азал, но это может оказаться не так  в  действительности,
как я думал. Сначала саму Саньку Чанышеву спрошу, а потом  ты  все  сам,
надеюсь, поймешь.
   - Садист... - сурово сказал Лоскутков  и  в  упор  выстрелил  в  меня
взглядом.
   В дверь постучали.
   - Войдите.
   Заглянул крутомордый прапорщик внутренних  войск.  Физиономия  весьма
устрашающая, словно специально  его  подбирали  для  пугания  непугливых
"зечек" - со вкусом и старательно перебитый  нос,  угреватая  кожа  лица
чем-то делали его похожим на генерала  Лебедя.  И  количество  звезд  на
погонах - такое же.
   Козырнул и доложил. Голос тоже пропитой, как и у генерала.
   Мы  узнали,  что  подозреваемую  привезли  раньше  времени,   она   с
сопровождающими ждет в машине. Просто  прапорщик  хотел  убедиться,  что
майор - уже на месте и освободился от других дел. - - Веди ее,  господин
генерал-лейтенант...
   А у Лоскуткова тоже глаз наметанный.  Сам  же  "генерал-лейтенант"  к
таким шуткам, похоже, привык, потому и не удивился.
   - Да, чуть не забыл...  -  смягчился  я.  Меня  вообще  легко  купить
юмором. - Я звонил по твоей просьбе майору Асафьеву.
   И опять - пауза, чтобы вызвать его заинтересованность, его  встречный
вопрос. Но - упрямый, черт. Смотрит на меня, как безработный  пролетарий
на "нового русского".
   Ждет продолжения..
   - Твой подопечный следователь, капитан Панкратов, - личность  темная.
Малообщительный. Несколько лет назад вернулся из командировки  и  застал
жену в постели с мужиком. Избил обоих так, что попали в больницу.
   Тогда еле-еле дело замяли. С тех пор - холост.
   Интересный факт?
   - Психический сдвиг на почве женской подстилочности? Это вариант... -
задумался майор.
   Но додумать ему не дали. Ввели Саньку Чанышеву.
   Мелкая, худющая, как изгрызенная щепка.
   Острота плеч видна даже через  толстую  кожаную  куртку.  И  возраст,
отмеченный в протоколе предварительного допроса, ей никак не дашь. Глаза
- больше всего остального лица, и очень мутные. То ли от слез, то ли это
остаточные явления от наркоты. Возможно, когда-то у нее были и  красивые
глаза. Взгляд измученный, хотя  мне  не  показалось,  что  есть  в  этом
взгляде следы "ломки". А "ломка" у наркомана должна быть. Ладно бы,  еще
новичок в этом деле. А она принимала "дурь" уже постоянно. Странно.
   Я положил на стол включенный диктофон, чем вызвал недовольный  взгляд
мента. Но возражать он не стал.
   Пока я рассматривал Саньку, Лоскутков начал заполнять вводные  данные
протокола.
   Она отвечала коротко и устало, равнодушная ко всему, ее  окружающему.
Словно допрашивали ее уже неоднократно и по многу раз в течение недели.
   - Я не совсем понимаю, зачем вам захотелось в зону? - сказал майор не
менее  устало,  чем  она.  Было  в  этом  высказывании  и  осуждение,  и
равнодушие одновременно. Почти будничный  тон,  который  настраивает  на
неторопливый разговор по душам. Я почувствовал умение  майора  правильно
подойти к допросу.
   Ловкач...
   Большие глаза уставились на него:
   - Я должна пригласить на допрос своего адвоката?
   - У вас уже есть адвокат?
   - Да, сегодня приходил. Мы два часа, разговаривали.
   Молодец Гоша Осоченко,  подсуетился  мигом.  Как  только  успел  этот
адвокат все документы оформить? Ведь всего несколько часов прошло  после
нашего разговора.
   - Вы можете этого потребовать, - сказал Лоскутков жестко.  -  Хотя  я
лично необходимости в этом не вижу. Но вопрос все же задам.
