оздали.  Это  одно.   Второе.   Должен
предупредить  вас,  что  в  Уголовном  кодексе  есть  особая  статья о
взятках. Вам, гражданин Долинский, это известно?
     - Простите,  но  я  вас  не  понимаю...  Что  я такого сделал?  -
волнуясь уже за себя, пролепетал Долинский.
     - Как  вы  могли  пойти к матери убитого Васюкова и предлагать ей
деньги? Разве может ваше горе сравниться с ее горем? Ведь она потеряла
единственного  сына!  Она  на  грани  помешательства,  и  вы пытаетесь
доканать ее какой-то грязной коммерческой сделкой!
     - Товарищ начальник,  - хотел возразить трясущийся Долинский,  но
Захаров продолжал, не обращая на него внимания:
     - Бесчеловечно!  Уже  не  говоря  о  том,  что это преступно.  За
убитого сына предлагать деньги! Смотрите, гражданин Долинский.
     Захаров закурил и продолжал уже более спокойно:
     - Вы возмущаетесь,  что ваш сын спит на твердом топчане.  Вы даже
сюда принесли ему перину.  Прекратите это,  гражданин Долинский, иначе
вас лишат права свидания с сыном.  По советскому закону тюремный режим
для всех преступников общий.  А если говорить честно,  то ваши сыновья
не заслуживают даже такого  отношения,  которое  они  видят  здесь,  в
камере предварительного заключения. Ведут они себя нагло.
     - Товарищ начальник,  Сеня больной. У него вегетативный невроз, -
вставила Долинская, не переставая махать веером.
     - Вегетативный невроз.  - Захаров усмехнулся. - Не волнуйтесь, он
кончился  вместе с ресторанами и бессонными ночами.  Вашему Сене здесь
создали здоровый режим.
     Захаров взглянул на часы, встал и обратился ко всем сразу:
     - Граждане,  дежурная служба  на  вас  жалуется.  Вы  мешаете  ей
работать. Повторяю, если вы и впредь будете здесь толпиться с узлами и
постелями,  вас лишат права свидания. Не понимаю одного, как оказались
здесь вы, товарищ полковник? По вашим сединам, погонам и протезу можно
читать ваше хорошее прошлое.  Ведь  вы  -  ветеран  войны?  Вы  хорошо
знаете,  что  такое  дисциплина,  порядок,  режим.  Так почему же и вы
здесь? Неужели и вы пришли с узлами?
     Полковник встал, опираясь на палочку.
     - Я пришел к вам по делу, старший лейтенант.
     - Слушаю вас,  - стараясь быть более вежливым, сказал Николай. Он
понял, что в обращении к полковнику излишне погорячился.
     - Я пришел заявить вам, что отрекаюсь от сына.
     Решительный и твердый тон, с которым прозвучали эти слова, вызвал
ропот у посетителей.
     - Это ужасно!
     - В такую минуту!
     - И он считает себя отцом!
     Больше всех  возмущалась  Долинская.  Она даже пересела на другое
место, чтоб только не быть рядом с таким жестоким отцом.
     - Да,  я  пришел  официально  отречься  от  родного сына и,  если
возможно, то просить опубликовать об этом в газете.
     - Это что?  Легкий побег от позора, тень которого ляжет и на вас?
Так я вас понимаю?  - Захаров снова пожалел,  что этой  резкостью  мог
обидеть старика полковника.
     - Нет,  старший лейтенант,  вы не так поняли.  Это не побег.  Это
мера  воспитания.  Моя  последняя мера.  Не думайте,  что я был плохим
отцом.  Пришел я сюда без перин и гостинцев.  - Пальцы рук  полковника
крупно  дрожали.  Откашлявшись,  он  продолжал:  -  У меня - два сына.
Одного,  родного,  я уже потерял - он ваш подследственный и  уголовный
преступник.  Другой сын - неродной - дома,  студент.  Я подобрал его в
сорок втором году на Волховском фронте,  в  болотах.  Тогда  ему  было
одиннадцать лет. Всю войну он провел со мной - в блиндажах, на лафете,
в окопах.  Он никогда не опозорит моих  седин.  В  этом  я  уверен.  А
этот...  родной... - голос полковника осекся, и он замялся, - скажите,
старший лейтенант, вы можете исполнить мою просьбу и известить об этом
сына? Сам видеть я его больше не хочу.
     - Я  помогу  вам,  товарищ  полковник.  Прошу  вас  остаться   на
несколько минут.  А вы,  граждане,  - обратился Захаров к остальным, -
вы, кажется, все поняли?
     Молча, один за другим, посетители вышли из кабинета.
     - Я говорила,  что насухую в такие места не ходят.  Знаю  я  этих
юристов.  Не  подмажешь  - не поедешь,  - шептала в коридоре Долинская
Фетисовой.
     - Да,  но как это сделать?  И потом сколько дать? А вдруг... Ведь
он ясно предупредил, что за это судят.
     - Что-о?  Как это сделать?  Нужда заставит - сделаешь, и сделаешь
не хуже других, - нараспев причитала Долинская.
     - Нет,  я этого сделать не могу. Это нехорошо. Владимир Сергеевич
мне не позволит...
     Минут через пятнадцать,  когда полковник Дегтев закончил разговор
с Захаровым и,  припадая на левую ногу,  направился  к  выходу,  дверь
кабинета  открылась  и  вошел  лейтенант  Севрюков.  В руках он держал
какие-то документы.
     - Вы уходите, товарищ старший лейтенант?
     - У вас срочное? - спросил Захаров.
     - Не сказать,  чтобы очень. Но вот тут в порядке исключения нужно
прописать гражданку. Кое-чего не хватает.
     - Оставьте, просмотрю вечером. У меня сегодня торжественный день.
Угадайте?
     - День рождения?
     - Нет.
     - Вы выиграли десять тысяч по займу?
     - Не угадали.
     Лейтенант пожал плечами.
     - Сегодня я получаю диплом об окончании университета.
     - Ого! Поздравляю!
     - Обождите, рано.
     Когда Севрюков   уже  взялся  за  дверную  скобу,  Захаров  вдруг
вспомнил,  что  профессор  Львов  уезжает  завтра  на  целый  месяц  в
Ленинград.
     - Костя!  - окликнул он Севрюкова.  - Ты, я вижу, свободен. Очень
прошу,  не в службу, а в дружбу: возьми машину и поезжай в университет
на юрфак. Передай, пожалуйста, этот пакет профессору Львову.
     В реферате  Захарова  подробно  излагалось  то,  с  чем  не хотел
согласиться на государственных экзаменах профессор Львов.
     Захарова Севрюков   ценил   и  уважал,  а  втайне  даже  старался
подражать ему.  Эту просьбу он готов был выполнить с большой охотой. К
тому  же  представлялся  случай  на  обратном  пути  заехать  домой  и
козырнуть перед женой и соседями, что он разъезжает на "Победе".
     - Аллюр  три  креста!  - с присвистом сказал Севрюков и,  выходя,
сделал жест, говорящий о том, что все будет в порядке.

