Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
ти ничего не пил, потому что не любил пьяных и сам ни
разу в жизни допьяна не напивался.
Рядом с ним, на продавленной и скрипучей кровати сидела девушка с
параллельного потока. Случайно рядом оказалась. Шумная, шебутная,
заводная. Она пила за двоих, не выпускала изо рта сигарету, говорила со
всеми сразу, в том числе и с Лешим. И все время толкала его сильным
локтем в ребра. Больно толкала, но он терпел. Даже это казалось
общением, и он ему радовался.
Музыка мешала расслышать слова. Громкая музыка, ритмическая. Дома
мать любила слушать исключительно классику, и к классике Леший больше
привык. Она успокаивала, и даже в самые тяжелые минуты жизни отвлекала
от болезненных мыслей. А эта музыка бесила, будоражила. Вызывала в нем
прилив тех желаний, что мучили его постоянно.
Словно бы нечаянно он посмотрел на губы шумной соседки. Они были
полные и зовущие. Так откровенно зовущие каждого, что он с трудом
удержался, чтобы не пододвинуться к ней ближе. И, наверное, ее губы тоже
горячие?
Помада почти стерлась, но Леший хорошо помнил, что губы той девушки
из подъезда были вообще без помады. И сейчас представил повторение
длительного поцелуя, но с этими вот полными губами. Опять затрепетало
что-то между грудью и животом. И он возненавидел всех сидящих здесь,
всех шумящих, говорящих, кричащих, пьющих, курящих и закусывающих. Что
они здесь делают? Почему не остаться в комнате двоим - ему и ей?
Вечер продолжался. В комнате было сильно накурено. Кто-то выходил в
коридор. Кто-то возвращался. Постепенно стали расходиться, пока работал
городской транспорт, желая успеть добраться до дома.
- Ты здесь живешь? - перекричала музыку соседка.
- Нет, - Леший отрицательно покачал головой. Перекричать группу
"Scorpions" он не мог.
- Проводишь... - не спросила, а крикнула она утвердительно,
уверенная, что он не откажется, и налила себе следующую рюмку.
Потом они стояли в длинном коридоре среди других таких же пьяных
студентов. Все общежитие в этот вечер было пьяно. Они ушли уже во втором
часу ночи, чтобы избежать уничтожающего взгляда дежурной вахтерши,
которая не любит, когда ее будят. Дверь открыли сами и только сильно
хлопнули ею, чтобы вахтерша проснулась и сообразила, что кто-то ушел. Но
сказать "ушли" - значит сказать не совсем правильно. Леший просто вел
соседку, даже тащил порой на себе. И долго пытался выяснить, где она
живет. Она только рукой показывала:
- Там...
Но "там" - был городской сосновый бор.
И Леший, в глубине души сам подумывающий, как увести ее именно туда,
согласно повел. Она, хотя и была сильно пьяна, конечно, видела, куда они
идут, но шла - более того, сама вела его, время от времени всматриваясь
вперед и показывая:
- Туда... Дальше...
На улицах народа не было. Никто не видел их. Но Леший в городе
стеснялся неизвестно чего или кого, - настолько привык к тому, что все
его желания должны быть тайными, - и только поддерживал пьяную девушку
под руку и за талию. За первыми деревьями он быстро осмелел, прижал ее к
стволу большой и старой, на краю поляны стоящей сосны, и хотел
поцеловать. Она засмеялась, обняла его за шею, просто повисла на нем, но
лицо отвернула, целоваться не стала. Леший не понял, что это ее игра,
начал сердиться и закипать.
Он сильнее сжал девушку в объятиях, и она подогнула ноги, начала
падать. Она была с него ростом, крепкая и тяжелая. И они упали вместе на
траву, на острые и колючие прошлогодние шишки. Одна шишка противно
врезалась Лешему в колено, он чувствовал даже боль, но почему-то
передвинуть колено не решался, словно это движение могло все начавшееся
прекратить. Прекратить все то, к чему он столько и с такими страданиями
стремился.
Он долго не мог одной рукой расстегнуть ремень у нее на джинсах,
потом мучился с замком-"молнией" и оторвал язычок. А она смеялась.
Ничего не говорила и смеялась. Пьяно, глупо смеялась. А он торопился.
