ННОГО СЕКРЕТАРЯ ИМПЕРСКОГО
   МИНИСТЕРСТВА ИНОСТРАННЫХ ДЕЛ МАРТИНА ЛЮТЕРА,
   СДЕЛАННЫЕ ВО ВРЕМЯ ПОЕЗДКИ В АУШВИЦ-БИРКЕНАУ
   (от руки; 11 страниц)

   14 июля 1943 года.
   Наконец  после  почти  года  неоднократных  запросов  мне  разрешили  в
качестве   представителя   министерства    иностранных    дел    совершить
обстоятельную   инспекционную    поездку    в    лагерь    Аушвиц-Биркенау
[Освенцим-Бжезинка].
   Я прибываю на кракауский аэродром  из  Берлина  под  вечер  и  ночую  в
Вавельском замке с генерал-губернатором  Гансом  Франком,  государственным
секретарем Йозефом Булером и их  сотрудниками.  Завтра  на  рассвете  меня
отвезут из замка в лагерь (примерно час езды),  где  моим  хозяином  будет
комендант Рудольф Гесс.

   15 июля 1943 года.
   Лагерь. Первое впечатление - сами масштабы  сооружений,  протянувшихся,
по словам Гесса, на два километра  в  ширину  и  четыре  в  длину.  Желтая
глинистая почва, как в Восточной Силезии, -  похожий  на  пустыню  пейзаж,
изредка  перемежаемый  зелеными  островками   деревьев.   Внутри   лагеря,
насколько хватает глаз, сотни деревянных бараков, покрытых зеленым  толем.
Я вижу, как вдали между ними  двигаются  небольшие  группы  заключенных  в
бело-голубой полосатой одежде - кто тащит доски, кто  идет  с  лопатами  и
кирками; некоторые грузят на грузовики большие ящики. Повсюду зловоние.
   Я благодарю Гесса за гостеприимство. Он разъясняет мне административную
структуру. Этот лагерь находится под юрисдикцией  Главного  хозяйственного
управления  СС.  Другие,  те,  что  в  люблинском  округе,  -  в   ведении
обергруппенфюрера СС Одило Глобоцника. К  сожалению,  из-за  загруженности
работой Гесс не в состоянии лично сопровождать меня по  лагерю  и  поэтому
вверяет меня заботам молодого унтерштурмфюрера Вейдемана.  Он  приказывает
Вейдеману проследить за тем, чтобы мне показали все и ответили на все  мои
вопросы. Начинаем с завтрака в казармах СС.
   После завтрака едем в южный сектор лагеря. Здесь железнодорожная  ветка
длиной  приблизительно  1,5  километра.   По   обе   стороны   проволочные
заграждения на бетонных столбах и, кроме того,  деревянные  наблюдательные
вышки с пулеметными гнездами. Уже жарко. Дурной запах, жужжание  миллионов
мух.  С  западной  стороны  над  деревьями  возвышается  извергающая   дым
квадратная фабричная труба из красного кирпича.

