Мауритсон опешил.
   - Он что, сам вам рассказал об этом? - спросил он наконец.- Или это  тоже
где-нибудь записано?
   - Нет.
   - Может, вы из этих - телепатов?
   Мартин Бек покачал головой.
   - Откуда же вам все так точно известно? Да, он заявил, что у него в брюхе
рак, протянет от силы полгода. Мне кажется, он струхнул  немного.  Ну,  я  и
подумал - шесть лет содержал его, как-нибудь выдержу еще полгода.
   - Когда вы в последний раз с ним разговаривали?
   - В феврале. Он скулил, плакался мне, словно родственнику  какому-нибудь.
Дескать,  в  больницу  ложится.  Он  ее  фабрикой  смерти  назвал.   Его   в
онкологическую клинику взяли. Смотрю, вроде бы и впрямь старичку  конец.  "И
слава богу",- подумал я.
   - А потом все-таки позвонили в клинику и проверили?
   - Верно, позвонил. А его там не оказалось. Мне ответили, что он помещен в
одно из отделений больницы С„дер. Тут я почуял, что дело пахнет керосином.
   - Ясно. После чего позвонили  тамошнему  врачу  и  назвались  племянником
Свярда.
   - Послушайте, а зачем я вам рассказываю, если вы все наперед знаете?
   - Да нет, не все.
   - Например?
   - Например, под какой фамилией вы звонили.
   - Свярд - под какой же еще. Раз я племянник этого прохвоста, значит, само
собой, Свярд. А вы не сообразили?
   Мауритсон даже повеселел.
   - Нет, не сообразил. Вот видите.
   Что-то вроде мостика протянулось между ними.
   - Врач, с которым я  говорил,  сказал,  что  старичина  здоров  как  бык,
запросто протянет еще лет двадцать. Я подумал...
   Он примолк. Мартин Бек быстро посчитал в уме.
   - Подумали, что это означает еще сто восемьдесят тысяч.
   - Сдаюсь, сдаюсь. Куда мне с вами тягаться. В тот же  день  я  перечислил
мартовский взнос, чтобы уведомление уже ждало этого идола, когда он вернется
домой. А сам... вам, конечно, известно, что я решил?
   - Что это последний раз.
   - Вот именно. Я узнал, что его выписывают в  субботу.  И  как  только  он
выполз в лавку за своей проклятой кошачьей едой, я его  хвать  за  шкирку  и
говорю: все, больше денег не будет. А он какой был наглец, такой и  остался:
дескать, я знаю, что произойдет, если к двадцатому следующего месяца  он  не
получит уведомление из банка. Но все же  он  перетрусил,  потому  что  после
этого, угадайте - что?
   - Он переехал.
   - Все-то вам известно. И что я тогда сделал?
   - Знаю.
   В кабинете воцарилась тишина. "А магнитофон и впрямь работает бесшумно",-
подумал Мартин Бек. Он сам проверил аппарат перед допросом и  зарядил  новую
ленту. Теперь важно выбрать верную тактику.
   - Знаю,- повторял он.- Так что в  основном  можно  считать  наш  разговор
оконченным.
   Его слова явно не обрадовали Мауритсона.
   - Постойте - вы вправду знаете?
   - Вправду.
   - А вот я не знаю  толком.  Не  знаю  даже,  черт  бы  меня  побрал,  жив
старикашка или помер. Дальше пошли сплошные чудеса.
   - Чудеса?
   -  Ну  да,  с  тех  самых  пор  у  меня  все...  как  бы   это   сказать,
шиворот-навыворот  идет.  И  через  две  недели  мне  припаяют   пожизненное
заключение за дело, которое не иначе как сам нечистый подстроил. Ни  на  что
не похоже... Ну, так что я тогда сделал?
   - Сначала разузнали, где поселился Свярд.
   - Это было несложно. Ну вот,  потом  я  несколько  дней  следил  за  ним,
примечал, в какое время он выходит из дома, когда  возвращается...  Он  мало
выходил. И штора на его окне всегда была опущена,  даже  вечером,  когда  он
проветривал, я это живо усек.
   Мартин Бек отметил про себя пристрастие Мауритсона к жаргонным словечкам.
Он и сам иногда ловил себя на таких выражениях, хоть и старался  следить  за
своей речью.
   - Вы задумали хорошенько припугнуть Свярда,- сказал он.- В крайнем случае
- убить.
   - Ну да. А чего... Только не так-то легко было до него  добраться.  Но  я
все равно придумал способ. Совсем простой. Разумеется, вам известно - какой.
