Ведь  как бы там ни было, но именно американцы
эффективно управляли страной вот уже почти на протяжении целого века, и кто,
как  не  они, обладали  самыми мудреными  подслушивающими  и мониторинговыми
системами по всем регионам Центральной Америки.
     Однако же каким-то таинственным образом  все это  прошло  мимо внимания
американцев, и  они, похоже, действительно ничего не  знали,  что еще больше
возбуждало ее. А если и знали, то  нам не говорили. Или же знали, но молчали
об этом  даже в своем кругу. Потому как  сегодня, стоит только заговорить об
американской политике, следует тут же уточнить, какой именно и о каком после
идет речь - том, что  сидит в  официальной резиденции посольства США  или же
том, что на  холме Анкон. Поскольку американские военные до сих пор так и не
смирились с мыслью, что расстреливать горячие головы в Панаме больше нельзя.
     И Лондон страшно завелся, и все раскапывал разные дополнительные факты,
порой многолетней  давности, из самых  странных  мест  и источников, и делал
поразительные умозаключения, в соответствии со своими претензиями на мировое
господство,  и  очень  укрепился  в  этой  последней  мысли.  Поскольку,  по
выражению все того же БУЧАНА,  стервятники со всего  мира слетаются  и парят
над  несчастной маленькой  Панамой.  И вся игра Лондона  сейчас  сводилась к
догадкам, кто  же сорвет куш.  И Лондон  настоятельно требовал все  больше и
больше   информации,  что   приводило  Энди   просто   в  ярость,  поскольку
перенапрягать  шпионскую  сеть  - это все равно что загнать  борзую во время
скачек. Так он говорил, а затем добавлял: в конце  будете оба расплачиваться
за  это  - и ваша собака, и  вы.  Но это было  все,  больше он  ей ничего не
говорил.  Во всех  остальных отношениях  он  был  сама  секретность,  и  это
восхищало ее еще больше.
     И все это произошло за  короткие десять  недель, на протяжении  которых
бурно  развивался их  роман.  Энди был  магом  и волшебником  -  стоило  ему
прикоснуться  к  любому  заезженному и  надоевшему предмету, и  тот  тут  же
оживал, начинал волновать, обретал невиданную прежде притягательную силу. То
же относилось и  к  прикосновениям к Фрэн. Но кто такой был этот БУЧАН? Если
БУЧАН определил судьбу Энди, то кто же определял судьбу БУЧАНА?
     Почему  друзья  БУЧАНА говорили  с  ним  (или  с  ней?) столь  охотно и
откровенно?  Он  что, этот БУЧАН,  врач-психоаналитик? Или  же  какая-нибудь
сучка-интриганка, вытягивающая из любовников тайны во время постельных утех?
Кто бесконечно названивает Энди, а тот  берет трубку  только  на пятнадцатом
гудке и  говорит  только:  "Буду там". Сам ли  БУЧАН это звонит или какое-то
передаточное звено,  студент, рыбак, специальный человек, работающий в  этой
системе связным? Куда отправляется Энди,  когда, точно человек,  разбуженный
некой  сверхъестественной  силой,  поднимается  вдруг среди  ночи,  поспешно
одевается,  вынимает из сейфа  над  кроватью  пачку  долларов и оставляет ее
одну, даже не сказав "До свидания"? И  возвращается на рассвете,  задумчивый
или,  напротив, донельзя  возбужденный,  воняющий сигарным дымом  и женскими
духами.  И овладевает ею  молча,  не сказав ни  слова, и  занимается любовью
бесконечно, неустанно,  целыми часами напролет, а ей кажется, что  пролетают
годы. И его плотное тело едва  касается ее, парит невесомо над ней или рядом
с ней, и они достигают одного оргазма за другим, что случалось прежде лишь в
воображении Фрэн, когда она была еще школьницей.
     И какими такими таинственными манипуляциями занимался  Энди,  когда под
дверь ему подсовывали  самый обычный  с  виду конверт  из плотной коричневой
бумаги, и  он  исчезал  с  ним  в  ванной,  запирался  и сидел  там не менее
получаса,  а  потом   в   ванной  сильно   пахло  то  ли  камфорой,   то  ли
формальдегидом? Что  видел ее Энди, когда выходил из кладовой с полоской еще
влажной, только что проявленной узенькой пленки, а потом сидел за письменным
столом и разглядывал эту пленку через миниатюрное увеличительное стекло?
     - Почему бы тебе не делать это в посольстве? - как-то спросила она.
