. После этого война  выродилась  в  кровопролитные  стычки  с
партизанами на окраинах новой германской империи.  Возник  ядерный  тупик,
названный дипломатами "холодной войной".
   Но заявления по радио делались и в дальнейшем. Когда в пятьдесят первом
умер Геринг, до объявления о его смерти весь день играли серьезную музыку.
Того же удостоился Гиммлер, погибший в шестьдесят втором, когда  взорвался
его  самолет.  Смерти,  победы,  войны,  призывы  к  жертвам  и   реваншу,
бесконечная  тяжелая   борьба   с   красными   на   уральском   фронте   с
непроизносимыми  названиями  мест  боев  и  наступлений   -   Октябрьское,
Полуночное, Алапаевск...
   Марш  следил  за  лицами  окружавших  его   людей.   Вымученный   юмор,
отрешенность, страх. Люди, у которых на Востоке братья, сыновья  и  мужья.
Они продолжали бросать взгляды на экраны.
   "Германцы, приготовьтесь к важному сообщению!"
   Что их ожидает на этот раз?
   Столовая была наполнена почти до отказа. Марша  прижали  к  колонне.  В
нескольких метрах  от  себя  он  видел  Макса  Йегера,  перебрасывавшегося
шутками с полногрудой секретаршей из ФА1 - юридического отдела. Макс через
плечо девушки разглядел его и расплылся  в  ухмылке.  Раздался  барабанный
бой. В помещении установилась тишина.  Диктор  сказал:  "Мы  ведем  прямую
передачу из Берлина, из министерства иностранных дел".
   На телеэкранах  заблестел  бронзовый  барельеф.  От  нацистского  орла,
держащего в  когтях  земной  шар,  расходились  яркие  лучи,  напоминавшие
детский рисунок восходящего солнца. Перед  ним  стоял  человек  с  густыми
черными  бровями  и  тяжелым  подбородком  -  представитель   министерства
иностранных дел Дрекслер. Марш подавил смех - можно подумать, что во  всей
Германии Геббельсу не удалось найти человека, который не был бы  похож  на
закоренелого преступника.
   -  Дамы  и  господа,  у  меня  для  вас  краткое  заявление  имперского
министерства  иностранных  дел.  -  Дрекслер  обращался   к   журналистам,
остающимся за камерой. Надев очки, он начал читать:
   "В соответствии с  давним  и  обоснованным  желанием  фюрера  и  народа
Великого германского рейха жить в условиях мира и безопасности со странами
мира, после обширных консультаций  с  нашими  союзниками  по  Европейскому
сообществу имперское министерство иностранных дел от имени фюрера  сегодня
направило  приглашение  президенту  Соединенных  Штатов  Америки  посетить
Великий германский рейх для  личных  переговоров  с  целью  способствовать
лучшему взаимопониманию между двумя нашими народами. Приглашение  принято.
Нам  стало  известно,  что  американская   администрация   сегодня   утром
предварительно сообщила: господин Кеннеди намерен встретиться с фюрером  в
Берлине в сентябре. Хайль Гитлер! Да здравствует Германия!"
   Изображение постепенно  исчезло,  и  после  барабанного  боя  зазвучала
мелодия  национального  гимна.  Присутствующие  в  столовой  запели.  Марш
представил мужчин и женщин в этот момент по всей Германии -  на  верфях  в
металлургических заводах, в учреждениях и школах грубые голоса сливались с
высокими в одном вздымающемся к небесам оглушительном радостном реве:
   "Германия, Германия превыше всего! Превыше всего на свете!"
   Его губы шевелились согласованно с другими, но не издавали ни звука.
   - Нам от этого только еще больше долбаной работы, - сказал  Йегер.  Они
вернулись в свой кабинет. Положив ноги на стол, Макс пыхал сигарой. - А ты
еще считаешь, что день рождения фюрера - кошмар для  службы  безопасности!
Можешь себе представить, что будет, когда в городе появится еще и Кеннеди?
   Марш усмехнулся.
   - Думаю,  Макс,  ты  упускаешь  из  виду  исторические  масштабы  этого
события.
   - Да положил я на исторические масштабы события! Я  думаю  о  том,  что
спать мне не дадут. Бомбы ухе теперь рвутся,  как  шутихи  на  фейерверке.
