ланированный визит БУЧАНА  ДВА, - тихо  сказал ему  Оснард. - Но
ситуация под контролем. Вам лучше убраться и побыстрей.
     -  Я старше  вас по званию, Эндрю. О  господи, зачем же  так молотить в
дверь? Да она и мертвого разбудит!
     - Я обеспечу вам отход и прикрытие. Как только услышите, что я затворил
за ней дверь в гостиную,  идите к  лифту, спускайтесь вниз.  Дайте консьержу
доллар, скажите, пусть возьмет вам такси до Эль Панама.
     - Господи, Эндрю...
     - Что такое?
     - А как же быть с вами?  Нет, ее, конечно, надо выслушать. Но что, если
при ней револьвер? Мы должны вызвать полицию, вот что, Эндрю. И еще одно.
     -Что?
     - Таксисту  можно  доверять? Сами знаете,  какие  среди  них попадаются
типы,  слышали, наверное. В гавани  сплошь и рядом находят трупы. И потом, я
не говорю на их испанском, Эндрю.
     Подняв  Лаксмора на ноги, Оснард вывел его  в  холл, затолкал в стенной
шкаф  и закрыл дверцу. Затем  подошел  к входной двери,  отодвинул задвижки,
повернул ключ в замке и отворил. Стук прекратился, звонок продолжал звонить.
     - Луиза, - и он снял  ее палец с кнопки звонка. - Чудесно, страшно рад.
А где Гарри? Почему бы вам не войти?
     И, крепко взяв ее  за запястье, он  втянул женщину в холл и затворил за
ней дверь, но на задвижку и ключ запирать не стал. Они стояли совсем близко,
лицом к лицу, и  Оснард продолжал сжимать ее руку  в своей, поднятой  вверх,
точно собирался закружить ее в старомодном вальсе. То была рука  с зажатой в
ней туфлей. Луиза разжала пальцы, туфля упала  на пол. Она не произносила ни
слова,  но он уловил  запах изо рта - в точности так же пахло от мамы, когда
он подходил поцеловать ее на ночь. Платье на ней совсем тоненькое. Он ощущал
через красную  ткань  прикосновение  грудей и  выпуклого  треугольника между
ногами.
     -  В какие  такие гребаные игры вы играете с  моим мужем, а? - спросила
она. - Что это  за чушь он лепит  вам о том, что якобы Дельгадо берет взятки
от французов и связан с наркокартелями? Кто такая Сабина? Кто эта Альфа?
     Но, несмотря на ярость, произнесла она эти  слова несколько неуверенно,
голосом не  слишком громким и  не слишком  убедительным, чтоб его услышали в
стенном шкафу.  И Оснард чисто инстинктивно тут же уловил в ее голосе страх.
Она боялась его,  боялась за Гарри, но больше  всего боялась сейчас услышать
нечто совсем  ужасное, нечто такое, чего лучше не знать вовсе. Однако Оснард
все  уже понял. Своими вопросами она ответила на  все его вопросы, и  ответы
эти совпали с тревожными сигналами,
     копившимися  в  его  подсознании  на  протяжении  нескольких  последних
недель.
     Она ничего не знает. Гарри и не думал ее вербовать. Все обман.
Она  уже собралась повторить вопросы,  уточнить, расширить  или же  спросить
что-то еще, но Оснард понял, что рисковать не стоит.  Нельзя допустить, чтоб
Лаксмор слышал. И вот, зажав ладонью  ей рот,  он завел ей руку  за спину и,
подталкивая сзади, заставил в  одной  туфле войти в  гостиную,  не забыв при
этом  толчком  ноги  захлопнуть  за  собой дверь. На  полпути  вдруг  замер,
по-прежнему крепко  прижимая  ее  к себе. Две верхние пуговицы  на ее платье
расстегнулись во  время всей  этой возни, обнажив голые  груди. Запястьем он
чувствовал, как бьется  ее  сердце.  Дыхание стало более  глубоким и ровным.
