бумаги,
пока в руках у нее не остается будильник с  прикрепленными  к  нему  двумя
брусками динамита. На последней картинке взрыв и в титре:  "Предупреждаем!
Не открывайте посылку, если вам неизвестно ее содержимое!"
   Милая шутка. Правило для каждого немецкого  полицейского.  Не  открывай
посылку, если не знаешь, что там.  Не  задавай  вопроса,  если  не  знаешь
ответа.
   Endlosung: окончательное решение. Endlosung. Endlosung. Слово колоколом
отдавалось в голове Марша, спешащего по коридору к себе в кабинет.
   Endlosung.
   Он рывком выдвигал ящики стола Макса Йегера, лихорадочно ища  что-то  в
царившем  там  беспорядке.  Макс  был  известен  своей  неспособностью   к
канцелярской работе и часто  получал  взыскания  за  расхлябанность.  Марш
молил Бога, чтобы Йегер не относился к этим предупреждениям серьезно.
   Он так и делал.
   Дай тебе за это Бог здоровья, Макс.
   Он со стуком захлопнул ящики.
   Только тогда он его заметил. Кто-то прикрепил к телефону  Марша  желтый
листок: "Срочно. Немедленно свяжитесь с дежурной службой".



5

   На сортировочной станции Готенландского вокзала  вокруг  мертвого  тела
установили дуговые  лампы.  На  расстоянии  сцена  эта  выглядела  странно
притягательной - казалось, шли киносъемки.
   Марш, спотыкаясь  о  рельсы  и  вымазанные  дизельным  топливом  камни,
пролезая через деревянные спальные вагоны, направился туда.
   До  того  как  его  переименовали  в  Готенландский,  вокзал  назывался
Анхальтским и был  конечным  пунктом  главной  восточной  железной  дороги
рейха. Именно отсюда фюрер во время войны отправлялся в личном бронепоезде
"Америка" в свою ставку в Восточной Пруссии; отсюда же  берлинские  евреи,
Вайссы в том числе, должно быть, начинали свое путешествие на Восток.
   "..._Начиная с 10 октября евреи непрерывно  эвакуируются  эшелонами  на
Восток с территории рейха_..."
   Позади  него,  ослабевая,   слышались   раздававшиеся   на   платформах
объявления, а где-то впереди  -  лязг  колес  и  сцепок,  унылые  свистки.
Станция занимала огромное пространство - фантастический ландшафт,  залитый
желтым светом натриевых светильников, в середине -  сплошное  ослепительно
белое пятно. По мере приближения Марш стал различать десяток  человеческих
фигур, стоявших перед товарным составом:  пара  сотрудников  орпо,  Кребс,
доктор Эйслер, фотограф, группа  обеспокоенных  чиновников  из  имперского
управления железных дорог... и Глобус.
   Глобус увидел его первым и медленно, глухо захлопал руками в перчатках,
издевательски изображая аплодисменты.
   - Господа, мы можем сделать передышку. Поделиться своими теоретическими
открытиями к нам прибыли героические силы криминальной полиции.
   Один из сотрудников орпо угодливо хихикнул.
   Тело, или что от него осталось, было укрыто брошенным  поперек  рельсов
грубым шерстяным  одеялом  и,  кроме  того,  частично  сложено  в  зеленый
пластиковый мешок.
   - Можно взглянуть на труп?
   - Разумеется. Мы до него еще  не  дотрагивались.  Ждали  вас,  великого
сыщика. - Глобус кивнул Кребсу. Тот сдернул одеяло. Аккуратно обрезанное с
обоих концов по линиям рельсов туловище мужчины.  Животом  вниз,  наискось
поперек пути. Одна рука отрезана, голова раздавлена.  Колеса  проехали  по
обеим ногам, но окровавленные обрывки одежды не давали  возможности  точно
определить, в каком месте были обрезаны ноги - у ступней, колен или  выше.
