рства.
     Я решил сперва нанести визит антиквару по  имени  Пол  Граймс.  Вдоль
побережья я проехал в нижний город. По волнам носились белые парусники,  в
небе реяли чайки и  крачки,  словно  их  маленькие  воздушные  копии.  Под
влиянием внезапного импульса я задержался  и  снял  номер  в  гостинице  с
окнами на залив.
     Нижний  город   представлял   собой   несколько   обшарпанных   улиц,
вытянувшихся вдоль моря. Неряшливые обитатели шатались без дела по главной
из них или стояли, привалившись спиной к дверям маленьких магазинчиков  со
всевозможными товарами.
     Свернув с  главной  улицы  на  поперечную,  я  отыскал  галерею  Пола
Граймса, втиснувшуюся между винной  лавочкой  и  вегетарианской  столовой.
Внешний  вид  галереи  не  внушал  особого  доверия  -  фасад  здания  был
неаккуратно выложен грубым камнем, на  втором  этаже,  видимо,  помещались
жилые комнаты. На витринном стекле золотыми буквами  было  выведено:  "Пол
Граймс. Картины и декоративные произведения". Я оставил машину у  лавочки,
подогнав ее к выкрашенному в зеленый цвет парапетику.
     Когда я открывал дверь, тихо звякнул висящий над нею колокольчик.
     Скромное помещение маскировали рисованные экраны и ширмы из  сурового
полотна. На них висело несколько картин, ценность которых  показалась  мне
спорной.  Под  стеной,  за  тонконогим   столиком   сидела   ярко   одетая
темноволосая женщина, стараясь придать своему лицу деловое выражение.
     У нее были глубокие черные глаза, резко очерченные скулы и выдающаяся
грудь, волосы цвета воронова крыла отливали синевой.  Женщина  была  очень
красива и очень молода.
     Я назвал свою фамилию и выразил надежду, что мистер Пол  Граймс  ждет
меня.
     - Я весьма сожалею, но он был вынужден уйти.
     - Когда же он вернется?
     - Этого он мне не сообщил, по-видимому, уехал  по  делам  за  пределы
города.
     - Вы его секретарь?
     - Можно сказать и так, - ее  усмешка  напоминала  блеск  ножа  из-под
плаща. - Это вы звонили по поводу какой-то картины?
     - Да.
     - Я могла бы показать вам  несколько  вещей...  -  она  обвела  рукой
экспозицию.  -  Это  преимущественно  абстракции,  но  у  нас  имеются   и
реалистические картины...
     - А нет ли у вас каких-нибудь работ Ричарда Хантри?
     - Не думаю... нет...
     - Мистер Граймс продал картину Хантри семейству Баймеер. Они сказали,
что здесь я могу ознакомиться с ее фотографией...
     - Мне об этом ничего не известно.
     Она  развела  руками  -  темными  и  округлыми,  с   тонким   пушком,
напоминающим легкий дымок.
     - А вы не могли бы дать мне домашний адрес мистера Граймса?
     - Он живет над магазином, его нет дома.
     - Когда же вы ждете его, мисс?
     - Понятия не имею. Иногда он уезжает и на неделю. Он не сообщает мне,
куда ездит, а я его не спрашиваю.
     Я поблагодарил ее и направился в соседнюю винную лавочку. Стоящий  за
прилавком чернокожий спросил, чем он может служить.
     - Вы могли бы оказать мне небольшую услугу.  Вы  знакомы  с  мистером
Граймсом?
     - С кем?
     - С Полом Граймсом, у него магазин картин в доме рядом с вашим.
     - Пожилой тип с седой козлиной бородкой? -  он  очертил  пальцами  ее
силуэт. - Носит белое сомбреро?
     - Да, кажется, он.
     Он покачал головой.
     - Я не могу сказать, что я с ним  знаком.  Видимо,  он  не  пьет.  Во
всяком случае, я на нем ни цента не заработал.
     - А на его девушке?
     - Пару раз она купила полдюжины пива. По-моему, ее зовут  Паола.  Вам
не кажется, что в ней есть индейская кровь?
     - Меня бы это не удивило.
     - Мне кажется, есть, - видимо, эта информация  его  удовлетворила.  -
Классная девушка! Не понимаю, как мужик его  возраста  ухитряется  держать
при себе такую девушку!
     - Я тоже. Мне хотелось бы знать, когда мистер Граймс вернется  домой.