   - Вы решили подстрелить Свярда у окна, когда он будет его  открывать  или
закрывать.
   - Вот-вот. А иначе как его подловишь. И местечко я высмотрел  подходящее.
Сами знаете где.
   Мартин Бек кивнул.
   - Еще бы,- сказал Мауритсон.- Там только одно место и подходит если в дом
не входить. На склоне парка через улицу Свярд каждый вечер открывал  окно  в
девять часов, а в десять закрывал. Вот я и отправился туда,  чтобы  угостить
старичка пулей.
   - Когда это было?
   - В понедельник, семнадцатого, так сказать, вместо очередного взноса... В
десять вечера. А дальше как раз и начинаются чудеса. Не верите? А я  докажу,
черт дери. Только сперва один вопрос  к  вам.  Какое  оружие  у  меня  было,
знаете?
   - Знаю. Автоматический пистолет сорок пятого калибра, марка "лама  девять
А".
   Мауритсон обхватил голову руками.
   - Ясное дело, вы заодно с ними. Иначе не объяснить, откуда  вам  известно
то, чего никак не возможно знать. Чертовщина, да и только.
   - Чтобы выстрел не привлек внимания, вы применили глушитель.
   Мауритсон озадаченно кивнул.
   - Наверно, сами же его и сделали. Какой попроще, на один раз.
   - Да-да, точно,- подтвердил Мауритсон.- Точно,  все  точно,  только  ради
бога объясните, что случилось потом.
   - Рассказывайте начало,- ответил Мартин Бек,- а я объясню конец.
   - Ну вот, пошел я туда. Нет, не пошел, а поехал на машине,  но  это  один
черт. Было уже темно. Ни души поблизости. Свет в комнате не горел. Окно было
открыто. Штора опущена. Я влез на  склон.  Постоял  несколько  минут,  потом
поглядел на часы. Без двух минут десять. Все идет, как было задумано. Чертов
старикан отодвигает штору, чтобы закрыть окно, как заведено. Но только я-я к
тому времени еще до конца не решился. Вы, конечно, знаете, о чем я говорю.
   - Вы не решили - то ли убить Свярда, то ли просто припугнуть его. Скажем,
ранить его в руку или в подоконник стрельнуть.
   - Разумеется,- вздохнул Мауритсон.- Разумеется, вам и это известно.  Хотя
я ни с кем не делился, только про себя думал, вот тут.
   Он постучал костяшками себе по лбу.
   - Но вы недолго колебались.
   - Да, как поглядел я на него - тут и сказал себе, что лучше  уж  сразу  с
ним покончить. И выстрелил.
   Мауритсон смолк.
   - А дальше?
   - Это я вас спрашиваю, что было дальше.  Я  не  знаю.  Промахнуться  было
невозможно, но в первую минуту мне показалось, что промазал. Свярд исчезает,
а окно  закрывается,  раз-два,  и  закрыто.  Штора  ложится  на  место.  Все
выглядит, как обычно.
   - И что же вы сделали?
   - Поехал домой. Что мне еще было делать. А дальше  каждый  день  открываю
газету - ничего! День за днем ни слова. Непостижимо! Я ничего не мог понять.
Тогда не мог, а теперь - и вовсе...
   - Как стоял Свярд, когда вы стреляли?
   - Как... Наклонился вперед малость,  правую  руку  поднял.  Должно  быть,
одной рукой держал щеколду, а другой опирался на подоконник.
   - Где вы взяли пистолет?
   - Знакомые ребята купили кое-какое  оружие  за  границей,  по  экспортной
лицензии, а я помог им ввезти товар в страну. Ну, и подумал, что  не  мешает
самому обзавестись шпалером. Я в оружии не  разбираюсь,  но  мне  понравился
один из их пистолетов, и я взял себе такой же.
   - Вы уверены, что попали в Свярда?
   - Конечно. Промазать было немыслимо.  А  вот  потом  ничего  не  понятно.
Почему не было никаких последствий? Я  несколько  раз  проходил  мимо  дома,
проверял - окно закрыто, как всегда, штора  спущена.  В  чем  дело,  думаю,-
может, все-таки промахнулся? А там новые чудеса пошли, черт-те  что.  Полный
сумбур, чтоб мне провалиться. И вдруг ваша милость является и все знает.
   - Кое-что могу объяснить,- сказал Мартин Бек.
   - Можно, я теперь задам несколько вопросов?
   - Конечно.
   - Во-первых: попал я в старикана?
   - Попали. Уложили наповал.
   - И то хлеб. Я уже думал, он сидит в соседней комнате с газеткой и  ржет,
аж штаны мокрые.