Сильно пахло алкоголем. - А теперь вы должны  посмотреть  сюда.  -  Глобус
поднял к свету пластиковый мешок. Открыв, он приблизил его к лицу Марша. -
Гестапо не хочет, чтобы его обвиняли в сокрытии улик. - Ступни  ног,  одна
из них в  ботинке;  кисть  руки  с  зазубренной  белой  костью  и  золотым
браслетом часов на запястье. Марш не зажмурился,  к  явному  разочарованию
Глобуса. - Ладно, хватит. - Он бросил мешок. - Хуже, когда они воняют и по
ним бегают крысы. Кребс, осмотрите карманы.
   В  своем  хлопающем  на  ветру  кожаном  пальто  Кребс  как  стервятник
склонился  над  трупом.  Он  подсунул  руку  под  мертвое  тело,  ощупывая
внутренние карманы пиджака. Обернувшись, Кребс рассказал:
   - Два часа назад железнодорожная полиция  сообщила,  что  здесь  видели
человека, отвечающего описанию Лютера. Когда мы прибыли...
   - ...он уже погиб в результате несчастного случая, - с горькой  улыбкой
закончил Марш. - Кто бы мог ожидать?
   - Вот и они, герр обергруппенфюрер. - Кребс достал паспорт и  бумажник.
Распрямившись, вручил их Глобусу.
   - Несомненно,  это  его  паспорт,  -  подтвердил  Глобус,  перелистывая
страницы. - А вот несколько тысяч марок наличными. Достаточно, чтобы спать
на шелковых простынях в гостинице "Адлон". Но, разумеется, этот ублюдок не
мог показаться в воспитанной компании. У  него  не  было  другого  выбора,
кроме как ночевать здесь.
   Видно, эта мысль принесла ему удовлетворение. Он показал паспорт Маршу:
из-под мозолистого пальца выглядывала массивная физиономия Лютера.
   - Поглядите на него, штурмбаннфюрер, и поспешите сообщить Небе, что все
закончено. Отныне дело полностью в руках гестапо. Можете быть  свободны  и
отдыхать. "_И  воспользуйтесь  этим_,  -  говорили  глаза,  -  _пока  есть
возможность_".
   - Герр обергруппенфюрер весьма любезен.
   - Вы еще узнаете мою любезность, Марш, это я вам обещаю. - И повернулся
к Эйслеру: - Где эта гребаная санитарная машина?
   Судмедэксперт вытянулся по стойке "смирно".
   - Едет, герр обергруппенфюрер. Совершенно точно.
   Марш заключил, что его отпустили. Он  направился  к  железнодорожникам,
стоявшим одинокой группой метрах в десяти в стороне.
   - Кто из" вас обнаружил тело?
   - Я, герр штурмбаннфюрер. - Вперед вышел человек в темно-синей блузе  и
мягкой фуражке машиниста. Красные глаза, хриплый  голос.  Из-за  того  что
увидел  труп,  подумал  Март,   или   испугался   неожиданного   появления
эсэсовского генерала?
   - Сигарету?
   - О да, спасибо.
   Машинист  взял  сигарету,  украдкой  поглядывая  на  Глобуса,   который
беседовал с Кребсом.
   Марш дал ему прикурить.
   - Успокойтесь. Не спешите. Бывало у вас такое раньше?
   - Однажды. - Он выдохнул и с благодарностью  поглядел  на  сигарету.  -
Здесь это случается каждые три-четыре месяца. Бездомные, бедняги, спят под
вагонами, чтобы спрятаться от дождя. А потом, когда поезд трогается,  они,
вместо того чтобы оставаться на месте, пытаются выбраться из-под вагона. -
Он закрыл рукой глаза. - Должно быть, я наехал на него, когда  дал  задний
ход, но не слышал ни звука. Оглянулся на путь, а он там - куча тряпья.
   - Много таких здесь ночует?
