рились" 
насколько это было допустимо. Всего о работе разведки сказать нельзя никогда.
     Думаю, что читателям будет интересно вновь встретиться с некоторыми 
нелегалами.
     В марте, мае и декабре 1990 г. "Труд" опубликовал серию статей-рассказов о 
двух разведчиках-нелегалах. Вот как они жили и работали.

     "БИР" сообщает Центру"

     "Решение о рассекречивании имени разведчика-нелегала при его жизни может 
принять только председатель КГБ СССР. Такой документ был подписан в начале 
марта. Сегодня мы рассказываем о бывшей блестящей советской разведчице Ирине 
Каримовне Алимовой, тринадцать лет проработавшей под чужим именем в одной из 
стран Юго-Восточной Азии.
      
@ 

     ^ИС: ЗАПИСКИ НАЧАЛЬНИКА НЕЛЕГАЛЬНОЙ РАЗВЕДКИ
     ^ДТ: 15.05.1999
     ^АВ: ЮРИЙ ДРОЗДОВ
     ^ЗГ: Глава 8. Слежка
     ^ТТ: 

     Она почувствовала слежку почти сразу. "Шестое чувство", интуиция, опыт, 
умение "видеть спиной"? Она и сама не могла бы объяснить этого. Множество людей 
шли позади нее, но почему-то молодой человек в светлой куртке со смуглым лицом, 
черными усиками и узкими раскосыми щелками глаз привлек ее внимание. Говорят, у 
разведчиков "шестое чувство" развито очень сильно... Тревога шевельнулась внутри 
неприятным холодком и тут же улетучилась, уступив место холодному, как бы со 
стороны анализу обстановки.
     Будто внутри включили ЭВМ. И словно все происходящее не имело к ней 
никакого отношения. В такие моменты она преображалась, ощущала удивительную 
собранность, прилив сил, энергии, ясность мысли, душевный поъем, словно играла 
перед кинокамерой свою лучшую роль.
     В этом шумном многоцветном городе далекой азиатской страны у нее было 
другое имя, другая фамилия. По узкой улочке шла не Ирина Каримовна Алимова, а... 
Впрочем, и сегодня мы не можем назвать то имя, под которым она долгое время жила 
за рубежом. Ее тамошние знакомые считают, что она поехала то ли в Гонконг, то ли 
в Стамбул... Выберем для нее другое имя, например, Гюзель.
     Еще раз, не поворачивая головы, взглянула на ходу в зеркальное стекло 
огромной витрины магазина. Человек в куртке равнодушно, не обращая на нее 
никакого внимания, шел на том же расстоянии. Людей стало заметно меньше, и 
теперь они двигались, будто связанные невидимой, но очень прочной нитью.
     "Проверим для начала его квалификацию", - сказала себе Гюзель. Она подошла 
к небольшому киоску, увешанному с двух сторон массой всевозможных мелочей. 
Выбрала дешевенькую брошку. "Что же он предпримет? Может пройти мимо и чуть 
дальше задержаться, чтобы купить сигареты. Это для него удобнее всего. Там, на 
углу, легко наблюдать за всей улицей. А если я пойду обратно, то и он может 
сделать то же - вроде бы ходил за сигаретами. Менее профессионально в данной 
ситуации подойти к "моему" киоску или остановиться где-то на подходе, ожидая, 
когда "объект" тронется дальше. Ну, посмотрим...".
     Конечно, Гюзель не раскладывала все это "по полочкам", это ей после 
казалось, что она думала так - последовательно и методично, а в те секунды 
действовала скорее по наитию, за которым стоял многолетний опыт выявления 
слежки. Расплатившись, отошла от киоска, успев заметить краешком глаза: белая 
куртка где-то позади.
     "Новичка приставили. Хорошо... Но почему я считаю, что "приставили"? Если 
бы "вели" всерьез, то дали бы не "новичка", да к тому же не одного. Значит, 
пристроился случайно? Иностранка (это по лицу видно), вот и увязался? Прилип он 
где-то у торгового центра. Что показалось ему подозрительным в моем поведении? 
Ну что ж, попробуем создать ему некомфортные условия...".
     Гюзель свернула в переулочек. Прохожих было мало. Проезжая часть была 
настолько узка, что водитель широкой американской машины отгибал на въезде 
боковые зеркала справа и слева, чтобы во время движения не задеть штабеля 
картонных ящиков, высившихся возле маленьких лавчонок и магазинчиков.
     Гюзель спокойно шла вперед. Остановилась, сняла туфлю, вытряхнула из нее 
воображаемый камешек. Белая куртка быстро спряталась за штабель ящиков.
     "Ну хорошо. Теперь вроде все ясно. Надо от него уходить - времени в обрез".
     Гюзель шла не на прогулку и не за покупкой модной шляпки - в кармане у нее 
лежал миниатюрный контейнер, "письмо", которое ей предстояло опустить в 
"почтовый ящик", то есть в тайник.
     Она вышла на просторную улицу и на следующем перекрестке решила 
использовать прием, который называла "встречный ход". Агент в куртке, похоже, не 
догадывается, что раскрыт, старается маскироваться. Значит, он не имеет приказа 
вести открытое наблюдение... Гюзель завернула за угол и встала за толстым 
деревом. В тот момент, когда человек в куртке, ощупывая взглядом улицу, 
поровнялся с деревом, она выросла перед ним, прямо взглянула ему в глаза и 
спокойно пошла в противоположную сторону.
     "Продолжит слежку или нет? Вид у него был не ахти...". В стекле витрины 
была хорошо видна его растерянная фигура. Он постоял, посмотрел ей вслед, махнул 
рукой и побрел прочь...
     Она сделала еще контрольную "восьмерку", затем села в автобус и в последний 
момент, будто вспомнив что-то, вышла из него, провела еще одну проверку и, 
убедившись, что "хвоста" нет, выполнила намеченное и поехала домой.

