га, не поссорился,- ответил Р„нн  с  обычным  для  него  презрением  к
логике фразы.
   Свидетель,  которого  собрался  проведать  Эйнар  Р„нн,  был  тот   самый
тридцатидвухлетний  рабочий-металлист,  который  давал  показания  Гюнвальду
Ларссону о виденном возле банка на Хурнсгатан.
   Звали его Стен Ш„грен, он жил один в типовом домике на Сонгарвеген. Когда
Р„нн вышел из машины, Ш„грен стоял в садике перед домом  и  поливал  розовый
куст, но при виде гостя поставил лейку и отворил  калитку.  Вытер  ладони  о
брюки, поздоровался, потом поднялся на крыльцо и предложил Р„нну войти.
   Домик был маленький, на первом этаже, кроме прихожей и кухни,- всего одна
комната. Дверь в комнату была приоткрыта. Пусто... Хозяин перехватил  взгляд
Р„нна.
   - Только что развелся с женой,- объяснил он.- Она забрала  часть  мебели,
так что здесь сейчас не очень-то уютно. Пошли лучше наверх.
   На втором этаже находилась довольно просторная комната с  камином,  перед
которым стояли низкий белый столик и  несколько  разномастных  кресел.  Р„нн
сел, но хозяин остался стоять.
   - Хотите пить? - спросил он.- Могу сварить кофе,  а  еще  в  холодильнике
должно быть пиво.
   - Спасибо, мне то же, что и вам,- ответил Р„нн.
   - Значит, пиво.
   Он сбежал вниз по лестнице  и  загремел  посудой  на  кухне.  Эйнар  Р„нн
осмотрелся кругом. Мебели не густо, зато стереофоническая радиола и довольно
много книг. В газетнице у камина - газеты и журналы: "Дагенс нюхетер", "Ви",
"Ню даг", "Металларбетарен".
   Стен Ш„грен вернулся со стаканами и двумя банками пива и поставил  их  на
белый столик. Он был жилистый и худощавый. Косматые рыжие волосы нормальной,
на  взгляд  Р„нна,  длины.  Спортивная  рубашка  защитного  цвета.  Лицо   в
веснушках, веселая искренняя улыбка. Открыв банки и наполнив стаканы, он сел
напротив гостя, приветственно поднял свой стакан и выпил. Р„нн глотнул  пива
и сказал:
   - Мне хотелось бы услышать, что вы видели в пятницу на Хурнсгатан.  Лучше
не откладывать, пока воспоминание не слишком потускнело.
   "Кажется, складно получилось",- удовлетворенно подумал он.
   Стен Ш„грен кивнул и отставил бокал.
   - Да знать  бы,  что  там  было  ограбление  и  убийство,  я  бы  получше
пригляделся и к девчонке, и к тем мужикам, и к машине.
   - Во всяком случае, вы пока наш лучший  свидетель,-  поощрительно  сказал
Р„нн.- Итак, вы шли по Хурнсгатан. В какую сторону?
   - Я шел от Слюссена в сторону Рингвеген. А  эта  дева  выскочила  у  меня
из-за спины и побежала дальше, да еще толкнула меня.
   - Вы можете описать ее?
   - Боюсь, не очень хорошо. Ведь я ее видел со  спины,  да  сбоку  мельком,
когда она садилась в машину. Ростом поменьше меня, сантиметров на десять. Во
мне метр семьдесят восемь. Возраст точно не скажу, но,  по-моему  не  моложе
двадцати пяти и не старше тридцати пяти, что-нибудь около тридцати. Одета  в
джинсы, синие такие, обыкновенные, и голубая блузка или  рубашка,  навыпуск.
На обувь я не обратил внимания, а на  голове  -  шляпа,  тоже  из  джинсовой
материи, с широкими полями. Волосы светлые, прямые и не такие длинные, какие
сейчас носят многие девчонки. В общем, средней длины. На плече сумка висела,
зеленая, американская, военного фасона.
   Он достал из грудного кармашка пачку сигарет и предложил  Р„нну,  но  тот
отрицательно мотнул головой и спросил:
   - Вы не заметили, у нее было что-нибудь в руках?
   Хозяин встал, взял с камина спички и закурил.
   - Не знаю, не уверен. Может, и было.
   - А сложение? Худая, полная?..
   - В меру, я бы сказал. Не худая и не толстая. В общем, нормальная.
   - А лица, значит, совсем не видели?
   - Только одну секунду, когда она в машину садилась. Но ведь  на  ней  эта
шляпа была, да и очки большие...
   - Узнаете, если она вам где-нибудь попадется?