- Я положил на прилавок два доллара, а сверху свою визитную карточку. -  Я
могу вам позвонить?
     - Почему же нет?
     По главной улице я доехал  до  скромного  белого  здания,  в  котором
помещался музей. Молодой человек у входа сообщил  мне,  что  Фред  Джонсон
вышел около часа назад.
     - Вы хотите встретиться с ним  по  личному  вопросу  или  это  как-то
связано с музеем?
     - Я слышал, что он интересуется творчеством художника по имени Ричард
Хантри...
     Он совсем расплылся в улыбке.
     - Мы все им интересуемся. Вы, наверное, приезжий?
     - Да, я из Лос-Анджелеса.
     - Вы не видели нашу постоянную экспозицию работ Хантри?
     - Еще нет.
     - Вы пришли как раз вовремя, сэр. Здесь  сейчас  миссис  Хантри.  Она
посвящает нам один день в неделю.
     В первом зале, который мы миновали,  находились  светлые  и  приятные
классические  скульптуры.  Второй  зал  был  совершенно  другим.  Картины,
которые я там увидел, напоминали окна в иной мир, словно те, через которые
исследователи джунглей ночами наблюдают жизнь зверей. Но звери на полотнах
Хантри,  казалось,  превращались  в  людей,  а  может,  это   были   люди,
становящиеся зверьми.
     Женщина,  возникшая  в  зале  за  моей  спиной,   ответила   на   мой
невысказанный вопрос:
     - Это так  называемые  образы  творения...  они  представляют  полную
фантазии концепцию эволюции, созданную художником. Они относятся к периоду
первого  большого  взрыва  его  творческого  вдохновения.  Возможно,   это
покажется неправдоподобным, но все картины были созданы  в  течение  шести
месяцев.
     Я повернулся, чтобы посмотреть на нее. Несмотря на строгий  костюм  и
несколько  аффектированную  манеру  изложения,   она   излучала   силу   и
собранность. Было видно, что эта женщина с коротко  стриженными  седеющими
волосами обеими руками держится за жизнь.
     - Вы миссис Хантри?
     - Да, - она явственно была довольна тем, что  я  ее  узнал.  -  Меня,
собственно, уже не должно быть тут, сегодня вечером у меня прием.  Но  мне
трудно не прийти в музей в дни моего дежурства.
     Она проводила меня к дальней стене, на  которой  висел  цикл  женских
образов. Одна из картин привлекла мое внимание. Молодая женщина сидела  на
бревне, частично прикрытом шкурой буйвола, оттеняющей ее  бедра.  Красивая
грудь и плечи натурщицы были обнажены. Над ней, в глубине картины,  висела
в пространстве голова быка.
     - Он называл ее "Европа", - сказала миссис Хантри.
     Я повернулся к ней, она улыбнулась. Я  снова  глянул  на  девушку  на
картине.
     - Это вы, миссис?
     - В определенном смысле. Я часто позировала ему.
     С минуту мы изучающе смотрели друг на друга. Она была моего возраста,
может, чуть моложе, но под голубым платьем до сих пор таилось упругое тело
Европы. Я задал себе вопрос, что заставило ее проводить меня по выставке -
внутренний порыв? мысль о муже? или, может, симпатия...
     - Вы уже когда-нибудь видели его картины, мистер? Мне показалось, они
вас изумили.
     - Да. Я до сих пор изумлен.
     - Его работы обычно производят на людей такое  впечатление,  когда  с
ними   знакомятся   впервые.   Скажите   мне,   что   вас   заставило   им
заинтересоваться?
     Я сказал  ей,  что  являюсь  частным  детективом,  которому  Баймееры
поручили вести следствие о пропаже их картины. Мне хотелось посмотреть  на
ее реакцию.
     Ее лицо под маской косметики слегка побледнело.
     -  Баймееры  -  невежды!  Картина,  которую  они  купили  у  Граймса,
фальшивка! Он предлагал мне купить ее задолго до того, как показал им. Я и
прикасаться к ней не захотела! Это обыкновенная попытка скопировать стиль,
в котором Ричард уже давно не работал.
     - Как давно?
     - Лет тридцать.  Это  манера  из  времен  его  жизни  в  Аризоне.  Не
исключено, что Пол Граймс сам написал эту картину.
     - А Граймс - человек с такой репутацией?
     Я задал на один вопрос больше, чем следовало.
     - Я не стану говорить о его репутации ни с вами, ни с кем  бы  то  ни
было другим. Он был другом и учителем Ричарда еще в Аризоне.