Затем он  услышал, как  хлопнула входная дверь - Лаксмор  ушел. Он  выждал и
услышал гудение подошедшего лифта, затем - астматический вздох закрывающихся
дверей.  Лифт   начал  спускаться  вниз.  Он  отнял  ладонь  от  ее  рта   и
почувствовал, что она влажна от слюны. Потом  сжал в ладони ее голую грудь и
ощутил,  как напрягся  и затвердел сосок. Грудь так ладно  угнездилась в его
ладони.  Все еще стоя у нее  за спиной, он отпустил  ее руку, она медленно и
вяло упала вниз. А потом услышал,  как Луиза что-то шепчет, сбрасывая вторую
туфлю.
     - Где Гарри? - спросил он, продолжая поддерживать ее.
     - Уехал искать Абраксаса. Мики умер.
     - Кто умер?
     - Абраксас. Кто ж  еще? Если б умер Гарри, он бы не  смог поехать туда,
верно?
     - Туда? Где он умер?
     - В Гуараре. Ана говорит, что застрелился.
     - Кто такая Ана?
     - Его женщина.
     Он  положил  правую  руку  на  другую  ее  грудь, Луиза  резко тряхнула
головой, и в рот ему полезли жесткие каштановые  волосы.  Он развернул  ее к
себе,  поцеловал  в  висок,  щеку,  потом  начал  слизывать  пот,  ручейками
сбегавший  по  ее  лицу, почувствовал,  что она  дрожит всем телом.  Лицо ее
исказила  странная  гримаса,  и  вот ее губы и зубы сомкнулись с его губами,
язык  проник в рот и шарил там в поисках его языка, и  он мельком увидел  ее
сощуренные  глаза, слезы,  закипавшие в  их  уголках,  и  услышал, как Луиза
пробормотала всего лишь одно слово: "Эмили".
     - Кто такая Эмили? - шепотом спросил он.
     - Моя сестра. Я рассказывала о ней, тогда, на острове.
     - А при чем здесь она, черт возьми?
     - Она живет в Дейтоне, штат Огайо. И трахалась со всеми моими дружками.
У тебя есть хоть капелька стыда?
     - Боюсь, что нет. Был да весь вышел, еще в детстве.
     Тут  она выдернула одной  рукой  полы его  рубашки,  другая  затеребила
пряжку  от пояса брюк от "Пендель  и Брейтвейт", продолжая бормотать  что-то
себе  под нос. Он не улавливал ни единого слова,  да и  неинтересно это  ему
было. Ухватился за третью пуговицу, но Луиза нетерпеливо оттолкнула его руку
и  одним движением  стащила халатик через  голову. Он сбросил туфли, спустил
брюки, а вместе с ними - трусы и носки. Затем стащил рубашку через голову.
     И  вот,  голые,  они  разделились,   стояли  и  окидывали   друг  друга
оценивающими взглядами, точно борцы, примеривающиеся к схватке. Затем Оснард
сгреб ее в объятия, подхватил на руки, понес в спальню и опустил на кровать,
где она тут же навалилась на него, обхватив его длинными крепкими бедрами.
     - Да погоди ты, ради бога! - взмолился он и сбросил ее с себя.
     А потом взял ее, очень  медленно и бережно, используя все свое умение и
опыт. Заткнуть ей рот. Привязать сорвавшуюся  пушку  к палубе. Заставить  ее
перейти в  мой  лагерь,  какие бы  ни  предстояли  битвы. Потому  что ничего
другого предложить  в данный момент просто нельзя. Потому что она всегда мне
нравилась. Потому что трахать жен друзей всегда так занимательно.
