рягать слух. - Три дня назад президент Соединенных  Штатов,
не важно, по каким соображениям, объявил, что собирается нанести  визит  в
эту забытую Богом страну. Начиная с этого момента  проводившаяся  двадцать
лет американская внешняя политика встала с  ног  на  голову.  Теперь  этот
малый, Лютер, теоретически, если то, что  вы  говорите,  -  правда,  может
снова перевернуть все вверх дном. И это на протяжении каких-то  семидесяти
двух часов!
   Шарли заметила:
   - Тогда к концу недели все по крайней мере опять будет стоять на ногах,
как раньше.
   - Не остроумно.
   Он обратился к Шарлет по-английски. Марш пристально посмотрел на него:
   - Что вы говорите, господин Найтингейл?
   -  Я  говорю,  штурмбаннфюрер,  что  собираюсь  поговорить   с   послом
Линдбергом, а посол Линдберг переговорит с Вашингтоном. И  я  предполагаю,
что они захотят получить значительно больше доказательств, чем эти,  -  он
швырнул фотокопии на пол, - прежде чем откроют ворота посольства человеку,
который, по вашим словам, скорее всего, является простым убийцей.
   - Но Лютер предлагает вам эти доказательства.
   - Это вы так говорите. Но я не думаю, что Вашингтон  захочет  поставить
под угрозу достигнутый на этой неделе прогресс  в  области  разрядки  лишь
из-за ваших... предположений.
   Теперь вскочила на ноги Шарли:
   - Это же безумие. Если Лютер не отправится с тобой прямо в  посольство,
его схватят и убьют.
   - Извини, Шарли, я не могу на это пойти, - уговаривал ее Найтингейл.  -
Хватит!  Не  буду  же  я  доставлять  в  посольство   первого   встречного
престарелого нациста,  желающего  удрать.  Без  разрешения.  Особенно  при
нынешней обстановке.
   - Не верю своим ушам. - Приложив руки к губам, она  уставилась  в  пол,
качая головой.
   - Задумайся на минутку, - почти умолял Генри. - Этот тип, Лютер, просит
убежища. Немцы говорят: передайте его нам, он только что убил человека. Мы
отвечаем: нет, потому что он собирается рассказать нам, что  вы,  ублюдки,
сделали с евреями во время войны. Как это скажется на  встрече  в  верхах?
Нет, Шарли, не отворачивайся. Подумай. В  среду  поданные  при  опросе  за
Кеннеди  голоса  сразу  _подскочили_  на  десять  пунктов.   Как,   скажи,
реагировать Белому дому, когда мы  взвалим  это  на  него?  -  Второй  раз
Найтингейл представил последствия и второй раз содрогнулся от одной мысли.
- Черт возьми, Шарли, во что ты здесь влезла?


   Американцы пререкались еще минут десять, пока их не прервал Марш.
   - Вы кое-что упускаете из виду, господин Найтингейл, -  сказал  он,  не
повышая голоса.
   Найтингейл неохотно отвлекся от спора с Шарли.
   - Возможно. Вы полицейский. Вам виднее.
   - Мне кажется, что все мы - вы, я, гестапо -  продолжаем  недооценивать
верного члена НСДАП партайгеноссе Лютера. Вспомните, что он сказал Шарли о
встрече в девять часов: "_Вы сами тоже должны быть там_".
   - Что из этого?
   - Он предвидел, какой будет ваша реакция. Не забывайте, что он  работал
в министерстве иностранных дел. Зная о предстоящей встрече в верхах, он не
исключает возможности, что американцы могут вышвырнуть его  прямо  в  руки
гестапо. Иначе почему в понедельник  вечером  он  прямо  из  аэропорта  не
приехал на такси в посольство? Вот почему он хотел  привлечь  журналистку.
Как свидетельницу. - Марш нагнулся и поднял с пола документы.  -  Извините
меня, но я всего лишь полицейский и не разбираюсь  в  нравах  американской
прессы. Однако у Шарли уже есть материал, не так ли? У нее есть факты -  о
гибели Штукарта, о счете в швейцарском  банке,  есть  эти  бумаги,  запись
разговора с Лютером... - Он  обернулся  к  девушке.  -  Если  американское
правительство предпочтет отказать Лютеру в убежище и выдаст  его  гестапо,
разве  такой  факт  не  станет  еще  более  заманчивым  для   развращенных
американских средств массовой информации?
   - Еще как! - подтвердила Шарли.
