е его мучили, видимо, запоздалые душевные  страдания.
С пистолетом, да еще вдвоем, ментовские офицеры против  одного  молодого
вора выглядели, надо сознаться, неважно - упустили...
   Что бы они вообще делали без отставного майора спецназа  ГРУ?  Хорошо
хоть моя парочка уползти не успела. Задержанные сейчас молча  сидели  на
полу, прислонившись к стене - их просто не стали пока поднимать;
   Так спокойнее для всех. "Бульдозер" тупо улыбался непонятно  чему.  Я
даже грешным делом подумал, что он после моих ударов с собственным  умом
поссорился. Первый же из визитеров,  которого  я  принял  за  охранника,
смотрел зло  и  все  пытался  скованными  наручниками  руками  потрогать
затылок. Он прилично расшиб  себе  голову  о  косяк.  Кровь  стекала  за
шиворот и, похоже, щекотала. Парень криво ухмылялся.  А  я  рассматривал
сам косяк - не сдвинулся ли он с места,  не  треснул  ли  где:  нехорошо
все-таки портить чужой интерьер, тем более, если пришел без  приглашения
и вообще в отсутствие хозяев.
   - Ты, что ли, мне накатил? -  спросил  парень,  когда  я  убедился  в
целостности косяка, подошел к нему вплотную и стал в упор разглядывать.
   - Не расстраивайся, на допросах тебе еще добавят...
   - А тебе - так прямо на хате, - и он без запинки выдал  мой  домашний
адрес.
   Вот это он  зря  -  чего  не  люблю,  так  это  соседей  по  пустякам
беспокоить. И так несколько месяцев назад сначала Лоскутков у меня обыск
устроил, а соседей понятыми пригласил, потом его самого под моими окнами
подстрелили. Теперь и этот - или сам надеется  выпутаться,  или  обещает
гостей подослать.
   А я вообще-то человек гостеприимный.
   - Предупреди только, когда  пожаловать  изволишь.  Я  чайник  заранее
поставлю.
   -  Побалуемся  чайком,   побалуемся...   -   парень   не   унимается.
Злопамятный, зараза, хуже Лоскуткова.
   - Нет. Извини. Не чайком. Просто у меня дома всегда с  горячей  водой
проблемы. А теплой кровь легче будет с твоего затылка смывать. Для того,
понимаешь, и чайник...
   - Поглядим.
   - Если доживешь, - вступил в разговор Лоскутков. Он слова процеживает
сквозь зубы, и оттого голос его кажется странно-смешным  и  одновременно
змеино-злобным. - Я для тебя,  сука  ты  последняя,  специальную  камеру
подготовлю. Там ребята опытные сидят, проверенные. В первый же час  тебя
"опустят"...
   Это подействовало лучше любого удара.
   Глаза парня затравленно скакнули - с майора на меня,  потом  обратно.
Ответить он, чтобы не обострять отношения, не решился. И правильно.
   У Лоскуткова в руках его документы.
   - Знаю я этого сукиного кадра, - говорит мне.  -  Боевичок  сраный...
Бывший  старший  лейтенант  ОМОНа.  Надоела  ему  нищенская   ментовская
зарплата, решил однажды еще подработать и попался - погнали. Можно  было
бы и по статье оформить, да выкрутился.
   А надо было дело до конца доводить...
   Парень молчит. Посматривает на мои руки и на руки майора. Ожидает - с
какой стороны будут бить больше.
   - Так что? - Лоскутков низко наклонился к его лицу. - Знаешь,  что  в
камере с бывшим ментом сделают?
   Молчание  в  ответ.  Угрюмое  и  дремучее,  как  лес  в  сказках  про
Соловья-разбойника.
   Знает.
   - Что вам надо было в этой квартире?
   А вот теперь  все  стало  ясно.  Парень  бросил  короткий  взгляд  на
"бульдозера". При нем говорить не решается. Лоскутков, к  сожалению,  не
правильно сориентировался. Дожимать не стал, хотя дожать можно бы  было.
Всегда надо продолжать атаку. И при напарнике все бы  он  выложил  после
обещания майора. Более того, сразу бы поставил себя в  такое  положение,
что помощи от пославших сюда ему ждать бы  уже  не  пришлось.  Это  тоже
важно. Майор оплошал. Склонился над вторым.
   - Что здесь надо было?
   - В сортир сходить хотели.  Понимаешь,  на  улицах  все  общественные
туалеты в пивбары переоборудовали.  Говорят,  ваш  мэр  лично  сортирами
торговал и мелочь на сдачу недодавал. Непорядок. Куда человеку по  нужде
податься? Вот и вспомнили, что здесь хата пустует...