   - По лицу не узнаю. И в другой одежде, в платье скажем, тоже вряд ли.
   Р„нн задумчиво пососал пиво. Потом спросил:
   - Вы абсолютно уверены, что это была женщина?
   Хозяин  удивленно  посмотрел  на  него,  насупил  брови  и   нерешительно
произнес:
   - Не знаю, мне показалось, что женщина... Но теперь... теперь  я  начинаю
сомневаться. Просто я ее так воспринял, ведь обычно  сразу  чувствуешь,  кто
перед тобой - парень или девчонка, хотя по виду и не  всегда  разберешь.  Но
побожиться я не могу, спросите, какая грудь у нее,- не приметил.
   Он поглядел на Р„нна сквозь сигаретный дым, потом медленно продолжал:
   - Да, это вы верно говорите.  Почему  непременно  девчонка,  мог  быть  и
парень. Так больше на правду похоже,  мне  что-то  не  приходилось  слышать,
чтобы девчонки грабили банки и убивали людей.
   - Значит, вы допускаете, что это мог быть мужчина,- сказал Р„нн.
   - Да, после того, что вы сказали... Ясное дело, парень, а как же.
   - А остальные двое? Вы можете их описать? И машину?
   Ш„грен затянулся в последний раз и бросил окурок в камин, где уже  лежала
куча окурков и обгорелых спичек.
   - Машина - "рено-шестнадцать", это точно. Светло-серая или бежевая  -  не
знаю, как цвет называется, в общем, почти белая. Номер весь не скажу, но мне
запомнилась буква "А" и две тройки. Или три... во всяком случае,  не  меньше
двух, и, по-моему, они стояли рядом, где-то посередине.
   - Вы уверены, что "А"? Может, "АА" или "АБ"?
   - Нет, только "А", точно помню. У меня зрительная память на редкость.
   - Это очень кстати,- заметил Р„нн.- Нам бы всегда таких очевидцев.
   - Вот именно. I am a camera2. Читали? Ишервуд написал.
   - Не читал,- ответил Р„нн.
   Он не стал говорить, что смотрел одноименный фильм. Пошел на него  только
ради своей любимой актрисы Джулии Харрис, а фамилия Ишервуд  ему  ничего  не
говорила, он и не подозревал, что фильм снят по книге.
   - Но фильм-то вы. конечно, видели,- сказал Ш„грен.- Так всегда с хорошими
книгами, которые экранизируют, люди  фильм  посмотрят  и  за  книгу  уже  не
возьмутся. А вообще-то картина отличная, только название дурацкое -  "Буйные
ночи в Берлине", надо же!
   - Н-да.- Р„нн мог поклясться, что, когда  он  смотрел  эту  картину,  она
называлась "Я - фотоаппарат".- Н-да, название неудачное.
   Смеркалось. Стен Ш„грен встал и включил торшер, который стоял за  креслом
Р„нна.
   - Ну что ж, продолжим,- сказал Р„нн, когда он снова сел.-  Вы  собирались
описать людей в машине.
   - Ага, впрочем, сидел в машине только один.
   - А второй?
   - Второй стоял на тротуаре и ждал,  придерживал  заднюю  дверцу.  Рослый,
повыше меня верзила. Не то чтобы полный, а крепкий такой,  сильный  на  вид.
Моего возраста, примерно лет тридцати - тридцати пяти, кучерявый, как артист
этот, Харпо Маркс, только потемнее, серые волосы. Брюки черные,  в  обтяжку,
расклешенные, и рубашка тоже черная, блестящая такая, на груди расстегнутая,
и, по-моему, цепочка на шее, с какой-то серебряной  штучкой.  Рожа  довольно
загорелая или просто красная. Когда эта дева подбежала - если это была дева,
конечно,- он распахнул дверцу, чтобы она могла вскочить,  захлопнул  дверцу,
сам сел впереди, и машина рванула со страшной скоростью.
   - В какую сторону? - спросил Р„нн.
   - Они развернулись посреди улицы и понеслись к Мариинской площади.
   - Так. Ясно... А второй? Второй мужчина?
   - Он же сидел за рулем, так что его я не рассмотрел как  следует.  Но  он
показался мне моложе, лет двадцати с  небольшим.  И  худой  такой,  бледный.
Белая тенниска, руки тощие-тощие. Волосы черные, довольно длинные и грязные,
я бы сказал. Сальные космы. И тоже в темных очках. Еще я припоминаю на левой
руке у него широкий черный ремешок - часы, значит.
   Ш„грен откинулся назад, держа в руке стакан.
   - Как будто все рассказал, все, что помню,- закончил он.- А может,  забыл
что-нибудь?