   Найтингейл снова пришел в отчаяние:
   - Ладно, брось, Шарли. Все это останется между нами. Я  же  не  сказал,
что согласен с чем-нибудь из этого, - отказать в убежище, выдать... У  нас
в посольстве многие считают, что Кеннеди не стоит сюда  ехать.  Совсем  не
стоит. Все, - закончил он, нервно тормоша свой галстук.  -  Но  положение,
скажу вам, хуже не придумаешь.


   В конце концов они  договорились.  Найтингейл  встретится  с  Шарли  на
ступенях Большого зала без пяти девять. Если Лютер  появится,  они  быстро
сунут его в машину, которую поведет Марш. Генри выслушает рассказ Лютера и
в зависимости от услышанного решит, везти  ли  его  в  посольство.  Он  не
сообщит послу, в Вашингтон или кому-нибудь еще о своих  намерениях.  Когда
они уже будут на территории посольства,  решение  судьбы  Лютера,  по  его
выражению, перейдет к "властям  более  высокого  ранга",  но  им  придется
действовать исходя из того, что у Шарли имеется исчерпывающий  материал  и
она его опубликует. Шарли была уверена, что государственный департамент не
осмелится выдать Лютера.
   Как они будут вывозить его из Германии - вопрос другой.
   - У нас есть способы, - сказал Найтингейл. - Мы и раньше имели  дело  с
перебежчиками. Но я не стану об  этом  говорить.  Особенно  в  присутствии
офицера СС, каким бы надежным он ни был. - Больше всего,  по  его  словам,
дипломат беспокоился за Шарли. -  На  тебя  будут  страшно  давить,  чтобы
заставить молчать.
   - Перебьюсь.
   - Не скажи. Люди Кеннеди не брезгуют ничем. Без  дураков.  Допустим,  у
Лютера _действительно_ что-то есть. Скажем, повсюду заварилась каша - речи
в конгрессе, демонстрации, редакционные статьи - и это, не забывай, в  год
выборов. Итак, Белый дом попадает в  трудное  положение  из-за  встречи  в
верхах. Что, по-твоему, они станут делать?
   - Перебьюсь.
   - На твою голову выльют море дерьма,  Шарли.  И  на  твоего  старикашку
нациста. Будут говорить: а что нового мы от него  получили?  Те  же  самые
старые сказки, которые мы слышим двадцать лет,  да  несколько  документов,
возможно, сфабрикованных коммунистами. Кеннеди появится на  телевидении  и
скажет: "Американцы, мои соотечественники, спросите себя: почему  все  это
выплыло сейчас? В чьих интересах сорвать встречу в верхах?"  -  Найтингейл
наклонился к ней, приблизив  лицо  почти  вплотную.  -  Перво-наперво  они
натравят на тебя Гувера и ФБР. Шарли, ты знакома с кем-нибудь из  "левых"?
С еврейскими активистами? Спала с кем-то из них? Потому что как пить  дать
они найдут таких, кто скажет, что спала, не важно, знаешь  ли  ты  их  или
нет.
   - Наложила я на тебя, Найтингейл. - Она двинула ему кулаком.  -  Иди-ка
ты...


   Найтингейл действительно в нее влюблен, подумал Марш. Влюблен  слепо  и
безнадежно. Она это знает и на этом играет. Он помнил, как  в  тот  вечер,
когда он впервые увидел их в баре, она оттолкнула удерживавшую ее руку.  И
сегодня: как он смотрел на Марша, увидев, что тот  целует  Шарли,  как  он
печально глядел на нее, терпеливо сносил ее  вспышки.  И  тот  разговор  в
Цюрихе: "_Вы спрашивали, был ли он моим любовником... Я отвечаю: нет. Хотя
он хотел бы им стать_..."
   И  теперь,  надев  плащ  и  стоя  в  дверях,  он  мешкал,  нерешительно
переминаясь с ноги на ногу, не желая оставлять их вдвоем, пока наконец  не
исчез в ночи.
   Он придет завтра встретить Лютера, подумал  Марш,  хотя  бы  для  того,
чтобы быть уверенным в ее безопасности.
   После ухода американца они легли на ее узкую  кровать.  Долго  молчали.
Уличные фонари отбрасывали длинные тени, косая тень на потолке от  оконной
рамы казалась тюремной решеткой. Занавески колыхались от легкого  ветерка.
Послышались шумные голоса и стук захлопываемых дверей машины - это  зеваки
возвращались с фейерверка.
   Они слушали постепенно удалявшиеся голоса, потом Марш прошептал:
   - Вчера вечером ты сказала по телефону, что кое-что нашла.
   Тронув его за руку, Шарли спустилась с кровати. Он слышал,  как  она  в
комнате рылась в бумагах. Через  полминуты  девушка  вернулась  с  большим
дорогим альбомом.
