взялся за солонку.  Аккуратно  соля  яичницу,  я  отъединил  пакетик  из
фольги, прикрепленный к донышку дешевого стеклянного прибора, после чего
можно было считать контакт состоявшимся,  хотя  для  взрослых  мужчин  и
женщин игра эта казалась глупой.
   Когда я вернулся в номер, из ванной  вышла  полностью  одетая  Либби.
Поприветствовав  меня,  она  поспешно  отступила,  поскольку  Хэнк  тоже
выразил желание сказать "доброе утро".
   - Что за пес! - буркнула она.  -  Ну,  почему  он  постоянно  норовит
пустить в ход свои грязные лапищи?..  Ну  ладно,  черное  чудовище,  иди
сюда, я не хотела тебя обидеть.
   Она протянула Хэнку руку, тот ее обнюхал и пару раз лизнул, затем она
почесала ему за ухом и, усмехнувшись, сказала:
   -  Что  за  беда  несколько  следов  от  лап,  дружба  дороже.  После
вчерашнего дня у меня все равно такой вид, будто я  чистила  стойла.  Но
что толку переодеваться во что-то чистое, пока вокруг нас такая  пыль  и
грязь! Просто не верится, что мы когда-нибудь попадем в другие  края.  -
Потом она кинула на меня быстрый взгляд, словно только сейчас вспомнила,
что именно мы делали сегодня с утра пораньше. - Боже, я  совсем  забыла.
Как твоя встреча? Ты получил, что хотел?
   - Получил, - отозвался я, - и  решил,  что  поскольку  ты  сама  себя
назначила моим партнером, то  тебе  будет  интересно  взглянуть,  как  я
упрятал полученное. Потому-то, собственно, я и притащил сюда Хэнка.  Эй,
Хэнк, сидеть.
   Пес послушно уселся на пол, я было  наклонился  к  его  ошейнику,  но
снимать его не стал. Да, все было почти как прежде  -  те  же  заклепки,
примерно на тех же местах, тот же  цвет.  И  все-таки  это  был  не  тот
ошейник, который я успел узнать и полюбить.
   Я стоял  и  думал.  Впрочем,  ответ  на  мой  вопрос  был  достаточно
очевиден. Вчера ошейник был настоящий. Сегодня его подменили.
   - Ты случайно не его ищешь? - услышал  я  голос  Либби,  обернулся  и
увидел в ее руке старый ошейник. - Как твой самозваный партнер, милый, я
решила, что ты проявляешь беспечность,  позволяя  Хэнку  бегать  с  этой
бесценной информацией на шее. Поэтому ночью, когда ты заснул, я поменяла
ошейники, чтобы ты понял, как это легко сделать.
   - Откуда у тебя второй ошейник?
   - Он у меня был с собой. А как же иначе - всегда  может  пригодиться.
Ну, бери его. - Я не пошевелился, и она пристально посмотрела на меня. -
Мэтт!
   - Грант, черт возьми! - рявкнул я.
   - Да ну тебя, Мэтт! Неужели ты и вправду подумал... Ты  что,  никогда
никому не верил?
   - Верил, верил. Могу показать все шрамы, какие получил, когда верил.
   - И после всего ты и впрямь мог подумать, что я его украла?  -  Голос
ее дрожал. - К черту, к черту, к черту! Возьми эту проклятую штуковину!
   Я увернулся от полетевшего в меня ошейника,  а  Либби  спешно  надела
пальто, схватила чемодан и вышла вон. Спектакль получился первоклассный.
   Она вообще оказалась блестящей актрисой, мрачно размышлял я. Она была
профессионалом. И это не могло не вызвать  восхищения.  Я  не  испытывал
обиды, негодования, чувства уязвленного самолюбия. Честное слово. Просто
было жалко, что  ей  пришлось  играть  в  столь  слабой  мелодраме.  Она
заслуживала чего-то лучшего. Хольц и его партнеры должны были сгореть со
стыда, поручив такой актрисе столь бездарно написанную роль.
   Для начала образ богатой стервы сам по себе  был  малоубедителен,  но
превращение ее в американскую шпионку и вовсе было курам на смех. И  тем
не менее ей удалось скрыть бездарность сценария, лихо  втирая  мне  очки
насчет того, что она работает на мистера Смита,  который,  мол,  не  так
прост, как кажется, и сбивает  с  толку  своих  оппонентов,  принимающих
видимость за сущность. Видать, на меня что-то нашло,  раз  я  купил  все
это, но что поделаешь - ведь  действительно  купил,  хотя  и  грыз  меня
червячок сомнения.
