отную  сосиску.  -  Но  что  они  такого  делают, чем отличаются от других
жуликов, живущих в этих трущобах?
     - Тебе виднее, - сказала Джилл.
     -  Послушай!  Цветных безработных гораздо  больше,  чем белых.  Все это
знают.  И не только бездельников: их  можно увидеть  толпящихся в очереди за
пособием часами каждый день.
     - Да, - сказала Большая Джилл.
     - А  когда они хотят снять комнату, ты знаешь, что в итоге они получают
в ответ: "никаких детей, никаких цветных".
     - Полагаю,  -  сказала  Большая  Джилл,  - что те, кто ненавидят одних,
ненавидят и других.
     -  А что  касается белых, преступивших закон,  что,  здесь  их  нет, ни
одного, ты могла бы так сказать?
     - Я не знаю практически никого, кто не преступал бы, - ответила Большая
Джилл.
     - А по поводу белых девок? - закричал я. - Разве это им не нравится? То
есть, неужели никто не видел, как они трутся вокруг Пиков?
     - Такое я видела чаще, чем что-либо, - сказала Большая Джилл.
     -  А эти сутенеры.  Может, хоть кто-нибудь  из  этих  ублюдков случайно
является мальтийцем, киприотом или даже продуктом этих островов?
     - Их полно, - сказала Большая Джилл, поднимая взгляд на меня.
     - О, извини, Большая Джилл.
     - Ничего страшного, детка.
     - Что происходит с нашими мужчинами? -  сказал  я ей.  - Неужели они не
могут  удержать своих женщин? Неужели  они  нуждаются  в  этой лаже,  -  и я
постучал  газетой Миссис  Дэйл по  спинке стула, - чтобы  она помогала  им и
защищала их?
     - Я думала,  - сказала Большая Джилл, занимаясь ногтями на правой руке,
- что девочек более чем достаточно и хватит на всех.
     Я сунул скрученную газету в чайные листья.
     - Вся  штука в том,  - заорал я, -  что ни слова не сказано про то, что
действительно имеет значение. Вот, пожалуйста. Если даже каждый Пик в Англии
- жулик, это все равно не повод, чтобы посылать на каждого из них десятерых.
     Большая Джилл не ответила мне на этот раз, и я поднялся.
     -  Я уже  не  понимаю свою  собственную страну,  - сказал  я  ей.  -  В
исторических книгах говорится,  что английская нация распространена по всему
чертовому миру: все уезжали и вселялись повсюду, и это одно из самых великих
и благородных Английских достоинств. Никто нас не приглашал, и  мы ни у кого
не спрашивали  разрешения,  я  так  думаю.  А когда  несколько  сотен  тысяч
приезжают и  устраиваются среди  наших  пятидесяти  миллионов,  мы просто не
можем этого вынести.
     - Ага, - сказала Большая Джилл.
     - У меня наверху, - продолжил  я, -  есть совершенно новый паспорт. Там
сказано, что я являюсь гражданином Соединенного Королевства и колоний. Никто
не просил меня об этом,  но так  уж вышло. Вот. У большинства из этих парней
есть  точно  такой же паспорт,  и это  мы  придумали  законы, по которым они
получили  их.  Но  когда  они  приезжают  в  дорогую  старую  Родину-Мать  и
показывают нам эти штуки, мы швыряем их обратно им в лица.
     Большая Джилл тоже поднялась.
     - Ты заработался, - сказала она.
     - Еще как!
     Она посмотрела на меня.
     - Люди в стеклянных домах..., - сказала она.
     - Что это значит?
     - Послушай,  дорогуша.  Моя личная  жизнь полна секретов, и это не дает
мне  права   быть   привередливой.   А  что   касается   тебя,  ты  торгуешь
порно-снимками  на каждом углу,  и они очень  милые,  я не отрицаю.  Но  это
мешает тебе поучать кого-либо, мне так кажется.
     - Я совершенно не врубаюсь в это, - сказал я. - Можно жульничать, и все
еще оставаться человеком, а не чудовищем.
     - Как скажешь,  милый, -  ответила Большая Джилл. -  А теперь я  должна
тебя вышвырнуть, девчонки сейчас начнут клянчить завтрак.
     - Ну ладно тогда, Большая Джилл. - Я пошел к двери и сказал ей, - Ты на
моей стороне, тем не менее, не так ли?
     - О, конечно, - сказала она. -  Я  обеими руками за равенство....  Если
цветная девчонка зайдет ко мне, она будет принята с теми же почестями, что и
все остальные...
