в, первооткрывателей  и  ученых,
исследующих,  наводящих  справки,  узнающих,  что  и  почему;  и  радикалов,
беспощадно критикующих  и убивающих их, поднимаясь, несмотря на риск, каждое
столетие. Так что пока  в  Англии есть эти вещи, я рад быть  здесь, и я буду
защищать их... и могу забыть обо всем остальном.
     Манни  сказал  это настолько  серьезно, будто  он  давал  клятву, из-за
которой мог бы попасть  в газовую камеру, но  он все равно будет держать ее.
Конечно, он отдавал себе отчет  в том,  что говорил, и чувствовал нас, своих
слушателей (в особенности Сола) - но я, я верил ему и был впечатлен.
     - Я  бы  не отказалась от чашки чая, - сказал я, и на этот раз на кухню
пошла Мириэм.
     М. Катц встал потянулся и сказал:
     - Хей-хо - это человеческий элемент. Мир - странная штука.
     В этот момент я бродил по их ужасному жилищу - ужасному в смысле мебели
и  всяких  пустяков, все это было не  в современном духе, а  довольно милое,
уютное  и хорошо использованное, хотя мебель в главной зале не всегда такая.
В  углу,  почти  спрятанное,  словно  ночной  горшок  за  портьерой,  стояло
маленькое  собрание  сочинений, включая и два  издания  Манни, копии которых
были в переплетах из шкуры какого-то редкого животного.
     - Не книжные люди, эти твои старшие родственники, - предположил я.
     -  С моей  стороны - да,  -  сказал  Манни К., подойдя  погладить  свои
тонкие,  любимые книжки. - Но зайди в дом  к отцу  Мириэм,  и увидишь  целую
публичную  библиотеку, книгами там даже кухня завалена, и большинство из них
на немецком и русском.
     - Твоя родня - торговцы, Манни?
     - Да,  но у нас в семье четыре раввина, если считать кузенов, -  сказал
он с железной ухмылкой, наполовину горделивой, наполовину ужасающейся.
     - Наверное,  они были  не  в восторге, когда маленький Эммануэль  начал
писать? - спросил я.
     -  Была небольшая борьба. У нас в  семьях,  нееврейский мальчик, всегда
должна  разворачиваться борьба  вокруг  крупных решений. Но когда  я нанялся
работать на рынок, где работаю до сих  пор, они успокоились. Особенно, когда
первый раз увидели меня по телику.
     - А родня Мириэм?
     - Им это понравилось еще меньше. Видишь ли, они считали, что я - плохая
пара для девушки, и  думали, что уж лучше бы ее избранником стал крестьянин,
он бы все-таки заработал для нее немного денег, по крайней мере.
     - А сейчас?
     - О,  они одобряют. Папа Мириэм  перевел меня на немецкий и на идиш, но
издал только на последнем.
     - А они хорошие люди?
     Манни уставился в потолок, поглаживая свои тома.
     -  Я могу сказать  тебе одну вещь.  Единственные  три вопроса, что  они
задали  Мириэм, когда она объявила им  о нашем решении, были: "Здоров ли он,
работает ли он, любишь ли ты его? " - именно в такой последовательности. Они
не упоминали о деньгах до тех пор, пока не увидели меня.
     Юный Сол, чувствуя себя одиноко, подошел к нам.
     - Ну, этому-то они в любом случае рады, - сказал я, кивая на карапуза.
     -  Что? Это  с двенадцатью-то внуками?  Наверное, они обратят  внимание
лишь, когда у нас будет двенадцать.
     - Нет, не будет, даже не мечтай, - сказала Мириэм, входя с чаем.
     Итак,  мой  визит  к  Манни с  Мириэм  подготовил  меня  и  придал  мне
необходимую силу духа, чтобы нанести еще один удар по Crepe Suzette. В конце
концов,  даже если  мужчине  и  не к лицу  преследовать девушку, что мне еще
остается терять  в  этой  ситуации?  Поэтому я попросил у Катцев  разрешения
воспользоваться телефоном  и  набрал номер  апартаментов Сюз  в  у.  2,  где
неожиданно -  или  нет, ибо  наглость  довольно часто  вознаграждается - она
ответила, довольно вежливо  предложила навестить ее  до того, как она пойдет
на представление к Ламент в с. у. 3.
     На этот раз я  воспользовался метро, потому что я хотел поразмышлять  о
том,  какая тактика более  подходит  для того, чтобы заполучить  Сюз -  либо
попытаться   устроить   разборку  с  Хенли,  либо  просто  зажечь  костры  и
поддерживать пламя, пока не придет  моя очередь. Но это было ошибкой, я имею
в виду  метро, потому  что,  когда я прибыл по ее адресу  в  у.  2, я увидел
припаркованный поблизости  Хенлиевский  Роллс винного цвета, а  в  окне  Сюз
весело горел свет.