   - Купила по пути из аэропорта. - Сев на краешек кровати, Шарли включила
свет и стала перелистывать страницы. - Вот. - И протянула Маршу  раскрытый
альбом.
   Это была черно-белая репродукция картины  из  хранилища  в  швейцарском
банке. Нецветное изображение  не  передавало  всей  ее  прелести.  Заложив
страницу пальцем, он взглянул на обложку. "Творчество Леонардо  да  Винчи"
профессора Арно Брауна из Музея кайзера Фридриха из Берлина.
   - Боже милостивый!
   - Мне казалось, что я ее узнала. Прочти.
   Ученые назвали ее "Дама с горностаем". "Одна из самых загадочных  работ
Леонардо". Считалось, что она написана около 1483-1486 годов и что "на ней
изображена Цецилия Галлерани, любовница правителя Милана Лодовико Сфорца".
В литературе она упоминается дважды: в поэме Бернардино Беллинчиони  (умер
в 1492 году) и в неясном замечании о "незрелом" портрете,  содержащемся  в
письме самой Цецилии Галлерани, датированном 1498 годом. "Но, к  огорчению
специалистов, изучающих творчество Леонардо,  сегодня  подлинной  загадкой
является  местонахождение   самой   картины.   Известно,   что   в   конце
восемнадцатого века она  стала  частью  коллекции  польского  князя  Адама
Чарторыйского. В 1932 году ее фотографировали. С тех пор  она  канула,  по
красноречивому выражению Карла  фон  Клаузевица,  "в  тумане  войны".  Все
усилия имперских властей обнаружить ее пока что не увенчались  успехом,  и
теперь есть вое основания для опасений, что этот шедевр  периода  расцвета
итальянского Ренессанса навсегда утрачен для человечества".
   Марш закрыл книгу.
   - Думаю, это еще одна деталь к твоему материалу для печати.
   - К тому же весьма интересная. В мире  всего  девять  работ,  бесспорно
принадлежащих кисти Леонардо. - Она  улыбнулась.  -  Если  только  удастся
выбраться отсюда.
   - Не беспокойся. Выбраться я тебе помогу.
   Ксавьер лег,  закрыв  глаза.  Немного  спустя  он  услышал,  как  Шарли
положила книгу, потом вернулась в постель и прижалась к нему.
   - А ты? - прошептала она ему на ухо. - Ты со мной не поедешь?
   - Сейчас нельзя говорить. Не здесь.
   - Извини. Забыла. - Она кончиком языка дотронулась до его уха.
   Марша словно током пронзило.
   Ее рука легко легла ему на ногу. Пальцы побежали между ног.  Он  что-то
прошептал, но снова, как и в Цюрихе, она приложила к его губам палец:
   - Условия игры - ни звука.


   Потом, не в состоянии уснуть, он слушал ее; как  она  дышит,  время  от
времени невнятно, словно где-то далеко, бормочет. Во  сне  она  со  стоном
повернулась к нему. Рука мотнулась по подушке, защищая лицо. Казалось, она
ведет свой, известный  одной  ей  бой.  Марш  погладил  спутанные  волосы,
подождал, когда ее оставит злой дух, кто бы он ни был, и тихо  выскользнул
из-под простыней.
   Голым ногам на кухонном полу было холодно. Он заглянул в  пару  шкафов.
Пыльная посуда и несколько начатых пакетов со съестным. Холодильник  очень
старый, можно подумать, позаимствован из какого-нибудь института биологии:
его содержимое покрыто синим пухом и экзотическими пятнами плесени.  Ясно,
что кухонные заботы не занимали здесь большого места. Он вскипятил чайник,
ополоснул кружку и всыпал в нее три ложки растворимого кофе.
   Стал бродить  по  квартире,  прихлебывая  горький  напиток.  В  комнате
постоял у окна, немного отдернув занавеску. На Бюловштрассе ни души.  Была
видна слабо освещенная телефонная будка, позади нее различались  очертания
входа на станцию. Он отпустил занавеску.
   Америка. Такая перспектива никогда  не  приходила  Ксавьеру  в  голову.
Когда он подумал о ней, в мозгу непроизвольно  возникли  предусмотрительно
созданные  доктором  Геббельсом  образы.  Евреи  и  негры.  Капиталисты  в
цилиндрах и дымные заводы. Нищие на улицах. Бары со стриптизом. Гангстеры,
стреляющие друг в друга из громадных автомобилей.  Закопченные  трущобы  и
современные  джаз-оркестры,  оглашающие   гетто   звуками,   похожими   на
полицейские сирены. Белозубая улыбка Кеннеди. Темные глаза и белые руки  и
ноги Шарли. _Америка_.