   Она отменно отыграла весь  спектакль.  Взять  хотя  бы  ее  беспечное
отношение к секретности - отличный ход, призванный уверить меня  в  том,
что она дилетантка. Как человек, к которому много раз пытались подобрать
ключи оппоненты, я не мог не вспомнить с нежностью ее подход к сексу.
   Разумеется, и она совершала оплошности. Все мы ошибаемся. В  основном
ее проколы были связаны с псом. Что ж, перед ней была трудная задача.  С
одной стороны, ей было необходимо внушить мне,  что  она  боялась  и  не
любила животных, а с другой - втереться  в  доверие  к  Хэнку,  чтобы  в
нужный момент без труда завладеть его  ошейником.  Мне  давно  следовало
заметить противоречие, когда он начал  прыгать  на  нее.  Дрессированная
охотничья собака ни за что не станет приставать к человеку, если тот  ее
не будет поощрять. Если ты на охоте и в руках у тебя  заряженное  ружье,
вовсе ни к чему, чтобы на тебя прыгал твой четвероногий спутник весом  в
шестьдесят с лишним фунтов. Хэнк мог лизнуть меня  раз-другой,  когда  я
лежал в постели или появлялся в домике после долгого отсутствия,  но  он
не позволял себе выказывать  столь  разнузданной  радости,  с  какой  он
приветствовал Либби. Она  явно  воспользовалась  тем  утром,  когда  они
оставались в домике одни на  пароме,  чтобы  внушить  ему  все,  что  ей
хотелось, а потом уж нацепить маску собаконенавистницы.
   В целом же, повторяю, она сыграла  великолепно  и  сумела  затушевать
недостатки сценария. Если  что  ее  и  подвело,  то  ненадежная  система
оповещения. Раз уж она решила разыгрывать  из  себя  сотрудницу  мистера
Смита, она должна была знать об их  "лаборатории  на  колесах".  Она  не
знала, что, получая секретные данные,  мы  немножко  обрабатываем  их  в
наших интересах. Она не знала, что информация,  запрятанная  в  ошейнике
Хэнка, не только успела утратить свою ценность, но прямо-таки  просилась
в руки к врагу. Каким бы скрытным ни  был  мистер  Смит,  он  все  равно
сообщил бы это своему агенту, тем более агенту,  изображавшему  из  себя
сотрудника противоположной стороны. Но, увы, Либби ни  о  чем  из  всего
этого и не подозревала.
   Я снова глубоко вздохнул. Теперь, когда я вычислил,  кто  она  такая,
следующий ход напрашивался сам собой. Теперь,  когда  я  понимал,  через
кого именно действует Хольц, мне следовало лишь прикинуться доверчивым и
любящим остолопом и понять, в какую западню она собирается меня завести.
Для этого оставалось сделать одно -  позволить  ей  завладеть  ошейником
независимо от того, как это отразится на планах дуэта Смит - Девис.
   Я подобрал ошейник с пола,  начинил  последнюю  заклепку  облаткой  с
информацией, собрал свои вещи и двинулся за  Хэнком.  Либби  стояла  под
дождичком, подняв воротник своей шинели, чтобы хоть немного  уберечь  от
воды волосы. Она, кажется, успела смекнуть, что недостаток драматических
уходов состоит в том, что тебе после этого нужно  куда-то  двигаться.  Я
подошел к прицепу, открыл дверь, Хэнк юркнул туда без приглашения.
   - Если едешь, бросай свои вещи, - сказал я Либби. - Ив путь!
   Либби деревянными шагами приблизилась к машине и, не глядя  на  меня,
молча поставила свой чемодан. Я запер прицеп, потом отпер  левую  дверцу
кабины, сел и распахнул правую, чтобы она тоже  могла  сесть.  Когда  мы
немного отъехали от мотеля, Либби  откинула  свой  капюшон,  расстегнула
шинель и пристегнула ремень.
   - Эй, смотри! - окликнул  я  ее  и,  когда  она  обернулась,  сказал,
протягивая ей ошейник:
   - Это настоящий. Можешь проверить.
   - Что же мне с ним прикажете делать?  -  ледяным  тоном  осведомилась
Либби.
   - Тебе не нравится, что он на собаке. Где же, по-твоему, ему  следует
быть? - Я бросил ошейник ей на колени и продолжал,  убедительно,  как  я
надеялся, изображая неудовольствие:
   - Вот тут полный улов. Если тебе не нравится, как я его храню, можешь
сделать это сама. Короче, если ты такая умная, храни  наживку,  пока  не
настанет время посадить ее на крючок в  Анкоридже,  чтобы  поймать  одну
маленькую рыбку.