     - Там нет темной комнаты, так что не получится, -  ответил он глухим  и
категоричным  тоном,  который она находила просто  обворожительным. Господи,
какое же ничтожество  по сравнению с ним Эдгар!  Ее  Энди  так неутомим, так
раскован и храбр!
И еще ей нравилось наблюдать за ним во время собраний бучанцев в посольстве.
Он так  важно  сидит за длинным  столом  (прядь  каштановых  волос  небрежно
спадает на правый глаз)  и с  загадочным видом  передает папку  в  полосатом
переплете. И смотрит  в  никуда,  пока все  знакомятся  с  ее содержимым.  С
Панамой БУЧАНА, позорно застигнутой врасплох:
     Антонио такой-то и  такой-то  из  Министерства иностранных дел  недавно
объявил,  что  настолько  очарован  своей  любовницей-кубинкой, что  всерьез
вознамерился  приложить  все силы  к  улучшению  панамо-кубинских отношений,
вопреки недовольству и возражениям со стороны США...
Объявил кому, интересно? Кубинской любовнице? А та, в свою очередь, объявила
БУЧАНУ?  Или  же  рассказала  Энди,  возможно  даже,  в  постели?  Ей  снова
вспомнился запах чужих духов, и она представила, как этот запах попал на его
кожу: два голых тела трутся друг о друга. А может, Энди и есть БУЧАН? А что,
вполне вероятно.
     Такой-то и такой-то  чиновник  подозревается в  чрезмерной лояльности к
ливанской мафии  в Колони; есть сведения,  что мафия  перевела на  его счета
около  двадцати миллионов долларов,  чтобы  этот персонаж помог  укрепить ее
авторитет в криминальных структурах Колони...
После кубинских любовниц и мафиози из Колона БУЧАН переходит к каналу:
     Хаос,   царящий   в  среде  недавно   организованной  администрации  по
управлению  каналом, не поддается никакому описанию и  лишь усиливается день
ото дня, по мере того, как старых опытных сотрудников сменяют новые, нанятые
лишь благодаря родственным  связям. И все это - к отчаянию Эрнесто Дельгадо.
Наиболее   вопиющим  примером  является   назначение  Хозе-Мария  Фернандеса
директором отдела эксплуатации, и это после того, как  он  приобрел тридцать
процентов акций сети китайских ресторанов фаст-фуд под названием "Лотос Ли",
в  то  время  как всем  известно,  что  сорок  процентов  акций  "Лотос  Ли"
принадлежат компаниям, входящим в кокаиновый картель Родригеса в Бразилии...
-  Это вроде бы Фернандес всячески заигрывал со мной на той  пирушке в честь
Дня независимости? - спросила Фрэн Энди во время вечернего собрания бучанцев
в кабинете Молтби.
     В тот день они обедали  вдвоем  у него на  квартире, а  потом до вечера
занимались любовью. Вопрос был продиктован чисто женским любопытством.
     - Такой кривоногий лысый чурбан,  - равнодушным  тоном  заметил Энди. -
Веснушки, прыщи, вонючие подмышки и запах изо рта.
     - Да, точно он. Уговаривал меня полететь с ним на фестиваль в Дэвиде.
     - Когда улетаете?
     - Ты  забываешься,  Энди,  -  заметил  Стормонт,  не  отрывая  глаз  от
содержимого полосатой папки,  а  Фрэн  уткнулась носом в  свою, изо всех сил
сдерживая смех.
     После собрания она уголком глаза наблюдала, как Энди аккуратной стопкой
складывает все папки, а затем убирает  их в свое новое хранилище  - стальной
сейф  в   восточном   коридоре.  И  все  это   под   наблюдением  специально
приставленного к нему чиновника, донельзя противного типа в вязаном жилете и
с прилизанными волосами по фамилии Шепард. И еще он постоянно держал в руках
какой-нибудь предмет - гаечный ключ, отвертку или кусок гибкого шнура.
     - Скажи, ради бога, зачем тебе этот Шепард?
     - Моет окна.
     - Он недостаточно высок для этого.
     - Я его поднимаю.
     Аналогичные объяснения  поступали  от  Оснарда  всякий  раз,  когда она
спрашивала, зачем  это  вдруг ему понадобилось одеваться и  выходить в столь
поздний час, когда все остальные нормальные люди давно спят.
     -  Виделся с одним человеком  по поводу собаки, - грубовато ответил он.
Весь вечер он пребывал в скверном расположении духа.