     ***

     - Ирина Каримовна, хочу задать вопрос, который, наверное, покажется Вам 
наивным: страшно было? Ведь , если бы полиция Вас раскрыла, то грозила торьма...
     - Да, около 20 лет тюрьмы. Но страх - это все-таки не то слово. Страшно - 
это когда человек боится. А тут было другое - я не боялась этого парня в белой 
куртке. Я его изучала, стремилась осмыслить ситуацию, ощущала, разумеется, 
большую опасность, тем более, что письмо было со мной, но не боялась... 
Напряжение, мобилизация своих возможностей, решимость найти выход - да, все это, 
но не страх. Ведь еще когда принимала решение стать разведчицей, знала: все 
может быть, и была готова к этому.
     - Вы сообщили о слежке в Центр? - Да, я была обязана сделать это. Центр 
попросил тщательно проверить, будет ли слежка в другие дни. Проверка показала: 
больше слежки не было.
     - Как прореагировали в Москве на сообщение о слежке? - А азиатских странах 
слежка за иностранцами - в общем-то обычное дело. Строгий полицейский режим, 
широкая сеть осведомителей контрразведки, традиционная подозрительность к 
иностранцам, специфика местных условий - все это создавало чрезвычайные 
трудности в работе разведчика. (Ирина Каримовна и ее муж проработали на Востоке 
тринадцать лет и уехали не "раскрытыми". Это говорит о многом. Во-первых, о 
высочайшем классе работы, профессионализме. А во-вторых, о том, что работа их 
была высокоэффективна. Ибо если должной отдачи от разведчика нет, его отзывают).
      
@ 

     ^ИС: ЗАПИСКИ НАЧАЛЬНИКА НЕЛЕГАЛЬНОЙ РАЗВЕДКИ
     ^ДТ: 15.05.1999
     ^АВ: ЮРИЙ ДРОЗДОВ
     ^ЗГ: Глава 8. Как приходят в разведку
     ^ТТ: 

