"не виновен".
     Благодарю вас." В конце концов суд признал Абеля виновным и приговорил его 
к 30 годам тюремного заключения. Вот что писал о поведении разведчика на суде 
американский публицист И.Естен в книге "Как работает американская секретная 
служба": "В течение трех недель Абеля пытались перевербовать, обещая ему все 
блага жизни... Когда это не удалось, его начали пугать электрическим стулом... 
Но и это не сделало русского более податливым. На вопрос судьи, признает ли 
Абель себя виновным, он не колеблясь отвечал: "Нет". От дачи показаний Абель 
отказался".
     "Вынесение приговора, - писал Донован в своих воспоминаниях о Р.И.Абеле, - 
заняло всего 16 минут. Приговор был объявлен, и Абеля вывели из зала суда. Я 
смотрел ему вслед и думал... для человека в 55 лет 30 лет тюремного заключения 
означали пожизненное заключение... Прощаясь, он протянул мне руку, и я пожал ее. 
Для человека, готовящегося отбывать тридцатилетний срок заключения в иностранной 
тюрьме, полковник Абель обладал поразительным спокойствием".
     К тому дню, когда Абелю был вынесен приговор, шпиономания в США во всех 
слоях общества дошла до грани истерии. Лишь в марте 1958 г. апелляционная жалоба 
Абеля наконец попала в апелляционный суд второго округа Нью-Йорка, где была 
отклонена.
     Особенно тяжко Рудольф Иванович, по его словам, переживал в те дни запрет 
на переписку с семьей. И тогда Донован предложил ему переговорить по данному 
поводу лично с шефом американской разведки Алленом Даллесом. Встреча произошла в 
штаб-квартире ЦРУ Лэнгли. Шеф ЦРУ, обращаясь к Доновану, сказал: "Я хотел бы, 
чтобы мы имели трех-четырех таких человек, как Абель, в Москве...". Переписку 
Абелю разрешили, но поставили под жесточайшую цензуру.
     О моем участии в освобождении Р.И.Абеля стало известно из книги Кирилла 
Хенкина "Охотник вверх ногами", изданной 1975 году в ФРГ после его эмиграции на 
Запад. У нас в переводе книга вышла в 1992 г.
     Хенкин когда-то был близким другом Р.И.Абеля. Они вместе служили в одном из 
радиобатальонов Красной Армии, в годы войны готовились к работе в тылу 
противника и за кордоном. Трудно сейчас точно утверждать почему, но Хенкин как 
разведчик не состоялся: то ли в силу личных качеств, то ли по какой-то другой 
причине. Но он всегда был "около разведки", рядом с видным разведчиком,  в 
период подготовки получил определенные знания и, естественно, был осведомлен о 
некоторых вещах. В начале 70-х годов Хенкин работал в одной из редакций АПН, где 
пришлись кстати его знания французского и немецкого языков. В 1973 г. он решил 
покинуть нашу страну и выехать в Германию. Руководители нелегальной разведки 
были против этого, опасаясь, что он может нанести ей ущерб, сообщив западным 
спецслужбам изветные ему сведения о советской разведке и отдельных разведчиках. 
К сожалению, заместитель Председателя КГБ СССР В.М.Чебриков не принял во 
внимание наши опасения, и Хенкину был разрешен выезд на Запад. Там он был 
опрошен представителями спецслужб, которые нашли возможным использовать его в 
своих целях. К.Хенкин услужливо написал то, что от него хотели, лишь бы ему 
разрешили въезд в США.
      ...Двоюродным братом Р.И.Абеля - Ю.Дривсом, мелким служащим, проживающим в 
ГДР, я стал при следующих обстоятельствах. Весной 1958 г. Н.М.Горшков, 
руководитель отдела, где я работал, положил передо мной журнал "Дер Шпигель" со 
статьей "Дело Эмиля Гольдфуса". Он предложил мне прочитать статью и подумать. На 
нашем языке это означало дать конкретные предложения по существу вопроса.
     - Надо освобождать, - сказал я.
     - Вот и займись, - был ответ.
     Таким образом было доведено до меня решение руководства разведки об участии 
в мероприятиях по освобождению захваченного в США советского разведчика-нелегала 
"Марка" (Р.И.Абеля).