     - Борзой? Молчание.
     - Какая-то очень уж поздняя собака, - заметила она, надеясь развеселить
его. Молчание.
     - Думаю, это  та  же  собака,  что фигурировала в срочном зашифрованном
сообщении, которое ты получил сегодня днем.
     Оснард в это время снимал рубашку, да так и застыл  с  поднятыми  вверх
руками.
     - Откуда, черт возьми,  ты это  узнала? - спросил  он,  и тон был не из
приятных.
     - Просто наткнулась в коридоре на Шепарда.  У лифтов, когда уже уходила
домой. И он спросил, на месте  ли ты. Ну и я, естественно, поинтересовалась,
зачем это ты ему понадобился.  Он  сказал, что у него  для тебя  одна  очень
горячая штучка,  но пуговки на ней ты должен расстегнуть  сам. Я покраснела,
только  потом до меня дошло, что он говорил о каком-то срочном сообщении. Не
собираешься захватить с собой "беретту" с перламутровой рукояткой?
     Молчание.
     - И где ты с ней встречаешься?
     - В публичном доме! - рявкнул он, направляясь к двери.
     - Разве я тебя чем-то обидела?
     - Пока нет. Но уже близка к этому.
     -  Может, это ты  меня обидел. Могу  уйти к  себе. Мне  надо хорошенько
выспаться.
     Но она осталась и,  лежа в постели, все еще ощущала запах его округлого
и умелого тела, видела оставшуюся от  него вмятину в матрасе  рядом с собой,
вспоминала взгляд его  внимательных глаз, осматривающих ее в полумраке. Даже
эти приступы вспыльчивости возбуждали ее. Даже  его зад в те редкие моменты,
когда  он открывался ее взгляду; даже  его манера заниматься  любовью, когда
они  играли  в  разные  игры  и она  подводила  его к той грани,  за которой
начинается насилие. В  такие моменты он  приподнимал  влажную  от пота руку,
точно  готовясь ударить ее, но затем передумывал и опускал. Или эти собрания
бучанцев, когда Молтби  с присущим ему ехидством начинал подкалывать Энди по
поводу очередного доклада: "Этот ваш источник, он что,  столь же неграмотен,
как  всеведущ,  или  же  мы  должны  говорить  ему   спасибо  за  искаженное
использование инфинитивов?"  И мало-помалу морщины  на  подвижном  лице Энди
прорисовывались все  четче,  а  в  глубине  темных глаз загорался  нехороший
огонек, и тогда она понимала, почему он окрестил свою борзую Карой.
     "Я  теряю контроль, -  думала  она.  - Не  над ним, над ним у меня  его
никогда  и  не  было. Над  собой". Тем более тревожный  факт,  поскольку она
как-никак  была  дочерью  весьма  важного  законодателя  и бывшей любовницей
безупречного во  всех  отношениях  Эдгара.  И  тут  вдруг  проснулась  такая
неодолимая тяга к человеку, который мог испортить ей репутацию.
     Глава 12

     Оснард  припарковал  машину  с дипломатическими  номерами  на  площадке
торгового комплекса, у самого подножия высокого здания. Вошел в него, кивнул
охраннику, поднялся на четвертый этаж.  В  болезненном свете  неоновой лампы
лев и  единорог пребывали в вечной схватке. Он набрал комбинацию цифр, вошел
в приемную посольства, отпер дверь из пуленепробиваемого стекла, поднялся по
лестнице,  вошел в  коридор,  отпер зарешеченную  дверь и  оказался  в своих
владениях. Последняя дверь  оставалась для него  закрытой  и была сделана из
стали. Выбрав продолговатый медный ключ из связки на  кольце, которую извлек
из  кармана,  он   вставил  его  в  замочную  скважину,  но  вверх   ногами,
чертыхнулся,  вынул,  перевернул  и  вставил правильно.  Оставаясь один,  он
двигался и  держался  несколько  иначе,  чем  когда бывал  на  людях. В  нем
обнаруживались большая торопливость и суетливость. Челюсть слека отвисала, и
еще  он сутулил плечи,  а глаза из-под строго сведенных бровей смотрели так,
точно он  был готов наброситься  на невидимого врага.  Комната-сейф занимала
последние два ярда  коридора  и  была превращена  в некое подобие  кладовой.