     Как приходят в разведку? По-разному - кому-то сами чекисты предлагают 
заняться этим опасным и трудным делом, кто-то изъявляет желание сам... Ирина 
Каримовна в молодости и представить себе не могла, что станет разведчицей, какой 
крутой поворот сделает ее судьба. Жизненные планы у нее были совсем иные...
     Родилась в небогатой туркменской семье в городе Мары в июне 1920 г. - того 
самого, когда было принято решение о создании в нашей стране "закордонной 
разведки", чуть позже - Иностранного отдела ВЧК. Ее отец прошел солдатом 
гражданскую войну, а затем стал часовщиком, занимался также обработкой ювелирных 
изделий. Это был великолепный мастер, искусство его было известно далеко за 
пределами города.
     Ирина Каримовна хорошо помнит, как пришли однажды к отцу персидские 
консулы. Ей было лет восемь, тихонько играла в уголке с куклами, но каждое слово 
той беседы отпечаталось в памяти на всю жизнь - визит был необычным. Сначала 
гости расхваливали изделия мастера, а потом предложили ему переехать в семьей в 
Иран. "Там, Карим-ага, заживете хорошо, богато, мировая слава Вас ждет...".
     Отец не спеша допил чай из пиалы, вытер ладонью рот и сказал: - Здесь моя 
земля, я воевал за нее, бросить ее - все равно что бросить свою мать... .
     Жили они в глинобитной мазанке, каждую весну и осень отец поправлял ее. В 
семье было пятеро - мама занималась домом, детьми (у Ирины было еще два брата).
     Потом переехали в Ашхабад. Ирина училась в школе, самозабвенно увлекалась 
самодеятельностью. Но после школы в театральный не пошла - решила стать 
ветеринаром-хирургом, поступила на рабфак при сельхозинституте.
     В ее характере удивительным образом сочетаются, казалось бы, несовместимые 
качества - кремневая воля и мягкая уступчивость в споре; непреклонность, 
жесткость, и доброта, отзывчивость, долготерпение; умение полностью 
перевоплощаться в театральный образ и в то же время оставаться естественной, 
искренней, обаятельной... После окончания второго курса рабфака Ирину неожиданно 
пригласили сниматься в кино. Да не подработать в массовке, а стать 
профессиональной киноактрисой. Работники студии "Туркменфильм" познакомились с 
ней в доме отдыха, а вскоре последовало приглашение. Она приняла его почти без 
колебаний - театр и кино всегда манили ее, но казались недостижимой мечтой.
     В первом же фильме "Умбар", который вышел за несколько лет до войны, она 
играла одну из главных ролей - девушку, которую любил Умбар. Неожиданно 
пришедшая слава (ее узнавали на улице, в магазине, в автобусе) не кружила голову 
и не смущала, а несколько тяготила, хотя и была все же приятной.
     После успешного дебюта Ирину командировали учиться актерскому мастерству в 
Ленинград, в группу Г.Козинцева и Л.Трауберга. В 1939 г. она вернулась в Среднюю 
Азию, но не в Ашхабад, а в Ташкент, где на студии "Узбекфильм" ей обещали роль в 
новом фильме. Подготовка к нему затянулась, а тут грянула война. Ей только 
исполнился 21 год, мастера кино прочили ей замечательную карьеру, но Ирина не 
считала для себя возможным оставаться на студии. Она пошла в райком партии и 
прямо с порога: "Отправьте меня на фронт, иначе я поеду туда сама".
     Просьбу (или требование?) удовлетворили, направили в подразделение военной 
цензуры. Вместе с войсками прошла Украину, Польшу, Чехословакию, встретила 
Победу в Вене. Затем - демобилизация, возвращение домой, в Ашхабад. Но вскоре 
последовал неожиданный вызов в Москву. Это было в начале 1947 г.
     Она ехала в метро на площадь Дзержинского и гадала: зачем потребовалась она 
в этом серьезном учреждении? В Ашхабаде предупредили: "О том, куда едешь, никому 
ни слова".
     Хозяин просторного кабинета предложил ей мягкое кресло и быстро перевел 
разговор на главную тему: - Мы хотим предложить Вам работу во внешней разведке, 
а точнее, вести разведку за рубежом. Это дело опасное, трудное и сугубо 
добровольное. Вы можете отказаться, и это будет вполне естественно, все-таки 
разведка - не женское дело. И предложение это мы делаем в силу крайней 
необходимости...
     Неожиданное предложение. В таких ситуациях люди обычно просят дать время 
подумать. Но Ирина Каримовна несколько секунд помолчала и вдруг тихо спросила: - 
Я слышала, что, когда наши разведчики возвращаются домой, их уничтожают. Правда 
ли это? Хозяин кабинета и один из сотрудников, который сидел сбоку от Алимовой и 
все время наблюдал за ней, переглянулись.
     - Что Вы, ерунда какая! Надо же вообразить...
     Потом, обращаясь к сотруднику, ее собеседник заметил: - Смотри, какая 
смелая...
     Эта смелость могла дорого обойтись Алимовой. Отнюдь не "ерунду" говорила 
она. Страшная машина уничтожения перемалывала в те годы и чекистов - сегодня это 
хорошо известно.
     Среди расстрелянных были и многие разведчики, так много сделавшие для нашей 
страны, с честью прошедшие через неимоверные трудности, опасности и ловушки 
зарубежных контрразведок и вернувшиеся домой, чтобы вместо благодарности 
погибнуть здесь оклеветанными. Чудовищно, непостижимо... Вся их "вина" была в 
том, что они слишком хорошо знали, сколько ошибочных, порой трагических для 
страны решений было принято сталинским руководством вопреки информации, 
поступавшей от разведки. Они были очень опасными свидетелями, поэтому и 
стремились от них избавиться. Кровью невинных написан страшный "афоризм" тех 
тягостных лет: "Нет человека - нет проблем...".
     Алимова не просто слышала, она знала это. И нужна была поразительная по тем 
временам смелость, чтобы вот так прямо задать столь "острый" вопрос в высоком 
кабинете. По законам того времени она по существу подписала себе смертный 
приговор. Не за границу, а совсем в другие места должна была она отправиться 
после такого разговора. Но везло ей на людей. И в этот раз судьба подарила ей 
встречу с настоящими чекистами.
     Хозяин кабинета сам предложил ей: - Вам, наверное, нужно время, чтобы 
подумать? - Нет, я согласна, - твердо ответила Алмова.
.. Сорок три года спустя мы пьем чай в небольшой, скромно обставленной 
квартирке. Старенький телевизор "Темп", простенькая поцарапанная тумбочка, стол 
впритык к стене.
     - Ирина Каримовна, а если бы он Вам тогда сказал, что  после возвращения 
Вас расстреляют, - согласились бы? - Да, - сразу же (видно, об этом думала не 
раз) сказала она. - Выполнила бы свой долг перед Родиной и вернулась. Все-таки 
принесла бы пользу...
     Признаюсь: этот ответ потряс меня.
      