   7:40.  Пространство  вдоль  железнодорожной  линии  начинают  заполнять
эсэсовцы,  некоторые  с  собаками,  а  также  выделенные   им   в   помощь
заключенные. Вдали раздается паровозный гудок.  Через  несколько  минут  в
ворота медленно въезжает локомотив, выбрасываемый им  пар  поднимает  тучи
желтой пыли. Он  останавливается  прямо  перед  нами.  Позади  закрываются
ворота. Вейдеман: "Это эшелон евреев из Франции".
   По моим подсчетам,  в  поезде  около  шестидесяти  товарных  вагонов  с
высокими деревянными бортами. Войска  и  выделенные  заключенные  окружают
поезд. Отпирают и отодвигают двери. Вдоль поезда раздаются одни  и  те  же
команды: "Всем выходить! Ручную кладь забрать с собой! Весь тяжелый  багаж
оставить в вагонах!" Первыми выходят мужчины: жмурясь  от  света,  прыгают
вниз -  полтора  метра,  потом  помогают  женщинам,  детям  и  старикам  и
принимают вещи.
   Состояние прибывших  жалкое  -  грязные,  пыльные,  показывая  на  рот,
протягивают миски и чашки, плачут от  жажды.  В  вагонах  остаются  лежать
мертвые и неспособные двигаться больные - Вейдеман говорит,  что  их  путь
начался четверо суток назад. Эсэсовские охранники строят способных идти  в
две шеренги. Крики разлучаемых людей. После многочисленных команд  колонны
трогаются   в   противоположных   направлениях.   Трудоспособные   мужчины
направляются в сторону рабочего  лагеря.  Остальные  двигаются  в  сторону
деревьев. Мы с Вейдеманом  следуем  за  ними.  Оглянувшись,  я  вижу,  как
заключенные  в  полосатых  одеждах  вскарабкиваются  в  товарные   вагоны,
выволакивая оттуда багаж и трупы.

   8:30. Вейдеман прикидывает, что в колонне  почти  две  тысячи  человек:
женщины с младенцами на руках, цепляющиеся  за  юбки  детишки,  старики  и
старухи, подростки, больные, сумасшедшие. Они движутся по пять  человек  в
ряд по шлаковой 300-метровой дороге, проходят  двор,  попадают  на  другую
дорогу, в конце которой двенадцать бетонных  ступеней  ведут  в  огромный,
стометровой  длины,  подвал.  Вывеска  на  нескольких  языках   (немецком,
французском, греческом, венгерском) гласит: "Бани и дезинфекция".  Хорошее
освещение, десятки скамеек, сотни пронумерованных вешалок.
   Охранники  кричат:  "Всем  раздеться!  Дается   десять   минут!"   Люди
стесняются, смотрят друг на друга. Приказ повторяют более резко, и на этот
раз нерешительно, но спокойно люди  подчиняются.  "Запомните  номер  своей
вешалки,  чтобы  получить  одежду!"  Среди  них  снуют   лагерные   холуи,
подбадривая, помогая раздеться слабым  телом  и  духом.  Некоторые  матери
пытаются спрятать младенцев в кучах одежды,  но  они  быстро  обнаруживают
себя.

   9:05. Сопровождаемая по бокам охранниками толпа обнаженных людей  через
большие дубовые двери медленно перемещается во второе помещение, такое  же
большое, как и первое, но абсолютно голое, если не считать  поддерживающие
потолок четыре толстые квадратные колонны, расположенные  с  интервалом  в
двадцать метров. В нижней  части  каждой  колонны  металлическая  решетка.
Помещение заполняется, двери закрываются. Вейдеман машет  мне.  Следом  за
ним я по бетонным ступеням  выхожу  из  опустевшей  раздевалки  на  свежий
воздух. Слышу шум автомобильного мотора.
   По траве, растущей на крыше  сооружения,  подпрыгивая,  едет  небольшой
фургон со знаками Красного Креста. Останавливается. Из  машины  появляются
офицер СС и врач в противогазах, несущие четыре металлические канистры. Из
травы в двадцати метрах друг от друга выступают четыре незаметные бетонные
трубы.  Врач  и  эсэсовец  поднимают   крышки   на   трубах   и   высыпают
желтовато-лиловое зернистое вещество. Снимают противогазы и закуривают  на
солнышке.