Справа от Оснарда находились отделения для бумаг. По левую руку, среди самых
несовместимых предметов, вроде  спрея  от мух  и  рулонов  туалетной бумаги,
виднелась зеленая дверца настенного сейфа.  Впереди, на груде коробок из-под
электрического оборудования, стоял большой красный телефон. Среди посольских
ходила шутка, что это его прямая связь с самим господом богом. Приклеенная у
основания памятка гласила: "Разговор по этому аппарату стоит 50 000 фунтов в
минуту". Оснард приписал внизу:  "Милости просим". И вот он поднял трубку и,
игнорируя призывы  автоматического голоса нажимать на какие-то  определенные
кнопки  и соблюдать  положенные инструкции, набрал номер своего букмекера  в
Лондоне  и  с  его помощью сделал  две  ставки по пятьсот  фунтов  каждая на
борзых,  чьи клички и прочие  параметры он,  похоже,  знал  не  хуже  своего
букмекера.
     - Теперь только попробуй не  выиграть, глупая шлюха! - сказал он. Когда
это прежде было с Оснардом, чтоб он ругал собаку?
     После  чего он занялся своим суровым ремеслом. Достал из  отделения для
бумаг чистую папку  с надписью на обложке "СТРОГО СЕКРЕТНО. БУЧАН", отнес ее
в кабинет, включил свет, уселся за стол, рыгнул и,  обхватив голову  руками,
принялся  перечитывать  инструкции  на  четырех  страницах,  которые получил
сегодня днем от директора Лаксмора из Лондона  и которые столь старательно и
терпеливо расшифровал собственноручно. А  потом принялся читать текст вслух,
очень смешно и похоже имитируя провинциальный шотландский акцент Лаксмора.
     -  Следующие  положения  необходимо  заучить наизусть.  -  Он  пощелкал
языком. -  Этот сигнал  не подлежит вторичному использованию, все полученные
материалы следует  уничтожить  через семьдесят два  часа после их получения,
молодой   мистер   Оснард...  Вы   должны  рекомендовать  БУЧАНУ   соблюдать
следующие...  -  Снова  пощелкивание  языком.  - Вы  можете  обещать  БУЧАНУ
следующие   гарантии,  но  лишь   в  случае...   Передавать   вознаграждение
разрешается вам  лично, но лишь с учетом крайней нужды  и  соблюдением  всех
необходимых мер... о, да!
     Испустив стон отчаяния, он сложил  телеграмму пополам, достал из  ящика
стола чистый  белый конверт, вложил  в него  телеграмму и запихнул конверт в
левый карман  брюк  от "Пенделя  и Брейтвейта",  счет за  которые  послал  в
Лондон,  мотивируя  вынужденными   оперативными  расходами.   Вернувшись   в
комнату-сейф, он взял потрепанный кожаный портфель,  специально непохожий на
представительский, поставил  его  на  полку и  уже  другим ключом с того  же
кольца отпер  стенной сейф с зеленой дверцей,  где лежали гроссбух в твердом
переплете, а также  толстые  пачки пятидесятидолларовых  банкнот - сотенные,
как он сам объяснил в Лондоне, всегда вызывают подозрение.
     При  свете голой лампочки  под  потолком  он открыл гроссбух  на нужной
странице. Лист  бумаги  был  разделен на  три колонки, в  каждой красовались
выведенные от руки столбики цифр. Колонка слева была озаглавлена буквой "Г",
что означало  Гарри, правая  -  "Э",  то есть Энди.  Центральная  колонка со
столбиком  внушительных  сумм  была  озаглавлена  "Приход".  Столь   любимые
сексологами аккуратные кружочки и стрелочки указывали в разных направлениях.
Изучив в скорбном молчании  все три колонки, Оснард достал карандаш и нехотя
вписал  цифру  "7"  в  центральную  колонку,  затем  обвел  ее  кружочком  и
пририсовал стрелку, указывающую влево, к  колонке "Г". Затем вывел цифру "3"
и уже более веселым, даже залихватским росчерком  направил ее к колонке "Э",
для Энди. Мурлыкая под нос какую-то мелодию, он отсчитал из сейфа семь тысяч
долларов и уложил в потрепанный портфель.  Смел туда  же спрей  против мух и
прочие ненужные мелочи. С самым  пренебрежительным  видом.  Словно  презирал
себя,  что было  недалеко от истины.  Закрыл портфель. Запер  сейф, затем  -
комнату-сейф и наконец входную дверь.
