- Вот нам и
повод.
     -  Как насчет того,  чтоб  замолвить  словцо  Вэну?  -  спросил  Хэтри,
тщательно вытирая соус с тарелки корочкой хлеба.
     - Лично мне кажется... думаю, это будет самое правильное... если братец
Вэн узнает об этом из вашей газеты, - выпалил Кавендиш серию  коротких фраз.
- Прошу  прощения,  извиняюсь,  -  добавил  он в  адрес  Джонсона, которому,
вставая, наступил на ногу. - Но мне надо срочно позвонить.
     Потом извинился перед официантом и по рассеянности и в спешке прихватил
с  собой двойную салфетку  камчатого  полотна. А Джонсон  вскоре  после этой
истории был уволен, и никто толком так и не понимал, за что. Под официальным
предлогом,  что  шлялся  по  Лондону с  расшифрованным текстом,  содержавшим
секретную информацию и кодовые клички. А неофициальной причиной являлось то,
что  его сочли слишком  возбудимым для работы в  секретной службе. Но вполне
вероятно, что главной причиной послужило совсем другое - то,  что он  посмел
ворваться в гриль-бар гостиницы "Коннот" в спортивной куртке.
     Глава 22

     Чтобы добраться  до знаменитого своими фейерверками Гуараре в панамской
провинции Лос Сантос, занимающей  часть перешейка к юго-западу от Панамского
залива,  Гарри  Пенделю пришлось проехать от дома дяди Бенни на Лиман-стрит,
где пахло горящим углем, затем - мимо сиротского приюта "Сестры Милосердия",
нескольких  синагог  в  Ист-Энде  и длинного  ряда  переполненных до  отказа
британских пенитенциарных заведений под  патронажем  ее величества королевы.
Все  эти и  прочие заведения терялись в темноте джунглей  по обе стороны  от
него. И  от узкой извилистой дороги, что уходила вперед и пропадала в горах,
вырисовывавшихся  на фоне звездного неба и плоской серо-стальной поверхности
Тихого океана, под светом ясного молодого месяца.
     И без того нелегкая дорога осложнялась неумолчной
     болтовней  детишек, разместившихся  на  заднем  сиденье  внедорожника и
требовавших веселья и песен, а также жалобными  причитаниями жены - все  это
неумолчно звучало у него в  ушах даже на  самых  безлюдных участках  дороги.
Зачем  так гнать,  езжай  медленней,  смотри,  не  задави,  вон  там  олень,
обезьяна,  кролик,  дохлая  лошадь,  метровой  длины  игуана  или  семейство
индейцев из целых шести человек  на  одном велосипеде. И, Гарри, я вообще не
понимаю, зачем гнать,  точно на  пожар, со  скоростью семьдесят миль в  час?
Боишься опоздать на фестиваль фейерверков? Так это просто  глупо,  он длится
целых пять  дней  и  пять  ночей, а  это  самая первая ночь, и если мы  даже
попадем туда завтра, дети поймут и не обидятся.
     Ко  всему  этому добавлялись и жалобный монолог Аны, и  леденящее  душу
молчание Марты, не  просившей  у него ничего того,  чего он не  мог дать,  и
присутствие  Мики, развалившегося  на  сиденье  рядом,  который  при  каждом
повороте  или толчке прижимался  к  нему  плечом и бубнил  унылым  рефреном:
отчего он не шьет такие же, как у Армани, костюмы?
     То,  что он испытывал сейчас к Мики, было  невыразимо словами и слишком
ужасно.  Он знал, что во всей  Панаме  и на протяжении всей жизни не  было у
него такого друга, как Мики, и вот  теперь он убил его. Он  больше  не видел
разницы  между тем Мики, которого он любил, и Мики, которого изобрел. За тем
разве что  исключением, что Мики, которого любил, был лучше, а изобретенному
Мики он  лишь отдавал  дань уважения, что было ошибочно и  в  первую очередь
продиктовано  тщеславием  Пенделя.  Порочность  заключалась  в самой  идее -
создать из своего лучшего  друга чемпиона, показать Оснарду, с какими людьми
он общается.  Потому  что Мики все  же был по-своему героем. Он  никогда  не
нуждался в беглости  Пенделя. Мики поднялся на том, что всегда считался ярым
противником тирании.  Он  честно  заработал  и  избиения,  и тюрьму, и право
пьянствовать после  всего этого. И накупать  бесчисленное  множество дорогих
костюмов,  чтоб заглушить  вонь тюремной  униформы. И не вина  Мики, что  он
оказался  слаб  в том, в  чем Пендель считал  его  сильным, или что перестал
бороться, вопреки выдумкам  Пенделя о продолжении борьбы.  "Если б я оставил
его в покое, - думал Пендель. - Если б  не обманывал его, не предавал! Это я
во всем виноват!"