   Она подумала,  потом  взяла  ошейник  и  посмотрела  на  него.  После
небольшой паузы она сказала неуверенным тоном:
   - Мэтт, это вовсе не обязательно. Я совсем не хотела...
   - Ну, опять пошло-поехало, - раздраженно отозвался я. -  Сначала  мне
попадает за то, что я  тебе  не  доверяю,  а  когда  я  отдаю  тебе  эту
ценность, ты все равно недовольна.
   - Теперь все в порядке, милый, - тихо сказала Либби. -  Ты,  конечно,
обидел меня своими дурацкими подозрениями, но теперь все в порядке...
   Да, она была отменной актрисой. Я смотрел на дорогу и не видел,  куда
она дела ошейник. Час спустя мы выехали  на  асфальт.  Дорожный  знак  с
изображением медведя приветствовал  нас  в  штате  Аляска  и  просил  не
устраивать в нем пожаров. Сейчас, правда, трудно было  представить,  как
можно поджечь что-либо в этих промокших насквозь краях.
   Когда мы приехали в Ток, дождь прекратился.  Американский  таможенник
задал нам несколько вопросов и впустил в Соединенные Штаты.  Вскоре  нам
попался  знак,  возвещавший   приближение   местечка   Энтлерс-Лодж.   Я
притормозил возле бензоколонки у главного здания мотеля, сооруженного из
неошкуренных бревен и  расположенного  на  поросшем  деревьями  холме  в
стороне от шоссе. Возле кафе я приметил грязный "форд" - "лабораторию на
колесах".
   - Господи, какие огромные рога! - воскликнула  Либби.  -  Это  кто  -
лось?
   - Северный олень, - сказал я. - Это вон те,  нацеленные  на  тебя.  А
загнутые назад - это баран. Баран Далля. Есть не хочешь?  -  спросил  я,
зная, что Либби редко ест до ланча.
   - Нет, лучше зайду кое-куда...
   Она отправилась на поиски туалета, а я вылез  из  кабины  и  выпустил
пса, велев ему никуда не убегать. Я бы с удовольствием не выпускал  его,
но я делал это на всех предыдущих остановках и  не  хотел  навлекать  на
себя лишних подозрений.
   Мне вообще не хотелось здесь останавливаться, потому  как  все  равно
никакого толку от этой остановки  не  было,  но  я  не  знал,  насколько
внимательно Смит и его рыжебородый друг следят за  шоссе.  Если  они  не
увидят меня, то могут запаниковать и выдадут себя и меня, пустившись  на
мои поиски. Увидев же, что я здесь, но в контакт не вступаю, они поймут,
что возникли проблемы, и проявят осторожность.
   И тут я услышал собачий вопль, в котором смешались боль  и  страх.  Я
резко повернулся, выпустив из поля зрения и бензоколонку, и угол здания,
за  который  свернула  Либби.  Я  слишком  поздно  осознал,   что   Хэнк
воспользовался удобной минутой и удрал из-под моего надзора.  Его  вопли
доносились из кустов на холме недалеко от главного здания.
   Я ринулся на  зов  Хэнка.  Он  испустил  еще  один  вопль.  Я  сильно
испугался. За время общения с  ним  я  успел  понять,  что  нужно  очень
постараться, чтобы заставить Лабрадора залаять от  испуга  или  боли.  Я
подбежал к особенно густым зарослям кустарника и вздохнул с облегчением.
Просто кусты были окружены оградой из колючей  проволоки,  и  Хэнк  имел
неосторожность на нее напороться.
   - Ладно, пес, - сказал я, - держись. Иду на помощь.
   Когда я приблизился, Хэнк оставил попытки освободиться самостоятельно
и стал ждать, пока я не  освобожу  его.  Бедняга  находился  в  каком-то
полуподвешенном состоянии. Я потянулся к новому  его  ошейнику,  ухватил
его рукой и понял, учитывая изрядный вес Хэнка, что мне не  удастся  его
освободить, не сняв сначала ошейник. Когда я это сделал, я начал думать,
как удалить проволоку, и только тогда понял, что  сама  по  себе  собака
просто не могла так запутаться в поврежденном ограждении за то  короткое
время, что оказалась без присмотра.
   Не успел я понять это, как услышал за спиной шорох, у меня  в  голове
мелькнула догадка, что наконец-то я  нашел  загадочного  мистера  Хольца
или, если угодно, он нашел меня. Тут голову пронзила жуткая боль,  глаза
застлала белая пелена, потом  превратившаяся  в  красную,  и  наконец  я
погрузился в черноту.