   9:09. Вейдеман снова ведет меня вниз.  Тишина  в  помещении  нарушается
лишь глухим стуком, раздающимся в дальнем конце помещения позади чемоданов
и груд  еще  не  остывшей  одежды.  В  дубовые  двери  вставлен  небольшой
стеклянный глазок. Я заглядываю в  него.  По  глазку  бьют  кулаком,  и  я
отдергиваю голову.
   Один из охранников  говорит:  "Должно  быть,  сегодня  водичка  в  душе
слишком горячая - очень уж сильно орут".
   Когда  мы  вернулись  наружу,  Вейдеман  сказал,  что  теперь  придется
подождать двадцать минут. Не хотел  бы  я  побывать  в  Канаде?  "Где?"  -
спрашиваю я. Он смеется: "Канада - это один из лагерных секторов". "Почему
Канада?" Он пожимает плечами - никто не знает.
   Канада. В километре от газовой камеры. Обнесенный  колючей  проволокой,
со сторожевыми башнями на каждом углу огромный  прямоугольный  двор.  Горы
вещей - чемоданов, рюкзаков, ящиков, саквояжей, свертков, одеял, детских и
инвалидных колясок, протезов, щеток,  расчесок.  Вейдеман:  подготовленные
для рейхсфюрера СС данные о посланном недавно в  рейх  имуществе:  мужских
рубашек -  132.000,  женских  пальто  -  155.000,  женских  волос  -  3000
килограммов  ("товарный  вагон"),  ребячьих  курточек  -  15.000,  детских
платьев - 9000, носовых платков - 135.000.  В  качестве  сувенира  получаю
прекрасный докторский чемоданчик - по настоянию Вейдемана.

   9:31. Возвращаемся в подземное сооружение. В воздухе  громкое  жужжание
электромоторов - патентованная система  удаления  газа  "Эксхатор".  Двери
открываются. Трупы навалены в одном конце (неразборчиво),  ноги  запачканы
испражнениями, менструальной кровью, руки искусаны  и  исцарапаны.  Входит
"зондеркоманда" евреев в резиновых сапогах  и  фартуках,  в  противогазах.
(Согласно В., скопления газа держатся  на  уровне  пола  до  двух  часов.)
Обмывают  из  шлангов  скользкие  трупы.  Чтобы  оттащить  их  к   четырем
двухдверным лифтам, на кисти рук набрасывают веревочные петли. Вместимость
каждого: 25 (неразборчиво)... звонок, спускается на один этаж в...

   10:02. Крематорий. Удушающая жара: 15 печей работают  на  полную  мощь.
Оглушительный шум: дизельные вентиляторы раздувают пламя. Трупы  из  лифта
выгружаются на конвейер (металлические катки).  Кровь  и  т.п.  стекают  в
бетонный желоб. Стоящие с обеих сторон парикмахеры  бреют  головы.  Волосы
собирают в мешки. Кольца, бусы, браслеты и т.п.  бросают  в  металлический
ящик. В конце зубная команда - 8 человек с крючками и щипцами  -  удаление
золота (зубы, мосты, пломбы). В. подает мне жестянку с золотом попробовать
на вес: очень тяжелое. Трупы сбрасываются в печи с металлических тачек.
   Вейдеман:  в  лагере  четыре  такие  газовые  камеры   с   крематорием.
Пропускная способность каждой -  по  2000  трупов  в  сутки;  итого  8000.
Обслуживается еврейской  рабочей  силой,  заменяемой  каждые  2-3  месяца.
Операция, таким  образом,  осуществляется  по  принципу  самообслуживания;
секреты исчезают вместе с их носителями. Самая  большая  головная  боль  в
отношении секретности - зловоние, а по ночам - пламя из труб,  видимое  на
много километров, особенно воинским эшелонам, направляющимся  по  основной
линии на Восток.

   * * *

   Марш сверил даты. Лютер посетил Аушвиц 15 июля. 17 июля Булер  направил
Критцингеру  в  рейхсканцелярию  карту  с  указанием  расположения   шести
лагерей. 9 августа в Швейцарии был сделан последний вклад. В том же  году,
по словам жены Лютера, с ним случилось нервное расстройство.
   Он сделал пометку. Четвертым был Критцингер. Его имя встречалось всюду.
Он заглянул в записную книжку Булера. Там даты тоже совпадали. Решена  еще
одна загадка.
   Перо бегало по бумаге. Он почти закончил.