     - Понятно, - сказал я ей.
     Она подошла и положила свою руку метательницы молота мне на плечо.
     - Не беспокойся, сынок, - сказала она, - и не принимай слишком близко к
сердцу то, что тебя не касается.  Пики  и сами могут постоять за себя... они
большие сильные парни. Среди них много боксеров...
     - О, да, - сказал я. - Но не забывай,  что я только что видел. Пусти на
ринг  Дятла и  двадцать  Тедов, вооруженных  лопатами  - это некоим  образом
уравновешивает силы.
     - Дятла забрали, - сказала она.
     - Да? Действительно?
     - Он вновь отослан под стражу.
     - Впервые одобряю решение судьи.
     Большая Джилл вышла на крыльцо.
     -  Не  о  Тедах  тебе надо  беспокоиться,  - сказала  она,  -  а о том,
присоединятся ли к этому остальные люди. Здесь довольно крутые мужики.
     - Я заметил это, - сказал я ей, снимая замки со своей Веспы.
     - Куда ты направляешься, детка?
     - Собираюсь взглянуть на свое поместье.
     Если  бы вы попали в наш район, вы  бы сразу почувствовали, что  что-то
происходит. Солнце уже  было довольно  высоко, и  улицы были  нормальными, с
машинами,  людьми  -  пока неожиданно  до вас не  дошло,  что  они  не  были
нормальными. Потому что здесь, в Неаполе, можно было почувствовать дыру: как
будто какая-то  жизнь  вытекала  из нее,  оставляя некий вакуум на улицах  и
газонах.  И хуже всего было то, что когда  вы оглядывались  по  сторонам, вы
видели, что люди  еще  не замечают  изменения, хотя для вас они были  такими
пугающе очевидными.
     На  углах  и возле своих домов стояли Теды:  стояли группами, ничего не
делая, просто стояли кругом, немного опустив головы. Было  много мотоциклов,
и ребята часто ставили их рядами прямо на проезжей части, вместо того, чтобы
припарковаться возле тротуара,  как обычно. Также я  заметил,  разъезжая  по
улицам,  что возле  некоторых  из  этих потрепанных  фургончиков медицинской
помощи - в основном темно-синего цвета, задние  двери закреплены проволокой,
или одна из  них открыта, - тоже толпились  люди, вроде бы не нуждавшиеся  в
медицинском  вмешательстве, или в  чем-либо вроде этого.  Встречались  толпы
девчонок, хихикающих или вскрикивающих слишком громко  для такой рани. Также
гораздо  больше слонялось  маленьких  детей.  Что касается  Пиков,  то  они,
казалось, ходили крадучись и тоже держались группами. И, хотя они всегда это
делают,  очень многие  высовывались  из окон и громко говорили друг с другом
через  всю улицу. Пока я колесил по району, мне встречались участки, где все
было абсолютно  также, как и раньше: тихо  и  обычно. Затем поворачиваешь за
угол, - и ты вновь в части, где весь Неаполь бормочет.
     И я увидел  свой первый  "инцидент" (как говорилось у Э. Дроува) - нет,
как вы знаете, уже второй.  Вот как все было. По  улице шла,  толкая детскую
коляску и  одетая в эти ужасные одежды, которые носят Пики-женщины - то есть
все  цвета  спектра, соединенные  в одно, и туфли, как  у  Минни Маус  - шла
цветная  мама  с этаким самодовольным  выражением  на лице,  такое выражение
можно увидеть на  лице любой мамы. Рядом с ней шел ее муж, я так полагаю - в
любом случае, он что-то все  время говорил, а она не слушала. А навстречу им
двигалась белая мама, тоже с коляской и муженьком, и ее одежда была такой же
ужасной, как  и у цветной  мамы,  -  правда, все-таки  она  выглядела лучше,
потому  что  было  заметно,  что  она старается,  и  еще  не бросила надежду
выглядеть великолепно.
     И вот эти двое  встретились и, так как на тротуаре нет правил движения,
обе направили свои коляски в  одном и том же направлении и столкнулись. И  с
этого  все началось. Потому что ни  одна из них не хотела уступать дорогу, и
здесь вступились оба мужчины, и до того,  как вы успели понять, что  к чему,
около сотни  людей, белых  и  цветных, появились неизвестно  откуда. Честное
слово? Я наблюдал все это  вблизи, остановив свою Веспу на проезжей части, и
минуту назад на каждой из сторон было два (точнее, три) человека, а сейчас -
уже пятьдесят.