Глава 25

   Когда я пришел  в  сознание,  то  понял,  что  нахожусь  в  привычном
окружении. Я был в своем собственном, то бишь  нистромовском  домике  на
колесах, каковой ехал  с  умеренной  скоростью  по  относительно  ровной
дороге. Я лежал связанный по рукам и ногам, покачиваясь вместе с  полом.
Сохраняя неподвижность, я решил проверить обстановку и сразу  обнаружил,
что за поясом у меня нет револьвера, а в кармане ножа. Что  ж,  этого  и
следовало ожидать. Я лежал и думал  о  своей  сентиментальной  глупости,
поскольку больше думать было не о чем, разве  о  том,  когда  перестанет
болеть голова.
   Я  с  горечью  отметил,  что,  как  бы  ни  старался   человек   быть
стопроцентно   бесчеловечным,   ему   никогда   не   удается    добиться
совершенства.
   Мое ремесло научило меня быть  крутым,  бессердечным  профессионалом.
Лишь однажды, желая положить конец развязанной кровавой бойне, я взял на
себя риск и отпустил того, кого вообще-то следовало бы успокоить  раз  и
навсегда. Но во всех прочих ситуациях  я  убивал,  не  ведая  жалости  и
снисхождения. Я не позволил соображениям сострадания или  каким-то  иным
мотивам уговорить меня вернуться и посмотреть, что случилось с водителем
машины, которую я спихнул с шоссе  под  откос.  Самые  отчаянные  усилия
умной и красивой женщины не смогли проделать  и  щелочки  в  моей  броне
недоверия. И после этого, после всего этого,  мрачно  напомнил  я  себе,
даже понимая, что наступила решающая фаза моей операции,  я  помчался  в
засаду, услышав вой годовалого щенка, хотя курсант  разведшколы  первого
года обучения понял бы, что к чему, даже во сне.
   - Грант, Грант! Ты меня слышишь?
   Голос был знакомый, даже чересчур. Было странно  только  слышать  его
здесь. Я открыл глаза. Как я и предполагал, я лежал в узком  проходе  на
полу между плитой и мойкой. Голова была  у  двери,  ноги  под  столиком.
Либби сидела  тоже  со  связанными  руками  и  ногами.  Шинель  ее  была
расстегнута и сидела как-то косо. Под ней виднелся  вельветовый  костюм.
Он был сильно смят.
   Хольц, видно, решил схитрить: запихал ее связанную по рукам и  ногам,
чтобы составить мне компанию, покараулить  меня,  а  заодно  постараться
кое-что выведать.
   Я почувствовал прилив надежды. Если Хольцу от  меня  что-то  нужно  -
иначе почему я тогда живой? - у меня еще есть шансы. И чем лучше я  буду
подыгрывать моему симпатичному товарищу по заключению,  тем  больше  эти
шансы.
   - Привет, киса, - прошептал я. - Как же это я так опростоволосился!
   Либби тактично промолчала, затем сказала:
   - Твой пес удрал. Они пытались поймать его, но он так напугался,  что
не подпустил их.
   - Молодец Хэнк, - кисло отозвался я. Хорошо,  конечно,  что  хоть  он
удрал, но я уже проявил к нему  достаточно  сострадания  и  перевыполнил
дневную норму. - А тебя они как сцапали? - спросил я Либби.
   - Когда пес завыл и ты побежал к нему, я бросилась  за  тобой.  Потом
из-за дерева вышел человек, зажал мне рот одной рукой, а другой ткнул  в
спину пистолет. Потом он велел мне  вернуться  с  ним  на  бензоколонку,
заплатить за бензин и въехать на машине в гору,  чтобы  они  могли  тебя
сразу в нее погрузить, не привлекая  лишнего  внимания.  Милый,  что  мы
теперь будем делать?
   - Ты не заметила, куда мы  повернули  от  мотеля?  -  спросил  я,  не
отвечая на ее вопрос, потому как ответа у меня не было.
   - Да, мне  отсюда  все  видно.  Мы  едем  в  том  же  направлении,  к
Анкориджу.
   - Так, а долго я провалялся без сознания? Вернее, давно мы едем?
   - Мне, конечно, нельзя  посмотреть  на  часы,  но  мы  в  пути  всего
несколько минут.
   - Кто в кабине?
   - Очень странная парочка. Во-первых, женщина, толстая и некрасивая, в
плаще и в зеленых  брюках  в  обтяжку.  Не  понимаю,  почему  чем  толще
задница, тем теснее брюки! А с ней толстый тип очень городского вида. Он
даже в галошах! Что за псих!
   - Будь снисходительнее, - сказал я. - Это  скорее  всего  для  отвода
глаз. Кто за рулем?
