да останется смешным.  И потом,
разве это в какой-то степени относится к этому... как его?
     - Не к этому,  а к сержанту милиции. К простому милиционеру. И уж
коль ты меня вынудил,  то знай:  я люблю его...  Да,  люблю!  И он это
знает.  Знаешь об этом и ты.  Знают об этом и другие,  - как пощечины,
посылала слова Наташа.  - А вот тебя я  никогда  бы  не  полюбила.  Не
полюбила бы и в том случае,  если б ты стал знаменитым, о чем, кстати,
ты мечтаешь. Ты не сердись, Виктор, но тебя не за что любить.
     Опустив глаза,  Виктор  молча  сидел в кресле и растирал пальцами
лепестки розы,  которую он вытащил из петлицы пиджака. Много дерзостей
слышал он от Наташи, но такой горькой отповеди не ожидал.
     - Я люблю его со школьных лет.  Если бы ты знал,  как я ждала его
писем с фронта! А вот теперь, когда он милиционер и когда ты и другие,
вроде тебя,  тычут в него пальцем и даже смеются над ним,  я люблю его
еще больше. Ты понимаешь, - больше!
     Наташа хотела сказать что-то еще, но остановилась. По-мальчишески
лихо закусив нижнюю губу, она щелкнула пальцем.
     - Виктор!  Ведь ты  ни  разу  не  видел  его.  Ты  хочешь  с  ним
познакомиться? Скажи, хочешь? Я уверена, что он тебе понравится. В нем
ты найдешь то,  чего не хватает нам.  Воля!  У него  сильная  воля!  И
наверняка он не глупее нас с тобой. Ну?
     - Пожалуйста,  - с напускным равнодушием  ответил  Ленчик,  -  но
когда и где?
     - Сегодня.  Сейчас.  Здесь!  - Наташа посмотрела на  часы.  -  Он
должен быть с минуты на минуту.
     - Наташенька,  но я,  право,  не знаю,  о чем с ним  говорить.  О
литературе?  Ты обвинишь меня в непорядочности, скажешь, что я нарочно
играю на контрастах.  Об искусстве? Еще сложнее. И это, пожалуй, будет
для  него  terra  incognita1.  В  чем он больше подготовлен,  чтобы не
поставить его в неловкое положение?
                  1 Неизведанная страна (латинск.).
     Наташа звонко  рассмеялась.  Она  вдруг  вспомнила  случай,   как
несколько месяцев назад ей пришлось краснеть, когда в споре с Николаем
о Бальзаке она уличила себя в таком невежестве,  о котором раньше и не
подозревала...
     - Ничего. Можешь говорить о чем угодно.
     - Хорошо,  -  согласился  Ленчик,  -  я буду вести себя так,  как
хочешь ты.
     Прозвонил звонок.  Наташа  пошла  открывать  дверь.  "Он" - решил
Ленчик,  но по доносившимся возгласам и  поцелуям  понял,  что  пришла
Наташина подруга, Тоня Румянцева.
     - Виктор,  посиди один, а мы посплетничаем, - донесся из коридора
голос Тони.
     Ленчику очень хотелось предстать  перед  другом  Наташи  солидно,
произвести  на него впечатление и раздавить своей эрудицией.  Ведь это
соперник: она сама призналась, что любит его.
     Он воровато   достал  из  кармана  маленькое  зеркальце,  которое
положил в книгу так,  чтобы никто из неожиданно вошедших не застал его
за этим, не совсем мужским, делом. Взбил и без того высокий кок волос,
которые блестели от бриолина,  поправил узелок ярко-красного  галстука
и,  гордо  вскинув  голову,  застыл в позе.  Ленчик был доволен собой.
Важно  развалившись  в  кресле,  он  стал   рассматривать   альбом   с
репродукциями картин итальянских художников.
     "На этой штуке я его наверняка подловлю,  - злорадствовал Ленчик.