     Сюз живет в трио Викторианских буржуазных дворцов, переделанных в жилые
дома для новых интеллектуальных шпионов, и на древних столбах вместо номеров
1, 2, 3, или чего-то в том же духе, было написано Дом Серпентайн; эта  штука
с "Домом"  -  новый метод  описания любой мусорной кучи, из которой лендлорд
хочет  по-быстрому срубить пятерку. Вы нажимаете звонок, и голос, вызывающий
запор,   отвечает  через   громкоговоритель   (а  иногда  не  отвечает),  вы
выкладываете,  по  какому делу  вы пришли, так, будто вещаете на всю  нацию,
потом идет куча щелчков и звонков, и вы заходите в холл,  где  ваша  задница
мерзнет даже летом, и забираетесь в некий гроб под названием "лифт"; резкими
толчками продвигаетесь вверх  мимо  голых стен, словно шахтер из забоя, пока
не останавливаетесь  на нужном  этаже.  Возле дверей  лифта, - чтобы открыть
которые  нужен очень  сильный мужик, но закрываются они сами, как только  ты
вышел - там, на этаже, к моему удивлению стоял Хенли.
     Вы сразу поймете, что за тип  этот  Хенли, если я назову  его  холодным
пидором: т. е.  он не жеманный, покачивающий бедрами клоун из  варьете, и не
умелый чувак с шустрыми  руками  и бегающими глазками, и  не  кусающий ногти
парашютист     со     шрамами    от    битв,     а     мягкий,    собранный,
"давайте-обсудим-это-еще-раз".
     -  Добрый  вечер,  - сказал он вежливо,  пытаясь помочь  мне вылезти из
этого новоизобретенного лифта.
     - Ну что же, добрый вечер, - сказал я. - Вы увели у меня девушку.
     Хенли  еле-еле  улыбнулся,  еле-еле  покачал   головой,  и  сказал  мне
серьезно:
     -  Естественно, когда  мы  оба  дома,  ты  все еще  можешь приходить  и
видеться с ней.
     - Все еще могу!  -  возопил я. - Думаете, при  таких обстоятельствах  я
вообще к ней приближусь?
     - Да, - сказал он мягко.
     - Что ж, мистер, тогда вы не знаете меня! - воскликнул я.
     Услышав  этот  откровенный  обмен мнениями  в  коридоре, появилась  Сюз
собственной персоной,  выглядела  она  лучезарно,  это  единственное  слово,
уместное  здесь.  Она действительно светилась,  на ней было  этакое  хрупкое
платье  "Золушка-на-балу",  одна из  тех недолговечных  вещей,  что  обожают
надевать на  самом  деле  клевые  девочки, все мы это  знаем,  но они  хотят
заставить   нас   думать,    что    они   являются    олицетворением   фразы
"семнадцатилетняя конфетка" (что в случае с Сюз было чистейшей правдой). Она
поняла, что мы плохо начали наш разговор, и схватила каждого из нас за руку,
втолкнула  в свои апартаменты, принесла  все эти  вещи,  напитки,  сигареты,
включила радиолу - все это должно было растопить лед.
     Но я не собирался отступать.
     -  Вы не против, Хенли, - начал  я, отламывая печенье и отказываясь  от
стакана Кока-колы, которого я не просил, - если я выскажусь?
     Кот  уселся  в  кресло,  скрестив ноги,  весь выстиранный,  надушенный,
выглаженный,  похожий  на  лакея в  выходной, но  все равно умопомрачительно
вежливый.
     - Нисколько, - ответил он. - Если, конечно, Сюзетт не возражает.
     - Я вовсе не  против, - сказала  Сюз, плюхаясь  на  какие-то подушки  и
открывая 2000-страничный американский журнал.
     -  Во-первых,  - сказал я, начиная  с  наименее очевидного аргумента, -
Сюзетт из рабочего класса, как и я.
     - И я, - сказал Хенли.
     - Э?
     - Мой отец, он еще жив, был дворецким, - сказал кот.
     - Дворецкий, - сказал я ему, - это  не  рабочий  класс. Я уважаю Вашего
отца, но он лакей.
     Сюзетт захлопнула  журнал, но Хенли протянул ей нечто, что он назвал бы
"сдерживающая рука", и сказал мне:
     - Очень хорошо, я не из рабочего класса. И что?
     - Из этих  межклассовых  браков не выходит ничего путного,  - сказал  я
ему.