     Несколько лет шла кропотливая работа, которую проводила большая группа 
сотрудников Центра. В Берлине, кроме меня, этим вопросом занималось и 
руководство отдела. Был "сделан" родственник Дривс, налажена переписка членов 
семьи Абеля с его адвокатом в США Донованом через адвоката в Восточном Берлине. 
Сначала дело развивалось вяло. Американцы были очень осторожны, занялись 
проверкой адресов родственника и адвоката. Видимо, они чувствовали себя 
неуверенно. Во всяком случае об этом говорили те данные, что поступали к нам из 
их конторы в Западном Берлине, и наблюдение за действиями их агентуры на 
территории ГДР.
     ...1 мая 1960 г. в 4.30 по московскому времени Фрэнсис Гарри Пауэрс, 30-
летний американский летчик, уроженец города Паунд, штат Виргиния, поднялся на 
своем самолете У-2 с аэродрома Пешавара в Пакистане и взял курс на советскую 
границу. Перед перелетом через территорию Советского Союза, как позже он 
признается на допросах, Пауэрс нервничал, ему было страшно.
     В 20 милях к юго-востоку от Свердловска Пауэрс сделал поворот на 90 
градусов влево. В это мгновение он увидел вспышку, затем услышал какой-то шум, и 
его самолет, клюнув носом, стал падать. Пауэрс выбросился, не попытавшись 
взорвать самолет (соответствующая кнопка была рядом с креслом). После 
приземления на парашюте он был схвачен и через несколько часов доставлен на 
допрос в Москву.
     На пресс-конференции, в ответ на советские обвинения в том, что Соединенные 
Штаты осуществляют шпионские действия, посылая свои самолеты в полеты над 
советской территорией, президент Эйзенхауэр посоветовал русским вспомнить дело 
Рудольфа Ивановича Абеля.
     Фотографии Абеля и материалы о нем снова появились в прессе. Верховный суд 
США вроде бы поставил точку на судьбе советского разведчика, но его имя опять 
вернулось на первые страницы газет. Газета "Нью-Йорк дейли ньюс" в своей 
редакционной статье первой предложила обменять Абеля на Пауэрса: "Можно с 
уверенностью предположить, что для нашего правительства Абель не представляет 
больше ценности как источник информации о деятельности красных. (Он никогда им 
не был). После того, как Кремль выжмет из Пауэрса всю информацию, какую 
сможет... такой обмен был бы вполне естественным".
     Удар нашей ракеты по самолету У-2 заметно повысил заинтересованность 
американской стороны в удовлетворении просьбы жены Р.И.Абеля. Контакты между 
адвокатами активизировались, и через некоторое время на мосту Альт Глинке 
состоялся обмен Абеля на Пауэрса.
     Вот как об этом вспоминает в книге "Незнакомцы на мосту" адвокат Дж.Б. 
Донован: "...10 февраля 1962 г. я проснулся в 5.30 утра и с трудом упаковал 
вещи. Шел восьмой день моего пребывания в Берлине, и, если все пройдет хорошо, 
день последний. После завтрака я отправился в американский военный лагерь. Из 
маленькой гаупвахты с усиленным караулом, где Абеля содержали в особо охраняемой 
камере, были удалены все арестованные.
     Когда я вошел, Абель поднялся мне на встречу. Он улыбнулся, протянул руку 
и, к моему удивлению, сказал: "Здравствуйте, Джим". Ранее он всегда называл меня 
"мистер Донован". Он выглядел худым, усталым и сильно постаревшим. Однако он 
был, как всегда, любезен и предложил мне американскую сигарету, сказав с 
усмешкой: "Этого мне будет не хватать".
     Нашу беседу ничто не стесняло. Я спросил, не возникает ли у него опасений в 
связи с возвращением домой, и он быстро ответил: "Конечно нет. Я не сделал 
ничего бесчестного".
     Мы проехали на автомобиле по безлюдным улицам Западного Берлина, 
направляясь к мосту Глиникер-брюкке, месту нашей встречи. И вот мы уже на 
"своей" стороне темно-зеленого стального моста, который ведет в оккупированную 
Советским Союзом Восточную Германию. На той стороне озера был Потсдам, справа на 
холме виднелся силует старого замка.