@ 

     ^ИС: ЗАПИСКИ НАЧАЛЬНИКА НЕЛЕГАЛЬНОЙ РАЗВЕДКИ
     ^ДТ: 15.05.1999
     ^АВ: ЮРИЙ ДРОЗДОВ
     ^ЗГ: Глава 8. На вокзале никто не встретил
     ^ТТ: 

     Алимова выехала для нелегальной работы за границей лишь спустя несколько 
лет после того памятного разговора. А до этого была учеба, о которой по понятным 
причинам рассказывать не буду. Перечислю лишь иностранные языки, которыми она 
владеет в разной степени совершенства: турецкий, уйгурский, английский, 
азербайджанский, узбекский. Несколько хуже немецким и персидским. Ну, 
туркменский и русский, разумеется, не в счет.
     О смерти Сталина Алимова узнала, находясь в одной из европейских стран. До 
отъезда на самостоятельную работу ей осталось всего восемь месяцев.
     Осенью того же года, уже в Москве, неожиданно объявили: "Через неделю 
намечен Ваш отъезд". Она взмолилась: "Дайте хоть повидаться с родными, слетать в 
Туркмению". Успела побывать в Ашхабаде, сказала своим, что предстоит очень 
длительная командировка в Закарпатье, в горах почты нет, так что письма будет 
присылать с оказией, с тем же человеком и ей можно отправить весточку.
     Через несколько дней Ирина Каримовна Алимова отправилась в длительную 
командировку, не зная, когда вновь увидит Москву, Ашхабад, маму, родных... В 
кармане у нее были документы с другим именем и фамилией. Отныне ее настоящая 
фамилия как бы исчезла, растворилась. Даже в доме на площади Дзержинского в 
Москве фигурировал только ее псевдоним - "Бир".
     Путь ее был не прост и лежал через третью страну, где предстояло прожить не 
один месяц. Легенда, то есть биография ее новой жизни, была такой. Она - дочь 
богатого уйгура. Родители - эмигранты из России, точнее из Средней Азии, уехали 
еще до революции. В документе, написанном муллой по-арабски, справа налево (что-
то вроде нашей метрики) указывалось, что Гюзель родилась в таком-то году, в 
таком-то селении. В ее новой биографии был у нее и жених, сын эмигрантов из 
России. Их родители дружили, держались вместе и в России, и за рубежом. Жених 
занимался мелким бизнесом в другом городе. И вот она ехала к нему...
     На самолете благополучно прибыла в зарубежный город и, пересев на поезд, 
отправилась к жениху. Гюзель видела его только на фотографии. Встреча должна 
была состояться на вокзале.
     Но что-то не сложилось, и на вокзале его не было. (До этого он пять дней 
"светил" на перроне, в этот же раз объявили, что поезда не будет, а он просто 
опаздывал). Черная южная ночь, чужой город, пустой вокзал... Гюзель вышла на 
площадь, почувствовала чей-то пристальный взгляд. У фонаря стоял полицейский, 
чуть дальше - рикша. Она небрежно махнула рукой, подзывая рикшу. Стал 
приближаться и полицейский.
     - Почему здесь так темно? - спокойно сказала она ему по-уйгурски. - Надо бы 
усилить освещение.
     Рикша укрепил чемодан, помог подняться в коляску. Она небрежно сказала ему: 
"В центральную гостиницу...". Было два часа ночи.
     В отеле она получила комнату. Двери в номерах здесь не закрывались. Она 
села, не раздеваясь, на кровать и стала ждать рассвета. В гостинице было шумно, 
в каких-то комнатах пели, где-то слышались крики... В пять утра дверь ее комнаты 
отворилась и вошел человек в кальсонах. Он не спеша подошел к печке-буржуйке в 
углу, умело растопил ее и, ни слова не говоря, вышел. Как потом она узнала, это 
было обычным делом, и показалось бы очень странным, если бы она реагировала 
неадекватно.
     А днем Гюзель встретилась с женихом по запасному варианту в городе, возле 
универмага. Через четыре месяца они зарегистрировали брак. Это, к счастью, 
оказался не фиктивный брак, не только по "легенде", но настоящее, счастливое 
супружество двух любящих друг друга людей, объединенных общей опасностью, общим 
делом, общей судьбой. Думаю, когда-нибудь мы расскажем и о муже Ирины Каримовны 
- замечательном советском разведчике, но пока время не пришло...
      