     Луиза  лежала,  повернувшись к  нему спиной,  прикрыв голову  подушкой,
поджав колени к животу и прижимая к носу край простыни. В защитной позе. Она
закрыла глаза и больше  походила на мертвую, чем на спящую. Ей казалось, что
она лежит у себя в детской, в  доме на Гамбоа, что ей  десять  лет, шторы на
окнах  задернуты,  ее  сослали сюда  замаливать грехи  после  того,  как она
исполосовала  в клочья ножницами новенькую блузку  Эмили, под тем предлогом,
что она якобы  очень  уж  вызывающая.  Ей хотелось встать, попросить  у него
зубную щетку, одеться, причесаться в ванной и уйти.  Но, чтоб проделать  все
это, необходимо было признать, что место и действие реальны, что рядом с ней
в  постели лежит голый Оснард. И еще тот неопровержимый факт,  что надеть ей
нечего, кроме тоненького красного халатика с оторванными теперь пуговицами -
да и где он  теперь, черт бы его побрал? - да, и еще пары туфель на  плоской
подошве, чтоб скрыть рост, - и что, дьявол разрази, случилось  с ними? И еще
у нее так страшно болела голова, просто раскалывалась от боли,  что в  самый
раз теперь попросить,  чтоб ее отвезли в больницу, с чего, наверное, и  надо
было  начинать этот  вечер, а  не  жрать  водку  и  не  разбивать  вдребезги
письменный стол  Гарри. И еще если б не было этого разговора  с Мартой, и не
умер бы Мики,  и  ее Гарри не погубил бы  репутацию Дельгадо, и  не было  бы
рядом  этого  Оснарда и всего только что случившегося... Она дважды ходила в
ванную, один раз ее там вырвало, но всякий раз заползала обратно в постель и
пыталась внушить себе - того, что произошло, не было вовсе.
     Оснард  говорил  по  телефону,  и  не  было  никакого спасения  от  его
противного ненавистного английского говора всего в восемнадцати дюймах от ее
головы, сколько подушек ни положи сверху. А с другого конца линии доносилось
сонное и  растерянное бормотание с шотландским акцентом,  и от  него тоже не
было избавления.
     - Боюсь, у нас весьма тревожные для вас новости, сэр.
     -  Тревожные? Где  тревога, почему?  - пробивался сквозь шумы  на линии
голос шотландца.
     - Речь идет о нашем греческом корабле.
     - Греческом корабле? Каком еще корабле? О  чем это вы, Эндрю, что-то не
пойму!
     - Нашем флагмане, сэр. Флагмане молчаливой эскадры. Долгая пауза.
     -  Понял  вас,  Эндрю!  Грек,  господи боже  мой!  Информация  принята.
Насколько все это серьезно? Что произошло?
     - Он пошел ко дну, сэр.
     - Пошел ко дну? Как это понимать? Почему?
     - Утонул. - Снова пауза, чтоб до собеседника дошло. - Списан со счетов.
К западу отсюда. Обстоятельства еще не  установлены. Я послал писателя, чтоб
все разузнал.
     Снова недоуменное молчание в трубке, Луиза тоже недоумевала.
     - Писателя?
     - Да, очень знаменитого.
     - Ясно! Вас понял! Автора бестселлеров давно минувших дней. Да, именно,
иначе не  скажешь. Ни слова больше. Но как именно утонул, Эндрю?  То есть вы
хотите сказать, совсем?
     - Первые сообщения говорят о том, что вряд ли он снова всплывет.
     - Господи! Боже мой! Но кто это сделал, Эндрю? Эта женщина. Уверен, тут
без нее не обошлось. Нет, я ничего не имел против нее.  Вплоть до вчерашнего
вечера.
     - Не будем пока вдаваться в детали. Боюсь, что сейчас не стоит, сэр.
     - Ну а команда?  Что случилось с его матросами, то  есть, черт, я хотел
сказать, его неразговорчивыми друзьями? Они что, тоже пошли ко дну?