Погляди-ка. - Йегер убрал ноги со стола и стал рыться в куче папок. - Пока
ты забавлялся на Хафеле, нам здесь пришлось кое над чем потрудиться. -  Он
отыскал  конверт  и  вытряхнул  содержимое.  Это  были  ЛВП.  Личные  вещи
покойного. Из кучи бумаг он достал два паспорта и передал их  Маршу.  Один
из них принадлежал офицеру СС Паулю Хану, другой - молодой женщине,  Магде
Фосс. - Хороша, правда? - начал Йегер. - Они только что поженились.  Ехали
с праздничного приема в Шпандау. Собирались в  свадебное  путешествие.  Он
ведет машину. Сворачивают на  Навенерштрассе.  Их  обгоняет  грузовик.  Из
кузова выпрыгивает парень с пистолетом. Наш эсэсовец теряет  голову.  Дает
задний ход. Трах! Въезжает на тротуар, врезается в фонарный столб. Пока он
пытается включить первую передачу - бах! - выстрел  в  голову.  С  женихом
покончено. Крошка Магда выбирается из машины и бежит. Бах! Покончено  и  с
невестой. Конец  медового  месяца.  Конец,  твою  мать,  всего.  За  одним
исключением - родственники и друзья новобрачных за  свадебным  столом  все
еще  пьют  за  здоровье  молодых,  и  никто  в  течение  двух   часов   не
удосуживается сообщить гостям о случившемся.
   Йегер высморкался в грязный носовой  платок.  Марш  снова  взглянул  на
паспорт девушки. Она прелестна - темноглазая блондинка; в двадцать  четыре
года лежит убитая в сточной канаве.
   - Кто это сделал? - спросил он, возвращая паспорта.
   Йегер стал загибать пальцы.
   - Поляки. Латыши. Эстонцы. Украинцы. Чехи. Хорваты.  Грузины.  Красные.
Анархисты. Кто знает?  Сегодня  это  может  сделать  любой.  Этот  дурачок
повесил на доске объявлений у  себя  в  казарме  открытое  приглашение  на
прием. Гестапо считает, что уборщица, повар или кто-нибудь еще из  обслуги
увидел объявление и сообщил кому надо. Большинство подсобных работников  в
казармах - иностранцы. Сегодня днем всех их забрали. Бедняги.
   Он положил паспорта и удостоверения личности обратно в конверт и бросил
его в ящик стола.
   - Как тебе это нравится?
   - Съешь шоколадку. - Марш  протянул  коробку  Йегеру.  Тот  открыл  ее.
Кабинет заполнила металлическая мелодия.
   - Очень вкусно.
   - Что ты знаешь о музыке?
   - Что? О "Веселой вдове"? Да это же любимая оперетта фюрера.  Моя  мать
была без ума от нее.
   - Моя тоже.
   От нее без ума  была  каждая  немецкая  мать.  "Веселая  вдова"  Франца
Легара. Впервые исполнена в Вене в 1905  году.  Такая  же  приторная,  как
венские булочки с кремом.  Легар  умер  в  1948  году.  Гитлер  послал  на
похороны личного представителя.
   - Что еще можно сказать? - Йегер своей лапищей взял шоколадку и сунул в
рот. - Откуда это у тебя? Тайная воздыхательница?
   - Вынул из почтового ящика Булера. - Марш откусил конфету и  поморщился
от слишком сладкого вкуса вишневой начинки. - Подумай, у тебя нет  друзей,
но кто-то  шлет  тебе  из  Швейцарии  дорогую  коробку  шоколада.  Никакой
записки. Коробка, которая играет  любимую  мелодию  фюрера.  Кто  мог  это
сделать? -  Он  проглотил  оставшуюся  половину  конфеты.  -  Может  быть,
отравитель?
   - О, черт! - Йегер выплюнул остатки  конфеты  в  руку,  достал  носовой
платок и стал вытирать размазанную по пальцам и губам коричневую слюну.  -
Иногда я сомневаюсь, в здравом ли ты уме.
   -  Я  методично   уничтожаю   важные   для   государства   вещественные
доказательства, - рассмеялся  Марш.  Он  заставил  себя  съесть  еще  одну
шоколадку. - Нет, хуже того - я поедаю эти  доказательства,  совершая  тем
самым двойное преступление: подрываю правосудие с корыстью для себя.
   - Возьми отпуск, парень. Я серьезно. Тебе  нужен  отдых.  Мой  совет  -
выбрось на помойку эти долбаные шоколадки,  и  как  можно  быстрее.  Потом
пошли домой, поужинай у нас с Ханнелоре. Ты выглядишь  так,  словно  давно
уже нормально не ел. Гестапо забрало дело к себе.  Заключение  о  вскрытии
направляется прямо на Принц-Альбрехтштрассе. Дело закончено. Забудь о нем.