     Где-то  у  подножия холма  Анкон  он  заправился. Залил  в  бак  своего
внедорожника столько бензина, что хватило бы на всю оставшуюся жизнь. И  еще
дал  доллар  черному  нищему  с  седыми  волосами  и  огрызком  вместо  уха,
съеденного то  ли проказой, то ли хищным зверем, то  ли  злобной  женой.  На
подъезде к Чейм  он по чистой невнимательности сбил таможенный шлагбаум, а в
Пенономе  вдруг  заметил  в свете  левой задней фары  пару  преследователей.
Преследователями оказались молодые поджарые полицейские американской  выучки
в  черных униформах. Они гнали на  мотоцикле, были  вооружены  автоматами. И
славились вежливым обращением с  туристами, а также  тем, что убивали воров,
наркоманов и  убийц, впрочем, сегодня к их подвигам должна  была прибавиться
расправа с опаснейшими английскими шпионами. Сидящий впереди ведет мотоцикл,
сидящий сзади убивает -  так  объясняла ему Марта. Пендель вспомнил об этом,
когда мотоцикл поравнялся с его машиной и он увидел бледное отражение своего
лица, плавающее вместе с  уличными фонарями в черноте их шлемов. Затем вдруг
вспомнил,  что   подобного  рода   мобильные   отряды  действуют   только  в
Панама-Сити, и  задался  вопросом:  то ли они  отправились на увеселительную
прогулку, то ли преследовали его от самого города с целью убрать?.. Но так и
не получил  ответа, потому  как, взглянув еще раз, вдруг увидел, что их нет.
Они исчезли, растворились в той же тьме, откуда явились, оставили его одного
на узкой извилистой дороге. Впереди в свете фар валялись на асфальте  дохлые
собаки,  заросли  по обе  стороны  настолько  густы,  что  отдельные  стволы
деревьев различить было невозможно - сплошная черная стена и глаза животных,
а через  опущенное  боковое  стекло доносились невнятные  угрозы  враждующих
видов.  Он мельком заметил сову, распятую на электрическом столбе, и грудка,
и изнанка  крыльев были страдальчески белы, глаза широко  открыты.  Впрочем,
для него так и осталось  тайной, было ли это видением, отголоском его ночных
кошмаров, или реальностью.
     После  этого  Пендель,  должно  быть,  ненадолго  задремал,  а  потому,
наверное, свернул  не там, где надо, потому что, когда снова очнулся, увидел
себя на семейном празднике в Парита.  То было два года назад, и они с Луизой
и  детьми  устроили  пикник  на  зеленой  лужайке,  окруженной  одноэтажными
домиками  с высокими верандами и специальными каменными  блоками, чтоб можно
было садиться  и  слезать с лошади,  не испачкав нарядных новеньких  туфель.
Какая-то  старая колдунья в черном капюшоне рассказала  Ханне,  что здесь, в
Парита, люди заводят на  чердаках  боа-констрикторов  для борьбы с мышами; и
бедняжка  Ханна категорически отказалась  зайти хотя бы в один дом -  ни  за
мороженым, ни даже  пописать. Она была так напугана,  что, вместо  того чтоб
присутствовать  на  мессе в  церкви, им  пришлось  стоять  на улице и махать
старику,  звонившему в большой колокол на  белой  башне. Старик помахал им в
ответ  свободной  рукой, после  чего  все они дружно  решили,  что правильно
сделали, не посетив мессу. А закончив звонить, старик спустился с колокольни
и устроил  для  них  настоящее  представление,  изображая орангутанга.  Тряс
воображаемую решетку, смешно почесывался под мышками, в паху и прочих местах
и поедал воображаемых блох.
     Проезжая Читре, Пендель вдруг вспомнил ферму  по  разведению  креветок.
Там креветки откладывали яйца в стволы мангровых деревьев, и Ханна спросила,
бывают  ли они перед этим беременны. После креветок  вспомнилась добродушная
шведская леди, занимавшаяся садоводством, которая  рассказывала  им  о новой
орхидее  под названием "Маленькая  проститутка  ночи".  Днем  цветок не  пах
ничем, но  по  ночам  от  него исходил такой запах,  что  ни один  приличный
человек не решился бы принести его в дом.