   - Таким образом, вы совершили убийство,- сурово произнес Мартин Бек.
   - Ага,- невозмутимо подтвердил Мауритсон.-  И  остальные  мудрецы  -  мой
адвокат, например,- то же самое твердят.
   - Еще вопросы?
   - Почему всем было плевать  на  его  смерть?  В  газетах  ни  строчки  не
написали.
   - Свярда обнаружили только много позже. И сначала решили, что он покончил
с собой. Так уж обстоятельства сложились.
   - Покончил с собой?
   - Да, полиция тоже иногда небрежно работает.  Пуля  попала  ему  прямо  в
грудь, это понятно, ведь он стоял лицом к окну. А комната, в  которой  лежал
покойник, была заперта изнутри. И дверь, и окно заперты.
   - Ясно - должно быть, он потянул окно за собой, когда  падал.  И  щеколда
сама на крюк наделась.
   - Да, пожалуй, что-то  в  этом  роде.  Удар  пули  такого  калибра  может
отбросить человека на несколько метров. И даже если Свярд не держал щеколду,
она вполне могла надеться на крюк, когда  захлопнулось  окно.  Мне  довелось
видеть нечто подобное. Совсем недавно.
   Мартин Бек усмехнулся про себя.
   - Ну что же,- заключил он,- будем считать, что в основном все ясно.
   - В основном все ясно? Скажите на милость, откуда  вам  известно,  что  я
думал перед тем, как выстрелить?
   - Вот это как раз была просто догадка,- ответил Мартин Бек.- У  вас  есть
еще вопросы?
   Мауритсон удивленно воззрился на него.
   - Еще вопросы? Вы что - разыгрываете меня?
   - И не думал.
   - Тогда будьте добры объяснить мне такую вещь. В тот вечер  я  отправился
прямиком домой. Положил пистолет в старый портфель, который  набил  камнями.
Обвязал портфель веревкой - крепко  обвязал,  как  следует,-  и  поставил  в
надежное место. Но сначала снял глушитель и раздолбил  его  молотком.  Он  и
вправду был на один раз, только я его не сам  сделал,  как  вы  говорите,  а
купил вместе с пистолетом. На другое утро я доехал до вокзала и отправился в
С„дертелье. По пути зашел в какой-то дом и бросил глушитель в  мусоропровод.
Какой дом, и сам теперь не припомню. В С„дертелье  сел  на  моторную  лодку,
которая у меня там обычно стоит, и к вечеру добрался на ней  до  Стокгольма.
Утром забрал портфель с пистолетом, опять сел в  лодку  и  где-то  аж  около
Ваксхольма бросил портфель в море. Прямо посреди фарватера.
   Мартин Бек озабоченно нахмурился.
   - Все  было  точно  так,  как  я  сейчас  сказал,-  запальчиво  продолжал
Мауритсон.- Без меня никто не может войти в мою квартиру. Ключа я никому  не
давал. Только два-три человека знают мой  адрес,  а  им  я  сказал,  что  на
несколько дней уезжаю в Испанию, перед тем как занялся Свярдом.
   - Ну?..
   - А вы вот сидите тут, и вам все  известно,  черт  возьми.  Известно  про
пистолет, который я самолично вот этими руками в море утопил.  Известно  про
глушитель. Так вы уж будьте любезны, просветите меня.
   Мартин Бек задумался.
   - Где-то вы так или иначе допустили ошибку,- сказал он наконец.
   - Ошибку? Но ведь я же вам все рассказал, ничего не пропустил. Или я  уже
не отвечаю за свои поступки, черт дери? Что?..
   Мауритсон пронзительно рассмеялся, но тут же оборвал смех:
   - Ну конечно, и вы хотите меня половить. Только не думайте, что я повторю
эти показания на суде.
   Опять зазвучал истерический хохот.
   Мартин Бек встал, открыл дверь и жестом подозвал конвоира:
   - У меня все. Пока все.
   Мауритсона увели. Он продолжал смеяться. Приятным этот смех  нельзя  было
назвать.
   Мартин Бек открыл тумбу письменного стола, быстро перемотал конец  ленты,
вынул бобину из аппарата и прошел в штаб спецгруппы.
   Он застал там Р„нна и Колльберга.
   - Ну? - спросил Колльберг.- Понравился тебе Мауритсон?
   - Не очень. Но у меня есть данные, чтобы привлечь его за убийство.
   - Кого же он еще убил?
   - Свярда.
   - В самом деле?
   - Точно. Он даже признался.