   - Слушай, Макс... - И Марш рассказал ему о признании Йоста в  том,  что
тот увидел Глобуса с трупом. Он достал записную  книжку  Булера.  -  Здесь
записаны фамилии. Кто такие Штукарт и Лютер?
   - Не знаю. - Лицо Йегера вдруг напряглось. - Более того, не хочу знать.


   Крутые каменные ступени вели в полутьму. Внизу с коробкой в руках  Марш
заколебался. За левой дверью был вымощенный булыжником  центральный  двор,
где  стояли  большие  ржавые  баки  с  мусором.  Справа  виднелась   плохо
освещенная дверь в архив.
   Он сунул коробку с шоколадом под мышку и повернул направо. Архив  крипо
размещался в лабиринте комнат, примыкавших  к  котельной.  Из-за  близости
котлов и паутины переплетавшихся на потолке труб  с  горячей  водой  здесь
постоянно стояла жара. Царил умиротворяющий запах теплой пыли и пересохшей
бумаги. Протянувшимся между колоннами сетчатым  полкам  с  досье  не  было
конца.
   Архивариус,  тучная  женщина  в  засаленном  мундире,  бывшая  когда-то
надзирательницей в тюрьме  в  Плотцензее,  потребовала  удостоверение.  Он
передал его ей, как делал это по нескольку  раз  в  неделю  на  протяжении
последнего десятка лет.  Она,  как  всегда,  взглянула  на  удостоверение,
словно никогда не видела  его  раньше,  потом  на  его  лицо,  обратно  на
удостоверение, потом вернула его и  движением  подбородка  выразила  нечто
среднее между признанием и насмешкой. Погрозила пальцем.
   - И не курить, - сказала она в пятисотый раз.
   С полки рядом с ее столам он снял немецкий вариант "Кто  есть  кто?"  -
справочник в красном переплете толщиной в тысячу страниц. Кроме того, взял
меньшее по размерам партийное издание "Указателя видных деятелей НСДАП"  с
фотографиями всех включенных в него лиц. Это была книга, которой в то утро
пользовался Хальдер, чтобы установить личность Булера.  Он  перетащил  оба
тома на стол  и  включил  настольную  лампу.  Вдалеке  гудели  бойлеры.  В
помещении архива было безлюдно.
   Марш начал  с  партийного  справочника.  Он  издавался  почти  ежегодно
начиная с середины тридцатых годов. Зимой в темные,  тихие  послеобеденные
часы он часто спускался сюда, чтобы в тепле полистать старые издания. Он с
интересом следил, как менялись лица. В первых томах преобладали седые, шея
шире головы, "охотники за красными" из  штурмовых  отрядов.  Они,  выпучив
глаза, смотрели в аппарат, чисто вымытые, с  напряженными  лицами,  словно
деревенские трудяги  прошлого  века  в  лучшей  воскресной  одежде.  Но  к
пятидесятым годам герои пивных схваток уступили место холеным  технократам
вроде Шпеера - выпускникам университетов со слащавыми улыбками  и  жестким
взглядом.
   Среди  них  был  один  Лютер.  Имя:   Мартин.   Глядите-ка,   товарищи,
историческое имя. Но этот Лютер совсем не походил  на  своего  знаменитого
тезку и однофамильца. Толстая невыразительная физиономия,  темные  волосы,
сильные очки в роговой оправе. Марш достал записную книжку.

   "Родился 16 декабря 1895 года в Берлине. В  1914-1918  годах  служил  в
транспортной части германской армии. Профессия: перевозчик мебели. Вступил
в НСДАП и отряды штурмовиков 1 марта 1933 года. Был депутатом  берлинского
муниципального совета от округа Далем. В 1936 году поступил  на  службу  в
министерство иностранных дел. Вплоть до  ухода  в  отставку  в  1955  году
возглавлял в министерстве иностранных дел германский отдел.  В  июле  1941
года был утвержден заместителем государственного секретаря".

   Подробности скудные, но Маршу их хватило, чтобы  составить  впечатление
об этом человеке. Тупой и агрессивный уличный политик. И оппортунист.  Как
и тысячи других, Лютер поспешил вступить в партию через  несколько  недель
после прихода Гитлера к власти.
   Он быстро пролистал страницы и  остановился  на  Штукарте,  Вильгельме,
докторе права. Снимок сделан профессионально, в фотостудии, с  полутонами,
как снимают кинозвезд. Тщеславный человек. Весьма любопытное  сочетание  -
вьющиеся седые волосы, твердый взгляд, квадратная челюсть и в то же  время
дряблый чувственный рот. Марш выписал кое-что.