- Искусство - это не Перовский рынок,  где среди воришек и спекулянтов
он  чувствует  себя  королем.  Ты  еще  посмотришь,  Наташенька,  игру
контрастов".
     Прихода Захарова Ленчик не услышал.  А когда  все  трое:  Наташа,
Тоня и Николай появились в гостиной,  он сделал вид, что очень увлекся
картиной  и  поднял  глаза  только  тогда,  когда  Наташа   предложила
познакомиться.
     В первую секунду Ленчик удивился. Подняв брови, он силился что-то
вспомнить. И в тот момент, когда Николай, улыбаясь, протянул ему руку,
Ленчик  на  какое-то  мгновение  перестал  владеть  собой.  Болезненно
съежившись,  он  попятился  назад.  Удивление  на  его  лице сменилось
испугом.
     - Виктор...  Ленчик,  -  с  дрожью в голосе произнес он и положил
свою тонкую вялую кисть в широкую ладонь Николая.
     - Захаров,  -  отрекомендовался  Николай,  делая  вид,  что он не
заметил беспокойства Ленчика.
     Наташа и Тоня переглянулись.
     - Виктор, что с тобой? - удивилась Наташа.
     - Я  что-то  плохо  себя почувствовал...  Вы меня извините,  но я
покину вас,  - вяло улыбаясь, проговорил он и обратился к Николаю: - Я
надеюсь, что мой уход не испортит ваше веселье...
     Поклонившись всем сразу, Ленчик вышел.
     - Вечное позерство! - возмутилась Наташа.
     - Ты неправа,  Наташа,  вид  у  него  действительно  болезненный.
Очевидно, человек слишком переутомился, - возразил Николай.
     - Больным  лечиться,  здоровым  отдыхать!  Едем!   -   решительно
вмешалась Тоня и, подхватив под руку Николая, со смехом потащила его к
выходу.
     Закрывая окна,  Наташа  сквозь  листву  молодых лип увидела,  как
Ленчик почти бежал по двору через детскую площадку.
     - Виктор!  -  крикнула она вдогонку.  - Надумаешь - приезжай.  Мы
будем на Голубых прудах. Захвати фотоаппарат.

        "11"

     Пляж Голубые пруды был полон  народу.  Люди  лежали  и  сидели  в
качалках,  на пляжных циновках,  прямо на песке,  на открытом солнце и
под грибками, обтянутыми полосатой парусиной.
     В стороне,  с  высоких вышек,  делая в воздухе сальто и кульбиты,
прыгали гимнасты-разрядники.  Над водой  в  брызгах  носились  надутые
волейбольные  камеры  и  большие разноцветные мячи.  А чуть повыше над
берегом,  под навесом пивного  павильона,  стояла  очередь.  Буфетчица
буквально разрывалась,
     Выбрав удобную позицию в стороне  от  пляжа,  в  тени  от  кустов
свисающей  над  водой  бузины,  Ленчик  устроился  на  помосте из трех
жердочек,  сооруженном каким-то рыболовом. Жердочки были тонкие, и ему
приходилось балансировать, чтобы не упасть в воду. Присев на корточки,
он поднес к глазам бинокль.  Военный  бинокль  стометровое  расстояние
сократил до пяти - шести метров.  Казалось, что стоит только протянуть
руку и можно коснуться  кувыркающихся  в  воде  фигур.  Медленно  ведя
биноклем, Ленчик стал разыскивать среди купающихся Наташу.
     Он напал на нее довольно быстро.  Наташа стояла на берегу у самой
воды  и  звала  кого-то  к  себе.  Никогда  она  не казалась ему такой
привлекательной.  Ее тонкую фигуру  облегал  голубой  купальник.  Даже
зеленовато-белые  колокольчики  ландышей,  вышитые  на  нем,  казались
сейчас необычно красивыми.  Голоса Наташи Ленчик не слышал и с досадой
подумал о несовершенстве оптики, позволяющей видеть, но не позволяющей
слышать.  Вскоре около  Наташи  появилась  загорелая  фигура  Николая.