   - Всегда набирается  человек  двадцать-двадцать  пять.  Железнодорожная
полиция  пытается  их  гонять,  но  станция  очень  большая,  за  всем  не
усмотришь. Поглядите туда. Видите, бегут прятаться.
   Он показал рукой на пути. Сначала Марш не видел ничего,  кроме  состава
для перевозки скота. Потом он заметил движение, почти неразличимое в  тени
поезда, - дергающаяся, словно  марионетка,  расплывчатая  фигура,  за  ней
другая, потом еще.  Они  бежали  вдоль  вагонов,  скрывались  между  ними,
выжидали, потом выскакивали снова и бежали к следующему укрытию.
   Глобус стоял к ним спиной. Не обращая на  них  внимания,  он  продолжал
разговаривать с Кребсом, стуча кулаком правой руки по левой ладони.
   Марш следил, как фигурки двигались  к  укрытию.  Потом  вдруг  загудели
рельсы, налетел порыв ветра, и их не стало видно  за  набирающим  скорость
поездом Берлин - Ровно. Стена из двухэтажных вагонов-ресторанов и спальных
вагонов пронеслась за полминуты, но когда  перед  Маршем  снова  открылась
станция, маленькая колония бродяг растворилась в оранжевой мгле.




ЧАСТЬ ПЯТАЯ. СУББОТА, 18 АПРЕЛЯ

                   Большинство из вас знает, что это значит, когда  рядами
                лежат сто трупов. Или пятьсот, или тысяча. Выдержать это и
                в то же время -  за  небольшими  исключениями,  вызванными
                человеческой слабостью, - остаться славными парнями -  вот
                что нас  закалило.  Эта  славная  страница  нашей  истории
                никогда не должна быть и не будет написана.
                          Генрих Гиммлер, из секретной речи перед старшими
                          офицерами СС, Познань, 4 октября 1943 года


1

   Из-под двери пробивалась  полоска  света.  В  квартире  звучало  радио.
Музыка влюбленных - мягкие звуки струн и тихое пение, как раз к ночи.  Что
там, вечеринка? Или же американцы так ведут себя, когда  рядом  опасность?
Он стоял на крошечной лестничной площадке, глядя на часы. Почти два  часа.
Постучал. Немного спустя громкость убавили. Послышался ее голос:
   - Кто там?
   - Полиция.
   Прошла секунда, вторая, потом послышался  лязг  засовов  и  цепочек,  и
дверь  открылась.  Она  сказала:  "Ты  большой  шутник",  но  улыбка  была
неестественной, только ради него. В темных глазах усталость и - неужели? -
страх. Он наклонился поцеловать ее, легко обнял за  талию,  и  им  тут  же
овладело желание.  "Боже,  -  пронеслось  в  голове,  -  она  делает  меня
шестнадцатилетним...".
   В квартире послышался шум шагов. Он поднял глаза. За ее плечом в дверях
ванной маячила фигура мужчины. Он был на пару лет моложе Марша: коричневые
башмаки, спортивная куртка, галстук-бабочка, белый пуловер поверх  строгой
белоснежной  рубашки.  Шарли  напряглась,  и  мягко  освободилась  из  его
объятий.
   - Помнишь Генри Найтингейла?
   Он выпрямился, чувствуя неловкость.
   - Конечно. Бар на Потсдамерштрассе.
   Ни один из них не двинулся навстречу другому. Лицо американца -  словно
маска.
   Глядя на Найтингейла, Марш тихо спросил:
   - Что здесь происходит, Шарли?
   Встав на цыпочки, она прошептала ему на ухо:
   - Молчи. Здесь нельзя. Кое-что  произошло.  -  А  потом  вслух:  -  Как
интересно, что мы здесь втроем. - Взяла Марша  за  руку  и  повела  его  к
ванной. - Давай пройдем в комнату.