Когда, наконец, сумел стянуть джинсы вместе с плавками под колени, то
лег на нее и увидел повернувшиеся наконец-то к нему губы. Увидел их
близко-близко.
Наконец-то...
Он понял, что поцелуй в горячие губы для него - гораздо важнее всего
остального.
Пусть ничего больше не будет, пусть будет только поцелуй. И он с
жадностью изголодавшегося зверя прильнул к ее губам...
От нее противно пахло спиртным, а губы были почти ледяными и
жесткими, совершенно не отвечающими на его поцелуй. Это были совсем не
те губы, которые так звали его, которых он так страстно желал и ждал.
Они были привычно-равнодушными и совсем его не привлекающими. Это были
не "его" губы. Лешего опять обманули.
И он вдруг почувствовал, что ничего больше не может. Тело его,
мужская сущность ничего не хочет. Было стыдно перед ней, было обидно за
себя, но он понял, что жаждал не этого.
Опустевшее и похолодевшее вдруг нутро дернулось в груди, сдавило
горло, и он заплакал. А она расцепила жадные руки, не понимая, что
происходит, пыталась на него посмотреть, потом сунула руку в его
расстегнутые штаны и резко оттолкнула Лешего:
- Козел ты... А еще все говорят: "Мальчик..." Сразу бы и сказал, что
импотент...
И голос у нее был совсем пьяный, и сама она была совсем пьяная. А
Леший был трезвый. Он понял вдруг, что о нем говорят, понял, что она
специально подсела к нему в той комнате. И самое главное, что теперь она
всем расскажет, что произошло. И над ним будут смеяться. Будут зло
смеяться! Гораздо злее, чем смеялись раньше, когда сами же его
отталкивали и таким делали.
Полулежа она подтянула сначала плавки, потом - джинсы, поднялась на
колени и, раскачиваясь, стала застегивать замок-"молнию".
- Козел... - сказала еще раз. - Замок мне сломал... Замок-то зачем,
если не можешь?
Где-то гром загрохотал. Возможно, на самом деле в другом районе
города шла весенняя гроза. Возможно, что гром грохотал "в голове Лешего.
Он девушку не слышал. У него опять, в унисон с громом, произошла вспышка
перед глазами, и рука вдруг сама собой скользнула в карман, достала нож.
Большой палец непроизвольно надавил на кнопку, а рука устремилась
вперед, чтобы оборвать ее злые слова, чтобы она никому больше не сказала
этих слов, Чтобы над ним не смеялись...
***
Потом он привычно уже убежал. Но теперь не так испуганно. Теперь он
знал, куда следует бежать. Не домой, предварительно попетляв по городу,
а через весь бор - к реке. Вся ветровка у Лешего была забрызгана кровью;
обе руки - даже та, которая ножа не касалась, - тоже были в крови. Он
бежал и думал о том, что теперь она никому ничего не скажет. Он на куски
ее изрезал. Он поступил как маньяк, хотя, конечно же, он не маньяк. И
пусть ищут маньяка, психически больного человека.
Пусть.
Главное - она никому ничего уже не скажет...
Главное - над ним не будут смеяться...
3
Я слышал от кого-то, что после тридцати лет осваивать компьютер уже
бесполезно.
Мозги не те, не так воспринимается информация, а скорее всего,
человек к этому возрасту мыслит уже иными категориями, привычными, а
компьютер ломает стереотипы и выводит разум на качественно иной уровень,
выбрасывая из привычного хода мыслительного процесса целые звенья.
Но это все, мне кажется, относится к желанию человека стать хакером.
Да, в шестнадцать лет хакером стать проще. Но я себе такую задачу не
ставлю. Мне надо создать хорошую базу данных и, по возможности,
перекачать себе как можно больше файлов из архива Левы Иванова. А если
получится, то и из милицейского архива. А уж если совсем повезет, то и
из архива ФСБ. Для этого надо будет подлизаться к "одноглазому"
лейтенанту Славе и к "фээсбэшнику" майору Асафьеву.
Я взял в руки сразу все книги, которые приобрел сегодня. Стопка
получилась увесистая. С какой начинать? В принципе, самые азы я знаю.