   Маленькая деталь, оставшаяся не замеченной днем: одна из приблизительно
десятка бумажек, сунутых  наугад  в  порванную  папку.  Это  был  циркуляр
начальника группы  Главного  хозяйственного  управления  СС  группенфюрера
Рихарда Глюкса, датированный 6 августа 1942 года:

   "По вопросу об использовании срезанных волос.
   Ознакомившись с отчетом, начальник Главного  хозяйственного  управления
обергруппенфюрер  СС  Поль  приказал,  чтобы  все   человеческие   волосы,
срезанные в концентрационных лагерях, нашли  применение.  Из  человеческих
волос можно производить промышленный войлок или прясть  нити.  Расчесанные
женские волосы можно использовать в качестве  материала  для  изготовления
носков   для   экипажей   подводных   лодок   и   войлочных   чулок    для
железнодорожников.
   В связи с  этим  вам  поручается  после  их  санобработки  организовать
хранение волос заключенных женщин. Мужские волосы могут быть использованы,
только если они не короче 20 сантиметров.
   Сведения о количестве волос, полученных  за  месяц,  отдельно  женских,
отдельно мужских, должны передаваться  нам  пятого  числа  каждого  месяца
начиная с 5 сентября 1942 года".
   Он еще раз перечитал: "..._для экипажей подводных лодок_..."
   "Раз. Два. Три. Четыре. Пять..." Марш,  задержав  дыхание,  считал  под
водой. Он слушал приглушенные  звуки,  разглядывал  плавающие  в  темноте,
похожие  на  водоросли  причудливые   нити.   "Четырнадцать.   Пятнадцать.
Шестнадцать..." Шумно вынырнул, жадно глотая воздух. Несколько раз глубоко
вдохнув, набрал полные легкие кислорода и снова погрузился в воду. На этот
раз продержался до двадцати пяти, пока, чуть не задохнувшись, не выскочил,
расплескав воду по полу ванной.
   Отмоется ли он когда-нибудь?
   Потом лежал, словно утопленник, раскинув руки по краям  ванны,  откинув
голову и глядя в потолок.




ЧАСТЬ ШЕСТАЯ. ВОСКРЕСЕНЬЕ, 19 АПРЕЛЯ

                   Каким бы ни был исход войны, мы выиграли воину с  вами;
                никто   из   вас   не    останется    в    живых,    чтобы
                свидетельствовать, но даже  если  кто-нибудь  останется  в
                живых, мир ему не  поверит.  Возможно,  будут  подозрения,
                дискуссии, исследования историков, но не будет достоверных
                фактов, потому что мы вместе с  вами  уничтожим  улики.  И
                даже если останутся какие-то доказательства и некоторые из
                вас останутся в живых, люди скажут, что  описываемые  вами
                факты слишком чудовищны, чтобы им верить; они скажут,  что
                это чрезмерные преувеличения союзной пропаганды, и поверят
                нам, тем, кто будет все отрицать,  а  не  вам.  Именно  мы
                будем диктовать историю лагерей.
                                       Офицер СС, цитируется по книге
                                       Примо Леви "Потонувшие и спасенные"