   "Родился 16 ноября 1902 года в Висбадене. Изучал право  и  экономику  в
университетах Мюнхена и Франкфурта-на-Майне. Диплом с отличием в июне 1928
года. Вступил в партию в Мюнхене в 1922 году. Занимал различные  должности
в  СА  и  СС.  В  1933  году  бургомистр  Штеттина.   1935-1953   годы   -
государственный секретарь в министерстве внутренних  дел.  Печатный  труд:
"Комментарий к германским расовым законам" (1936).  В  1944  году  получил
звание почетного обергруппенфюрера СС. В  1953  году  вернулся  к  частной
юридической практике".

   Этот совсем не похож на Лютера.  Интеллектуал.  Как  и  Булер,  ветеран
партии, птица высокого  полета.  Стать  бургомистром  Штеттина,  портового
города с почти 300-тысячным населением, в тридцать один год... Марша вдруг
осенило, что он уже читал все это, и совсем недавно. Но  где?  Он  не  мог
вспомнить. Закрыл глаза. Ну давай же!
   "Кто есть кто?" не добавил ничего  нового,  за  исключением  того,  что
Штукарт оказался не женат, а  Лютер  жил  с  третьей  женой.  Он  нашел  в
записной книжке чистый разворот, сделал три колонки, озаглавив их  именами
Булера, Лютера  и  Штукарта,  и  стай  заполнять  их  датами.  Составление
хронологических таблиц было его излюбленным средством,  способом  отыскать
порядок в тумане кажущихся случайными фактов.
   Все они родились примерно в одно время. Булеру было шестьдесят  четыре,
Лютеру - шестьдесят восемь, Штукарту - шестьдесят один. Все они  поступили
на государственную службу в тридцатых годах -  Булер  в  1939-м,  Лютер  в
1936-м, Штукарт в 1935-м. Все они занимали примерно одинаковые должности -
Булер и Штукарт  были  государственными  секретарями,  Лютер  заместителем
государственного секретаря. Все они вышли в отставку в пятидесятых годах -
Булер в 1951-м, Лютер в 1955-м, Штукарт в 1953-м.  Должно  быть,  все  они
знали друг друга. Все они встречались в десять утра в прошлую пятницу. Где
здесь закономерность?
   Марш откинулся на стуле  и  глядел  на  сплетение  труб,  извивающихся,
словно, змеи, по потолку.
   И тут он вспомнил. Подавшись вперед, он стремительно вскочил на ноги.
   Рядом с дверью находились  подшивки  "Берлинер  тагеблатт",  "Фелькишер
беобахтер"  и  эсэсовской  газеты  "Дас  шварце   кор".   Он   лихорадочно
перелистывал страницы "Тагеблатт", ища страницу с некрологами во вчерашнем
номере. Вот она. Он видел ее вчера вечером.
   "Партайгеноссе Вильгельм Штукарт, в прошлом  государственный  секретарь
министерства  внутренних  дел,  неожиданно   скончавшийся   от   сердечной
недостаточности в воскресенье, 13 апреля, останется в памяти как преданный
национал-социалистскому делу член партии..."
   Земля зашаталась у него под ногами. Он чувствовал, что на него  смотрит
хранительница архивов:
   - Вам плохо, герр штурмбаннфюрер?
   - Нет, спасибо, я в порядке. Не окажете ли мне любезность?  -  Он  взял
листок запроса личных дел и написал фамилию, имя и дату рождения Штукарта.
- Посмотрите, пожалуйста, нет ли личного дела этого человека?
   Она взглянула на листок и протянула руку:
   - Удостоверение.
   Он передал ей удостоверение. Она лизнула карандаш к  вписала  в  листок
двенадцать  цифр  служебного  номера  Марша.  Таким  способом  велся  учет
запросов личных  дел  следователями  крипо  с  пометкой  времени.  Гестапо
обнаружит, что он проявил интерес к делу спустя целых восемь  часов  после
того, как ему приказали  оставить  дело  Булера.  Еще  одно  свидетельство
отсутствия национал-социалистской дисциплины  с  его  стороны.  Ничего  не
поделаешь.
   Хранительница выдвинула длинный деревянный ящик с  карточками  и  стала
перебирать их своими толстыми пальцами.
   - Штрооп, - бормотала она, - Штрунк, Штрусс, Штюльпнагель...
   Марш заметил:
   - Вы прошли мимо.
   Поворчав, женщина вынула розовый листок.
   - Штукарт, Вильгельм. - Она взглянула на него. - Дело имеется.  Нет  на
месте.
   - У кого оно?