@ 

     ^ИС: ЗАПИСКИ НАЧАЛЬНИКА НЕЛЕГАЛЬНОЙ РАЗВЕДКИ
     ^ДТ: 15.05.1999
     ^АВ: ЮРИЙ ДРОЗДОВ
     ^ЗГ: Глава 8. Выгодная сделка: покупка земли
     ^ТТ: 
 Предстоял наиболее трудный этап - Гюзель и ее муж должны были отправиться в ту 
страну, в которой им предстояла основная работа. Но получить иностранцу 
разрешение на постоянное жительство там было чрезвычайно сложно. У них уже были 
рекомендательные письма от ряда общественных деятелей, с которыми они 
познакомились, от религиозных организаций, но всего этого было недостаточно. И 
тут Гюзель узнала, что один из местных деловых людей имеет в той стране, куда 
они стремятся, на правах частной собственности три сотки земли. Это была удача. 
Если предложить хорошую цену... Какой бизнесмен откажется от выгодной сделки! 
Землю они купили и отправились в путь. В Гонконге - еще одном промежуточном 
пункте - предъявили в представительстве рекомендательные письма и права на 
участок. Менее чем через месяц получили разрешение на въезд, а уже на месте - 
временный вид на жительство, который надо было продлевать каждый год.
     У них был двухэтажный домик, в котором открыли магазин. Между прочим, 
продавали в нем и вышитые воротнички, которые искусно изготавливала Гюзель. С 
деньгами было трудно, и эти красивые, пользующиеся спросом изделия весьма 
выручали.
     Они посещали американский клуб, где завели широкий круг знакомств, играли в 
бинго. Гюзель вступила еще в женский клуб. Через полтора года, используя свои 
связи, получили как уйгуры гражданство третьей страны и желанный паспорт, с 
которым можно было разъезжать по всему миру. Казалось бы, все налаживалось 
хорошо, но тут вдруг начали сгущаться тучи.
     К ним зачастили местные контрразведчики, неожиданно появляясь и днем, и 
поздним вечером, и ранним утром. В доме ничего такого не было (рацией за 
тринадцать лет они не пользовались ни разу и вообще не имели ее), но пристальное 
внимание местной службы безопасности вызывало тревогу. Обычная подозрительность 
или что-то другое? Прислуга - симпатичная девушка из бедной семьи, с которой они 
очень подружились, - рассказывала, что непрошенные визитеры приходят и в то 
время, когда хозяев нет дома, и расспрашивают ее об их образе жизни, привычках, 
знакомых и т.д.
     Вскоре разгадка была найдена. Один из эмигрантов, человек с темным прошлым, 
невзлюбил их, стал в чем-то подозревать. Он открыто начал говорить в клубе, что 
Гюзель и ее муж - не те, за кого себя выдают, что они русские, и это, мол, видно 
невооруженным глазом.