     Даже  в  этот  момент, при  нормальных  обстоятельствах,  все  могло бы
закончится обычным спором, и кто-нибудь вышел бы и  сказал "прекращайте" или
"не будьте такими идиотами, мать вашу", и все было бы хорошо, но никто этого
не сказал, а  что до полицейских, ну, естественно,  ни  одного поблизости не
было. И кто-то бросил бутылку, и все началось.
     Это молоко, загадочно  прибывающее под  двери каждое утро, конечно, оно
несет нам жизнь,  но  если  начинаются  неприятности,  оно  -  или,  скорее,
бутылки,  в  которых  оно  содержится  -  кладется  на наши  ступеньки самим
дьяволом. И с мусорными  баками,  столь же регулярно опустошающимися,  та же
история: они и их крышки - еще одно городское орудие убийства. Все эти  вещи
уже летали, и мне пришлось нагнуться на своей Веспе,  а потом,  когда у меня
появилась возможность, и вовсе укрыться за ней.
     Даже в этот момент все это еще было  в некотором роде, если вы поверите
мне, забавой:  летающие бутылки, битье стекол, маленькие мальчики  и девочки
кругами бегают  и орут, а взрослые люди махают руками и  увертываются, будто
они играют в какую-то интересную, грязную игру. Потом раздался крик, и белый
парень упал, и кто-то проорал,  что  Пик  достал нож. Как будто мы не знаем,
что атакующая сторона всегда потом первой начинает искать отговорки! В любом
случае, все мы увидели кровь.
     Потом, так  же неожиданно, все Пики  побежали, как будто они  по  рации
получили какое-то сообщение из штаба, - и они ныряли в переулки  и подъезды,
хлопая  дверьми. Честное слово!  Минуту  назад сражались  белые и цветные, а
сейчас остались только белые. По  этому поводу было много ору и дискуссий, и
еще несколько  бутылок  полетели в  окна,  из которых  высовывались Пики,  и
белого  парня перенесли на тротуар, откуда  мне  было его не видно, и  потом
прибыли   полицейские   в  машине  с  громкоговорителем  и   приказали  всем
расходиться. И на этом все закончилось.
     Потом,  чуть позже,  наступил инцидент номер два - или три. Проезжая по
другой улице, я увидел одну из тех "цветастых" машин, про которые говорилось
у Э. Дроува, ехала она довольно медленно, и в ней было  сидели четыре Пика -
а  водитель вел  ее  так,  как  очень часто водят  машины Пики, т. е.  очень
искусно, будто он считал, что это не машина, а какое-то  невиданное животное
неизвестного вида.  И два фургона, упомянутые  мной ранее, сжали  ее с обеих
сторон,  словно  сэндвич,  так  делают  полицейские  машины  в  американских
фильмах,  и  из них вышло, по крайней  мере,  шестнадцать  парней - те,  что
сидели в кузове, вывалились, словно некий своеобразный груз. И это  были  не
Теды,  а  мужики - им было  точно лет за  двадцать -  и теперь  уже  не было
никакой  ссоры, как в прошлый раз, они просто  бросились к  машине, и  силой
открыли двери, и вытащили Пиков, и  те заскрипели у них под ногами. Конечно,
Пики пытались дать сдачи, - хотя снова была небольшая пауза недоумения,  как
и с  Сикхами,  тот  же момент полного удивления. Двое  лежали,  и их  пинали
ногами  (эти  парни,  видимо,  знали   все  об  уязвимых   местах),  а  двое
ретировались,  при  этом один из них стонал; и около  сотни людей столпилось
вокруг, наблюдая.
     А что касается всех этих зевак, то я увидел нечто совершенно  новое для
себя,  и вы можете счесть  это невероятным  - но я клянусь,  что  это чистая
правда  - они даже  не получали удовольствие от всего этого, они не кричали,
не  ухмылялись;  они  просто  стояли  там,  на  безопасном  расстоянии,  эти
Английские  люди, и  смотрели. Словно  дома, вечером, со своим  Овалтином, в
теплых  тапочках,  перед  теликом.  Кажется,  это были  вполне  достойные  и
приличные  люди;  белые  воротнички,  и  их  жены,  наверное,   вышедшие  за
покупками. И  они наблюдали  за тем, как эти парни  залезли в машину  Пиков,
въехали на ней в бетонный фонарный столб, запрыгнули обратно  в свои фургоны
для доставки товаров и уехали восвояси. И опять же, на этом все и кончилось.