     Он вышел на  улицу -  ему  улыбалась полная луна.  Звездное  небо дугой
повисло  над  бухтой,  зеркальным  его  отражением  были  огоньки  кораблей,
застывших в ожидании  на темном  горизонте.  Он  поймал такси, это  был  кэб
"Понтиак",  назвал адрес. И вскоре они уже тряслись по дороге к аэропорту, и
Оснард с  любопытством  разглядывал сиренево-розового Купидона  из  неоновых
лампочек,  игриво  нацелившего  свою стрелу в сторону бунгало  "для  любви",
которые тот рекламировал. Черты лица его словно затвердели, это было заметно
лишь  при  свете  фар  пролетающих  мимо   машин.  Маленькие  темные  глазки
продолжали  неустанно  следить за дорогой  в  зеркальцах заднего  и бокового
вида, и в них в свете  тех  же фар  вспыхивал огонек.  Благоприятным случаем
может воспользоваться лишь подготовленный ум, произнес он про себя. То  было
любимое изречение его  учителя  из начальной школы, который как-то, отстегав
его до синяков, предложил сгладить разницу между ними, раздевшись догола.
     Неподалеку от Уэтфорда, что к северу от Лондона, находится Оснард-Холл.
Чтобы  попасть  туда, надо совершить сложный и  путаный объезд,  затем резко
свернуть,  проехать через захудалое имение  под названием "Поляна с вязами",
потому  что именно вокруг этого места  некогда росли большие вязы. Последние
пятьдесят лет Оснард-Холл был более  обитаем, нежели  на протяжении  четырех
предшествующих   столетий.  То   в   нем   устраивали  дом  престарелых,  то
исправительное  учреждение для малолетних правонарушителей, то питомник  для
разведения гончих.  Затем  здесь  под  руководством старшего  брата Оснарда,
мрачноватого джентльмена  по  имени Линдсей,  было организовано нечто  вроде
храма медитаций для последователей какой-то восточной секты.
     Во время всех этих трансформаций сам Оснард  находился то в Индии, то в
Аргентине,  однако  принимал  участие  в  дележе  ренты,  спорил о ремонте и
стоимости  содержания дома и  выражал сомнение в том, что состарившейся няне
следует  выплачивать  пенсию. Но постепенно,  по мере того как вместе с ними
старел и  приходил в упадок родной  дом,  братья махнули  на  него рукой, им
просто не хотелось возиться. Дядя Оснарда забрал свою долю в Кению и все там
растратил.  Кузен Оснарда счел,  что разбогатеть можно только  в  Австралии,
купил там  устричную  ферму и остался в выигрыше. Адвокат  Оснардов, изрядно
пощипав семейную собственность, которой управлял по доверенности, украл все,
что осталось после удручающе неумелого управления, и пустил себе пулю в лоб.
Оснарды, не оказавшиеся среди пассажиров "Титаника", пошли ко  дну вместе со
страховой  компанией  "Ллойд".  Мрачный  Линдсей,  никогда  не  признававший
полумер,  обрядился в  шафрановую  робу буддистского монаха  и  повесился на
единственной уцелевшей в саду вишне.
     Лишь  родители Оснарда,  хоть  и  обнищавшие,  сохраняли  порой  просто
удручающую  живость  и  энергию. Отец  заложил семейное  имение  в  Испании,
умудрялся  жить на  жалкие  крохи,  оставшиеся от  его  состояния,  и  доить
испанских родственников.  Мать поселилась в  Брайтоне, где  делила крохотную
холостяцкую квартирку с чихуахуа и бутылкой джина.
     Другие  на  месте   Оснарда   при   виде  столь  удручающих  перспектив
отправились бы в  дальние края искать счастья. На худой конец  - в  Испанию,
где  можно  было греться на солнышке  и ничего не делать.  Но  Оснард  еще с
младых  ногтей почему-то  вбил себе в голову, что создан  для  Англии,  мало
того, что Англия  создана для  него. Полное  лишений детство,  самые  бедные
школы-пансионы оставили в его душе неизгладимый отпечаток. И  вот в возрасте
двадцати  лет  он  счел, что уже отдал  родной  Англии  больше, чем могла бы
рассчитывать любая порядочная страна, и решил, что настала пора не отдавать,
а получать.
     Весь вопрос, как? Он не сумел овладеть ни специальностью, ни каким-либо
прибыльным ремеслом, не  проявил особых талантов ни на поле для гольфа, ни в
постели.  Зато  с необыкновенной ясностью  понимал, что Англия разлагается и
что он способен применить свои силы и способности в каком-нибудь загнивающем
английском учреждении, которое в