     - Чушь. Что дальше?
     -  Сюзетт,  -  продолжил  я,  -  достаточно  молода,  чтобы быть  вашей
пра-пра-пра-племянницей.
     -  Пожалуйста, не преувеличивай. Я знаю, что гораздо старше ее,  но мне
нет еще и сорока пяти.
     - Сорок пять! Вы созрели для госпиталя в Челси! - воскликнул я.
     -  Ты действительно преувеличиваешь, - сказал Хенли.  - Вспомни  лучших
кинозвезд - Гейбл, Грант, Купер. Как ты думаешь, сколько им лет?
     - Они не собираются жениться на Сюз.
     -  Очень  хорошо, - сказал он. - Ты думаешь, что я  пожилой. Что-нибудь
еще?
     - Остальное, - сказал я, - оставляю вашему воображению.
     Хенли убрал ногу с ноги,  положил опрятные, чистые, эффектные пальцы на
колени (я надеюсь, что он не порезался о складки своих брюк) и сказал мне:
     - Молодой человек...
     - Без этого "молодого человека".
     - Ах ты, чума, - воскликнула Сюз.
     - Именно так!
     Немного повысив голос, Хенли продолжил:
     - Я как раз хотел сказать... вы знаете, сколько браков между совершенно
нормальными людьми не доходят до конца?
     - Так зачем венчаться? - проорал я.
     - Французы называют это...
     - Мне насрать, как называют это французы, -  кричал  я. - Я называю это
просто мерзостью.
     Сюзетт встала, глаза ее пылали.
     - Я действительно думаю, что тебе лучше уйти, - сказала она мне.
     - Не сейчас. Я еще не закончил.
     - Пусть продолжает, - сказал Хенли.
     - Пусть моя жопа продолжает, -  сказал я. - Я хотел у тебя спросить: ты
действительно считаешь, что такой расклад сделает  Сюз счастливой? Я имею  в
виду, счастливой - понимаешь это слово?
     Хенли тоже встал.
     -  Я знаю  только то,  - сказал он мне  медленно,  -  что  она  сделает
счастливым меня.
     И он пошел сделать себе коктейль.
     Я схватил за руку Crepe Suzette.
     - Сюзи, - сказал я ей. - Подумай!
     - Отпусти.
     Я встряхнул девчонку.
     - Подумай, - прошипел я ей.
     Она стояла довольно спокойно и непреклонно, словно столб.  Хенли сказал
через всю комнату:
     - Честно говоря, я думаю,  что Сюзетт  уже все  решила, и я  думаю, что
будет лучше, если ты смиришься с этой ситуацией.
     - Ты купил ее, - сказал я, отпуская Сюзетт.
     Она  попыталась  отвесить мне пощечину, но  я  увернулся.  Я подошел  к
Хенли.
     - Предполагаю, что ты хочешь драться со мной, - сказал он.
     - Предполагаю, что я должен, - сказал я.
     - Что ж, если ты  действительно хочешь, то я вполне согласен, но должен
тебя предупредить, что я - грязный боец.
     - Ты грязный, это точно, - сказал я.
     - Ну  что же, начинай, -  сказал он  мне, поставив свой стакан.  - Ради
Бога, либо начинай, либо, если ты не хочешь, сядь и не порти всем вечер.
     Я заметил, что одна рука  у  него  была  в кармане. "Брелок  или, может
быть, зажигалка  в кулаке, " подумал  я.  Но я всего  лишь искал  отговорки,
потому что я не хотел бить мужика - я хотел ударить Сюзетт, или самого себя,
биться головой об бетонную стену.
     - Мы не будем драться, - сказал я.
     - Браво, - ответил он.
     Сюзетт очень медленно сказала мне:
     - Это  абсолютно  последняя сцена такого рода. Еще  одна,  и я с  тобой
никогда не буду видеться, и, поверь мне, я говорю серьезно.
     - Спасибо, - сказал я, - за то, что все так популярно объяснила. Если я
усмирю свой темперамент, может быть, встретимся у Ламент.
     - Как хочешь, - сказала Сюз.
     Хенли протянул руку,  но это уже  было чересчур, так что,  помахав  ему
рукой,  я  выкатился  из дверей  и  проторчал  несколько  минут  в коридоре,
невольно подслушивая их  ворчание за  дверью, ибо этот чертов лифт все ездил
вверх  и вниз, битком  набитый  жителями Дома Серпентайн, и не  остановился,
даже  когда  я  умудрился  открыть  железную решетку, пока  он  стоял  между
этажами. Поэтому я смотрел, как он падает в бездну.