   - Смотрите сами.
   Марш наклонился. Дело Штукарта было у штурмбаннфюрера Фибеса из  отдела
крипо ФБЗ. Отдела сексуальных преступлений.


   Виски и сухой воздух вызвали у него жажду. В коридоре рядом  с  архивом
стоял автомат с охлажденной водой. Следователь налил стакан и стал думать,
что делать.
   Как бы поступил благоразумный человек?  Легко  ответить.  Благоразумный
человек поступил бы-так, как каждый день делал Макс  Йегер.  Он  надел  бы
шляпу и пальто и отправился  домой  к  жене  и  детям.  Но  Маршу  это  не
подходило.  Пустая  квартира  на  Ансбахерштрассе,  ссорящиеся  соседи   и
вчерашняя газета его не привлекали. Он сузил свою жизнь до такой  степени,
что оставалась одна работа. Если бы он изменил ей, что бы тогда осталось?
   Было что-то еще, что каждое утро вытаскивало его из  постели  навстречу
неприветливому дню. Это было желание знать. В работе  полицейского  всегда
находилась  новая  точка  пересечения,  новый  угол,  за   который   можно
заглянуть. Что представляла собой семья Вайссов, что с ней стало? Чей труп
нашли на озере? Какая связь между смертью Булера и смертью Штукарта?  Оно,
это непреодолимое желание знать, его счастливый  дар  или  его  проклятие,
было его движущей силой. Так что в конечном счете выбора не было.
   Марш бросил бумажный стаканчик в корзину для мусора и пошел наверх.



6

   Вальтер Фибес пил шнапс у себя в кабинете. Со стола, стоявшего у  окна,
на него смотрели выстроившиеся в  ряд  пять  человеческих  голов  -  белые
гипсовые слепки с откидными черепными коробками, поднятыми; как сиденья  в
уборной, и открывающими красные и серые участки мозга -  пять  характерных
родовых типов германской империи. На плакате слева направо в нисходящем  -
с точки зрения властей - порядке  содержались  определения  каждого  типа.
Первая  категория  -   чисто   нордический.   Вторая   -   преимущественно
нордический. Третья - гармоничный метис со слабо  выраженными  альпийскими
или средиземноморскими чертами. Эти  группы  годились  для  службы  в  СС.
Остальные не могли находиться  на  государственной  службе  и  укоризненно
глядели  на  Фибеса.   Четвертая   категория   -   метис   преимущественно
восточно-балтийского  или  альпийского  происхождения,   пятая   -   метис
неевропейского происхождения.
   Марш принадлежал к категории один-два; Фибес  как  назло  находился  на
самой грани третьей. Впрочем, среди расовых  фанатиков  редко  можно  было
найти арийских суперменов с голубыми глазами -  эти  фанатики,  по  словам
"Дас шварце кор", были "весьма озабочены тем, чтобы  их  принадлежность  к
расе  считалась  общепризнанной".  В  то  же  время   болотистые   окраины
расселения германской расы патрулировались теми, кто был не слишком уверен
в чистоте своей  крови.  Непрочное  положение  порождает  хороших  стражей
границ. Самыми громогласными  защитниками  чистоты  расы  были  кривоногий
франконский учитель, выглядевший смешным в традиционных кожаных штанишках;
баварский лавочник; рыжий тюрингский бухгалтер с нервным тиком и влечением
к членам гитлерюгенда, тем, что помоложе; калеки и уроды, недоноски нации.
   Это  относилось  и  к  Фибесу  -  близорукому,  сутулому,   кривозубому
рогоносцу Фибесу, - которого рейх осчастливил такой работой, о которой  он
мечтал.  Гомосексуализм  и  смешение  рас  заняли  место  изнасилований  и
кровосмешения  среди  караемых  смертью  преступлений.  Аборт,  "подрывное
действие  против  расового  будущего  Германии",  также  карался  смертной
казнью. В шестидесятые годы  с  их  терпимостью  наблюдался  большой  рост
половых преступлений такого  рода.  Фибес,  любитель  копаться  в  грязных
простынях,  трудился  все  часы,  выделенные  для  этого  фюрером,  и  был
счастлив, по словам Макса Йегера, как свинья в конском дерьме.
   По не сегодня. В данный момент он  в  сбившемся  на  бок  парике  и  со
слезами на глазах пил у себя в кабинете.
   Марш сказал:
   - Если верить газетам, Штукарт умер  от  сердечной  недостаточности.  -
Фибер заморгал. - Но, по данным архива, личное дело Штукарта у тебя.
   - Не мо