   В ванной Найтингейл вел себя как хозяин.  Он  открыл  холодную  воду  в
раковине и ванне, усилил громкость радио. Передавали уже другую программу.
Теперь обшитые досками стены тряслись от звуков "немецкого джаза"  -  едва
синкопированного,  официально   одобренного,   без   единого   намека   на
"негроидные влияния". Наладив все, как хотел, Найтингейл  уселся  на  край
ванны. Марш устроился рядом. Шарли присела на корточки на полу.
   Собрание открыла она.
   - Я рассказала Генри о посетившем меня госте. С которым ты  дрался.  Он
считает, что гестапо, возможно, поставило "жучка".
   Найтингейл дружелюбно улыбнулся.
   - Боюсь, что именно так работают в вашей стране, герр штурмбаннфюрер.
   _Вашей_ стране...
   - Уверен, что ваша предосторожность вполне благоразумна.
   Возможно, он не моложе меня, подумал Марш. У американца густые  светлые
волосы, светлые  ресницы,  загар  лыжника.  Зубы  чересчур,  до  смешного,
правильные - ослепительно белые полоски  эмали.  Судя  по  цвету  лица,  у
_него-то_ в детстве, видно, не было ни обедов из одного блюда, ни  жидкого
картофельного  супа,  ни  набитых  наполовину  опилками  сосисок.  По  его
моложавой внешности ему можно было дать сколько угодно - от двадцати  пяти
до пятидесяти.
   Какое-то время все молчали. Тишину заполнял джаз  по-европейски.  Шарли
обратилась к Маршу:
   - Знаю, что ты просил меня никому не говорить.  Но  я  была  вынуждена.
Теперь тебе придется доверять Генри, а  Генри  -  доверять  тебе.  Поверь,
другого выхода нет.
   - И разумеется, мы _оба_ должны доверять тебе.
   - Да брось ты...
   - Хорошо. - Он поднял руки, показывая, что сдается.
   Рядом с ней на бачке унитаза стоял  новейший  американский  портативный
магнитофон. От него тянулся провод, на  конце  которого  вместо  микрофона
находилась небольшая присоска.
   - Слушай, - сказала она, - ты поймешь. - Она потянулась к магнитофону и
нажала клавишу. Завертелись катушки.
   "Фрейлейн Мэгуайр?"
   "Да".
   "Та же процедура, что и раньше, фрейлейн, если не возражаете".
   Щелчок, за ним гудок.
   Она, нажав другую клавишу, остановила магнитофон.
   - Это был первый звонок. Он  сказал,  что  позвонит.  Я  его  ждала,  -
объявила она с победным видом. - Это Мартин Лютер.


   Безумие, полное безумие. Как в комнате ужасов в Тиргартене. Не  успеешь
поставить ногу на твердую опору,  как  доски  начинают  проваливаться  под
тобой. Поворачиваешь за угол - на тебя бросается  сумасшедший.  Отступаешь
назад и обнаруживаешь, что видел самого себя в кривом зеркале.
   Лютер.
   - Когда это было? - спросил Марш.
   - Без четверти двенадцать.
   Без четверти двенадцать, то есть через сорок  минут  после  обнаружения
трупа на железнодорожных путях. Он вспомнил  о  ликовании,  написанном  на
лице Глобуса, и улыбнулся.
   - Что тут смешного? - спросил Найтингейл.
   - Ничего. Потом расскажу. Что было дальше?
   - Точь-в-точь как в первый раз. Я пошла в  телефонную  будку,  и  через
пять минут он позвонил.
   Марш потер рукою лоб.
   - Только не говори, что таскала с собой через всю улицу эту машину.
   - Черт побери, мне были нужны доказательства. -  Она  сердито  блеснула
глазами. - Я знала, что делаю. Смотри. -  И,  поднявшись  на  ноги,  стала
показывать. - Дека висит через плечо на ремне. Вся  она  легко  помещается
под пальто. Провод проходит по рукаву. Прикладываю присоску к трубке - вот
так. Легко. Было темно, и никто ничего не видел.