   - Чего не  знаю,  того  не  знаю,-  сказал  Р„нн.-  Если  еще  что-нибудь
вспомните, свяжитесь с нами. Вы никуда не уезжаете?
   - К сожалению. Вообще-то у меня сейчас отпуск, да денег - ни гроша,  куда
тут поедешь. Буду дома болтаться.
   Р„нн допил пиво и встал.
   - Вот и хорошо. Возможно, нам опять понадобится ваша помощь.
   Ш„грен тоже встал, и они спустились на первый этаж.
   - Это что же, снова рассказывать? - спросил он.-  Записали  бы  лучше  на
магнитофон, и делу конец.
   Он отворил наружную дверь, и Р„нн вышел на крыльцо.
   - Да  нет,  скорее  вы  можете  нам  понадобиться,  чтобы  опознать  этих
молодчиков, когда  мы  их  схватим.  Или  же  мы  пригласим  вас  посмотреть
кое-какие фотографии.
   Они обменялись рукопожатием, и Р„нн добавил:
   - В общем, там будет видно. Может, и не придется вас  больше  беспокоить.
Спасибо за пиво.
   - Ну что вы. Если надо еще помочь - я пожалуйста.
   Пока Р„нн шел к машине, Стен Ш„грен стоял на крыльце и  приветливо  махал
ему рукой.
   IX
   Если  не  считать  четвероногих  ищеек,  то  профессиональные   борцы   с
преступностью, за редким исключением, такие же люди, как  все.  И  даже  при
выполнении серьезных и ответственных заданий они подчас способны на  обычные
человеческие  чувства.  Скажем,  волнуются  и  переживают,  когда  предстоит
ознакомиться с доказательствами первостепенной важности.
   Члены спецгруппы по борьбе с банковскими грабителями и высокопоставленные
самозваные гости сидели затаив дыхание. Свет в  зале  был  притушен,  и  все
смотрели на экран. Вот-вот на нем оживет картина ограбления  на  Хурнсгатан.
Собравшиеся собственными глазами увидят вооруженный налет на банк,  убийство
и персону, которую недремлющая вечерняя пресса с присущей  ей  находчивостью
уже успела окрестить "смертоносной секс-бомбой" и  "белокурой  красавицей  в
темных очках, с пистолетом в руках". По  этим  и  другим,  столь  же  свежим
эпитетам было видно,  что  репортеры,  за  неимением  собственной  фантазии,
черпали вдохновение у других авторов - попросту говоря, сдирали.
   Предыдущая "секс-бомба", арестованная за ограбление банка, была угреватая
плоскостопая особа сорока пяти лет, с роскошным тройным подбородком; вес, по
достоверным сведениям, восемьдесят семь килограммов. Но даже после того, как
она на суде уронила  вставную  челюсть,  пресса  продолжала  расписывать  ее
внешность в самых лирических тонах, и легковерный читатель навсегда  остался
в убеждении, что на скамье подсудимых сидела писаная красавица  с  лучистыми
очами - то ли стюардесса американской авиалинии, то ли претендентка на титул
"Мисс Вселенная".
   Так уж повелось: на  страницах  вечерней  прессы  женщины,  замешанные  в
крупных преступлениях, неизменно выглядели как кинозвезды.
   Просмотр заветных кадров мог бы состояться  и  раньше,  но  техника,  как
всегда, подвела: в кассете что-то заело, и сотрудникам лаборатории  пришлось
основательно повозиться, чтобы не повредить пленку. В конце  концов  удалось
извлечь ее и проявить, не повредив перфорацию.
   Судя по плотности позитива, на этот раз обошлось без недодержки, и вообще
пленка, по мнению техников, удалась на славу.
   - Ну-ну, что нам сегодня покажут,- предвкушал Гюнвальд Ларссон.-  Вот  бы
Диснея, что-нибудь про Утенка.
   - Тигренок лучше,- отозвался Колльберг.
   - Конечно,  кое-кто  предпочел  бы  "Партайтаг  в  Нюрнберге"3,-  заметил
Гюнвальд Ларссон.
   Они сидели впереди и разговаривали достаточно громко, но в  задних  рядах
царила тишина. Присутствующие  тузы  во  главе  с  начальником  полицейского
управления и членом коллегии Мальмом молчали.
   "Интересно, о чем они задумались?" - спросил себя Колльберг. Должно быть,
прикидывают,  как   укоротить   хвост   строптивым   подчиненным.   Мысленно
переносятся в прошлое, когда кругом царил полный порядок и делегаты шведской
полиции, не моргнув глазом,  голосовали  за  избрание  Гейдриха  президентом
Интерпола4. Вспоминают, насколько лучше обстояли дела всего год назад, когда
еще никто не смел оспаривать  разумность  решения,  по  которому  подготовка
полицейских снова была доверена реакционерам из вооруженных сил.
