой  любовницей.  По  официальным  сообщениям,
казнен в Берлине 21 марта 1945 года. Однако ходят слухи, что  позднее  его
видели в Италии и Ирландии.
   Все названные в книге участники совещания в  Ваннзее  действительно  на
нем присутствовали. Альфред Мейер покончил с собой  в  1945  году.  Роланд
Фрейслер погиб во время воздушного надета в 1945 году. Фридрих  Критцингер
умер на свободе после тяжелой болезни. Адольф Эйхман казнен  израильтянами
в 1962 году. Карл Шенгарт осужден на смерть английским судом в 1946  году.
Отто Хоффманн  был  приговорен  американским  военным  судом  к  15  годам
заключения. Генрих Мюллер исчез в конце войны. Остальные к 1964 году  жили
либо в Германии, либо в Южной Америке.
   Следующие  документы,  цитируемые  в   тексте,   являются   подлинными:
приглашение Гейдриха на совещание в Ваннзее; приказание  Геринга  Гейдриху
от 31 июля 1941 года;  депеши  немецкого  посла,  содержащие  высказывания
Джозефа П.Кеннеди; заказ центрального  строительного  управления  Аушвица;
железнодорожное расписание (в сокращенном  виде);  выдержки  из  протокола
совещания в Ваннзее; записка об утилизации волос заключенных.
   Там, где документы создавал я сам, я старался делать это  на  основании
фактов - например, совещание в Ваннзее  действительно  откладывалось,  его
протокол действительно был составлен Эйхманом в значительно  более  полном
виде, а впоследствии отредактирован Гейдрихом;  общеизвестно,  что  Гитлер
действительно избегал ставить свое имя под чем-либо,  напоминающим  прямой
приказ об "окончательном решении", но  почти  определенно  отдавал  устные
приказания об уничтожении евреев летом 1941 года.
   Берлин, описываемый в книге, - это Берлин, который  планировал  создать
Альберт Шпеер.
   Принадлежащий кисти Леонардо да Винчи портрет Цецилии  Галлерани  после
войны был возвращен из Германии в Польшу.