     - Пока еще  неизвестно. Скоро услышим. А вам лучше  вернуться в Лондон,
как, впрочем, и планировалось, сэр. Я вам туда позвоню.
     Он  повесил трубку и сорвал  с ее головы подушку, что  было  нелегко  -
Луиза впилась в нее обеими руками. Даже  с  плотно зажмуренными глазами она,
казалось,  видела  его  упитанное  обнаженное тело,  небрежно  развалившееся
рядом, на скомканных простынях, с обмякшим членом.
     - Я ничего этого не говорил, -  произнес он.  - Хорошо? Она  решительно
отвернулась от него. Ничего хорошего.
     - Твой  муж храбрый парень. Ему приказано не обсуждать этого с тобой ни
при каких условиях. Никогда. И мне тоже не положено.
     - И в чем же заключается его храбрость?
     -  Люди рассказывают ему разные вещи. Он пересказывает нам. А то,  чего
не  слышал,  идет и  узнает  сам,  часто  ценой  большого риска.  Недавно он
наткнулся на нечто очень важное.
     - Так вот почему он фотографировал мои бумаги?
     - Мы  должны  знать о всех встречах  Дельгадо.  Иногда в его расписании
возникают странные пробелы.
     - Да нет никаких пробелов! Он или  идет  на мессу, или проводит время с
женой и детьми. Кстати, сын у него в больнице. Себастьян.
     - Это он тебе так говорит.
     - Но это правда! И нечего нести тут всякий бред!.. Гарри делает это для
Англии?
     - Для  Англии,  Америки, Европы.  Для всего  цивилизованного свободного
мира.
     - Тогда он просто задница,  вот кто! И твоя  Англия тоже дерьмо! И весь
твой цивилизованный свободный мир!
     Ей понадобилось время и немало усилий,  но в конце концов она себя  все
же заставила. Приподнялась на локте, обернулась и взглянула на него.
     -  Не  верю  ни одному  твоему гребаному  слову!  Ничему,  что  ты  тут
наговорил, - заявила она.  - Ты просто  скользкий тип и  мошенник, охмуряешь
людей разными  красивыми словечками,  в  которых нет ни грана  правды. А мой
Гарри выжил из ума!
     - Не хочешь верить, не надо. Только держи пасть на замке!
     -  Все  это бред, вранье! Он  все сочиняет. Ты тоже сочиняешь. Только и
знаете, что заниматься онанизмом!
     Зазвонил  телефон. Другой  телефон, которого она до  этого не замечала,
хоть  и  стоял  он  совсем  рядом, на тумбочке  у  постели, подсоединенный к
портативному  магнитофону.  Оснард  довольно бесцеремонно  перекатился через
нее, схватил трубку,  и  она,  перед  тем как зажать  уши и плотно зажмурить
глаза с  выражением крайнего отчаяния  и  отвращения  к самой себе,  все  же
услышала,  как он бросил в трубку "Гарри". Но  так получилось, что одна рука
не слишком плотно прижималась к уху. И  так  уж вышло, что в  нем, этом ухе,
все же  звучал  голос  мужа,  перекрывая  ее собственный  внутренний  голос,
смятенный, пытавшийся все отрицать, оправдаться.
     -  Мики был убит, Энди,  - сдержанно и неторопливо докладывал Гарри.  -
Судя по всему,  заказное убийство, и действовал профессионал. Вот и все, что
я могу сказать на данный момент. Но мне  тут дали понять, что подобное может
повториться, а потому всем заинтересованным  сторонам следует принять особые
меры  предосторожности.  Рафи  уже  вылетел  в  Майами,  лично  я  собираюсь
переговорить  кое с кем еще, предупредить и  решить, что делать дальше. Меня
очень беспокоят студенты. Не уверен, что мы  сможем их остановить, если  они
вдруг созовут всю флотилию.
     - Где ты находишься? - спросил Оснард.