За  тем  исключением, что несколько цветных женщин  вышли и  наклонились над
мужчинами,  лежавшими на асфальте, а свидетели, о  которых шла речь, подошли
поближе, чтобы рассмотреть все повнимательнее.
     А затем подоспел  еще один инцидент  - и вскоре,  что вполне понятно, я
понемногу начал терять им счет, а с течением времени начал терять счет часам
и  минутам. Это произошло на Латимер  Роуд, возле  железнодорожной  станции,
посреди  путаницы  дорог, уже  упоминавшихся здесь,  таких,  как  Ланкастер,
Силчестер,  Уолмер,  Блечинден. В  этом районе  уже  было  довольно  большое
скопление людей:  то  есть  теперь  все уже поняли, что происходит  -  можно
отлично провести время, выйдя на главную  улицу,  а,  кроме того,  в полдень
пабы  еще закрыты. И все они сновали туда-сюда, словно на рынке на  Мидлсекс
Стрит в воскресенье, перемещаясь и  меняясь группами в поисках чего-то. Люди
рассказывали о том, что произошло здесь, или там, или  где-нибудь еще, и все
они выглядели расстроенными  из-за  того, что ничего не происходило у них на
глазах, здесь и сейчас.
     Ну, долго ждать им не пришлось. Потому  что со станции Метрополитена  -
старый Лондонский Транспорт, такой безопасный и такой надежный - вышла кучка
пассажиров, и среди них был Пик.  Всего лишь один. Парень моего возраста,  с
вещевым  мешком  и свертком из  коричневой  бумаги  - серьезный мальчуган  в
очках, в  одном  из  тех  жалких, тускло-коричневых костюмов, которые  носят
Пики, в  особенности  студенты,  главным  образом для того,  чтобы  показать
англичанам, что мы не должны думать, будто они носят юбки из травы и кости в
волосах,  что они такие же чуваки из двадцатого  века, как и мы. Я думаю, он
был  Африканец:  как бы  там ни было, несомненно,  именно  оттуда  вышли его
предки - миллионы, несколько веков тому назад.
     Так,  этот  паренек, скорее всего, был тупицей. Потому  что  он явно не
понимал,  что  что-то  не так  -  возможно, он  приехал  из  Манчестера  или
откуда-либо еще,  проведать  приятелей.  В любом случае,  он  шел по  улице,
вежливо  ступая в  сторону, если кто-нибудь шелему навстречу, а все смотрели
на  него.  Все  эти  глаза наблюдали  за ним  в полной тишине.  Потом кто-то
крикнул "Держи его! ", и тогда-то Пик довольно  быстро  во все врубился  - и
как молния  помчался по Бремли Роуд, все еще сжимая свой мешок и сверток, и,
по меньшей мере, сотня  молодых  парней  гналась за ним, и сотни  девочек  и
детей  бежали за ними, некоторые  были  даже на мотоциклах и  машинах. Некий
языческий  бог,  видимо, проорал в  его ухо  какие-то советы, потому  что он
нырнул во фруктовую  лавку, захлопнув дверь. И старая  тетка внутри  помогла
ему  запереть дверь, и  уставилась на толпу, а люди скопились возле входа, и
они кричали -  я цитирую их слова -  "Достанем его!  " и "Отдай его нам! " и
"Линчевать его! ".
     Именно это они и кричали.
     Но достать  его  они  не  смогли. Все,  что они  получили,  это  старую
продавщицу  фруктов,  которая  вышла  из  другой  двери  и  подошла  к  ним.
Представьте себе эту  картину! Эта  старая  женщина, со встрепанными  седыми
волосами и лицом, пылающим  от ярости,  она стояла окруженная этой толпой  и
орала на них. Она назвала их кучкой трусов и отъявленными ублюдками, всех до
единого, а они стали орать на нее, и я не мог разобрать ни единого слова. Но
она и не шелохнулась, эта женщина, а ее муж внутри поднял жалюзи на окнах, и
наконец-то  появилась  полиция,  на  этот  раз  в  нескольких фургонах,  они
пробрались  сквозь  толпу, начали  махать руками, забрали  юного  Африканца,
потом разделились на дюжины  и разогнали всю толпу - на этот раз с дубинками
в руках.