   - Ничего, - успокоил его Лоскутков, - теперь  параша  рядом  с  твоей
шконкой стоять будет. Это очень удобно.
   "Бульдозер" широко улыбнулся и замурлыкал себе под  нос  мотивчик  из
популярной песни.
   Вышел из второй комнаты Слава:
   - Что еще забрать надо?
   Майор ему ответил только злобным взглядом. Он сам не знал, что  нужно
забирать из этой квартиры. Не знал и не понимал, почему так  настойчиво,
с риском для свободы кто-то пытается сюда попасть.
   А я решил исправить ментовскую ошибку - первого парня "дожать",  пока
не остыл.
   Все же в армейской разведке  лучше  учат  проводить  допросы,  чем  в
ментовке. Оно и понятно, нам зачастую приходилось это делать в  условиях
боя. Для повторного допроса времени может и не быть.
   - Мыло возьми, - посоветовал я Славе.
   - Зачем? - не понял он  ситуацию,  и  бровь  на  его  "зрячем"  глазу
удивленно поднялась вверх - ходячая комедия ужасов, а не лейтенант.
   - А вот этому  другу  задницу  намылить...  -  кивнул  я.  -  Он  уже
готовится к сеансу камерного секса.
   Теперь  и  Лоскутков  понял  ситуацию.  Снова  склонился  над  бывшим
омоновцем.
   - Мне долго некогда болтать. Что здесь надо было?
   - Деньги... - сказал вдруг "бульдозер". - Десять тысяч  баксов  здесь
должно быть.
   За деньгами, насколько я понимаю, на шестисотом "Мерседесе" не ездят.
Даже если это и десять тысяч баксов. Откровенно врет  и  дает  подсказку
товарищу.
   - Что здесь надо было? - я тоже склоняюсь над первым. - Что?
   - Деньги... - говорит он, но  уже  так  неуверенно,  что  даже  менту
заметно: клиент "созрел".
   - Гальцев знает, что здесь был обыск. Значит, деньги  забрали  бы.  В
последний раз спрашиваю, - нажимает майор. - Что здесь надо было?
   Молчание. И потом - почти шепот:
   - Компьютер...
   Камерный секс парню не по вкусу...

2

   Еще в студенческие годы Леший, который тогда не был  Лешим,  а  носил
обыкновенное имя, любил гулять в позднее вечернее время.
   Где-то на грани вечера и ночи, часов в одиннадцать. Особенно в дождь.
Когда  прохожих  очень  мало.  Когда  редко-редко  встретится  на  улице
девушка, спешащая домой, и можно подойти к ней и предложить проводить. А
если она и откажется, как, впрочем, всегда и бывало, так  ведь  вечер  -
никто не видит его позора, никто не будет смеяться над  ним.  Это  очень
унизительно, когда над тобой смеются.
   И в тот, в первый раз он вышел так же.
   И долго бродил по улицам в одиночестве, подняв воротник плаща.  Дождь
моросил не переставая. Было грустно. Было скользко и мокро.
   На душе тоже было скользко и мокро.
   Эту одинокую фигуру в коротком плаще  он  увидел  издали.  Она  вышла
откуда-то  из   лабиринта   дворов,   окруженных   серыми   стандартными
монстрами-девятиэтажками. Мрачными, как сами дворы, лишенные зелени.  По
фигуре, по походке Леший понял, что девушка очень  молода.  Он  прибавил
шагу и быстро догнал ее.
   - Что-то поздно погулять решили... - ничего умнее в голову не пришло.
   Она посмотрело коротко и совсем не испуганно. Не так, как смотрели на
него в это время другие девушки. И улыбнулась.
   Девушка была некрасива. Так же некрасива, как он сам. И это в  чем-то
давало надежду.
   Это позволяло думать, что она не шарахнется от него испуганно,  когда
он предложит проводить ее до дома.
   - А я люблю вечером гулять. И дождь люблю...
   - Я тоже... - больше он слов найти опять не смог.
   Так, рядом, прошли они целый квартал.
   - Вам в какую сторону? - спросил Леший.
   - Пока - прямо. Потом - направо. Потом опять - прямо...
   - Из гостей возвращаетесь?
   - Да, к подруге ходила.
   - Я не помешаю, если провожу вас?
   - Нет. Не помешаете.
   И опять улыбнулась.