     На другой стороне моста, названного в 1945 г. американскими и русскими 
солдатами "Мостом-свободы", виднелась группа людей в темных меховых шапках. 
Выделялась высокая фигура одного из советских официальных представителей в 
Восточном Берлине, с которым я вел переговоры об обмене заключенными. Теперь 
трем правительствам предстояло завершить этот обмен.
     По нашей стороне Глиникер-брюкке прохаживались американские военные 
полицейские.
     Позади остановились два автомобиля вооруженных сил США. Окруженный 
здоровенными охранниками, появился Рудольф Абель, изможденный и выглядевший 
старше своих лет. Пребывание в тюрьме в Америке оставило на нем заметный след. 
Теперь, в самый последний момент, он держался только благодаря выработанной им 
внутренней самодисциплине.
     Рудольф Иванович Абель был полковником КГБ. Его считали "резидентом", 
который из своей художественной студии в Бруклине в течении 9 лет руководил 
советской разведывательной сетью в Северной Америке. Абеля задержали в июне 1957 
года, полковника выдал его подчиненный Хейханнен, аморальная личность. ФБР 
арестовало Абеля, предъявив ему обвинения в заговоре с целью сбора атомной и 
военной информации, что могло грозить смертной казнью.
     В августе 1957 г. Абель попросил "назначить ему защитника по усмотрению 
ассоциации адвокатов". Выбор пал на меня. На процессе 15 ноября 1957 г. я 
попросил судью не прибегать к смертной казни, поскольку, помимо прочих причин, 
"вполне возможно, что в обозримом будущем американец подобного ранга будет 
схвачен Советской Россией или союзной ей стране; в этом случае обмен 
заключенными, организованный по дипломатическим каналам, мог быть признан 
соответствующим национальным интересам Соединенных Штатов".
     И теперь на Глиникер-брюкке должен был состояться именно такой обмен во 
исполнение договоренности, достигнутой "после того, как дипломатические усилия 
оказались бесплодными", как написал мне президент Кеннеди.
     На другой стороне моста находился пилот американского самолета У-2 Фрэнсис 
Гарри Пауэрс. В другом районе Берлина, у контрольно-пропускного пункта "Чарли", 
должны были освободить Фредерика Прайора, американского студента из Йеля, 
арестованного за шпионаж в Восточном Берлине в августе 1961 г. Последней фигурой 
в соглашении об обмене был молодой американец Марвин Макинен из Пенсильванского 
университета. Он находился в советской тюрьме в Киеве, отбывая 8-летний срок 
заключения за шпионаж, и даже не подозревал, что в скором времени его освободят.
     Когда я дошел до середины Глиникер-брюкке и завершил заранее обговоренную 
процедуру, можно было наконец сказать, что долгий путь завершен. Для адвоката, 
занимающегося частной практикой, это было больше чем судебное дело - это был 
вопрос престижа.
     Я был единственным посетителем и корреспондентом Абеля в США в течение 
всего 5-летнего его пребывания в заключении. Полковник был выдающейся личностью, 
его отличали блестящий ум, любознательность и ненасытная жажда познания. Он был 
общительным человеком и охотно поддерживал разговор. Когда Абель находился в 
федеральной тюрьме Нью-Йорка, он взялся учить французскому языку своего соседа 
по камере - полуграмотного мафиози, главаря рэкитеров.
     Приближалось время расставания. Он пожал мне руку и искренне сказал: "Я 
никогда не смогу полностью выразить вам мою благодарность за вашу напряженную 
работу, и прежде всего за вашу честность. Я знаю, что ваше хобби - собирание 
редких книг. В моей стране такие сокровища культуры являются собственностью 
государства.
     Однако я постараюсь все же сделать так, чтобы вы получили, не позже 
следующего года, соответствующее выражение моей благодарности".
     ...Во второй половине 1962 г. по моему адресу в Нью-Йорке на Уильям-стрит 
были доставлены конверт и пакет. В конверт было вложено следующее письмо: 
"Дорогой Джим! Хотя я не коллекционер старых книг и не юрист, я полагаю, что две 
старые, напечатанные в XVI веке книги по вопросам права, которые мне удалось 
найти, достаточно редки, чтобы явиться ценным дополнением к вашей коллекции. 
Примите их, пожалуйста, в знак признательности за все, что вы для меня сделали.