Поэтому простейшие мне могут понадобиться только позже, когда начну
работать и возникнут вопросы. Лучше бы выбрать что-то чисто
пользовательское, без углубления в теорию.
Я перелистывал книги. И откладывал их по очереди на стол. Когда
отложил все и понял, что разные авторы говорят об одном и том же совсем
одинаково, взгляд мой упал на трубку сотового телефона. Я взял ее в
руки, нажал кнопку открывания крышки и небрежным жестом поднес к уху.
Это называется - "потренировался". Чтобы никому не показывать, как я рад
собственному приобретению и еще больше - собственной хитрости. Ведь
самого Леву Иванова вокруг пальца обвел! Хорошо бы еще и перед зеркалом
пару раз повторить, отработать привычность и небрежность движений.
Я встал, еще раз посмотрел на трубку и увидел клавишу, значения
которой еще не знал. Коробка лежала на тумбочке около телевизора.
Инструкции в коробке не оказалось.
Тут я вспомнил, что инструкцию и паспорт - после того, как мне
поставили печать в гарантийный талон - я оставил в кармане куртки.
Вышел в прихожую, залез в карман. Инструкция была там. И еще там -
какая-то связка ключей. Я сначала и не понял, откуда взялась эта связка.
Потом вспомнил.
Майор Лоскутков проявил поразительную тупость при открывании двери
квартиры Чанышевых - если ключ не входил в скважину, мент все равно
надеялся его туда воткнуть, и мне пришлось взять функцию "ключника" на
себя. А потом непроизвольным жестом я положил ключи в карман. Кажется,
Лоскутков куда-то отошел.
С сожалением я отложил трубку сотового телефона и взялся за трубку
обычного. Всегда малоинтересно возвращаться от ракетной установки к
каменному топору. Это я, как отставной военный, могу сказать твердо, и
прошу мне поверить. Набрал номер.
По скорости, с которой взяли трубку, я предположил, что моего звонка
трепетно ждали.
- Майор Лоскутков. Слушаю.
- Ты еще работаешь?
- Я круглые сутки работаю, в отличие от некоторых купленных мафией
частных сыщиков.
- А Пашу Гальцева ты не поймал еще?
- Пашу Гальцева в настоящее время ловит вся милиция России. И
обязательно поймает.
Он разговорился. Или ему дежурный фельдшер вкатил укол анальгетика в
язык? Тогда, следуя логике аналогизма, лейтенанту Славе следует ставить
такой же укол прямо в глаз.
- А моему совету последовать не собираешься?
- Это которому?
- Навестить квартиру Чанышева.
- Слушай, - я представил, как он поморщился - не от боли, а от
пренебрежения к такому дилетанту, как частный сыщик, - не мешай
работать...
- Ладно. Значит, ключи тебе сейчас не нужны?
- Какие еще ключи?
- От квартиры Чанышева...
Минуту он соображал. Долго менты думают. Я так и не дождался реакции,
и сам сказал:
- Когда ты в упор замочную скважину рассмотреть не смог, дверь
открывал я. И положил ключи по привычке в карман. Понял?
- А-а... Нет. Сейчас не нужны. Для порядка, завтра прямо с утра
занеси.
- Прямо с утра я сильно занят. Честное слово, я не ломаюсь перед
тобой. Вот если попозже...
- Ладно. Больше ничего нет? А то у меня допрос идет.
- С кем беседуешь?
- Еще один кандидат в Лешие.
- Ну и беседуй... - рявкнул я и бросил трубку точно так же, как
недавно бросил ее Лоскутков. Пусть что хочет, то и думает о моем
поступке. Не все же мне одному переживать от непонимания ситуации.
Я снова принялся за книги, забыв про сотовый телефон. А то время
идет, и я не успеваю подготовиться как следует. Теперь уже не стал
выбирать. Закрыл глаза и вытащил книгу из середины. И стал читать.
Глаза, правда, при чтении уже открыл. То, что касалось аппаратных
средств компьютера, я пропустил, потому что примерно знаю составляющие
подобной техники. Выискивал главы, которые касались меня как
пользователя. И так, с книгой в руках, усвоив совсем немногое и очень
многое не усвоив, я начал засыпать. Пришлось книгу отложить и лечь в
постель.
Но проснулся я, когда в квартире еще было темно и тихо. Ни звука не
доносилось с улицы.