   Они  остановились  на   перекрестке,   дожидаясь   зеленого   сигнала
светофора.  Появилась  обляпанная  грязью  машина.  Брызги  должны  были
полететь в их сторону. Леший взял девушку за локоть и чуть отодвинул  от
дороги.
   И вовремя, иначе они стояли бы сейчас сами грязные, как эта машина. А
Леший затрепетал.
   Показалось, что в животе у него все подтянулось, и  почему-то  именно
там часто-часто застучало сердце.
   Когда загорелся зеленый свет, он ладонь с ее руки не  убрал,  но  она
сама мягко высвободила локоть. Посмотрела на  него  чуть  смущенно  -  и
улыбнулась опять. У девушки было, похоже, отличное настроение.
   Лешему   стало   легче.   Его   не   гнали,   он   не   был   кому-то
непонятно-неприятен - это главное, что он понял.
   - А чем вы занимаетесь? Учитесь или работаете?
   - В медицинском училище учусь.
   - Медсестрой будете?
   - Да.
   - А я буду программистом.
   - Ой!.. - она посмотрела на  него  чуть  не  с  восхищением.  Будущая
профессия Лешего показалась ей страшно интересной. - Как здорово!
   И  он  стал  рассказывать.  О   компьютерах,   о   том,   что   такое
компьютеростроение и как быстро оно развивается, как через несколько лет
жизнь без компьютера будет уже невозможной.
   Было легко. Просто удивительно легко было с ней.
   Так незаметно они дошли до дома девушки. Дождь усилился, и они  зашли
в подъезд.
   На первом этаже около холодной батареи отопления царил полумрак.  Там
они и встали. Девушка достала  пачку  сигарет  и  закурила.  Это  слегка
оттолкнуло от нее Лешего. Сам он  не  курил  и  не  любил,  когда  курят
девушки, хотя в институте дымили почти все. И показалось, что она совсем
не такая, какой он увидел ее вначале. Сказывалось воспитание матери.
   Мать всегда возмущалась, когда видела курящих девушек. И называла  их
только шлюхами.
   И сейчас Лешему показалось, что эта девушка  вполне  доступна,  стоит
только протянуть руку.
   Он и в самом деле протянул, и привлек ее  к  себе,  поцеловал  -  ему
казалось,  что  все  должно  начинаться  с   поцелуя.   Она   почти   не
сопротивлялась. Ее губы пахли табаком, но были  удивительно  горячими  и
мягкими.
   Он целовал и целовал ее, и непонятное чувство обладания захватило его
целиком. Он переступил  сразу  через  несколько  ступеней  в  сближении,
потому что очень торопился, а что может случиться с  человеком,  который
нерасчетливо  шагает  -  известно.  Так  случилось  и  с  ним.  Даже  не
задумываясь, почти что нечаянно он схватил ее за плащ и за юбку и задрал
их, стремясь запустить руку под трусики. Девушка резко оттолкнула его.
   Он посмотрел ей в глаза. И увидел в них страх и отвращение.  Опять  -
страх и отвращение!
   И тогда что-то вспыхнуло в  его  мозгу  -  на  несколько  секунд  он,
показалось,  потерял  зрение  из-за  этой  вспышки.  А   когда   девушка
попыталась оттолкнуть его снова, чтобы пройти к лестнице, он ударил ее в
лицо. Он сам знал, что был в  свое  время  плохим  боксером.  Но  плохим
боксером он был среди мужчин. С ней же он был очень сильным.  Он  бил  и
бил - он озверел, когда увидел кровь, он пинал ее ногами, когда  девушка
упала. И произошло это так быстро, что она даже закричать не смогла.
   А когда Леший увидел, что она не шевелится, то испугался. На какую-то
секунду он прислушался к звукам  в  подъезде  -  не  идет  ли  кто  -  и
побежал...
   Он бежал по улице,  не  обращая  внимания  на  лужи,  на  грязь.  Ему
казалось, что кто-то гонится за ним, что  его  ловят,  что  уже  милиция
оповещена, и  на  улицы  выехали  дополнительные  милицейские  машины  -
специально, чтобы перехватить бегущего.
   И когда увидел,  что  по  дороге  навстречу  ему  движется  машина  с
зажженными фарами, то просто бросился  в  ближайшие  кусты,  не  обратив
внимания на то, что попал в лужу, - пережидал. Машина проехала мимо,  но
это была самая обыкновенная машина, не милицейская.
   Но  и  это  не  принесло   успокоения.   Почему-то   вдруг   возникла
уверенность, что он девушку убил. И подумал, что милиция может  приехать
туда с собакой. Они там много наследили ногами в подъезде. Собака  может
пойти по следу, и тогда его поймают!