   -  Мужчина.  А  женщина  все  время  вертит  головой,  проверяет,  не
собираемся ли мы поджечь машину или выпрыгнуть на дорогу. -  И  в  самом
деле, в заднем окошке кабины появилось круглое некрасивое женское  лицо,
которое я видел совсем недавно. Женщина проверила, все ли в  порядке,  и
снова уставилась вперед.
   - Вот видишь? - сказала Либби. - Что я говорила?
   - Говори дальше. Кто там был еще?
   - Тут целый караван, милый, - сказала  Либби.  -  Есть  еще  парочка,
постарше, в большой машине.
   - Случайно не  "линкольн"?  -  поинтересовался  я,  вспомнив  большой
автомобиль, который попался мне на шоссе за Хейнсом. Похоже, убедившись,
что я еду в нужном  направлении,  эта  парочка  отправилась  на  розыски
фургона. Судя  по  событиям  сегодняшнего  утра,  их  поиски  увенчались
успехом.
   - Да, - ответила Либби. - Они в "линкольне". А потом еще  едет  такой
фургончик, в котором  доставляют  всякие  товары.  Там  за  рулем  самый
главный, который всем отдает приказы, его зовут мистер Вуд.
   - Мистер Вуд? - как ни в чем не бывало переспросил я, пытаясь понять,
живы ли ребята в фургоне и если да, то сколько  еще  им  осталось  жить.
Ладно, во всяком случае, это были ребята не моей команды.  -  И  как  же
выглядит этот самый мистер Вуд? - спросил я свою связанную подругу.
   Да, что-то он действовал очень уж прямолинейно. То ли Хольц глуп,  то
ли слишком нагл. Неужели он считает, что в этой глуши нет никого, кто бы
знал, что по-немецки "хольц", а по-английски "вуд" означают одно и то же
- дерево.
   - Довольно высокий, - сказала Либби. - Не такая каланча, как  ты,  но
не маленький. Весит примерно столько же, потому как он шире в плечах. На
нем очки в стальной оправе, а волосы черные и гладкие, как  лакированная
кожа. И еще маленькие идиотские усики. Только я подозреваю, что все  это
краска. Таких черных волос не бывает. И я  сильно  сомневаюсь,  что  его
фамилия действительно Вуд. Скорее это что-то вроде Рубинского,  Кубичека
или Иванова. В нем есть что-то явно славянское.
   Да, это был он. У нее оказался зоркий глаз - или же просто она  точно
повторила то, что ей было ведено сказать, дабы завоевать  или  сохранить
мое доверие. Скорее  всего  именно  последнее.  То,  что  Хольц  его  не
настоящее имя, мы и так догадывались, но вот  как  зовут  его  на  самом
деле, мы не знали и скорее всего никогда не  узнаем.  Возможно,  он  так
давно именовал себя Гансом Хольцем, что и сам запамятовал,  как  же  его
зовут на  самом  деле.  Они  вообще  имеют  слабость  к  английским  или
тевтонским языкам, потому как в наши дни имена Ольга, Владимир или  Иван
вызывают определенные подозрения.
   Тут я кстати и подумал: а какое же настоящее имя дамы, именующей себя
мисс Элизабет Мередит?
   - Ты его знаешь, милый? - осведомилась тем временем Либби.
   Я пожал плечами.
   - Может, и знаю, но под другим именем. А ты?
   - Нет, но он, по-моему, страшный человек. Меня от  его  взгляда  жуть
берет. Что нам делать?
   Я по-прежнему не мог придумать, что делать, да если бы и придумал, ни
за что ей не сказал бы. Затем я задал вопрос, исключительно потому,  что
должен был его задать, проявив беспокойство о предмете, вокруг  которого
кипели такие страсти.
   - А как насчет той штучки, что я тебе отдал?
   - С ней порядок. Они ее не нашли. Они, наверное, решили, что все, что
им нужно, было на собаке.
   - Где же он тогда? - спросил я.
   - Пока не скажу, - отвечала Либби, немного поколебавшись. - Если дело
примет дурной оборот и  тебе  начнут  задавать  вопросы,  ты  совершенно
честно можешь сказать, что тебе об этом ничего не известно.
   - Спасибо. Очень мило с твоей стороны. Но вдруг мы  расстанемся.  Где
же мне тогда его искать?
   -  Ты  его  найдешь,  -  сказала  она,  загадочно  улыбаясь.  -  Тебе
потребуется кое-какая помощь, но ты его найдешь.
   - Ладно, - сказал я, не желая оказывать  давление.  Если  не  считать
того, что я получил сегодня  утром,  ошейник  вообще-то  не  представлял
большой ценности. Он выполнил свое