     Когда, в конце концов, я вышел из подъезда, страдая, словно  в кошмаре,
и   окунулся   в   улицы,  я  услышал  у   себя  за  спиной   что-то   вроде
смертельно-дребезжащего шепота, и обернулся, но сзади никого не было, - этот
шум издавал я сам! Только не это! Я заплакал, перечеркнул все свои правила и
зашел в бар, быстро выпил  что-то двойное и  вновь выскочил наружу.  Я решил
пойти через парк, по широким открытым пространствам,  заодно и путь срежу до
Мисс Ламент.
     На этой  северной  стороне Гайда насыпи были похожи  на огромных  белых
чудовищ, как  в фильмах  о  побережье Франции. Насыпи протягивались на мили,
потом  начиналась  магистраль  Бейсуотер  с  ослепительными огнями,  черными
прудами и  огромным темно-зеленым парком, тянущимся, словно большое  море. У
парков  есть  одна  особенность,  днем  они  -  сама невинность  и  веселье,
наполненные  собаками,   детскими  колясками,   старикашками  и   парочками,
переплетенными, словно борцы-дзюдоисты.  Но,  как только наступает ночь, вся
картина  превращается в свою полную  противоположность. Появляются  бродяги,
насильники,  копы,  сыщики,  эксгибиционисты,  шлюхи, и плотный воздух кишит
сотнями пар подозрительных, пялящихся  глаз. Все  кого-то ищут, и все боятся
найти того, кого ищут. Если вы не в парке, вам хочется зайти и посмотреть, а
когда вы вошли, вы слишком боитесь выйти обратно. Так что я вошел туда.
     Я  пытался  не думать о Сюз,  но  все равно думал. "Сюз, Сюз, Сюзетт, "
сказал я и остановился, и клянусь, что в этот момент я весь перевоплотился в
мысль  о ней.  Я  сел на  скамью,  и  мой  голос  проговорил, "Парень,  будь
благоразумным".
     В вонючих планах Сюз, должен заметить, было правильно только одно. Пока
ты не узнал, что такое бабки - то есть действительно узнал, как обращаться с
большими  вещами, узнал, какая  разница, к  примеру, между пятью  и  десятью
тысячами  фунтов (для меня эти суммы одинаковы), или что значит поглядеть на
какую-нибудь вещь и  сказать "Я покупаю  это", или как будут плясать  лопухи
вокруг тебя, если  ты  осыплешь их дождем из  шестипенсовиков  -  пока ты не
узнал этого, ты и сам  лопух.  Маленький настырный  мозг Сюзетт решил понять
эту  штуку  насчет  денег,  и,  Боже  мой,  она  так и собиралась поступить,
несмотря ни на что.
     Я не могу сказать, что я был против Хенли как такового, и этого брака с
раздельными кроватями,  предложенного  им  ей.  Я был против  того, что  это
должен быть  кто  бы  то ни  было, кроме меня -  не важно,  кто.  Когда  она
разыгрывала меня с этими Казановами Пиками, это было  настолько же  плохо...
кроме того, что я знал - эти приключения непостоянны. Меня все еще пускали.
     Манни сказал "жди", но как  я  могу  быть столь мудрым? Ждал бы он свою
Мириэм?
     Может, Сюз не создана для меня,  подумал я  неожиданно. Может  быть,  я
ошибся насчет этого - она - не моя Джульетта, а  я - не  ее Ромео? Но  какая
разница, даже если она не создана для меня, когда я чувствую, что создана?
     - Блядь! - проревел я.
     Три  или  больше   исследователя,  приближавшихся  из  темноты  к  моей
скамейке,  остановились,  словно  вкопанные,  несколько человек  моментально
исчезли. Я поднялся.
     - Огоньку не будет? - спросил самый наглый, когда я проходил мимо.
     - Что вы себе позволяете? - сказал я и ускорил шаг.
     Я  пошел  по извилистой  тропинке,  было  так темно, что  я то  и  дело
сворачивал с  нее и  напарывался на какие-то  штуки, поставленные для  того,
чтобы  дать  понять  -  "держитесь-отсюда-подальше".  Неожиданно,  откуда ни
возьмись,  появился  луч  света, и мимо  меня  пронеслись пара  энтузиастов,
пыхтящих,  ворчащих, выглядевших чертовски неуютно и целомудренно. Удачи им.
"Благослови вас Бог", прокричал я им вслед.
     Вдруг  неожиданно я наткнулся на великолепную панораму Дома Серпентайн,
освещенного зеленым светом и  фарами  машин,  воющих на  мосту.  Я подошел к
воде, наступив на пару уток, наверное, это были они, рассеявшихся в стороны,
сонно крякая.