     - Но вашим другом он не был?
     - Мне бы не хотелось говорить на эту  тему.  Пол  помог  моему  мужу,
когда эта помощь имела для него  значение.  Но  с  течением  времени  люди
меняются.  Все  меняется...  -  она  обвела  глазами   вокруг   себя,   не
останавливая взгляд на картинах мужа, словно даже они стали ей чужими, как
полузабытые сны.  -  Я  стараюсь  заботиться  о  наследии  моего  мужа,  о
подлинности  его  работ.  Множество  людей  не  прочь  были  бы  составить
состояние на его творчестве.
     - А Фред Джонсон - не один из них?
     Казалось, мой вопрос поразил ее. Она потрясла головой и  ее  прическа
заколыхалась, словно мягкий серый колокольчик.
     - Фред покорен творчеством моего мужа. Но я бы  не  сказала,  что  он
пытается зарабатывать на нем, - она некоторое время помолчала.  -  А  что,
Рут Баймеер обвиняет его в краже своей дурацкой картины?
     - Прозвучало его имя...
     - Но это бессмыслица! Даже если бы Фред был способен на это,  чего  я
не думаю, то у него слишком хороший вкус, чтобы купиться  на  такую  явную
подделку!
     - И тем не менее, я хотел бы поговорить с ним. Вы случайно не  знаете
его адреса?
     - Я могу посмотреть, - она вышла и вскоре вернулась. - Фред  живет  с
родными на Олив-Стрит, номер 2024. Не будьте с  ним  слишком  суровы,  это
очень ранимый молодой человек и большой поклонник Хантри.
     Я поблагодарил ее за информацию. Она поблагодарила меня за интерес  к
творчеству мужа. У  меня  создалось  впечатление,  что  она  являет  собой
достаточно сложную фигуру, будучи рекламным агентом, хранителем святыни  и
еще кем-то. Невольно я подумал, что  это  нечто,  не  поддающееся  точному
определению, - не что иное, как неутоленный эротизм.



                                    4

     Дом Джонсонов  стоял  в  ряду  однотипных  деревянных  четырехэтажных
зданий, построенных, видимо, в  начале  века.  Оливковые  деревья,  давшие
название улице, были еще старше. Их листва  отливала  матовым  серебром  в
свете полуденного солнца.
     Это был  район  второразрядных  гостиниц,  частных  домов,  врачебных
кабинетов и зданий, частично перестроенных под  конторы.  Мне  показалось,
что возведенная посреди района  огромная  современная  клиника  с  окнами,
напоминавшими гигантские соты, высосала из окружающего все соки.
     Дом  Джонсонов  выглядел  более  заброшенным,  чем  соседние  здания.
Некоторые доски потрескались, со стен давно сошла краска. Он стоял, словно
старый, вытянутый дух строения, за палисадником, поросшим порыжелой травой
и сочными сорняками.
     Я постучал в дверь, снабженную ржавой москитной сеткой. Казалось, дом
медленно и неохотно пробуждается к жизни. Было слышно, как  кто-то  тяжело
плетется вниз по лестнице.
     Плотный старик отворил дверь и уставился на меня сквозь сетку. У него
были седые волосы и короткая неряшливая бородка с густой проседью.
     - В чем дело? - раздраженно спросил он.
     - Я хотел бы повидать Фреда.
     - Не знаю, дома ли он. Я вздремнул, - он наклонился ко мне, приблизив
к сетке лицо, и я почувствовал явственный запах вина. - А что вам нужно от
Фреда, мистер?
     - Я хочу поговорить с ним.
     Он смерил  меня  с  головы  до  ног  своими  маленькими  красноватыми
глазками.
     - И о чем же вы, мистер, хотите с ним поговорить?
     - Я предпочел бы сам сказать ему об этом.
     - Лучше скажите мне. Мой сын - очень  занятой  молодой  человек,  его
время стоит денег.  Он  -  эксперт,  -  это  слово  он  произнес  почти  с
восхищением. - А это стоит еще дороже.
     Я сделал вывод, что у старика закончился  запас  вина  и  поэтому  он
вознамерился выпотрошить меня. Из-за лестницы показалась какая-то  женщина
в одежде сестры  милосердия.  Во  всех  ее  движениях  сквозила  важность,
однако, заговорила она тонким девчоночьим голоском:
     - Я поговорю с этим  господином,  Джерард.  Не  забивай  свою  бедную
голову делами Фреда.