   Он зашел в ванную. Стены  в  пятнах  от  воды  и  мыльной  пены.  Всюду
флаконы, тюбики и баночки. Таинственные женские принадлежности из стекла и
пластмассы. Марш уже давно не видал всех  этих  дамских  штучек  и  потому
почувствовал себя неловко. Он был здесь чужаком - неуклюжим представителем
другого животного вида. Брал в руки разные вещицы,  нюхал,  выдавил  каплю
белого крема и растер между пальцами. Этот ее запах смешивался с  другими,
оставшимися на его руках.
   Завернувшись в большое полотенце, он присел на край ванны и  задумался.
Слышал, как несколько раз Шарли вскрикивала  во  сне:  в  голосе  слышался
неподдельный страх. Что это - воспоминание или предчувствие?  Хотелось  бы
знать.



2

   Около семи Марш вышел на Бюловштрассе. Его "фольксваген" стоял в  сотне
метров слева, у мясного магазина. Хозяин  вывешивал  в  витрине  упитанные
туши. Груда кроваво-красных сосисок на подносе у его ног напомнила Маршу о
другом.
   О пальцах Глобуса, вот о чем. И об огромных мозолистых кулаках.
   Он наклонился  над  задним  сиденьем  "фольксвагена",  достал  чемодан.
Выпрямляясь, быстро взглянул в обе стороны. Ничего  особенного  -  обычные
приметы  раннего  субботнего  утра.  Большинство   магазинов   открывались
вовремя, но после обеда все они закроются по случаю праздника.
   Вернувшись в квартиру. Марш  снова  сварил  кофе,  поставил  кружку  на
столик у кровати Шарли и пошел в  ванную  бриться.  Через  пару  минут  он
услышал, как она подошла сзади. Обхватив его руками, прижалась  грудями  к
голой спине. Не оборачиваясь, он поцеловал ей руку и написал на запотевшем
зеркале: "УКЛАДЫВАЙ ВЕЩИ, НЕ ВЕРНЕМСЯ". Стерев текст, он отчетливо  увидел
ее - спутанные волосы, полузакрытые глаза, черты лица еще не  разгладились
от сна. Она кивнула и побрела в спальню.
   Марш  переоделся  в  штатское,  в  котором  был  в  Цюрихе,  за   одним
исключением: положил  "люгер"  в  правый  карман  теплой  куртки.  Куртка,
купленная  давно  по  дешевке  на  распродаже  имущества  вермахта,   была
достаточно мешковатой, чтобы скрыть  оружие.  Он  мог  бы  даже  незаметно
целиться, по-гангстерски держа руку в кармане. "О'кей, приятель, давай", -
усмехнулся про себя. Опять Америка.
   Возможное присутствие микрофона мешало их сборам. Они  молча  двигались
по квартире. В десять минут девятого Шарли была  готова.  Марш  забрал  из
ванной приемник, поставил на стол в комнате и прибавил  громкости.  "_Судя
по присланным ни выставку картинам, некоторые видят вещи не такими,  какие
они  есть,  -  эти  люди  видят  луга  синими,  небеса  зелеными,   облака
ядовито-желтыми_..." В утреннее время было принято воспроизводить по радио
самые исторические речи  фюрера.  Эту  речь  с  нападками  на  современных
художников на торжественном открытии Дома немецкого искусства в 1937  году
передавали каждый год.
   Несмотря на безмолвные протесты Шарли, Марш вместе со своим захватил  и
ее чемодан. Она надела свой голубой плащ. На одном  плече  висела  кожаная
сумка. На другом болтался  фотоаппарат.  Обернувшись  на  пороге,  бросила
последний взгляд на свое жилье.
   "_Эти художники" либо действительно видят вещи такими и верят в то, что
они изображают, - тогда только остается спросить, как  возник  этот  порок
зрения, и, если он  передается  по  наследству,  министру  внутренних  дел
придется позаботиться о том, чтобы такой ужасный порок не имел будущего, -
либо, если дни не верят в реальность таких  ощущений,  а  лишь  по  другим
соображениям хотят навязать их нации, тогда это забота уголовного суда_".
   Под громкий смех и аплодисменты они захлопнули дверь.
   Спускаясь по лестнице, Шарли шепотом спросила:
   - И как долго это продолжается?
   - Весь конец недели.
   - Вот обрадуются соседи!
   - Ага, но пусть кто-нибудь попробует попросить тебя выключить радио!