Высокий  и  широкоплечий,  рядом  с  тоненькой девушкой он казался еще
сильней. Взяв Наташу за руку, Николай побежал с ней в воду. От зависти
Ленчик  опустил  бинокль,  но через несколько секунд поднял его снова.
Далекий пляж опять приблизился на расстояние вытянутой руки.
     Плавать Наташа  не  умела.  Всякий  раз,  когда  Николай  пытался
завести ее поглубже, она вырывалась и, как полагал Ленчик, визжала.
     Да, Наташа действительно визжала - она боялась глубины,  и всякий
раз, как только чувствовала, что дно уходит из-под ног, на нее нападал
страх.
     - Чего ты боишься,  трусиха?  - успокаивал ее Николай. - Ведь это
же  очень просто,  работай одновременно руками и ногами.  Не бойся.  Я
буду поддерживать.  Плыви.  Так, так... Вот и прекрасно! Замечательно!
Не части руками. Дыхание, дыхание! Сколько раз тебе говорить об этом?
     - Ну хватит же,  хватит,  - задыхалась Наташа.  - Я устала, держи
меня.
     Ленчик отчетливо видел,  как Наташа лежала на ладонях у  Николая.
Сколько бы он дал за то, чтоб это были ладони его, Виктора Ленчика.
     После того как Наташа отдохнула,  Николай вновь принялся за  урок
плаванья. По-прежнему поддерживал девушку на своих широких ладонях, он
зашел поглубже и там отпустил ее.
     - Теперь к берегу! - скомандовал он и отошел в сторону.
     Несколько секунд Наташа держалась на воде  самостоятельно.  Глядя
на ее испуганное лицо, Николай от души хохотал.
     - Молодец!  Замечательно,  - подбадривал он.  - Еще рывок, и ты у
берега. Ноги, ноги! Почему ты не дышишь?
     Наташа хотела что-то ответить,  но хлебнула воды  и  закашлялась.
Через несколько секунд ее голова скрылась под водой.
     - Негодяй, ты ее утопишь! Ты!.. - бесновался Ленчик.
     Николай быстро подскочил к Наташе и поднял ее.
     Она крепко обвила его шею  и,  как  ребенок,  прильнула  к  нему.
Бинокль   дрогнул  в  руках  Ленчика.  Это  было  свыше  его  сил.  Он
заскрежетал зубами.  Правая нога  его  подвернулась,  он  инстинктивно
подался вперед и, не удержав равновесия, полетел в воду.
     Плавал Ленчик  плохо.  Тяжелый  военный  бинокль  и  фотоаппарат,
висевшие на шее,  тянули на дно,  костюм и ботинки связывали движения.
Он изо всех сил работал руками и ногами,  чтобы добраться до  мостика.
Лицо и волосы его были покрыты тиной и водорослями.
     Когда Ленчик,  пошатываясь, вышел на берег, первое, что бросилось
ему в глаза, был отцовский "ЗИС" и шофер Саша. Саша растерянно смотрел
на Виктора и никак не мог понять, что произошло.
     - Домой! Быстрей домой! - приказал Ленчик шоферу и мокрый, в тине
и водорослях,  плюхнулся на заднее сиденье,  устланное дорогим  ковром
восточного рисунка.

        "12"

     Наташа гладила свое любимое платье. Вечером она пойдет с Николаем
в театр.
     - Мамочка,  ты знаешь,  ведь Ленского будет петь сам Лемешев. Мне
просто повезло.
     Но матери было не до оперы и не до Ленского.
     Несколько раз Елена Прохоровна  пыталась  серьезно  поговорить  с
дочерью  о  ее  будущем,  но  всякий раз Наташа или отшучивалась,  или
отговаривалась,  что замуж ей еще рано, что это-де не в старину, когда
выходили  в  шестнадцать  лет.  Но  на этот раз мать проявила всю свою
настойчивость.  И это действительно был первый серьезный разговор двух
взрослых женщин, где мать тонко поучала, а дочь смело не соглашалась.