   Найтингейл как профессиональный дипломат спокойно заметил:
   - Стоит ли говорить о том, как ты записала пленку, Шарли,  и  следовало
ли это делать. - И обернулся к  Маршу.  -  Не  лучше  ли  просто  дать  ей
возможность прокрутить ее?
   Шарли нажала клавишу. Раздался беспорядочный шум, усиленный  аппаратом,
- это она прикрепляла микрофон к телефону, - а потом:
   "У нас мало времени. Я друг Штукарта".
   Голос  пожилого  человека,  но  довольно  твердый.  В   нем   слышались
насмешливые, певучие нотки, характерные для уроженца Берлина. Именно такой
голос ожидал услышать Марш. Потом голос Шарли, ее хороший немецкий язык:
   "Скажите, что вам нужно".
   "Штукарта нет в живых".
   "Знаю. Его нашла я".
   Долгое молчание. На пленке Марш мог расслышать, как  вдали  раздавалось
вокзальное  объявление.  Лютер,  должно  быть,  воспользовался  суматохой,
вызванной найденным трупом, и позвонил с платформы Готенландского вокзала.
   Шарли прошептала:
   - Он стоял так тихо, что мне показалось: я его спугнула.
   Марш покачал головой.
   - Я тебе говорил. Ты - его единственная надежда.
   Разговор на пленке возобновился:
   "Вы меня знаете?"
   "Да".
   Устало:
   "Вы спрашиваете, что мне нужно. Как вы думаете  что?  Убежище  в  вашей
стране".
   "Скажите, где вы находитесь".
   "Я могу заплатить".
   "Это не..."
   "Я располагаю информацией. Надежными сведениями".
   "Скажите, где вы находитесь. Я приеду за вами. Мы поедем в посольство".
   "Слишком рано. Еще не время".
   "Когда же?"
   "Завтра утром. Слушайте меня. В девять часов. Большой зал.  Центральная
лестница. Все поняли?"
   "Все".
   "Возьмите с собой кого-нибудь из посольства. Но  вы  сами  тоже  должны
быть там".
   "Как я вас узнаю?"
   Смех.
   "Нет, это я вас узнаю. Покажусь, когда буду уверен, что все в порядке".
   Пауза.
   "Штукарт говорил, что вы молоды и прелестны".
   Пауза.
   "В этом весь Штукарт. Наденьте что-нибудь броское".
   "На мне плащ. Ярко-голубой".
   "Прелестная девушка в голубом. Это хорошо. До завтра, фрейлейн".
   Щелчок.
   Гудок.
   Шум отключаемого магнитофона.
   - Прокрути снова, - попросил Марш.
   Она перемотала пленку, остановила  и  нажала  клавишу  "пуск".  Ксавьер
смотрел в сторону, следил за воронкой вытекающей из ванны ржавой  воды,  а
голос  Лютера  сливался  с  пронзительным  звуком  солирующего   кларнета.
"_Прелестная девушка в голубом_..." Закончив  слушать  второй  раз,  Шарли
выключила магнитофон.
   - Когда он дал отбой, я вернулась сюда и, оставив магнитофон,  побежала
в телефонную будку, пытаясь дозвониться до тебя. Тебя не  было  на  месте.
Тогда я позвонила Генри. Что еще мне оставалось делать? Он же говорит, что
ему нужен кто-нибудь из посольства.
   - Вытащила меня из постели, - сказал Найтингейл, зевая  и  потягиваясь,
обнажив при этом бледную, лишенную растительности ногу. - Чего я не пойму,
так это того, почему  он  не  дал  Шарли  заехать  за  ним  и  привезти  в
посольство сегодня.
   - Вы слышали, что он сказал, - ответил Марш. - Сегодня слишком рано. Он
не решается показаться на свет. Ему нужно ждать до утра.  К  тому  времени
гестапо, по всей вероятности, отменит поиски.