   - Послушай, эта лента,- вмешаются Р„нн,- она из моего магнитофона?
   - Да.
   - Ну так тебе от нее не будет проку. Аппарат ведь не работает.
   - Я его сам проверил.
   - Точно, первые две минуты он пишет. А потом звук пропадает. Я вызвал  на
завтра монтера.
   - Вот как.- Мартин Бек поглядел на ленту.- Ничего.  Мауритсон  все  равно
уличен. Леннарт же сам сказал, что оружие, из которого  совершено  убийство,
неопровержимо указывает на него. Ельм говорил вам, что на пистолет был надет
глушитель?
   -  Говорил.-  Колльберг  зевнул.-  Но  в  банке  Мауритсон  обошелся  без
глушителя. Скажи лучше, почему у тебя лицо такое озабоченное?
   - С Мауритсоном что-то неладно,- ответил Мартин Бек.- И я не могу понять,
в чем дело.
   -  А  тебе  непременно  подавай  глубокое  проникновение  в  человеческую
психику? - поинтересовался Колльберг.-  Собираешься  писать  диссертацию  по
криминологии?
   - Привет,- сказал Мартин Бек.
   И вышел.
   - А что, время у него  будет,-  заметил  Р„нн.-  Вот  станет  начальником
управления, и знай себе сиди строчи.
   XXX
   Дело Мауритсона рассматривалось в  Стокгольмском  суде.  Он  обвинялся  в
убийстве,  вооруженном  ограблении,  махинациях   с   наркотиками   и   иных
правонарушениях.
   Обвиняемый все отрицал. На все вопросы отвечал, что ничего не знает,  что
полиция сделала его козлом отпущения и сфабриковала улики.
   Бульдозер Ульссон был  в  ударе,  и  ответчику  пришлось  жарко.  В  ходе
судебного    разбирательства    прокурор    даже    изменил     формулировку
"непреднамеренное убийство" на "преднамеренное".
   Уже на третий день суд вынес решение.
   Мауритсона приговорили к пожизненным принудительным работам  за  убийство
Гордона и ограбление банка на Хурнсгатан. Кроме того, его признали  виновным
по целому ряду других статей, в том  числе  как  соучастника  налетов  шайки
Мурена.
   А вот обвинение в убийстве  Карла  Эдвина  Свярда  суд  отверг.  Адвокат,
который  поначалу  не  проявил  особой  прыти,  здесь   вдруг   оживился   и
раскритиковал вещественные доказательства. В частности, он организовал новую
экспертизу,   которая   подвергла   сомнению   результаты    баллистического
исследования, справедливо указывая, что гильза слишком сильно пострадала  от
внешних факторов, чтобы ее с полной  уверенностью  можно  было  привязать  к
пистолету Мауритсона.
   Показания Мартина Бека были сочтены недостаточно обоснованными, а  кое  в
чем и попросту произвольными.
   Конечно, с точки зрения так называемой справедливости это большой роли не
играло. Какая разница, судить ли Мауритсона за одно  или  за  два  убийства.
Пожизненное   заключение   -   высшая   мера,    предусмотренная    шведским
законодательством.
   Мауритсон выслушал приговор с кривой  усмешкой.  Вообще  он  на  процессе
производил довольно странное впечатление.
   Когда председатель спросил,  понятен  ли  ответчику  приговор,  Мауритсон
покачал головой.
   - Коротко говоря, вы признаны виновным в ограблении банка на Хурнсгатан и
в убийстве господина Гордона. Однако суд не признал вас виновным в  убийстве
Карла  Эдвина  Свярда.  Вы  приговорены  по  совокупности   к   пожизненному
заключению и будете содержаться в камере предварительного  заключения,  пока
приговор не вступит в силу.
   Когда Мауритсона уводили из зала суда, он смеялся.  Люди,  видевшие  это,
пришли к выводу, что только закоренелый  преступник  и  редкостный  негодяй,
совершенно не способный к раскаянию,  может  проявлять  такое  неуважение  к
закону и суду.
   Монита устроилась в тенистом углу на террасе  отеля,  положив  на  колени
учебник итальянского языка для взрослых.
   Мона играла с одной из своих новых подружек в бамбуковой рощице  в  саду.
Девочки сидели на испещренной солнечными  зайчиками  земле  между  стройными
стеблями, и, слушая их звонкие голоса. Монита  поражалась  тому,  как  легко
понимают друг друга дети, даже если говорят  на  совершенно  разных  языках.
Впрочем, Мона уже запомнила довольно много слов, и мать не сомневалась,  что
дочь гораздо быстрее ее освоит местную речь;  самой  Моните  язык  никак  не
давался.