   Один  только  Бульдозер  Ульссон  хихикнул,  слушая  острословов.  Прежде
Колльберг и Гюнвальд Ларссон не очень-то симпатизировали друг другу.  Но  за
последние годы им довелось многое пережить вместе, и  отношения  изменились.
Друзьями они не стали и вне  службы  вовсе  не  общались,  однако  все  чаще
ощущали некое родство  душ.  А  в  спецгруппе  и  подавно  чувствовали  себя
союзниками.
   Механик закончил приготовления.
   Напряжение в зале достигло предела.
   - Что ж, поглядим,- произнес Бульдозер Ульссон, потирая руки.- Если кадры
и впрямь так удались, как нам тут говорят, сегодня же вечером покажем  их  в
"Новостях" по телевидению и в два счета накроем всю компанию.
   - Стройные ножки тоже неплохо,- не унимался Гюнвальд Ларссон.
   - А шведский стриптиз? - подхватил Колльберг.- Представляешь,  я  еще  ни
разу не смотрел порнографического фильма.  Девочка  Луиза,  семнадцать  лет,
раздевается и все такое прочее.
   - Эй вы, помолчите,- прорычал начальник ЦПУ.
   Пошли кадры, резкость была отменная, никто из присутствующих и припомнить
не мог ничего подобного. Обычно на таких просмотрах вместо людей  на  экране
мелькали какие-то расплывчатые пятна, то ли клецки, то ли тефтели. Но на сей
раз изображение было на диво четким.
   Камера была хитро установлена вверху за кассой, и  благодаря  специальной
высокочувствительной  пленке  можно  было   хорошо   рассмотреть   человека,
находящегося перед стойкой.
   Правда, сперва там было пусто.  Но  уже  через  полминуты  в  кадр  вошел
человек. Остановился, посмотрел направо, потом налево. И  наконец  уставился
прямо в объектив, словно для того, чтобы его получше запечатлели анфас.
   Отчетливо было  видно  одежду:  замшевая  куртка  и  стильная  рубашка  с
отложным воротником.
   Энергичное суровое лицо, зачесанные  назад  светлые  волосы,  недовольный
взгляд из-под  густых  бровей...  Вот  он  поднял  большую  волосатую  руку,
выдернул из ноздри волосок и стал внимательно рассматривать его.
   Лицо на экране было хорошо знакомо присутствующим.
   Гюнвальд Ларссон.
   Вспыхнул свет. Спецгруппа безмолвствовала.
   Наконец заговорил начальник ЦПУ:
   - Об этом никому ни слова.
   Разумеется, как же иначе.
   Пронзительный голос Мальма повторил:
   - Никому ни слова. Вы отвечаете за это.
   Колльберг расхохотался.
   - Как это могло получиться? - спросил Бульдозер Ульссон. Похоже было, что
даже он слегка озадачен.
   - Кхм,- прокашлялся киноэксперт.- С точки  зрения  техники  это  нетрудно
объяснить. Скажем, заело спуск, и камера начала работать с  опозданием.  Что
поделаешь, деликатное устройство.
   - Если хоть одно слово просочится  в  печать,-  рокотал  начальник  ЦПУ,-
то...
   - ...министру придется новый графин заказывать,- сказал Гюнвальд Ларссон.
   - Это же надо, как она замаскировалась,- ликовал Колльберг.
   Начальник ЦПУ рванулся к двери, Мальм затрусил следом.
   Колльберг задыхался от смеха.
   - Ну что тут скажешь,- сокрушался Бульдозер Ульссон.
   - Лично я сказал бы, что фильм  совсем  неплохой,-  скромно  подвел  итог
Гюнвальд Ларссон.
   X
   Отдышавшись, Колльберг обратил испытующий взгляд на человека, которому он
был временно подчинен.
   Бульдозер Ульссон был главной движущей силой  спецгруппы.  Он  прямо-таки
обожал ограбления банков и за  последний  год,  когда  число  их  неимоверно
возросло, расцвел пуще прежнего. Генератор идей и концентрат энергии, он мог
неделями трудиться по восемнадцать часов в сутки - и хоть  бы  что,  никаких
жалоб, никакого намека на уныние и усталость. Порой  его  вконец  измотанные
сотрудники спрашивали себя, уж не он ли директор  пресловутого  акционерного
общества "Шведские преступления".