     - Знаешь, Гарри, совсем необязательно рассказывать это детям. Они и без
того знают больше, чем полагается в их возрасте.
     Но  все упреки  и  просьбы Луизы были напрасны, поскольку целую  неделю
после  этого  Марк дразнил Ханну  putita de noche,  пока  наконец Пендель не
приказал ему заткнуться.
     А  после  Читре  перед  ними возникла и зона  боевых  действий: сначала
красное  зарево  над  горизонтом,  затем  послышался  грохот  артиллерийских
орудий, показались языки пламени,  а  он проезжал мимо  одного  полицейского
поста за другим, дальше, вперед, к Гуараре.
     Пендель шел,  а  рядом  с  ним вышагивали  люди в  белом,  вели  его на
виселицу. Он был приятно удивлен, обнаружив, что смирился с мыслью о смерти.
И  решил, что если б удалось еще раз прожить  всю эту жизнь с самого начала,
то на главную роль  в этой драме следовало бы  пригласить совершенно  нового
актера.  Он шел  на виселицу,  и  его сопровождали ангелы, и то были  ангелы
Марты, он сразу их узнал. Вот оно, истинное сердце Панамы, люди,  живущие по
ту сторону  моста.  Они не  брали и не  давали взяток,  занимались любовью с
теми, кого любили, беременели и не делали абортов.  Если вдуматься, Луизе бы
они тоже очень понравились,  правда, только в том случае, если  б она смогла
преодолеть  разделявшие ее и этих  людей  барьеры. Но  кто  может?.. Все  мы
рождаемся  уже в тюрьме,  каждый из нас  заранее  приговорен  к пожизненному
заключению,  стоит  только появиться на свет божий. Именно поэтому, глядя на
своих детей, он всякий раз испытывал такую грусть.
     Но  здесь  были  совсем  другие дети,  и эти дети были  ангелами, и  он
страшно  радовался  тому,  что может  провести  последние часы своей жизни с
ними. Лично  он никогда не  сомневался,  что в Панаме больше ангелов на один
квадратный  акр,  больше  белых  кринолинов  и  убранных  цветами  причесок,
идеально  красивых обнаженных плеч,  вкусных  запахов еды,  музыки,  танцев,
смеха,   больше  пьяных,  озлобленных  полицейских   и  смертельно   опасных
фейерверков, чем в любом  другом раю, в двадцать раз превосходящем Панаму по
площади.  И все они собрались  и сопровождали его. И он  был просто счастлив
видеть  играющие джаз-банды, соревнующихся между собой исполнителей народных
танцев, где  темноволосые мужчины с томными глазами в блейзерах для  игры  в
крикет   и  белых  туфлях  рубили  плоскими  ладонями  воздух  и  выделывали
немыслимые  па  вокруг  своих  партнерш.  И еще он обрадовался,  увидев, что
двойные двери  церкви  распахнуты настежь,  а потому святая Дева Мария может
видеть все эту творящуюся вокруг вакханалию  вне зависимости от  того, хочет
она этого или нет. Но ангелы,  по всей видимости, твердо решили, что  она не
должна терять  связи  с  жизнью  простых людей, должна видеть  эту жизнь без
всяких прикрас, во всей ее подлинности.
     Он  шел медленно, как,  впрочем,  и  подобает приговоренному  к смерти,
стараясь  держаться  в  центре улицы, и  с  губ  его  не  сходила улыбка. Он
улыбался потому, что  все  вокруг улыбались, и  потому, что  гринго, который
отказывался  бы  улыбаться   в  этой  толпе  поразительно  красивых  метисов
испано-индейского происхождения,  выглядел  бы  подозрительно, как чуждый  и
опасный вид. И да,  Марта  была права,  здесь  живут  самые  красивые, самые
талантливые и веселые  люди  на земле.  И  умереть  среди них  было  честью.
Правда, он все же попросит похоронить его по другую сторону моста.
     Дважды  он спрашивал, как  пройти. И всякий раз ему  указывали неверное
направление. Первый раз стайка ангелов со всей искренностью посоветовала ему
пересечь площадь, где он стал  прекрасной  движущейся мишенью  для залпового
огня, что  велся  из  окон  и  дверей зданий, окружавших  площадь  с четырех
сторон, причем применялись  здесь ракеты с  несколькими боеголовками. И хотя
он смеялся, улыбался, картинно прикрывал голову и всячески давал понять, что
понимает  и оценивает шутку,  это просто чудо,  что ему удалось добраться до
банка на противоположной стороне с целыми глазами, ушами и яйцами.