     -  Держитесь  там,  где ваше место,  - сказал я  им,  отгоняя маленьких
сволочей к озеру.
     Теперь я был возле  воды,  и видел знак "лодки напрокат", и сами лодки,
пришвартованные за пятнадцать футов  от берега. Подумав, почему  бы и нет, я
сел на  траву,  снял  свои  нейлоновые  носки и итальянские  туфли,  закатал
Кембриджские джинсы и вошел в воду. Пока я достиг первой лодки, я был в воде
по самый пупок, как  герой  итальянских  фильмов.  Я  залез в эту  штуку  и,
приложив немало усилий, чтобы распутать  клубок несмазанных цепей, умудрился
выплыть  в  море.  Только достигнув середины,  я бросил весла  и  поплыл  по
течению.
     Я лежал там, мне было чертовски неудобно, я смотрел на звезды и думал о
Сюз, и о том, как было бы здорово, если бы она лежала здесь, со мной, только
она и я.
     - Сюзи, Сюзетт,  я люблю тебя,  девочка,  -  сказал  я, и умыл в лицо в
грязной, невидимой луже.
     Потом я уселся в лодке и подумал, как я могу быстро сделать кучу денег,
если это все,  что ей нужно? Естественно,  я  подумал о  Уизе, о его  планах
разбогатеть, но  знал, что  не  смогу  поступить так же, - честно говоря, не
из-за угрызений совести или чего-нибудь вроде этого, а потому что эта жизнь,
возможно,  по-своему  шикарная, на  самом деле  такая недостойная, если  это
слово  подходит  сюда.  Конечно,  я хочу  быть богатым,  но я  не  хочу быть
пойманным.
     Бац! Мы  врезались в основание моста, лодка и  я.  Я  посмотрел вверх и
увидел  какого-то  мужика,  перегнувшегося  через  перила,  помахал  глупому
старикашке и прокричал: "Bon Soir, Monsieur! ", на что он ничего не ответил,
а  начал  бросать  мне  пенни или, может быть, это были обрывки долларов,  я
плохо видел, да меня это и не волновало. Меня более удивило то, как этот тип
понимает выражение "устроить  себе  праздник". Поэтому я  погреб  к  другому
берегу и высадился  прямо возле  Лидо, поэтому  мне пришлось перелезть через
ограждение, и я оказался порезанным в нескольких болезненных местах.
     Закон (тот, кто знает, согласится) имеет гениальную привычку появляться
не тогда,  когда ты что-то делаешь,  как и  должно  быть, а тогда, когда  ты
невиновен, и  уже что-то натворил. Этот ковбой направил на меня свой фонарь,
когда  я  надевал свои  носки  и туфли,  и стоял  молча,  но  не гасил  этот
раздражающий свет.
     Но я решил, что заговорит первым он,  что он и  сделал после нескольких
долгих минут.
     - Итак?
     - Помочил ноги возле берега, сэр.
     - Помочил ноги?
     - Я именно это и сказал.
     - Именно это ты и сказал.
     - В старом Серпентайне.
     - Ага.
     - Там, внизу.
     - Там, внизу, ты говоришь?
     Разговор  показался мне слишком дурацким,  поэтому  я  встал  и  сказал
"Доброй ночи, сэр", и пошел, но он сказал мне, поднимаясь вверх, "Подойди ко
мне".
     Так что, естественно, я побежал.
     Одну вещь о копах вы знаете наверняка - они не любят бегать, потому что
их  шлемы  при этом  обычно сваливаются. Также  они  не  любят  какие угодно
физические усилия  -  вообще-то,  единственное,  чем  легавые  схожи  друг с
другом,  кроме того, что все они бродяги,  это  то, что они чураются  любого
физического  труда, особенно ручного. Достаточно  посмотреть на выражения их
лиц  на  фото  в газетах,  когда  они  копаются  в кустах  в поисках  орудия
убийства!  Так что если вы легки на  подъем,  и он  только один,  вы  можете
довольно  легко  от  него  избавиться.  Что   я  и  сделал,  спрятавшись  за
скульптурой Питера Пэна и нырнув в какие-то кусты.
     "Проваливай  отсюда, дружище"  произнес чей-то голос, когда я наткнулся
там  на пташку  с клиентом, что  не входило  в  мои намерения,  естественно.
Поэтому  я выбрался обратно,  перешел тропинку  и  оказался  среди  огромных
темных  деревьев,  гораздо  более  темных,  чем небо над ними, и  перешел на
обычный   шаг,   словно  некий  серьезный   парень,