     Тут настала пауза, за время которой Луиза вполне бы успела задать Гарри
пару вопросов. Нечто  на тему: "Ты  все еще  меня  любишь?" или:  "Скажи, ты
простишь меня?" А может: "Заметишь ли ты во мне перемену, если я тебе ничего
не  скажу?" или:  "Когда ты собираешься  быть сегодня  дома  и  надо  ли мне
что-нибудь  купить,  чтоб мы вместе  могли приготовить  ужин?" Но  пока  она
решала,  какой из вопросов выбрать,  в трубке уже настала тишина, и над ней,
опираясь на локоть, нависал Оснард, и  полные  его  щеки  слегка обвисли,  а
маленький влажный рот был приоткрыт. Впрочем, во всем этом вовсе не читалось
намерения вновь заняться с ней любовью, потому что впервые за  все время  их
недолгого знакомства он, похоже, пребывал в растерянности.
     - И что это было, черт побери? - спросил он таким тоном, точно она была
отчасти виновата в случившемся.
     - Гарри, - глупо ответила она.
     - Какой?
     - Твой, наверное.
     Он  недовольно фыркнул и растянулся на спине рядом с ней,  заложив руки
за голову и напоминая нудиста на пляже. Затем снова взялся за телефон, но не
за тот, по  которому только что  говорил  с  Гарри, а за первый.  И,  набрав
номер, попросил подозвать сеньора Меллорса.
     - Похоже,  это было убийство, - без  всяких преамбул сказал он, и Луиза
догадалась,  что говорит Оснард  все  с тем  же  шотландцем.  - Похоже,  что
студенты  могут  взбунтоваться... сплошные  эмоции,  страсти кипят...  такой
уважаемый человек...  Профессиональная  работа,  задействован  специалист  в
мокром деле. Все детали  еще неизвестны, но информация  начала  поступать...
Что вы хотите  сказать этим, сэр? Какой предлог? Не понял. Предлог для чего?
Нет, конечно, нет... Понимаю... Как только смогу, сэр. Да, немедленно.
     Затем он какое-то время оставался неподвижен, лежал, тихонько посапывая
и время  от  времени  мрачно  усмехаясь чему-то,  а потом  вдруг резко сел в
постели.  Спустил  ноги,  поднялся, пошел  в гостиную и  вернулся  с охапкой
одежды в руках. Выудил из нее рубашку и надел.
     - Куда вы идете? - спросила она. И когда он  не  ответил, добавила: - И
что  теперь  собираетесь делать? Я  просто не понимаю, Эндрю, как это можно,
вот так встать, одеться  и уйти и  оставить меня здесь без одежды. Зная, что
мне просто некуда идти и мое положение...
     Она умолкла.
     -  Мне  страшно жаль,  старушка.  Но кто  мог ожидать.  Боюсь, придется
возвращаться к разбитому очагу. Нам обоим. Пора домой.
     - Домой? Это куда?
     - Тебе - в Бетанью. Мне - в добрую старую Англию.
     Все по домам. Чур не оборачиваться,  вправо-влево не  глядеть,  что под
ноги  попадется,  не поднимать. Быстрей  домой, к  мамочке,  самым  коротким
путем.
     Оснард  завязывал  перед зеркалом  галстук.  Подбородок  задран  вверх,
самообладание  полностью восстановлено.  И на какую-то  долю  секунды  Луизе
показалось,  будто  она  увидела  в нем  стоицизм,  умение  держать  удар  и
признавать собственное поражение, что в определенных  условиях могло бы даже
сойти за благородство.
     -  Попрощайся за меня с Гарри, ладно? Он  великий  актер. Мой  преемник
свяжется  с ним. А  может, и нет.  -  Все еще в  рубашке, он  выдвинул  ящик
комода,  достал оттуда спортивный  костюм и протянул  ей.  -  В  такси лучше
надеть это. Вернешься домой, сожги, а пепел развей по ветру. И сиди тихо, не
высовывайся, хотя  бы  несколько  недель.  Барабаны  войны смолкают,  ребята
возвращаются по домам.