   - Не понимаю, - нахмурилась Шарли.
   - Ты не дозвонилась до меня два часа назад, потому что в  это  время  я
ехал на  сортировочную  станцию  Готенландского  вокзала,  где  гестаповцы
поздравляли себя и прыгали от  радости,  что  наконец-то  обнаружили  тело
Лютера.
   - Не может быть!
   - Верно, не может. - Марш ущипнул себя за переносицу и тряхнул головой.
Трудно было сосредоточиться. - Я предполагаю, что Лютер  последние  четыре
дня, сразу после  возвращения  из  Швейцарии,  прятался  на  сортировочной
станции, пытаясь найти возможность связаться с тобой.
   - Но как ему удалось уцелеть?
   Марш пожал плечами.
   - Не забывай,  у  него  были  деньги.  Возможно,  он  отыскал  бродягу,
которому можно было более или менее доверять, давал ему марки,  чтобы  тот
доставал ему еду, может быть, теплую одежду. Пока не выработал свой план.
   - А что за план, штурмбаннфюрер? - спросил Найтингейл.
   - Чтобы убедить гестапо в своей смерти, ему нужен  был  кто-то  на  его
место.  -  Не  слишком  ли  громко  он  говорил?   Американская   паранойя
заразительна. Он наклонился и тихо продолжал: - Вчера, когда стемнело, он,
должно  быть,  убил  человека.  Человека  приблизительно  его  возраста  и
телосложения. Напоил, прикончил - не знаю, как это сделал,  -  переодел  в
свою одежду, подсунул свой бумажник,  паспорт,  часы.  Потом  положил  под
товарный состав руками и головой на  рельсы".  Находился  рядом,  пока  не
убедился, что колеса проехали по  нему.  Лютер  пытается  выиграть  время.
Делает ставку на то, что к девяти часам утра берлинская полиция перестанет
его разыскивать. По-моему, точный расчет.
   - Черт возьми! - Найтингейл переводил взгляд то на Марша, то на  Шарли.
- И вы хотите, чтобы я привел этого человека в посольство?
   -  Ну,  дела  обстоят  немного  лучше,  -  сказал  Марш,  доставая   из
внутреннего кармана мундира архивные документы. - Двадцатого  января  1942
года Мартин  Лютер  был  одним  из  четырнадцати  приглашенных  на  особое
совещание в Ваннзее. После  войны  шестеро  из  них  были  убиты,  четверо
кончили жизнь самоубийством, один погиб в результате  несчастного  случая,
двое считаются умершими от естественных причин. Сегодня  в  живых  остался
один Лютер. Согласитесь, странная статистика.  -  Он  передал  Найтингейлу
документы. - Как  вы  увидите,  совещание  созывал  Рейнхард  Гейдрих  для
обсуждения вопроса об _окончательном решении_ еврейского вопроса в Европе.
Догадываюсь, что Лютер хочет сделать предложение: жизнь заново в Америке в
обмен на документальные свидетельства того, что стало с евреями.
   Вода продолжала течь. Музыка кончилась. В  ванной  раздался  вкрадчивый
голос диктора: "А теперь для влюбленных, оставшихся наедине в ночи,  Петер
Кройдер с оркестром исполнит "О, я на небесах..."
   Не оборачиваясь к Маршу, Шарли протянула руку. Ксавьер бережно взял ее.
Она переплела свои и его пальцы и сильно сжала.  Хорошо,  подумал  он,  ей
нужно бояться.  Еще  более  сильное  пожатие.  Их  руки  сплелись,  как  у
парашютистов  в  свободном  падении.  Найтингейл   низко   склонился   над
документами, без конца повторяя: "Черт возьми".
   - Перед нами трудная проблема, - начал наконец он. - Буду откровенен  с
вами обоими. Шарли, это между нами. - Найтингейл  говорил  так  тихо,  что
приходилось нап