Похоже, была глубокая ночь. Обычно сплю я крепко. Сейчас что-то
словно толкнуло. Это не было присутствием посторонних в квартире, как
подумалось сначала. Но что? Я протянул руку и взял с тумбочки
"Командирские" часы с фосфоресцирующей стрелкой. Еще только десять минут
второго. А голова совсем ясная, словно целую ночь проспал. Свой организм
я хорошо знаю и не замечал за собой никогда склонности к психозам или
чему-то их заменяющему. Тогда в чем дело?
И тут я понял, что разбудило меня...
Я взялся за телефон. Опять - за старый, к сожалению. Служба "09"
долго не отвечала.
Там девчушки тоже любят ночами спать. Даже и за рабочим столом.
Наконец ответили.
- Квартира Чанышева по улице Цвиллинга, пожалуйста... - попросил я.
Мне очень быстро назвали номер, словно всех абонентов города
вышеупомянутая служба помнит наизусть.
А я наизусть помню эту квартиру. Для спанья там приспособлен только
лишь диван.
Раскладывается, и спать удобно. Если только не предпочитаешь
подремывать в кресле. Но это, как я понимаю обитательницу сего жилья,
случалось только после наркотической дозы.
Рядом с диваном - тумбочка. Точно такая же, как у меня. И там стоит
телефонный аппарат, параллельный аппарату в другой комнате. Тот, второй,
подсоединен к линии через компьютер. Сейчас компьютер увезли в ментовку,
следовательно, второй аппарат может быть отключен. Но это не столь
важно. Важно, чтобы работал первый. Лоскутков днем звонил со второго.
Первый еще не проверен. Но если наудачу?
И я набрал номер. Долго слушал длинные гудки. Потом трубку сняли и
тут же положили на рычаги. Кто-то не пожелал в такое время разговаривать
с незнакомым мужчиной. Я набрал номер снова. Теперь ответили быстро.
- Да... - сонный, слегка хрипловатый голос. А мне определенно
нравится его наглость.
Я узнал голос.
- Привет, Паша!
- Привет. Кто это? - сначала он не сообразил спросонья. Нет у
домушника моей тренированной привычки просыпаться с ясной головой. Но
через пару секунд ситуация до парня дошла полностью. - Какого черта?..
И в голосе уже послышалась обеспокоенность потревоженного травлей
зверя.
- Привет, говорю, Паша!
- Кто это?
- Меня зовут Сергей Иванович. Фамилия моя Толстов. Я работаю...
- Ты? - Он даже засмеялся в трубку. - Как ты меня нашел, сыщик?
- Вычислил. Если тебя по всему городу ловят, то ты спрячешься в самом
безопасном месте.
- Ну, даешь... - он присвистнул. - Ты что, бывший "тихушник"? Хорошая
школа...
- Нет. С "тихушниками" я тоже не дружил. Я отставной майор спецназа
ГРУ. У нас школа была получше.
Он присвистнул снова.
- И что ты хочешь? Предупреждаешь, чтобы я не оказывал сопротивления,
когда меня будут брать?
- А тебя уже приехали брать?
- Тебе лучше знать.
- Я, признаюсь, вечером еще предположил в разговоре с ведущим это
дело опером, что ты будешь ночевать там. Меня засмеяли.
Ну, это их дело. Меня другое интересует. И я решил тебе позвонить. Ты
можешь со мной поговорить откровенно?
- Ты вроде мужик нормальный. Давай попробуем, если только ты время не
тянешь и ментов уже не прислал.
- Я согласен с тобой в том, что я мужик нормальный, - вот и дожил,
что "тащусь" от комплиментов уголовника.
- Ну, лады... Чего тебе надо?
- Откровенно мне можешь сказать - Валентина Чанышева убил не ты?
- Это могу три раза сказать. Не я. Не я.
Не я.
- Верю. Я и не думал на тебя. Просто спросил для порядка. А не можешь
сказать - кто?
- По моим данным, как и по данным ментов, - жена.
- Понятно. А что ты в этой квартире делал?
- Что делает домушник в чужой квартире?
- Об этом я могу только догадываться, поскольку домушником никогда не
был. Но шел ты туда не по собственной инициативе. Так ведь?