     Она коснулась рукой его волосатого плеча,  пристально,  словно  врач,
ставящий диагноз, посмотрела ему в глаза и, слегка потрепав, отослала его.
Не вступая в спор, он двинулся в сторону лестницы.
     - Мое имя Сара Джонсон, - сказала она. - Я мать Фреда.
     Темные с сединой волосы оттеняли ее лицо,  былые  формы  и  выражение
которого, как и у ее мужа,  скрывались  под  маской  жира.  Однако,  белый
халат, обтягивающий ее массивную фигуру, был чистым и крахмальным.
     - Фред дома?
     - Кажется, нет, - она глянула над моим плечом в направлении улицы.  -
Я не вижу его машины.
     - Когда можно ждать его возвращения?
     - Трудно сказать. Фред учится в университете, - она сообщила об  этом
таким тоном, словно этот факт был единственной гордостью  ее  жизни.  -  У
него все время меняются часы занятий. Кроме того, он работает в  музее,  и
его туда часто приглашают. Не могу ли я вам чем-нибудь помочь?
     - Возможно. Нельзя ли мне войти?
     - Лучше я выйду к вам, - решительно заявила  она.  -  У  нас  ужасный
беспорядок. С тех пор, как я возобновила работу, у меня совсем не остается
времени на дом.
     Она вытащила массивный ключ, торчавший в  двери  изнутри,  и,  выйдя,
повернула его за собой. Я начал  подозревать,  что  в  периоды  запоя  она
запирает своего мужа в доме.
     Вместе со мной она спустилась с крыльца и подняла глаза  на  облезлый
фасад.
     - Снаружи на него тоже не стоит смотреть. Но я ничего не могу с  этим
поделать. Это собственность клиники, как и остальные  дома,  -  в  будущем
году его должны снести. Всю эту  сторону  улицы  собираются  превратить  в
автомобильную стоянку, -  она  вздохнула.  -  Понятия  не  имею,  куда  мы
денемся. Цены растут, а мой муж - инвалид...
     - Мне очень жаль...
     - Вы о Джерри? Да-а... мне  тоже  жаль...  Когда-то  он  был  сильным
деловым человеком. Но некоторое время назад он пережил нервное  потрясение
- еще во время войны - и так и не смог  прийти  в  себя.  Ну,  и  пьет  он
слишком много. Впрочем, не он один... - задумчиво добавила она.
     Мне  нравилась  откровенность  этой  женщины,  хотя  она  производила
впечатление особы достаточно суровой. Я невольно подумал о  том,  что,  по
странному стечению обстоятельств, именно мужья медсестер часто  становятся
инвалидами...
     - Ну, ладно. Не расскажете ли вы мне, зачем вы приехали?
     - Собственно, я просто хотел бы поговорить с Фредом.
     - О чем?
     - Об одной картине.
     - Да, это его специальность. Фред может  вам  рассказать  о  картинах
все, что вы хотите знать... - неожиданно она оставила эту тему, словно  та
ее пугала, и произнесла уже другим, тихим  и  неуверенным,  голосом:  -  У
Фреда какие-то неприятности?
     - Надеюсь, что нет, миссис.
     - Я тоже надеюсь. Фред - приличный мальчик, он всегда  был  таким.  Я
хорошо  его  знаю,  ведь  я  его  мать,  -  она  бросила  на  меня  долгий
подозрительный взгляд. - Вы не из полиции, сэр?
     - Я журналист. Собираюсь писать статью о художнике  по  имени  Ричард
Хантри.
     Она вдруг вся сжалась, словно почувствовав угрозу.
     - Понимаю...
     - Кажется, ваш сын специалист по его творчеству?
     - Я в этом не разбираюсь, - ответила она. - Фред интересуется многими
художниками. Он намерен зарабатывать этим на жизнь.
     - В качестве хозяина галереи?
     - Он хотел бы дорасти до этого. Но для этого необходим капитал. А  мы
даже не хозяева дома, в котором живем...
     Она подняла глаза на старый высокий дом,  словно  он  был  источником
всех ее тревог. Из окошка вверху, под самой крышей, словно узник из башни,
за нами наблюдал ее муж.  Она  махнула  ему  рукой,  словно  метнув  ядро,
Джонсон исчез в темноте за стеклом.