1

   В июле 1953 года, когда Ксавьеру Маршу едва исполнилось тридцать и  его
работа  пока  еще  сводилась  к  вылавливанию  шлюх  и  сутенеров   вокруг
гамбургских причалов, они с Кларой ездили в отпуск. Начали с  Фрайбурга  у
подножия  Шварцвальда,  направились  на  юг  к  Рейну,  потом   на   своем
потрепанном "КДФ-вагене" повернули на восток к Боденскому озеру, и  там  в
одной из прибрежных гостиниц  в  дождливый  день,  когда  через  все  небо
раскинулась радуга, они зачали Пили.
   Он все еще помнил это место: кованая балконная решетка, за  ней  долина
Рейна, по водным просторам лениво движутся баржи; каменные  стены  старого
городка, прохлада церкви; желтая, как подсолнух, длинная юбка Клары.
   Он помнил кое-что еще: в километре вниз по реке, соединяя  Германию  со
Швейцарией, поблескивает стальной мост.
   Забудь о том,  чтобы  попробовать  бежать  через  главные  воздушные  и
морские порты: их охраняют не хуже рейхсканцелярии. Забудь  о  том,  чтобы
пересечь  границу  во  Францию,  Бельгию,   Голландию,   Данию,   Венгрию,
Югославию, Италию, - это все равно что,  перебравшись  через  стену  одной
тюрьмы, попасть в прогулочный двор другой. Забудь о  пересылке  документов
из рейха по  почте:  слишком  много  отправлений  по  заведенному  порядку
вскрывается  почтовой  службой.  Забудь  о  передаче   материалов   другим
берлинским корреспондентам: перед ними встанут те  же  препятствия,  и  ко
всему прочему, по словам Шарли, они так же надежны, как гремучие змеи.
   Больше всего надежд сулила швейцарская граница, мост манил к себе.


   Теперь надо спрятать. Спрятать все.
   Он встал на колени  и  расстелил  на  потертом  ковре  лист  коричневой
бумаги. Сложил документы аккуратной  стопкой,  выровняв  края.  Достал  из
бумажника фотографию семьи Вайссов. Взглянул на нее еще раз и  приобщил  к
бумагам. Туго завернул весь комплект, многократно обернул клейкой  лентой,
пока сверток не стал плотным, как деревянный брусок. Твердый на ощупь,  не
бросающийся в глаза, прямоугольный, сантиметров десять толщиной.
   Он облегченно вздохнул. Так-то лучше.
   Обернул еще  одним  слоем  бумаги,  на  этот  раз  подарочной.  Золотые
витиеватые буквы "УСПЕХА И СЧАСТЬЯ!" извивались среди разноцветных шариков
и пробок от шампанского позади улыбающихся невесты и жениха.


   По автобану  Берлин  -  Нюрнберг  -  пятьсот  километров.  По  автобану
Нюрнберг - Штутгарт - сто пятьдесят. От Штутгарта дорога вилась по долинам
и лесам Вюртемберга до Вальдсхута на Рейне  -  еще  сто  пятьдесят.  Всего
восемьсот километров.
   - Сколько это в милях?
   - Пятьсот. Как думаешь, справишься?
   - Конечно. Двенадцать, часов,  может,  и  меньше.  -  Шарли  сидела  на
краешке кровати, наклонившись  вперед,  вся  внимание.  На  ней  было  два
полотенца - одно обернуто вокруг тела, другое - тюрбаном вокруг головы.
   - Нет нужды спешить - у тебя сутки. Когда отъедешь достаточно далеко от
Берлина, позвони в отель "Бельвю" в Вальдсхуте и закажи номер - теперь  не
сезон, сложностей не будет.
   - Отель "Бельвю", Вальдсхут, - повторила она, запоминая. - А ты?
   - Я буду ехать следом, отставая часа на два. Рассчитываю присоединиться
к тебе в отеле около полуночи.
   Марш видел, что она ему не верит.
   - Если не боишься, - поспешно добавил он, - то,  думаю,  бумаги  должны
быть у тебя, а также вот это... - Он достал из кармана  второй  похищенный
паспорт. Пауль Хан, штурмбаннфюрер СС, родился в Кельне  16  августа  1925
года. На три года моложе Марша. Он и на фотографии выглядел моложе.
   - А почему ты не оставляешь его при себе? - спросила она.
   - Если меня арестуют и обыщут, найдут паспорт. Узнают, под каким именем
едешь ты. Пауля Хана нетрудно связать с Магдой Фосс.
   - Ты, по-моему, вообще не намерен ехать.
   - Нет, очень хочу.
   - Считаешь, что с тобою кончено.
   - Неправда. Но у меня меньше шансов, чем у тебя,  проскочить  восемьсот
километров так, чтобы мою машину не  остановили.  Ты  должна  это  понять.
Поэтому и едем врозь.
   Шарли недоверчиво покачала головой. Он сел рядом,  погладил  по  щекам,
повернул лицом к себе и посмотрел в глаза.
   - Послушай. Ты должна ждать меня - слушай же! - ждать меня в  отеле  до
половины девятого утра. Если я не приеду, ты пересечешь границу без  меня.
Дольше не жди - опасно.
   - Почему до половины девятого?
   - Постарайся попасть на пропускной  пункт  как  можно  ближе  к  девяти
часам. - Ксавьер целовал девушку в мокрые щеки, продолжая объяснять:  -  В
девять часов "любимый отец немецкого народа" выезжает из  рейхсканцелярии,
направляясь в Большой зал. Он уже много месяцев не появлялся на публике  -
это подстегивает возбуждение. Можно быть уверенным, что у пограничников на
посту  будет  радио  и  они  будут  слушать  Берлин.  Лучшего  момента  не
придумаешь. Они просто махнут рукой, давая знак проезжать.