   И он стал петлять по дворам, как заяц, рисуя  круги  и  отпрыгивая  в
сторону, чтобы сбить собаку со следа, перебирался через какие-то заборы.
Потом вышел на улицу  с  оживленным  движением  и  попытался  остановить
такси. Но все они проезжали мимо. Он осмотрел себя и понял, почему никто
не останавливается. Он ведь не просто промок под дождем.
   Он валялся в грязи. Кто же посадит такого в машину?
   Но страх перед собакой все же не оставил Лешего. Он сел в  троллейбус
через  заднюю  дверь,  махнул  торопливо  проездным  билетом   и   сразу
отвернулся к стеклу, чтобы не привлекать лишнего внимания. Проехав  одну
остановку, он вышел, перешел на другую сторону улицы и сел в троллейбус,
идущий в противоположную сторону. Теперь проехал две остановки - и снова
вышел. Снова перешел через дорогу и сел уже в нужный троллейбус, в  один
из последних ночных троллейбусов.
   Дома мать сразу увидела и грязный плащ, и разбитые в кровь руки.
   - На меня парни напали... - отговорился он.
   Мать стала ругаться. И на него, и на бандитов,  которых  развелось  в
городе видимо-невидимо.
   А он забрался в ванну и долго лежал, отмокая.  И  там  же,  в  ванне,
услышал звонок в дверь.
   Показалось, что он умирает. Он подумал, что это милиция  приехала  за
ним. Леший прислушивался к голосам из коридора. А  это  соседка  увидела
зажженный свет и пришла позвонить по телефону  -  вызвать  мужу  "Скорую
помощь". У нее муж  недавно  перенес  инфаркт,  и  сейчас  "Скорую"  ему
вызывали по два раза в неделю. Свет в квартире при этом роли  не  играл.
Соседка могла прийти и без света. Мать в ее положение входила и  всегда,
в любое время ночи, открывала.
   Было страшно. Сразу после ванны Леший забрался в постель.  Но  уснуть
не мог почти до утра. Он все ждал, когда приедет милиция.
   Милиция так и не  приехала,  а  утром  мать  еле-еле  подняла  его  в
институт. Плащ она за ночь умудрилась вычистить. Внешне, подумал  Леший,
глядя перед уходом в зеркало, никто не подумает, что вчера такое  с  ним
случилось.
   А разбитые руки - это ерунда. Это даже добавляет мужественности.
   Он уже слегка оправился. Прошла истерика, хотя страх остался. В таком
настроении он и пришел в институт. И только там вспомнил, что  рассказал
вчера девушке, где он учится. Он не знал, что с ней случилось - жива она
или нет. И тогда впервые  пожелал  другому  человеку  смерти.  Если  она
умерла, то не сможет ничего сказать.
   Оказалось,  расписание  изменили.  Первая  пара  должна  проходить  в
большой аудитории сразу  для  нескольких  групп.  Они  расселись,  когда
открылась дверь, вошел преподаватель, а с ним - милиционер...
   Выключил кто-то свет или еще  что-то  случилось  -  Леший  не  понял.
Помнил только, что снова была вспышка в мозгу, словно в голове  зажглась
дуга электросварки. И только через  какое-то  мгновение  дошел  до  него
голос преподавателя. Их специально  собрали  вместе  в  этой  аудитории.
Милиционер  будет   читать   правовую   лекцию   о   наркомании   и   об
ответственности за распространение наркотиков.
   Эти две пары Леший отсидел с трудом.
   После встречи  с  милиционером  опять  подступила  истерика.  Кричать
хотелось. Чтобы жилы при этом на шее лопнули, как перетянутые струны.  В
страхе кричать. Но страх этот был не оттого, что он сделал, а  от  того,
что он боялся последствий. И даже не ответственности, а просто позора.
   А потом - убежал. Не ушел с занятий, а именно убежал. Точно  так  же,
как убегал вчера. В страхе...
   Но теперь он пошел не домой. Он пошел туда, к ее дому, в надежде хоть
что-нибудь услышать,  хоть  что-нибудь  узнать  про  вечерний  случай  в
подъезде.
   Вот он - дом, вот он - подъезд... Страшно... Вдруг кто-то  видел  его
вчера из окна?
   Или сама девушка жива и видит его сейчас?
   Он же даже не знает, в какой квартире она живет - или жила. Не знает,
где ее окна.
   Но еще страшнее - ничего не знать...
   Три пожилых женщины сидели у подъезда.