     - Меня преследует мысль, что в один прекрасный  день  он  выпадет  из
какого-то из этих окон... Бедняга, он до сих пор страдает  от  последствий
войны. Иногда просто валится без сил на пол. Я порой думаю, не должна ли я
вернуть его снова в клинику для инвалидов войны, но духу  не  хватает.  Он
намного счастливее здесь, с нами. Фред и я очень тосковали по нему, а Фред
из тех молодых людей, которым нужен отец...
     Ее слова были необычайно откровенны и трогательны, но произносила она
их абсолютно равнодушным тоном и при этом вглядывалась мне в глаза,  будто
стараясь прочитать, какое впечатление  производит  на  меня  сказанное.  Я
пришел к выводу, что она тревожится о судьбе  своего  сына  и  старательно
создает видимость теплого семейного гнезда.
     - Вы не знаете, миссис, где бы я мог найти Фреда?
     - Понятия не имею. Он может быть в университете, в музее  и  в  любой
другой точке города. Он очень активный человек и постоянно в  бегах.  Если
все будет хорошо, то весной будущего года он  должен  защищать  диплом.  Я
уверена, что ему это удастся!
     Она несколько раз кивнула головой, но повторяла этот  жест  понуро  и
тупо, словно женщина, бьющаяся головой о стену.
     Как будто в ответ на ее слова, со стороны  клиники  показался  старый
голубой "Форд". Приблизившись к нам, он замедлил ход и свернул  в  сторону
тротуара, чтобы остановиться сразу за моей машиной. У сидевшего  за  рулем
молодого человека были длинные светло-рыжие волосы и усы того же цвета.
     Краем  глаза  я  заметил,  что  миссис  Джонсон   произвела   головой
отрицательный жест, настолько незначительный, что практически  незаметный.
Молодой человек нервно заморгал. Внезапным поворотом руля он направил  еще
движущуюся машину вновь на проезжую часть улицы, чуть не  задев  при  этом
мою левую заднюю фару. Машина натужно набирала скорость, оставляя за собой
черный шлейф выхлопа.
     - Это был Фред?
     - Да, это он, - ответила женщина, слегка поколебавшись. -  Интересно,
куда это он?
     - Вы дали ему знак, чтобы он не задерживался, миссис.
     - Я?! Наверное, вам показалось, сэр!
     Я оставил ее перед домом и помчался за голубым "Фордом".  Он  вылетел
на автостраду под желтый свет и свернул вправо,  в  сторону  университета.
Сидя перед красным сигналом, я следил, как  черный  след  выхлопных  газов
постепенно исчезает, вплетаясь в висящую над городом дымную пелену.
     Когда светофор сменил огни, я  двинулся  в  сторону  университетского
городка, где проживала подружка Фреда, Дорис Баймеер.



                                    5

     Университет располагался высоко на выдающемся в море мысу,  основание
которого, подточенное приливами и отливами, тонуло в болотной тине.  Почти
со всех сторон университетский городок был окружен водой и с определенного
расстояния просвечивал сквозь голубоватую морскую дымку, словно защищенный
средневековый замок.
     Вблизи его строения не производили столь романтического  впечатления.
Глянув на псевдомодернистские кубы, прямоугольники и  панели,  можно  было
догадаться, что жизнь их творца прошла над проектами общественных  зданий.
Служитель на стоянке  у  въезда  сообщил  мне,  что  студенческий  городок
расположен в северной части мыса.
     Поднимаясь по крутой дороге,  огибающей  территорию  университета,  я
озирался в поисках Фреда Джонсона. Студентов было не так уж много, но  все
вокруг казалось заполненным и изменчивым, словно некто, поместивший  здесь
этот участок, все надеялся, что он приклеится, но этого не случилось.
     В Академиа-Вилледж хаос лишь увеличивался. По узким  улочкам  сновали
одинокие собаки и  одинокие  студенты.  Смешанная  застройка  состояла  из
киосков с гамбургерами, домиков на одну-две семьи  и  корпусов  общежитий.
"Шербурн", в котором обитала Дорис Баймеер, был одним из самых  крупных  -
семь этажей, растянувшихся почти на целый квартал.
     Я  ухитрился  припарковать  машину  вплотную   за   домиком-прицепом,
раскрашенным так, что он напоминал деревянную избушку на колесах. Голубого
"Форда" нигде не было видно.  Я  вошел  в  здание  и  поднялся  лифтом  на
четвертый этаж.
     Здание было новым, но в нем уже  поселился  дух,  обычно  витающий  в
старых  перенаселенных  домах.  Смешение   запахов,   оставляем