     Елена Прохоровна повела с того,  что  попыталась  раскрыть  перед
Наташей неприглядные стороны семейной жизни. Это она делала впервые.
     - С милым и в шалаше рай - это верно,  - начала она. - Но надолго
ли?  О том,  что бедность не порок - и с этим я не спорю.  Но ведь это
одни красивые слова.
     Выждав, не  последуют  ли возражения,  Елена Прохоровна вкрадчиво
продолжала:
     - Скажу  тебе  прямо,  Наташа,  мне  не  нравится  твоя  дружба с
Николаем.  Рано или поздно,  все равно вы должны расстаться.  И  лучше
рано,  чем поздно.  А вот свое отношение к Виктору ты должна изменить.
Ты его просто унижаешь, а этого не следует делать.
     Елена Прохоровна  бесшумно  встала  с  кресла  и  так же бесшумно
подошла к окну. В комнате повисла тишина.
     - Подойди сюда, - снова первой заговорила мать. - Посмотри. - Она
указала на улицу, где стояли милиционер и прохожий. Очевидно, прохожий
допустил какое-то нарушение порядка. - Ну чего он привязался? Что этот
прохожий сделал?  Наверное, всего лишь попытался перейти улицу не там,
где положено.  Эка беда. А ведь он формальным образом придрался. Вот и
с твоим так. О боже, как это унизительно!
     Оставив утюг  на платье,  Наташа подняла голову.  Некоторое время
она безмолвно смотрела на  мать.  Потом  голосом,  в  котором  звучала
обида, сказала:
     - Мама,  как ты неправа.  Ведь он выполняет свой долг.  Он  несет
государственную службу.
     - А разве я возражаю против того,  чему вас учат в университетах?
Я только хочу,  чтобы ты отличала красивое от уродливого,  возвышенное
от низкого. А то, что там происходит, - унизительно.
     Наташа с обидой посмотрела на мать.
     - Хорошо,  допустим,  что у этого гражданина, которого остановили
за  пустяк,  отвратительное  настроение.  Пусть  ему кажется,  что его
незаслуженно отчитали,  хотя я убеждена,  что это не так. Но что будет
делать этот гражданин,  если, придя домой, он увидит, что его квартира
ограблена? Куда он побежит за помощью?
     - Ну, разумеется, он заявит в милицию.
     - Вот вам первое противоречие,  - обрадовалась Наташа.  Про  утюг
она совсем забыла.
     - Какая ты все  еще  глупенькая.  Разве  я  оспариваю  полезность
милиции? Наоборот, я уверена, что она необходима так же, как дворники.
Что стало бы без дворников в Москве через неделю?  Москва  заросла  бы
грязью. Они тоже несут службу.
     - Да,  они тоже люди. Тоже несут службу. Влюбляются, женятся... -
Словно споткнувшись,  Наташа остановилась.  Краска залила ее лицо. - А
потом, потом... Я совсем не понимаю, мама, почему ты с каким-то особым
наслаждением льешь грязь на нашу дружбу с Николаем? Что он тебе сделал
плохого?  Тебя не устраивает его зарплата?  Что он из простой  рабочей
семьи? - Наташа поняла, что говорит лишнее и замолчала.
     В комнате уже начинало попахивать гарью,  но ни дочь,  ни мать не
замечали этого.
     В эти минуты Елена Прохоровна особенно остро  почувствовала,  что
дочь  уже  взрослая.  И  это  чувство  ухода  дочери  из-под  полной и
неограниченной власти матери насторожило Елену Прохоровну. Ей хотелось
крикнуть: "Да как ты смеешь, негодная! Ты с кем разговариваешь?! Кто я
тебе?!" Но она сдержала себя, боясь испортить дело.