        "10"

     Больше часа прошло,  как Наташа вышла из  отделения  милиции.  Не
находя себе места и не поняв до конца,  что случилось,  она бесцельно,
как будто  оглушенная,  бродила  по  Москве.  Механически,  по  старой
студенческой  привычке  она  вышла на Моховую улицу.  Из окон актового
зала университета доносились звуки духового  оркестра.  Наташа  знала,
что  оркестр в актовом зале играет раз в год - при вручении дипломов с
отличием.  Неожиданно вспомнился день,  когда три года назад и она под
торжественные звуки туша шла к большому столу, за которым сидело много
почтенных  пожилых  профессоров.   Академик   Воеводин,   стоявший   у
отдельного  маленького столика,  обеими руками пожал ей руку и от души
поздравил.  Ленчик тогда преподнес ей такой букет цветов,  что ни один
из встречных на улице не прошел мимо, чтоб не взглянуть на него.
     Не раздумывая,  Наташа вошла в  актовый  зал.  Под  те  же  звуки
торжественного  туша  тот же самый,  только заметно постаревший ректор
Воеводин вручал отличникам дипломы и нагрудные  знаки.  Его  мягкая  и
добрая улыбка каждый раз была новой.
     - Захаров Николай Александрович!  -  назвал  председательствующий
очередную фамилию.
     Наташа вздрогнула и замерла, прильнув к мраморной колонне.
     "Что это  - слуховая галлюцинация?  Расстроенные нервы или просто
однофамилец?" И вслед за этим она увидела, как по ковровой дорожке шел
Николай. Лицо его было строгое, губы плотно сжаты, шаг четкий.
     Наташа прижала  руки  к  груди.  В  первую  секунду  ей  хотелось
подбежать,  броситься  ему  на  шею.  Она  уже  рванулась,  но  что-то
остановило ее,  и она боязливо попятилась назад,  за  колонну.  Втянув
голову в плечи,  медленно переступая со ступеньки на ступеньку, Наташа
вышла на улицу.
     Как ни  старались  дворники  поливать тротуары,  в воздухе стояла
такая духота, что даже в тени не ощущалось прохлады.
     Всю дорогу   Наташа  шла  пешком,  а  когда  добралась  до  дома,
почувствовала себя совсем разбитой.
     - Что с тобой? - озабоченно спросила Елена Прохоровна.
     - Болит голова. Наверное, от жары.
     - Как с пропиской?
     - Завтра обещали.
     - Может, хочешь есть?
     - Нет не хочу. Я немного отдохну. Я так устала...
     Наташа сняла босоножки, поправила на диване подушки и легла.