     После этого я захотел  немного побыть наедине с собой. Я уехал из этого
района, добрался до большого открытого пространства в Вормвуд Скрабс, и  сел
на  траву,  поразмышлять.  Ибо то,  что я  увидел,  сделало  меня  слабым  и
отчаявшимся: в основном  из-за того, что, кроме этой  старой овощной женщины
(которая после смерти сразу же отправится в рай, словно сверхзвуковая ракета
- ничто не помешает этому), никто, абсолютно никто не оказал противодействия
всему этому.  Ты  оглядываешься в  поисках членов другой команды -  хотя  бы
нескольких, - но нет ни одного. Я имею  в виду, нет  ни  одного из нас. Пики
боролись, потому что им приходилось. Но не было ни одного из нас.
     Когда  такие вещи случаются с вами, пожалуйста,  поверьте мне, это  все
равно, как если бы камни поднимались с тротуара и били вас в лицо, и дома бы
падали, и небо бы обрушилось вниз. То есть, все, на что  вы опирались, и все
обычные  вещи стали бы вытворять нечто совершенно  неожиданное. Ваше чувство
уверенности, и все, на чем оно зиждется, просто исчезает.
     Я отряхнул свою задницу и поехал по Вуд Лэйн в Уайт Сити, где находится
старое здание Би-би-си, этот великолепный  модернистский дворец, откуда идут
телепослания на всю страну.  И я посмотрел на него и подумал "Боже мой, если
бы я смог пробраться туда и  все  рассказать им - миллионам! Просто провести
их до железнодорожной  станции, за четверть мили отсюда, и показать им,  что
творится в столице нашей страны! " И я бы сказал им "Если вы не хотите этого
- ради Бога, приезжайте и остановите это - все вы! Но если вы именно этого и
хотите, тогда  я  не хочу вас, и тогда  прощай, Англия! "  Потом я  повернул
назад,  в  свой район, окруженный железными  дорогами,  - вернулся из Белого
Города в Коричневый  Район - и пока я путешествовал вокруг станции, я увидел
еще одну обнадеживающую сцену, остановился и поглядел.
     Это был маленький старикашка в  суконной кепке и с поднятым воротником,
он вцепился в  юного Пика  так  крепко, что сначала  я  подумал, что он  его
арестовывает или собирается нанести ему какой-нибудь вред. Но нет! Очевидно,
этот парень  сказал старикану, что  живет в Неаполе  и колеблется  по поводу
возвращения  домой, и  этот  старый чудак,  вспомнив  вновь свою  молодость,
должно  быть, схватил его  за руку и  сказал: "Все отлично, сынок, пойдем со
мной", и отправился,  держа цветного парня  за руку, с  выражением на  лице,
говорившем  "если  вы тронете его,  то  тронете и меня  тоже"!  И я подумал,
почему единственные двое защитников, которых я увидел, были пожилыми?
     Но это навело меня на мысль. Я поехал обратно в  Уайт Сити, припарковал
свою Веспу и зашел  на  станцию, посмотреть, что к чему.  И, конечно же, там
стоял  молодой  Пик,  и я  подошел к нему, улыбнулся  огромной улыбкой,  что
стоило  мне  больших усилий, и спросил, как дела? и не хочет ли он, чтобы  я
подвез его домой на своей Веспе? Он немного сомневался, но я спросил, где он
живет,  и продолжал беседовать с ним, потому что я открыл для себя, что если
ты все  время  говоришь с  тем,  кто  тебя  подозревает в чем-либо, сам звук
твоего  голоса обычно завоевывает их.  Он  ответил,  на бульваре Бленхайн, я
сказал, садись, и я доставлю тебя туда. Когда мы выходили,  продавец билетов
спросил,  захватил ли я с собой железный лом, просто на всякий случай?  Тоже
мне умник.
     Так что я оседлал Веспу  и пытался завести  разговор с  парнем, но  тот
просто обхватил  меня  и на все отвечал "Ага, мужик! ", и  когда мы проехали
мимо  группы  зевак,  раздались   один-два  крика,  свист,  понятное   дело,
просвистел кирпич, и несколько парней выбежали на дорогу нам навстречу, но я
сворачивал или прибавлял скорость, и мы добрались до  бульвара  Бленхайн без
неприятностей. Я был взвинчен и ожидал погони на мотоциклах и большой толпы,
но ничего не случилось. И это было самой удивительной штукой в Неаполе в тот
день! Все это  неожиданно появлялось то там, то здесь, то где-нибудь еще,  а
потом утихало, так что  никто  не знал  на  каких улицах сумасшествуют, а на
каких все мирно и спокойно.
     В общем, я  пров