     И без единого ожога на теле, несмотря на то, что ракеты  были далеко не
шуточными, и в целом все это было вовсе не смешно. Это были высокоскоростные
ракеты, плюющиеся  пламенем и  направляемые  на  него  с близкого расстояния
какой-то  веснушчатой  рыжеволосой  амазонкой  с  костлявыми  коленками и  в
полинялых  шортах. Она  назначила  себя командующей небольшим артиллерийским
подразделением  и  выпускала  свои  смертоносные  хвостатые  ракеты  одну за
другой,  а сама при  этом подпрыгивала  и жестикулировала самым непристойным
образом.  И еще она курила - что именно, догадаться было нетрудно, - а между
затяжками  выкрикивала  команды  своим  войскам,   сгруппировавшимся  вокруг
площади: "Оторвите ему член, поставьте этого гринго на колени!" Затем  новая
затяжка и новая команда. Но Пендель был хорошим человеком, и  к тому  же его
охраняли ангелы.
     Во второй раз  ему указали другую дорогу,  уже по  ту  сторону площади,
вдоль  ряда  домов  с верандами,  на  которых  сидели разодетые в пух и прах
белые, а  внизу были припаркованы их  новенькие блестящие "БМВ". И  Пендель,
проходя  мимо  одной  такой  веранды,  где  царил  оглушительный  шум, вдруг
подумал:  да  ведь я  вас знаю,  ты сын  или дочь такого-то  и такого-то,  о
господи, как же быстро летит  время. Но  их присутствие здесь мало  заботило
или удивляло Пенделя,  не  волновало  и  то, что эти люди  могут узнать его,
потому что дом, в  котором застрелился Мики, находился уже совсем  рядом, по
левую сторону улицы. И у него были все основания  сосредоточиться мыслями на
своем  помешанном на сексе сокамернике по прозвищу  Паук, который  повесился
прямо там, в камере, всего  в трех  футах от  спящего Пенделя. Паук оказался
первым  мертвецом,  которого Пендель  видел  со столь  близкого  расстояния.
Поэтому в каком-то  смысле виной  Паука было то, что Пендель по рассеянности
вдруг оказался в центре импровизированного  полицейского кордона, состоящего
из одной полицейской  машины,  кучки зевак и примерно двадцати  полицейских,
которые, разумеется, никак не могли поместиться в одной машине, но поскольку
в Панаме нехватки полицейских никогда не наблюдалось, просто слетелись сюда,
как чайки к рыбацкой лодке, едва почуяв в воздухе запах добычи.
     Предметом, привлекшим  их  сюда,  оказался старый пейзанин. Он сидел на
обочине,  поставив  шляпу между колен  и  обхватив голову руками, и, рыча  и
раскачиваясь, точно горилла, изрыгал  то ли  жалобы, то ли проклятия. Вокруг
собралось  с  дюжину советчиков,  зрителей  и консультантов,  в  том числе и
несколько пьяных, вцепившихся друг в друга, чтоб не упасть. И еще здесь была
женщина, очевидно, жена, громко соглашавшаяся со стариком, когда он давал ей
возможность  вставить  слово.  И   поскольку  полиция  вовсе  не  выказывала
намерения расчистить для Пенделя путь  в толпе и уж  тем более не собиралась
нарушать  ради  этого  свои  стройные  ряды, ему пришлось  присоединиться  к
любопытствующим. Оказалось, что старик получил сильные ожоги. Это было видно
всякий раз, когда он отнимал руки от лица, чтобы акцентировать сказанное или
пригрозить  неведомому обидчику. На левой  щеке  не хватало  изрядного куска
кожи,  рана тянулась  ниже,  по шее, торчавшей из  рубашки без воротника.  И
поскольку он  получил серьезные  ожоги,  полиция  намеревалась отвезти его в
местную больницу,  где  ему бы сделали  укол,  что,  по дружному мнению всех
собравшихся, являлось хорошим средством от ожогов.