     Надеюсь, что ваше здоровье не пострадает от чрезмерной загруженности 
работой." Искренне ваш Рудольф".
      К письму были приложены два редких издания "Комментариев к кодексу 
Юстиниана" на латинском языке, которые поступили к нам в Берлин из Центра. Я 
попросил адвоката В.Фогеля отправить их из Западного Берлина. В.Фогель с большой 
любовью смотрел на эти раритеты. Ему было жалко выпускать их из рук.
     Об этих событиях уже много писалось и скоро, надеюсь, все же выйдет из 
печати книга Д.П.Тарасова "Товарищ Марк", в которой на основе документальных 
материалов об этом будет рассказано подробно.
     От себя мне остается только добавить, что накануне обмена Абеля на Пауэрса 
у руководителя Аппарата уполномоченного КГБ СССР в ГДР генерала А.А.Крохина 
прошло последнее совещание. Задавалось много всяких, порой ненужных, не имеющих 
отношения к делу вопросов. Так бывает, когда в операцию включаются лица, ранее к 
ней непричастные. За дни непосредственной подготовки к операции я порядком устал 
(двое детей, жена на лечении в Москве, вечные наши хозяйственные заботы по 
дому). Чтобы успеть все сделать по службе и дома, я встал и сказал: "Все ясно. 
Если я завтра утром просплю, то операция по обмену пройдет благополучно". Это 
было дерзко, но я все-таки по-настоящему проспал. Рано утром проснулся от стука 
в дверь. Машина уже ждала меня внизу, в ней сидели разъяренные начальники. На 
место обмена я приехал невыспавшимся и небритым. Н.А.Корзников сказал тогда 
Д.Доновану, что "жена и дочь Абеля почти до смерти замучали меня, задергали". 
Все оказалось кстати. Обмен прошел хорошо. Р.И.Абель вернулся домой. Хотелось бы 
только заметить, что мы передали американцам Пауэрса в хорошем пальто, зимней 
пыжиковой шапке, физически крепким,  здоровым. Абель же перешел линию обмена в 
каком-то серо-зеленом тюремном балахоне и маленькой кепочке, с трудом 
умещавшейся на его голове. В тот же день мы потратили с ним пару часов на 
приобретение ему необходимого гардероба в берлинских магазинах.
     Скромный служащий Дривс уже был не нужен. Я распрощался в ресторане на 
Фридрихштрассе с адвокатами Д.Донованом и В.Фогелем.
     Позднее в своих воспоминаниях адвокат Д.Донован напишет, что у родственника 
Абеля большие волосатые руки. Прочитав это, я долго рассматривал кисти своих 
рук, но ничего подобного не заметил. Видимо, для устрашения своей общественности 
он воспользовался приемом гиперболы.
     Через сутки Абель улетел в Москву.
     Я встретился с ним еще раз в конце 60-х годов в столовой нашего здания на 
Лубянке во время своего приезда в Центр из Китая. Он узнал меня, подошел, 
поблагодарил, сказал, что нам надо все же пообщаться хоть через 5 лет. Я не мог, 
поскольку в тот же вечер улетал.
     Судьба распорядилась так, что я посетил дачу Р.И.Абеля в 1972 г., в 
годовщину его смерти. Дочь Р.И.Абеля Эвелин подарила мне сделанную отцом гравюру 
на меди "Домик в лесу". Гравюра долго висела в моем рабочем кабинете, а потом 
"переехала" ко мне домой и сейчас постоянно напоминает мне о нем.
     Это дело оставило особый отпечаток в моей памяти. На его агентурную и 
оперативную реализацию ушло несколько лет интересной и напряженной работы.
     11 июля 1993 г. исполнилось 90 лет со дня рождения Р.И.Абеля. Накануне, в 
том самом "домике в лесу", мы встретились с его дочерью Эвелин, в чьих "кузенах" 
мне довелось побывать в те далекие годы. Встретились в очень узком кругу - 
только непосредственно причастные. Мне не захотелось принимать участие в 
"официальном мероприятии". Мне дорога память об этом разведчике как о человеке. 
Мы ценили друг в друге что-то свое, связывающее нас взаимно, невысказанное. Так 
бывает...
     Арест Абеля в Нью-Йорке в известной мере сказался на нашей работе в США. 