        "11"

     Агитпункт избирательного  участка размещался в одной из аудиторий
юридического факультета.
     Трое студентов-агитаторов,   стоя,   заканчивали  стенную  газету
"Избиратель".   Один   приклеивал   заголовок,   другой    дорисовывал
карикатуру,  третий стирал резинкой следы карандаша.  Здесь же, рядом,
руководитель агитколлектива Туз отчитывал Ларису Былинкину  за  плохую
работу на участке.
     - Как тебе не  стыдно!  За  полмесяца  ты  не  побывала  у  своих
избирателей!  Тебя не знают на участке! Ты что - ждешь, чтоб поставили
вопрос на бюро? Предупреждаю, если за оставшиеся дни...
     - Ах, пожалуйста, не угрожайте, я на десять частей разорваться не
могу! У меня каждый день репетиции.
     - Ну и что? - развел руками Туз.
     - А  то,  что  нас  хотят  послать  в   Будапешт   на   фестиваль
студенческой  молодежи!  Я думаю,  что подготовка к фестивалю не менее
важна, чем встречи с домохозяйками.
     - Лариса...
     - Что Лариса?  И вообще, Сергей, мое призвание не агитаторство, а
хореография.
     Туз начинал нервничать. Затушив недокуренную самокрутку, он встал
и посмотрел на Ларису так, точно обжег ее крапивой.
     - Скажи,  ты  думаешь  работать   по-настоящему,   как   подобает
комсомольцу?
     - Пожалуйста,  не пугай лозунгами!  Если ты  хочешь  сорвать  мою
поездку  в  Будапешт,  то  тебе  это  не удастся.  Я буду жаловаться в
вузком. Вот...
     Туз хотел ответить,  но вошел Алексей Северцев с рулоном плакатов
под мышкой.
     - Сережа,  - бросил он с ходу, - я совсем зашился. Третий день ко
мне ходит одна старушка. У нее в квартире течет крыша, а домоуправ...
     - Одну минутку,  Леша,  мы не кончили с Былинкиной.  Ну,  как,  -
обратился Туз к Ларисе,  - ты думаешь работать на участке?  Ты сама-то
хоть знаешь, за кого будут голосовать твои избиратели?
     - За Шохину и за Сидорова. - Лариса гордо подняла свою головку.
     - За какого Сидорова?
     - Ну, за этого самого... как его... фу ты, чуть не перепутала, за
Филиппова...
     - Эх, ты, - Туз покачал головой. - Иванов, Петров, Сидоров...
     - Подумаешь,  какое преступление.  Ты великолепно знаешь,  что по
нашему участку кандидатами в  райсовет  выставлены  ткачиха  Шохина  и
милиционер Матвеев.
     Туз молча развернул плакат и подал его Ларисе.
     - Не  Матвеев,  а  Захаров,  старший  лейтенант  милиции  Николай
Александрович Захаров.  На,  запомни хорошенько его биографию сама,  и
чтобы сегодня же все избиратели знали, за кого они будут голосовать.
     Портрет на плакате показался Алексею знакомым.
     - Постойте, постойте... Где же я видел этого человека? Подождите,
неужели это тот самый  сержант,  который  три  года  назад?..  Старший
лейтенант милиции,  начальник уголовного розыска Николай Александрович
Захаров?
     Северцев был одновременно и обрадован и удивлен.
     - Вот так встреча! Вот это здорово! Да ты знаешь, Сережа, что это
за человек!
     Лариса, даже ни разу не взглянувшая на Алексея  и  делавшая  вид,
что не замечает его, раздраженно дернула плечиком.
     - Ну, положим, обыкновенный человек, неплохой работник милиции. И
чего  тут  удивительного?  Разве  мало  бывает  хороших  людей и среди
милиционеров?
     Эта реплика  покоробила Алексея,  но он решил не отвечать на нее.
Несколько секунд он молчал, потом обратился к Тузу:
     - Сережа,  пусть Былинкина идет на свои репетиции. Ее избирателей
возьму я. Они сегодня же будут знать, кто такой Захаров.
     - Хорошо.  Только  зайди еще раз к домоуправу насчет крыши.  Если
будет упираться - припугни. Знаешь как?
     - Да я из него окрошку сделаю!..
     Захватив рулон с плакатами, Алексей почти выбежал из агитпункта.
     - Вот это встреча, вот это встреча! - повторял он на ходу.
     - Поздравляю,  товарищ  Былинкина.  Одна  гора   с   твоих   плеч
свалилась, - сказал Туз, роясь в письменном столе.
     Лариса благодарно улыбнулась.
     - Ты  знаешь,  Сережа,  как  я  тебе  признательна.  Ты  меня так
развязал,  так развязал.  Этот  избирательный  участок  мне  не  давал
дышать, он не выходил у меня из головы даже на репетициях.
     Туз поправил ремень на гимнастерке и строго сказал:
     - Порадую тебя еще и тем,  что и вторая гора с твоих плеч на днях
свалится.  Ни в какой Будапешт ты не поедешь! Об этом я тебе заявляю и
как руководитель агитколлектива,  и как член факультетского партийного
бюро, и как твой товарищ...
     - Сережа!..
     - Да,  да! Никуда ты не поедешь! Вместо репетиции сегодня пойдешь
на  комсомольское  бюро.  Будет стоять твой отчет о работе на участке.
Бюро начнется ровно в семь.