   Шарли встала и размотала тюрбан. В слабом свете чердачного помещения ее
волосы светились белым светом.
   Она сбросила с себя второе полотенце.
   Бледная кожа, белые волосы, темные глаза. Привидение.  Ему  требовалось
убедиться, что она настоящая, что они оба  живые;  Марш  протянул  руку  и
дотронулся до нее.


   Они лежали обнявшись на маленькой деревянной кровати, и  Шарли  шептала
ему о будущем. Завтра под вечер  их  самолет  приземлится  в  нью-йоркском
аэропорту Айдлуайлд. Они направятся сразу в "Нью-Йорк таймс".  У  нее  там
знакомый редактор. Первым делом нужно снять копию  -  дюжину  копий,  -  а
потом как можно быстрее опубликовать. "Таймс" - самая подходящая для этого
газета.
   - А что, если они не станут печатать?
   Мысль о том, что можно печатать что хочешь, не укладывалась у  Марша  в
голове.
   - Станут. Господи, да если они не опубликуют все это, я встану на Пятой
авеню, как те чокнутые, которые не могут  издать  свои  романы  и  раздают
копии прохожим. Но не бойся - еще как напечатают, и мы перевернем историю.
   - Но поверит ли кто-нибудь?.. - Такое сомнение росло в нем  с  момента,
когда они вытряхнули содержимое чемоданчика. - Разве этому можно поверить?
   - Поверят, - сказала девушка убежденно, - потому что  у  нас  на  руках
факты, а факты меняют дело. Без них ничего  нет  -  пустота.  Но  предъяви
факты -  приведи  имена,  даты,  приказы,  цифры,  время,  адреса,  карты,
расписания, фотографии, диаграммы, описания - и сразу  пустота  приобретет
объем, станет поддаваться измерению,  превратится  в  нечто  убедительное.
Конечно, даже  очевидную  вещь  можно  отрицать,  опровергать  или  просто
игнорировать. Но любая из этих реакций сама по себе есть _реакция_,  ответ
на что-то реально существующее.
   Некоторые  не  поверят  -  они  не  поверят,  сколько  бы  улик  им  ни
предъявляли. Но, думаю, у нас  здесь  достаточно  всего,  чтобы  сразу  же
остановить Кеннеди. Не будет встречи в верхах. Не будет  переизбрания.  Не
будет разрядки. А через пять лет или пятьдесят  это  общество  развалится.
Нельзя созидать, если фундаментом служит  массовая  могила.  Люди  все  же
лучше, чем кажутся, они должны быть лучше - я верю в это, а ты?
   Марш промолчал.


   Он не спал, встреч