- Так. Мне заказ дали.
- Кто?
Трубка долго молчала с ответом.
- Ты брал перед заказчиком какие-то обязательства? - неназойливо
подсказал я вариант поведения.
- Вообще-то, нет. Потом, эти два парня и так у вас. Которые со мной
были...
- Они заказывали? И сами "пошли на дело"? Я вроде бы не совсем дурак,
но не понимаю расклада.
- Основной заказчик - некто Юрий Юрьевич. Начальник предвыборного
штаба одного известного кандидата в депутаты. Двести килограммов жира и
очень мало ума. А эти двое - так... Шавки...
- Они такими себя и показали.
- Раскололись?
- Не выходя из квартиры.
- Оба?
- Один.
- Кто? "Бегемот"?
- "Бегемот" - это который "бульдозер"?
Паша хохотнул. Ему разговор нравился.
Мне - тоже. Характерами мы с ним быстро сошлись.
- "Бульдозер". Так он, что ли?
- Нет. Второй.
- "Козел"?
Я вспомнил острые уши того, которого почесал затылком о косяк, и
удивился точной характеристике домушника. Скажет, и уже не спутаешь с
другим.
- Он самый.
- Вот уж не ожидал. Он держался так, будто весь мир презирает. А меня
- особенно.
- Это бывший мент.
- Тогда понятно.
- Майор, которому ты челюсть сломал, обещал посадить его в камеру к
серьезным ребятам и предупредить их. Серьезные ребята как относятся к
ментам? Тебе объяснять, думаю, не надо.
- "Опустят" в первый же час.
- Вот этого он и испугался.
- Что с него возьмешь? Мент, он и есть мент. А ты, насколько я понял,
один обоих парней уложил?
- Уложил.
- Молодец, уважаю.
- Ты сам, насколько я понял, обоих ментов уложил. Тоже уважаю. Вот
только тяжелые телесные повреждения... Перелом челюсти...
За это могут статью добавить.
- А что мне еще делать было против пистолета? Можно было только
отключать. Что и было выполнено.
- Хорошо. Следующий вопрос. Что связывало твоего Юрия Юрьевича с
убитым?
- Ничего не связывало. Насколько я понял, он у них через Сеть
какие-то данные уволок и засветился. Они его вычислили почти сразу.
Утром вышли на меня и послали. А тут и сообщение пришло, что клиент - в
морге. Посоветовались, решили сработать на скорости, пока никто не
опомнился. Велели мне с компьютера винчестер снять. И тогда я на тебя
напоролся.
- Рядом с домом в "БМВ" твои ребята сидели?
- Страховка.
- А "Мерседес-280" рядом?
- Не знаю.
- Знать, Паша, надо. Эта машина работает на Хозяинова. И он очень
недоволен тобой.
Дал приказ по всем притонам тебя отлавливать. Одновременно с ментами.
Так что ты правильный выбор ночлежки сделал. Как с Хозяиновым себя вести
собираешься?
- Не знаю еще.
- Позвони ему лучше сам. Узнай, что и почем.
- Ладно. Подумаю. Но не уверен, что мы договоримся. Я хозяев над
собой не терплю.
- Да, еще вопрос. По твоей профессии. Ты хоть что-нибудь "снял" с
этой квартиры?
- Порожняк тут...
- Хозяин был очень богат.
- Значит, дома ничего не хранил. Иначе я нашел бы.
- У меня все. Можешь продолжать спать.
Только уходи пораньше. Чем черт не шутит...
- Ты меня не сдашь?
- Слово офицера. Дрыхни спокойно, только не храпи. Там стены тонкие,
соседи могут услышать.
- Менты - тоже офицеры, сыщик. Так что для меня это - не гарантия.
- Но они не офицеры спецназа ГРУ.
- Ладно. Верю...
И Паша положил трубку.
Я тоже лег. Естественно, завтра я не премину сказать Лоскуткову, что
ночью беседовал с Гальцевым. Пусть зубами поскрипит - делать это долго
ему сломанная челюсть не позволит. Но сдавать парня я, как и обещал, не
буду. Кто-то из древних греков сказал: "Платон - мне друг, но истина -
дороже". А мне дороже мое слово. А друга в утешение я очень сладким чаем
нап