     - Ты не горячись,  Наташа.  Если тебя раздражает такой мой тон, я
могу говорить и без тона. Как мать я не допущу ничего серьезного между
тобой  и Николаем.  Вы никогда не будете вместе.  Все,  что ты от него
ожидаешь,  то, что он где-то там заочно учится - это журавль в небе. А
вот,  если  бы  ты  помягче и повнимательней относилась к Виктору,  он
давно бы сделал предложение.
     - Он  уже  трижды  его делал,  - выпалила Наташа и покраснела еще
гуще.
     Елена Прохоровна вздрогнула и резко повернулась к Наташе.
     - Как делал? А ты?
     - Я  трижды отказывала и просила,  чтоб он больше не приставал со
своим сватовством, а вот Николаю я бы не отказала.
     Сказав это,  Наташа  стыдливо  опустила  глаза.  Так откровенно о
своих чувствах к Николаю она говорила с матерью впервые.
     - Девчонка.  Ты  все  еще  глупая девчонка.  Боюсь только одного:
когда ты повзрослеешь - будет уже  поздно,  и  разговор  на  эту  тему
станет излишним.
     Елена Прохоровна говорила  теперь  с  нескрываемым  раздражением.
Пытаясь  проникнуть в душу Наташи,  она хотела держаться спокойно,  но
чем больше она этого хотела,  тем  сильнее  в  ней  просыпалась  жажда
власти над дочерью, и это выводило ее из равновесия.
     - Да,  я забыла, - уже более спокойно сказала Елена Прохоровна. -
Виктор  сегодня  приглашен  к  нам  на пироги.  - Сказала как бы между
прочим,  но с явным намерением подчеркнуть,  что  власть  над  дочерью
полностью находится в ее руках.
     - Кто его приглашал?
     - Я.
     - Сегодня вечером я иду с Николаем в театр.
     - Сегодня вечером ты будешь дома!
     - Нет.  Я пойду в  театр.  -  На  слове  "театр"  Наташа  сделала
ударение.
     На эту дерзость Елена Прохоровна ничего  не  ответила,  и  только
прищуренные  глаза  ее говорили,  что разговор между ними не закончен,
что в этой скрытой борьбе она  еще  не  пустила  в  ход  все  то,  чем
располагает.
     После напряженного минутного молчания,  закрывая  двери  спальни,
Елена Прохоровна сказала упавшим голосом:
     - Ну что ж, поступай как знаешь. Ты взрослая, а мать - стара.
     Только теперь  Наташа  вспомнила  про  утюг и сразу почувствовала
запах подпаленной материи.  Это платье  ей  уже  никогда  не  придется
надеть:  оно было прожжено так, что никакие ухищрения портнихи не были
в состоянии его исправить.

        "13"

     Часы на Спасской башне показывали половину  первого  ночи,  когда
Николай  и  Наташа возвращались из театра.  Свернув с набережной,  они
медленно поднялись на Каменный  мост.  От  фонарей  над  набережной  в
Москву-реку падали огненные столбы, дрожа и переливаясь на поверхности
воды.
     Николай и Наташа остановились в нише каменного парапета.
     Было тихо.  Лишь изредка внезапно  налетавший  откуда-то  ветерок
выхватывал  из-под  Наташиной косынки пушистый локон,  бросал его ей в
глаза,  щекотал губы. Наташа смотрела вдаль, в темноту ночи и молчала.
Молчать  ей  не  следовало  -  она  знала об этом хорошо,  но никак не
решалась заговорить.  А разговор  предстоял  тревожный,  тяжелый.  Под
влиянием  матери  Наташа  все  больше и больше приходила к мысли,  что
счастье ее с Николаем из-за  его  работы  в  милиции  невозможно,  что
Николаю надо переменить профессию.  Обо всем этом она и хотела сказать
сейчас. Хотела и не могла.