   Внизу, как часовой на  посту,  стояла  привратница  -  в  руке  бутылка
молока, под мышкой номер "Фелькишер беобахтер". Пристально глядя на Марша,
она обратилась к Шарли:
   - Доброе утро, фрейлейн.
   - Доброе утро, фрау Шустерманн. Это мой  кузен  из  Аахена.  Собираемся
запечатлеть сцены стихийного празднования на улицах. - Она похлопала рукой
по фотоаппарату. - Пошли, Гаральд, а то пропустим начало.
   Старуха продолжала хмуро разглядывать Марша, а он думал, узнала ли  она
его. Вряд ли - скорее всего, запомнила только форму. Немного погодя она  с
ворчанием заковыляла в свою каморку.
   - Врешь весьма правдоподобно, - заметил Марш, когда они вышли на улицу.
   - Журналистская выучка.  -  Они  поспешили  к  "фольксвагену".  -  Наше
счастье, что ты не в форме. Тогда бы без вопросов не обошлось.
   - Не станет же Лютер садиться в машину, за рулем которой сидит  человек
в форме штурмбаннфюрера СС. Скажи, похож я на посольского шофера?
   - Только с самой важной машины.
   Он уложил чемоданы в багажник. Сидя  в  машине,  прежде  чем  запустить
мотор, сказал:
   - Ты понимаешь, что больше не сможешь вернуться?  Независимо  от  того,
удастся наш план или нет. Раз помогаешь перебежчику, значит, подумают они,
шпионка. И речь пойдет уже не о высылке. Дело куда серьезнее.
   Она беспечно махнула рукой.
   - Во всяком случае, мне всегда было наплевать на это место.
   Марш включил зажигание, и "фольксваген" влился в утренний поток машин.
   С большой осторожностью, каждую минуту  оглядываясь,  нет  ли  кого  на
хвосте, они добрались до  Адольф-Гитлерплатц  без  двадцати  девять.  Марш
сделал  круг  по  площади.  Рейхсканцелярия,  Большой  зал,  здание  штаба
верховного  командования  вермахта  -  все  казалось  привычным:  блестели
каменные стены, маршировали часовые; все те же режущие глаз диспропорции.
   Десяток туристских автобусов  уже  извергал  оробевших  пассажиров.  По
белоснежным  ступеням  Большого  зала   к   красным   гранитным   колоннам
поднимались,  взявшись  за  руки,  дети  -  точь-в-точь  длинная   цепочка
муравьев. Посередине площади у больших фонтанов штабеля стальных барьеров.
Их установят утром в  понедельник,  когда  фюрер  должен  будет  ехать  из
рейхсканцелярии в Большой зал на ежегодную торжественную церемонию.  Потом
он  вернется  в  резиденцию  и  появится  на  балконе.  Как  раз  напротив
германское телевидение  соорудило  подмостки.  Вокруг  них  уже  теснились
фургоны прямого эфира.
   Марш въехал на стоянку рядом  с  туристскими  автобусами.  Отсюда  были
хорошо видны подъезды к центральной части Большого зала.
   -  Поднимайся  по  ступеням,  -  сказал  он,  -  зайди   внутрь,   купи
путеводитель, держись как можно естественнее. Когда  появится  Найтингейл,
сделай вид, что столкнулись случайно, - вы старые  друзья,  разве  это  не
здорово? - постойте, поговорите.
   - А как ты?
   - Когда увижу, что вы установили контакт с Лютером, то подъеду и заберу
вас. Задние дверцы не заперты. Держитесь нижних ступеней, ближе к проезжей
части. И не давайте ему втянуть  себя  в  длинный  разговор  -  нам  нужно
побыстрее убраться отсюда.
   Не успел Ксавьер пожелать ей удачи, как она ушла.
   Лютер выбрал хорошее место. На площади  была  масса  выгодных  позиций,
откуда старик мог следить за ступенями,  не  обнаруживая  себя.  Никто  не
обратит внимания на встречу трех посторонних людей. А если что  пойдет  не
так, то толпы посетителей были идеальным прикрытием для бегства.
   Марш закурил.  Оставалось  двенадцать  минут.  Он  смотрел,  как  Шарли
поднимается по длинной  лестнице.  Наверху  она  остановилась  отдышаться,
потом обернулась и исчезла внутри.
   Повсюду суета.  По  площади  кружили  белые  такси  и  длинные  зеленые
"мерседесы" командования вермахта. Телевизионные  операторы,  перекликаясь
друг с другом, проверяли свои камеры. Лоточники раскладывали товар - кофе,
сосиски, открытки, газеты, мороженое. Над головами  кружила  плотная  стая
голубей и, треща крыльями, пыталась призем