     Хэтри, великого  магната  и владельца  масс-медиа, новости  застали  за
ленчем.  Он сидел за  своим  обычным столиком в  "Коннот" (29), ел  почки  и
бекон,  запивал  все это кларетом и пытался  систематизировать свое  видение
новой  России, суть которого сводилась к  тому,  что чем больше  передерутся
между собой эти ублюдки, тем лучше для Англии и лично для него, Хэтри.
     А  аудитория  его,  по  счастливой  случайности,  состояла  из   Джеффа
Кавендиша и того, кто принес ему эти новости. Последний был не кто иной, как
юный  Джонсон, сменивший  Оснарда в  конторе Лаксмора.  Ровно двадцать минут
тому назад поступил сигнал бедствия из британского  посольства, отправленный
лично послом Англии в Панаме  Молтби.  А наткнулся он на него  в кипе бумаг,
накопившихся среди почтовых  поступлений Лаксмору  за время его драматичного
марш-броска  в  Панаму.  И  Джонсон,  будучи молодым  и амбициозным офицером
разведки, естественно, взял себе за правило шарить в бумагах начальника, как
только выпадала такая возможность.
     Но самое замечательное заключалось в том, что Джонсону было просто не с
кем поделиться этой новостью, кроме как с самим собой. И  не только  потому,
что весь верхний  этаж дружно отправился на ленч, а сам Лаксмор находился на
пути домой, - во  всем  здании не было ни одного сотрудника, посвященного  в
историю с БУЧАНОМ. А потому,  движимый возбуждением  и вдохновением, Джонсон
незамедлительно позвонил  в  офис  Кавендиша, где  ему сообщили,  что тот  в
данный момент  обедает с мистером Хэтри. Тогда он позвонил в офис Хэтри, где
ему сказали, что Хэтри  обедает в "Коннот". И  вот, рискуя всем на свете, он
воспользовался  единственной  свободной в  тот  момент служебной  машиной  и
единственным свободным водителем.  За что впоследствии, и не только  за это,
был вызван на ковер отчитываться.
     - Я помощник  Скотти Лаксмора,  сэр, - робко представился он Кавендишу,
выбрав  из двух  лиц то, что посимпатичнее.  - Боюсь, у  меня  для вас очень
важное сообщение из  Панамы,  сэр. И еще, как мне  показалось,  срочное.  Не
хотелось бы зачитывать вам по телефону.
     - Садись, - приказал ему Хэтри. И бросил официанту: - Подай стул.
     И  вот юный Джонсон уселся, а  усевшись, уже приготовился было передать
Кавендишу  полностью  расшифрованный текст  сообщения Молтби,  но тут  Хэтри
вырвал листок  из его рук  и развернул его - так поспешно и нетерпеливо, что
все остальные  обедающие  обернулись  и  с любопытством уставились на  него.
Хэтри прочел  послание и передал  его Кавендишу.  Кавендиш тоже  прочитал, а
вместе с ними, возможно, и один из официантов, потому что именно в это время
они суетились вокруг стола, ставя третий прибор для Джонсона и делая все для
того, чтоб он выглядел обычным посетителем этого престижного заведения, а не
запыхавшимся и  вспотевшим юнцом  в  спортивной  куртке  и серых  фланелевых
брюках - наряде,  на который метрдотель взирал без всякого удовольствия. Но,
с другой стороны, ведь сегодня была пятница, и молодой Джонсон собирался  на
уик-энд в Глочестершир, где жила его матушка.
     -  Вроде  бы  то самое, чего  мы  ждали?  -  спросил  Хэтри  Кавендиша,
продолжая энергично пережевывать кусок почки. - Тогда можно и начинать.
     - Да,  оно, - со сдержанной  радостью подтвердил Кавендиш.