   Леший неторопливо, чуть ли не  прогулочным  шагом  прошел  мимо  них.
Женщины тихо шептались. Так тихо, что он прочел в их шепоте страх,  чуть
ли не ужас. И свои шаги ускорил.
   Он долго еще будет бояться.  Ему  будет  очень  хотеться  кому-нибудь
рассказать об этом. Но рассказать - некому. Никто не хочет его  слушать.
И рассказывать - нельзя.

***

   ...И только через несколько месяцев, когда постепенно страх  уляжется
и уйдет совсем, он однажды вспомнит горячие и  мягкие  губы  девушки.  И
снова ему захочется испытать это ощущение. Он  будет  со  сладострастием
вспоминать короткие мгновения - вспоминать и страдать...

3

   - Любезный, а вы  не  слишком  ли  много  запрашиваете?  -  Александр
Матвеевич сделал ударение на слове "слишком". Он умело пользовался своей
способностью переходить от мягкой беседы к жесткой постановке вопроса.
   И голос его справлялся с  интонациями,  позволяющими  в  одной  фразе
первое  слово  произносить  так,  что  слабонервному  человеку   хочется
улыбаться, а второе - так, что хочется сразу после смеха начать  плакать
навзрыд.
   - Вот полная калькуляция, - Снегирев,  редактор  одной  из  областных
газет, пододвинул к Хозяинову листок с колонками статей расхода  и  цифр
предполагаемых  затрат.  Снегирев  -  человек  не  слабонервный,  как  и
большинство больших, бородатых  и  пузатых  мужиков.  Он,  надо  думать,
обошел уже не один десяток претендентов на депутатское кресло и  волю  в
борьбе с ними натренировал. - Мы же тоже не  можем  работать  бесплатно,
даже имея какие-то свои политические убеждения.
   Фраза  о  политических  убеждениях  раздосадовала,   как   невозможно
пересоленный суп  -  голодного.  Александр  Матвеевич  предполагал,  что
политические убеждения существуют сейчас только  у  стариков  и  старух,
выросших в  период  построения  "светлого  будущего".  Но  и  существуют
исключительно потому, что плохо сейчас государство о стариках заботится,
а сами они о себе заботиться  не  научились.  Некогда  было  -  "светлое
будущее" строили! Остальные же делают только  свои  дела,  политическими
лозунгами прикрываясь. Как этот редактор, как сам Александр Матвеевич  И
это - естественный порядок вещей, которыми начала жить вся страна. Иначе
сейчас не проживешь сам, и  детям  своим  не  дашь  возможность  жить  в
будущем достаточно прилично.
   В принципе, сто тысяч рублей за стотысячный тираж газеты - это не так
и много. Чуть-чуть больше обычной нормы. Но нынешняя норма не обычная  -
норма предвыборная.
   А выборы деньги пожирают пачками, не  разрывая  банковскую  упаковку.
Зубов для разрывания этих упаковок не напасешься. Если сказать  кому-то,
скажем, в Москве, что  газета  обходится  всего  в  сто  тысяч,  там  не
поверят.
   В Москве цены на порядок выше. Но для провинции это - большие деньги.
   - Мы будем делать четыре номера газеты.
   Это уже, прошу вас учесть, опыт. Понимаете это? Оптовые  цены  должны
быть ниже. К тому же я плачу "черным налом". За эти деньги никто  с  вас
не спросит, и ни одна налоговая полиция о них не узнает, -  Хозяинов  не
зря работал когда-то официантом. Счет деньгам он знал.
   - Ну, хорошо, - согласился Снегирев и вздохнул колоритно -  так,  что
живот его колыхнулся. - По девяносто тысяч за номер.
   Это - минимальная цена. Меньше я никак не могу. Если я  буду  платить
"налом" в типографию, то мне придется добавлять пять процентов с продаж.
Вы же знаете закон... Здесь я только проигрываю.
   - Договорились, - вздохнул Хозяинов.
   Он понимал, что цена  в  самом  деле  почти  нормальная  для  периода
выборов, но хотелось выторговать еще хоть сколько-то. Конечно,  когда  в
городе выпускается достаточно большое количество газет, найти издание  и
сторговаться к обоюдной выгоде не так-то и трудно.
   Но ему нужна именно эта газета - одна-единственная. С  ее  репутацией
и, того более,  с  отдельными  членами  коллектива,  имеющими  в  городе
устоявшийся авторитет. Так было продумано и высчитано.
   Редактор опять вздохнул.  Но  уже  облегченно.