     Наконец решилась.
     - Николай, - сказала она, - ты никогда не был рабочим?
     Николай, не  понимая  значения вопроса,  поднял на нее глаза.  Не
глядя в них, Наташа продолжала:
     - А как бы хорошо было,  если бы ты был рабочий. Простой рабочий.
Как бы я ждала  тебя  по  вечерам!  Жду,  и  ты,  усталый  и  чумазый,
вваливаешься   в  квартиру,  просишь  есть.  Какие  бы  борщи  я  тебе
готовила... Я уже купила "Книгу о вкусной и здоровой пище".
     Прибегнув к этой маленькой женской хитрости, которая была рождена
большим чувством к любимому  и  которая  сейчас  могла  стать  сильнее
всяких  рассудочных убеждений,  Наташа хотела избежать лобовой атаки в
этом  остром  разговоре.  Ее  голос  был  настолько  проникновенным  и
искренним - и прежде всего для себя самой,  - что она не только верила
в истинность своих слов, но считала, что иного между нею и Николаем не
могло и быть.
     Мечтательно нарисовав картину их  будущей  жизни  вдвоем,  Наташа
ласково закончила:
     - Тебе уже двадцать шесть,  а ты все еще,  как ребенок.  За тобой
нужно смотреть да смотреть.
     Такой ласковой и откровенной  Наташа  никогда  не  была.  Никогда
Николай  еще не чувствовал ее столь родной и близкой.  Наивные слова о
борще,  которым она собирается его кормить,  тронули  его  до  глубины
души.  Если бы не здесь,  на мосту, не в центре столицы, он взял бы ее
на руки и понес, как ребенка. Нес бы долго-долго, сколько хватило сил.
А сил у него много...  Волнуясь и нервничая,  он крепко сжал спичечный
коробок,  который неизвестно почему  очутился  в  его  руках.  Коробок
хрустнул, из него посыпались спички. Николай разжал кулак и улыбнулся.
     - Ты виновата.
     Но Наташа не обратила на это внимания.
     - Сегодня я читала в "Комсомольской правде" об  одном  каменщике.
Он  строит  дома.  И  почему-то я подумала:  если б ты работал с ним в
одной бригаде,  ты был бы,  как он.  Нет, ты был бы лучше его. Ведь ты
сильный, умный.
     Наташа оживилась:
     - А  как приятно его невесте.  Ведь у него непременно должна быть
невеста,  ему уже двадцать два года.  Наверное,  она сегодня ликовала,
когда шла по улицам: с газетных витрин на нее смотрел ее любимый...
     Наташа положила руки на плечи Николая.  Взгляд ее умолял.  Что-то
новое, тревожное увидел Николай в этом взгляде.
     - Коля,  ну оставь свою работу.  Сделай это для меня, ради нашего
счастья.  Иначе мы не можем быть вместе. Ты знаешь характер моей мамы.
И ведь это не трудно:  ты пойдешь на любой завод,  даже  в  бригаду  к
этому знатному каменщику. Правда, милый. Ты сделаешь?
     Наташа замолкла.  Она смотрела в сторону,  где строился  огромный
новый дом.  Самого дома сейчас не было видно,  но о размерах его можно
было судить по множеству  электрических  лампочек,  рисующих  на  фоне
ночного неба силуэт здания.
     - Этот дом,  - продолжала Наташа,  - виден из окна моей  комнаты.
Когда   мне   станет  грустно,  я  подойду  к  окну  и  увижу  -  там,
высоко-высоко, работаешь ты. Что ты молчишь? Почему ты такой мрачный?
     Николай по-прежнему молчал.  Он не знал, что ответить. Всего лишь
несколько минут назад,  когда Наташа трогательно нарисовала перед  ним
картину  их  счастливого  будущего,  он  чувствовал  себя  стоящим  на
гигантской скале, в поднебесной выси, у солнца и звезд. От этой высоты
захваты