   Бульдозер Ульссон явно  считал  полицейскую  работу  самым  интересным  и
увлекательным делом на свете.
   Скорее всего потому, что сам он был не полицейский.
   Ульссон работал в прокуратуре  и  отвечал  за  расследование  вооруженных
налетов на банки. Таких налетов совершалось несметное количество.  Некоторые
из этих дел раскрывали, правда, не до конца,  кого-то  задерживали,  кого-то
сажали в тюрьму, но налеты только учащались, что ни неделя - три или  четыре
случая, и всем было ясно, что многие из них каким-то образом  связаны  между
собой. Но каким?
   Конечно,  грабили  не  только  банки.  Нападений  на  частных  лиц   было
неизмеримо больше, не проходило  часа,  чтобы  кого-нибудь  не  ограбили  На
улице, на площади, в магазине, в  метро,  в  собственной  квартире  -  нигде
нельзя было чувствовать себя в безопасности. Но  банкам  придавалось  особое
значение. Покушаться  на  банки  было  все  равно  что  посягать  на  основы
общества.
   Система государственного устройства на каждом шагу  демонстрировала  свою
несостоятельность,  лишь  с  величайшей  натяжкой  можно  было  назвать   ее
сколько-нибудь дееспособной. Что же до полиции, то она и на такую оценку  не
тянула. В одном Стокгольме за последние два года  220  тысяч  правонарушений
остались нерасследованными из-за  бессилия  блюстителей  порядка.  Из  более
серьезных преступлений удавалось раскрыть только каждое четвертое, а сколько
их вообще не доходило до полиции?
   Высшие чины лишь озабоченно качали головой, изображая недоумение. Издавна
повелось кивать друг на друга, но теперь больше не на кого  было  кивать.  И
никто не мог придумать ничего дельного. Правда, кто-то  предложил  запретить
людям пить пиво, но если учесть, что Швеция занимает далеко не первое  место
по   его   потреблению,   нетрудно   было   уразуметь,   сколь   далеки   от
действительности умозаключения  иных  деятелей  руководящих  государственных
органов, если тут вообще можно говорить об умозаключениях.
   Одно было  совершенно  ясно:  полиция  во  многом  сама  виновата.  После
реорганизации 1965 года, когда управление  всеми  полицейскими  силами  было
централизовано и передано в одни руки, сразу же стало  очевидно,  что  руки,
мягко выражаясь, не те.
   Многие исследователи и социологи давно уже  задавались  вопросом,  какими
соображениями руководствуется  в  своих  действиях  Центральное  полицейское
управление. Вопрос этот, понятное  дело,  оставался  без  ответа.  Ревностно
оберегая свою кухню от чужого взгляда, начальник ЦПУ принципиально не  давал
никаких разъяснений. Зато он обожал произносить речи, которые чаще всего  не
представляли даже риторического интереса.
   Не так давно кто-то из полицейских чинов  придумал  нехитрый,  но  вполне
надежный способ подавать статистику преступности  так,  что  она,  формально
оставаясь верной, сбивала людей с толку. Все началось с того, что  в  верхах
решили сделать полицию более монолитной и боеспособной, щедрее оснастить  ее
техникой вообще и оружием в  частности.  Чтобы  получить  на  это  средства,
требовалось преувеличить опасности, которым подвергались сотрудники. Словеса
помочь не могли, и началась подтасовка статистики.
   Очень кстати  пришлись  тут  политические  манифестации  второй  половины
шестидесятых годов. Демонстранты выступали за мир - их разгоняли силой.  Они
были вооружены лозунгами и верой в  свою  правоту  -  против  них  применяли
слезоточивый газ, водометы и резиновые дубинки. Чуть не  каждая  антивоенная
манифестация  заканчивалась  потасовкой.  Тех,  кто  пробовал   обороняться,
избивали и арестовывали. Потом их привлекали к ответственности за "нападение
на представителей власти" или "буйное сопротивление", и независимо от  того,
кончалось дело судом или нет, все такие случаи включали в  статистику.  Этот
прием  срабатывал  безошибочно.   Каждый   раз,   когда   на   демонстрантов
натравливали  сотню-другую  полицейских,  число  "нападений  на  блюcтителeй
порядка" реэко возростало.
   Полицейских пpизывали "не снимать ежовых  рукавиц",  и  многие,  надо  не
надо, с охотой внимали этому призыву. Ударь, например, пьянчужку дубинкой  -
он, скорее всего, даст сдачи. Простая истина, любой усвоит.
   Хитроумные тактики добились своего. Полицию вооружили до зубов. На  дела,
с которыми раньше спр