   Конечно, в отеле достаточно было ее скудного запаса английских и немецких
слов, но Монита  хотела  общаться  не  только  с  обслуживающим  персоналом.
Потому-то она и взялась за итальянский, который показался ей  намного  легче
словенского и которым на первых порах вполне можно было обходиться здесь,  в
маленьком городке вблизи итальянской границы.
   Стояла страшная жара, и ее совсем разморило, хотя она  сидела  в  тени  и
всего десять минут назад в четвертый раз с утра приняла душ. Она  захлопнула
учебник и сунула его в сумку, стоящую на каменном полу подле шезлонга.
   На улице и прилегающей к саду набережной прогуливались одетые  по-летнему
туристы, среди которых было много шведов. Чересчур  много,  считала  Монита.
Местных жителей легко было  отличить  в  толпе,  они  двигались  уверенно  и
целеустремленно,  неся  корзины  с  яйцами  или  фруктами,  большие  буханки
свежеиспеченного серого хлеба, рыболовные снасти, детишек. Только  что  мимо
прошел мужчина, который нес на голове зарезанного поросенка. К тому же  люди
постарше чуть не все одевались в черное.
   Она позвала Мону, и дочь подбежала к ней вместе со своей подружкой.
   - Я думаю прогуляться,- сказала Монита.- Только до дома Розеты и обратно.
Пойдешь со мной?
   - А это обязательно? - спросила Мона.
   - Конечно, нет. Оставайся, играй тут,  если  хочется.  Я  скоро  вернусь.
Монита не торопясь пошла вверх по косогору за отелем.
   Сверкающий белизной дом Розеты стоял на горе, в пятнадцати минутах ходьбы
от гостиницы. Название сохранилось, хотя Розета умерла пять лет назад и  дом
перешел к ее трем сыновьям, которые давно уже обосновались в самом городке.
   Со старшим сыном Монита познакомилась в первую  же  неделю;  он  содержал
погребок в порту, и его  дочурка  стала  лучшей  подружкой  Моны.  Из  всего
семейства Монита только с ним могла объясняться - он был когда-то моряком  и
неплохо говорил по-английски. Ей было приятно, что она так быстро обзавелась
друзьями в городе, но больше всего ее радовала возможность снять дом  Розеты
осенью, когда уедет поселившийся там на лето американец.
   Дом просторный, удобный, с чудесным видом на горы, порт и  залив,  кругом
большой сад. И до следующего лета он никому не обещан, так что в  нем  можно
почти год прожить.
   А пока  Монита  ходила  туда,  чтобы  посидеть  в  саду  и  поговорить  с
американцем, отставным военным, который приехал сюда писать мемуары.
   Поднимаясь по крутому склону, она снова и снова перебирала в уме события,
приведшие ее сюда. И в который раз за эти три недели  поражалась  тому,  как
быстро и просто все  свершилось,  стоило  решиться  и  сделать  первый  шаг.
Правда, ее терзала мысль о  том,  что  цель  достигнута  ценой  человеческой
жизни. В бессонные ночи в ее голове до сих  пор  отдавался  непреднамеренный
роковой выстрел - но, может, время приглушит это воспоминание.
   Находка на  кухне  Филипа  Мауритсона  сразу  все  решила.  Взяв  в  руки
пистолет, она фактически уже знала, как  поступит.  Потом  два  с  половиной
месяца разрабатывала план и собиралась с духом. Десять недель она ни  о  чем
другом не могла думать.
   И  когда  пришла  пора  выполнять  план,   Монита   была   уверена,   что
предусмотрела все возможные ситуации, будь то в банке или за его пределами.
   Вот только вмешательство постороннего застигло ее врасплох. Она ничего не
смыслила в огнестрельном  оружии  и  не  пыталась  поближе  познакомиться  с
пистолетом, ведь он ей нужен был только для устрашения. Ей  и  в  голову  не
приходило, что выстрелить так просто.
   Когда этот человек бросился к ней, она  непроизвольно  сжала  пистолет  в
руке. Звук выстрела был для нее полной неожиданностью. Увидев,  что  человек
упал, и поняв, что она натворила, Монита страшно  перепугалась.  Внутри  все
онемело, и ей до сих пор было непонятно, как  она  после  такого  потрясения
смогла довести дело до конца.
   Доехав на метро домой, Монита засунула  сумку  с  деньгами  в  чемодан  с
одеждой Моны: она приступила к сборам еще накануне.
   Дальнейшие действия Мониты трудно было назвать осмысленными.