     Но старик не хотел, чтобы ему делали укол, не хотел лечиться. Он скорее
был готов страдать  от боли, чем  от укола. Он скорее был согласен  получить
заражение крови и прочие  чудовищные  осложнения, чем ехать с полицейскими в
больницу. А причина  крылась в том, что он был старым заядлым  пьянчужкой, и
это,  возможно,  был  последний  фестиваль  в его  жизни,  а каждому  дураку
известно: если тебе сделали укол, пить нельзя, по  крайней  мере  - до конца
фестиваля. А  потому он принял  вполне  сознательное  решение и,  призывая в
свидетели  и создателя,  и жену, заявлял полиции  следующее:  пусть  полиция
засунет  эту самую  инъекцию себе в задницу, потому как лично он  собирается
напиться  до  потери пульса,  а стало  быть,  и боли не будет чувствовать. А
потому все вы, в том числе и полиция, не будете ли столь любезны убраться  с
дороги?  И  если вы  действительно  хотите помочь человеку,  не принесет  ли
кто-нибудь ему выпить? Да, и еще глоток жене, и ежели это окажется бутылочка
сушняка, премного будем обязаны.
     Все  эти заявления  Пендель выслушал крайне  внимательно,  улавливая  в
каждом предложении послание свыше, даже  если общий его  смысл был не совсем
ясен.  И  постепенно  полицейские  разошлись,  толпа тоже поредела.  Старуха
присела  рядом  с  мужем  и обняла его  за плечи,  а  Пендель  направился  к
единственному на улице дому, чьи окна не  были освещены, твердя про  себя: я
уже умер. Я тоже мертв, как и  ты, Мики, а потому не  думай, что твоя смерть
может меня напугать.
     Он постучал, но никто не отозвался, хотя все  прохожие и обернулись  на
этот стук, потому  что какой дурак  станет молотить  в дверь в самый  разгар
праздника? И он перестал стучать, просто стоял на крыльце и старался держать
лицо в  тени. Дверь была закрыта, но не заперта. Он повернул  ручку и шагнул
внутрь, и первой мыслью было, что  он вернулся  в  сиротский  приют. И скоро
Рождество, и он  снова играет роль  волхва в сцене рождения Иисуса, держит в
руках посох и лампу, а на голове у него красуется старый  коричневый тюрбан,
который кто-то пожертвовал  бедным. Вот только другие актеры в доме, куда он
вошел, стояли не на своих местах, и еще кто-то похитил святого младенца.
     Вместо  хлева  -   пустая  комната  с  плиточным  полом.  Освещена  она
отблесками фейерверка, бушующего на  площади. И еще там находилась женщина в
шали,  она  склонялась над  колыбелькой,  поднеся  к  подбородку  молитвенно
сложенные  руки.  Очевидно,  то  была Ана, решившая  покрыть голову  в  знак
траура.  Но  колыбелька   при  ближайшем  рассмотрении  оказалась  вовсе  не
колыбелькой. Это был Мики, лежавший  лицом вниз, как она  и описывала, Мики,
распростертый на кухонном полу,  лицом вниз и  задом кверху,  и рядом  с его
щекой лежала карта Панамы и тут же -  пистолет, наделавший все это. Пистолет
лежал,  и ствол его указывал на пришельца, точно  обвиняя его во всем. Точно
говоря  всему  миру то,  что  мир  и без того  знал:  вот он, Гарри Пендель,
портной, поставщик сновидений,  изобретатель  людей и способов  побега, убил
свое собственное творение.
     Постепенно глаза Пенделя освоились с неверным мигающим  светом, с этими
отблесками и  сполохами  огней фейерверка  и  уличных фонарей,  и  он  начал
различать другие свидетельства того, что натворил Мики, снеся себе выстрелом
полчерепа,  -  на плиточном  полу,  на стенах.  И даже  в  самых  странных и
неожиданных местах,  к  примеру,  на комоде  с грубой  мазней,  изображавшей
пиратов, пирующих со  своими  любовницами. Именно  эта картинка и подсказала
ему первые  слова,  с  которыми он обратился  к  Ане, скорее  практического,
нежели утешительного характера.
     - Надо чем-то занавесить окна, - сказал он.
     Но  та не  ответила, даже не шевельнулась,  не повернула  головы. И это
подсказало  Пенделю, что и она в каком-то  смысле тоже умерла.  Смерть  Мики
убила и  ее, нанесла ей  непоправимый  урон.  Ведь она пыталась сделать Мики
счастливым, убирала за ним, делила с ним постель, и вот  теперь он застрелил
ее, взял на себя такой труд.  И на долю  секунды  Пенделя охватил  гнев.  Он
почти ненавидел  Мики, винил его в  акте  чудовищной  жестокости,  причем не
только по отношению к собственному телу,  но  и к  близким, жене, любовнице,
детям, и, разуме