        "12"

     Толстый, лет  пятидесяти,  управдом  в  своей  маленькой  каморке
ворочался, как слон в клетке.
     - Все понятно,  все ясно,  но на какие  средства  я  сделаю  этот
ремонт?  Смета!  Согласно  постановлению Моссовета капремонт в текущем
квартале будет производиться только в тех  точках,  которые  комиссией
поставлены на первую очередь,  как аварийные. Дом, в котором живет эта
богомолка, поставлен на вторую очередь.
     - Меня  не  интересуют  ваши  акты,  сметы.  Я  вас последний раз
предупреждаю, что у старушки нужно починить крышу. После дождя у нее в
комнате потоп. Старуха спит под клеенкой, вы понимаете - под клеенкой?
- горячился Северцев.
     - Не  имею  права,  - развел руками управдом.  - Для внепланового
ремонта нет фонда.  А постановление Моссовета и  инструктивное  письмо
Мосгоржилуправления я нарушать не имею права.
     Алексей пошел на последнее:
     - Ну,  знаете,  товарищ  управдом,  я вижу,  что вашу броню можно
пробить только с помощью райкома партии.  Как раз сегодня на совещании
агитаторов  будет  первый секретарь.  Вот там-то я и расскажу,  как вы
обложились копной инструкций, а на жильцов вам наплевать. За бездушие,
- Алексей прищурился и проговорил угрожающе-таинственно, - вам будут и
капы,  и спецы,  и сметы.  Чего доброго,  придется познакомиться  и  с
Уголовным кодексом.  Заявляю об этом как юрист.  Да,  да,  в Уголовном
кодексе есть серьезные статейки. Ох, и крутые статейки! До свидания.
     Лишь только Северцев захлопнул за собой дверь,  домоуправ заерзал
на месте.
     - Ишь  ты,  студент  несчастный.  Всю душу вымотал.  - Домоуправ,
скрипнув стулом,  поднялся и подошел к окну.  - Эй,  молодой  человек,
товарищ студент! Обожди...
     В следующую минуту он был уже на улице.
     - Чего  ты  горячишься?  Ну,  чего  ты  разошелся?  Как  барышня,
обиделся.  Это дело нужно  обмозговать.  Разве  я  отказываюсь?  Нужно
все-таки посоветоваться о сроках.
     Алексей понял, что попал в точку, и продолжал наступать.
     - Последний срок - завтрашний день. Больше ждать де будем.
     - Не понимаю, о чем разговор? - Управдом басовито кашлянул. - Все
будет сделано. Завтра же выпишу наряд.
     - Не наряд, а завтра же починить крышу.
     - Ну, ясное море, не блины же печь. К вечеру все будет готово.
     - Вот это другой разговор.
     - Законно и новеньким железом.