Однако ФБР не смогло накрыть всю сеть. Агентура была временно выведена или 
законсервирована.
     Однако "свято место пусто не бывает". Замена Абелю готовилась с учетом 
последствий его провала. На Западе наш разведчик известен из прессы как 
"Георгий". Нужно было тщательно все отработать и обеспечить документально. 
Возникла необходимость заинтересовать западных работодателей в конкретном 
специалисте (нелегале), создать условия для контроля за ходом его проверки, 
постараться, чтобы его там "ждали с нетерпением".
     Один из наших сотрудников, А.Корешков, бросил идею проникнуть в находящийся 
под контролем спецслужб пункт специальной связи, через который проходят все 
служебные почтовые отправления. Мои непосредственные руководители идею 
подхватили, и я превратился почти на два месяца в "инспектора Клейнерта". Перед 
этим немецкие друзья экзаменовали меня перекрестным опросом на пригодность к 
очередной ролидобрых полтора часа, пока их начальник, генерал-майор Вайкерт, не 
сказал: "Пусть идет, выдержит".
     Роль инспектора Клейнерта заставила меня  вспомнить присказку одного 
французского полководца перед боем: "Дрожишь, скелет. Дрожишь. Ты задрожишь еще 
сильнее, когда узнаешь, куда я тебя поведу".
     Я пошел и выдержал, завел друзей, знакомых, выполнил свою инспекторскую 
функцию, памятуя о том, что "страшней начальства немцев нет" (как говорили у нас 
в дивизионе на фронте).
     Группа обеспечения операции работала в одном ритме с Западом, 
заинтересованным в "Георгии" как специалисте. Фирмы ждали его.
     Перехватив документы проверки и направив необходимые для внедрения 
"Георгия" на Запад подтверждения, инспектор Клейнерт возвратился в Восточный 
Берлин.
      Чего только не пришлось изучить, прочитать или просто понять, "делая 
жизнь" "Георгия" и других нелегалов. Ведь каждое слово в характеристике или 
рекомендации имело свое второе, понятное только "боссу" или "шефу бюро 
персонала", значение. Расшифровка этих терминов была весьма сложна, но 
необходима, чтобы обеспечить продвижение "Георгия" в нужном направлении. Вот 
посмотрите только, насколько изобретательны кадровики всех уровней в кодировании 
истинного смысла служебной характеристики.
     Если в ней написано: все работы выполнял с большой прилежностью и 
интересом, - следует читать: он старался, но без особого рвения.
     Обладает профессиональными знаниями, проявляет здоровую уверенность в себе 
- мало знаний, большая глотка.
     Постоянно старался выполять порученную работу к удовлетворению руководства 
- способности средние.
     Своим поведением являлся примером для окружающих - абсолютным нулем не был.
     Добросовестный коллега - делал, что мог.
     Прилагал все свои способности - результаты работы слабые.
     Все задачи выполнял в соответствии с действующими требованиями - ... но 
никогда не проявлял инициативы.
     К порученным заданиям относился с пониманием - ... но его устраивало все.
     Мы ценили его старания - был карьеристом.
     Старался установить хорошие отношения с шефом - был подхалимом.
     Над всеми порученными заданиями работал с большим усердием- ... но без 
всякого успеха.
     Благодаря своей общительности способствовал улучшению общего климата - 
пьяница, разбазаривал рабочее время на прибаутки.
     К коллегам относился с большим уважением и чувствительностью- искал 
сексуальные контакты.
     Руководство довольно выполнением порученной ему работы- посредственные 
результаты.
     Руководство постоянно выражало удовлетворение выполнением порученной ему 
работы - на него можно положиться.
     Порученную работу выполнял к полному удовлетворению руководства - хорошие 
результаты.
     Порученную работу постоянно выполнял к полному удовлетворению руководства - 
очень хорошие результаты.
     Он покидает нас по обоюдному согласию - мы его уволили.
     Он покидает нас по собственному желанию - мы ничего не имеем против.
      Через несколько дней мы провожали "Георгия". На дружеской прощальной 
вечеринке он окрестил меня "министром документаций", оставил мне интересные 
книги на немецком языке, которые изучал в период подготовки. Сейчас порой их 
читает моя внучка.
     Провожая меня в отставку, как бы