        "13"

     Наташа лежала неподвижно, бездумно глядя на бледные лилии стенных
обоев. Резкий звонок в коридоре заставил ее вздрогнуть.
     - Ты  лежи,  лежи,  я  сама.  -  Елена Прохоровна пошла открывать
дверь.
     - Здравствуйте,  - прямо с порога пробасил Алексей Северцев.  - Я
агитатор с избирательного участка.
     - У нас же была девушка,  - несколько удивленно проговорила Елена
Прохоровна, жестом приглашая его пройти в комнату.
     - Теперь назначили меня.
     - Пожалуйста,   присаживайтесь.   Это   моя   дочь.   Ей   что-то
нездоровится.
     При виде больной Алексей несколько смутился и стал говорить тише.
     - Я принес вам биографию кандидатов.  Вы знаете, за кого мы будем
голосовать?
     - Нет.  Нам еще не говорили, - точно оправдываясь, ответила Елена
Прохоровна.
     - О, голосовать мы будем за хороших людей.
     - Интересно, очень интересно.
     - Любуйтесь!  - И Алексей развернул плакат. - Это знатная ткачиха
Мария Шохина.  А это начальник уголовного  розыска  старший  лейтенант
Николай Захаров.
     - Захаров?  Николай?  Старший лейтенант?  Позвольте,  где же  мои
очки?  -  Елена  Прохоровна  засуетилась  и никак не могла трясущимися
пальцами вынуть очки из футляра.
     Наташа, как  пружина,  соскочила с дивана и,  бледная,  подошла к
Северцеву. С плаката, улыбаясь, на нее смотрел Николай.
     - Наташа, это случайно...
     - Нет,  мама,  это не случайно,  это  он.  Читайте,  здесь  много
написано.
     Растерянность матери и дочери привела Алексея в недоумение.
     - Простите за любопытство, он, случайно, вам не знаком?
     - Да, знаком. И не случайно, - тихо ответила Наташа и направилась
в свою комнату.  - Вы меня простите,  но я вас оставлю.  Побеседуйте с
мамой. Мне нездоровится.
     - Пожалуйста,  -  виновато  ответил Алексей.  - Может быть,  я не
вовремя? - спросил он, когда дверь за Наташей закрылась.
     - Нет,  нет,  молодой  человек,  вы  присаживайтесь.  -  Плакат с
портретом Николая  Захарова  дрожал  в  руках  Елены  Прохоровны.  Она
пыталась  читать,  но  ничего не разбирала:  буквы наскакивали одна на
другую.
     ...Для Наташи  за  сегодняшний  день это был третий удар.  Только
теперь перед ней раскрылась вся глубина  ее  заблуждений,  ее  ошибок.
Воспоминание  о  том,  как  она  три  года  назад настаивала и просила
Николая бросить работу в милиции, обожгло позором.
     - Как  низко,  как  мелко все это было с моей стороны!  - шептала
она,  уткнувшись в подушку.  - Как я могла поверить в клевету Ленчика?
Как мало я его любила, когда он был простым сержантом. Не понимала, не
ценила.  А теперь?  Что подумает он, если я приду к нему? Нет, нет! Ни
за что!
     Наташа дала себе клятву никогда больше не видеть Николая.
     А когда  под  вечер  пришел  Ленчик,  она молча протянула ему три
билета в Большой театр и также молча показала на порог.  По  выражению
ее лица Ленчик понял все. И эта его авантюра провалилась.
     К ужину  Наташа  не  поднялась.  Не  встала  она  и  к  завтраку.
Участковый  врач,  молодая  женщина  с  румяными  щеками,  прежде  чем
осмотреть больную,  долго  разговаривала  с  матерью.  Острое  нервное
расстройство - поставила она диагноз.
     - Но почему же у нее такие  сильные  головные  боли?  -  спросила
Елена Прохоровна.
     Врач в  ответ  только  пожала  плечами.  Больной  был   предписан
трехдневный постельный режим.

        "14"

     В конце июня был сдан последний экзамен, и можно было ехать домой
на каникулы,  но комсомольское бюро факультета задержало Северцева  на
время  предвыборной  кампании.  За  работу  на  избирательном  участке
агитаторам на сентябрь были  обещаны  путевки  в  университетский  дом
отдыха в Красновидово.
     В числе оставшихся  агитаторов  была  и  Лариса.  Втайне  Алексей
радовался,  что наконец-то он найдет возможность хоть раз поговорить с
ней по душам.  С этой тайной надеждой он и зашел на факультет.  Лариса
должна была сегодня дежурить.
     Чуть приоткрыв дверь аудитории, где размещался агитпункт, Алексей
увидел Ларису. Она сидела перед избирателем, солидным мужчиной средних
лет,  и что-то рассказывала.  Бросив взгляд на скрипнувшую дверь,  она
заметила  Алексея и опустила глаза.  Голос ее внезапно дрогнул,  через
минуту она совсем замолкла.  Так  молча,  с  опущенными  глазами,  вся
пунцовая,  она  продолжала  сидеть  перед  недоумевающим  от  такой ее
перемен