   Что вам посоветовал адвокат?
   - Ничего. Расспросил обо всем в подробностях. Что спрашивать, если  я
ничего не помню... Сказал, что  будет  защищать  меня  на  суде.  Дал  в
каких-то бумагах расписаться.
   И все.
   Этого уже я не понял...
   Я достаточно четко  проинструктировал  Гошу  относительно  того,  что
должен объяснить адвокат Чанышевой. Каким образом и на что он должен  ее
настраивать. Или это?..
   - Адвокат вам назначен или вы его наняли? -  невинно  поинтересовался
я.
   - Кто-то нанял. Я даже не знаю кто. Друзья Валентина, наверное...
   - А вы не спросили?
   - Спросила. Он сказал, что это неважно.
   - Я сегодня разговаривал с Гошей Осоченко.  Он  обещал  вам  адвоката
нанять.
   - Гошка? А он здесь при чем?
   По ее реплике не  скажешь,  что  Санька  относит  моего  заказчика  к
близким друзьям. Холодный и равнодушно-непонимающий голос.
   Думаю, его такой голос мог бы не только  расстроить,  но  и  попросту
убить. Бедный Гоша - его  личные  дела,  -  даже  при  условии  удачного
выполнения мною заказа, достаточно неважные...
   - Простите, я не представился. Толстов Сергей Иванович. Частный сыщик
из детективного агентства "Аргус". Меня нанял именно Осоченко,  чтобы  я
доказал вашу невиновность  следственными  методами.  Я  посоветовал  ему
дополнительно нанять адвоката, чтобы  тот  действовал  в  паре  со  мной
своими методами. Вместе нам бы это, думаю, удалось...
   - Какая невиновность... - она вздохнула так громко,  что  этот  вздох
походил на одиночное рыдание. - Я - убила, я - призналась.
   Вот и все. О чем тут говорить? Так адвокат сейчас нужен или  нет?  Он
говорил, что все допросы должны проходить в его присутствии.
   - Только если вы требуете этого... - холодно сказал Лоскутков.  -  Мы
можем отложить допрос. Вы  посидите  здесь  пару  часов,  пока  адвоката
найдут, потом продолжим.
   Психолог хренов... Майор отлично знает, как  мучительно  тянутся  для
допрашиваемого  минуты,  проведенные  в   его   кабинете.   Пару   часов
подождать... Это выше ее  сил.  Санька  и  без  того  измучена  тяжелыми
думами.
   - Давайте без него, - не сказала, а выдохнула она.
   Она устала. Это ясно видно. Но абстинентного  синдрома  нет,  и  этот
вопрос застрял у меня в голове острым гвоздем-"двухсоткой".
   Какая же она после этого наркоманка?  Или  в  камере  ее  уже  чем-то
"подлечили"? По нынешним временам  это  вполне  реальный  вариант.  Сами
контролеры  снабжают  арестованных,   это   -   известный   бизнес   для
прапорщиков.
   - На предварительном  допросе  вы  сказали,  что  не  помните  самого
момента убийства...
   - Не помню.
   - А почему же вы так уверены, что убили?
   - Потому что до этого думала об убийстве.
   Потому что хотела его убить.
   - А чем были вызваны такие не женские желания?
   - Надоело быть "дурой".
   - То есть?
   - Вот вам и "то есть"... -  она  разозлилась,  вспоминая.  -  Надоело
унижения от него терпеть, надоело, когда относятся, как к кошке...
   Я тоже - живой человек. А от него только и слышала: "Дура, не доросла
еще...", "дура, тебя не спрашивают..." А я -  не  собственность  его,  я
тоже жить хочу своей жизнью. Не так, чтобы ему спокойнее и уютнее было.
   А чтобы самой жить...
   Интересно. А Гоша Осоченко рисовал мне совсем другую картину. Если  я
правильно понял, то она убитого, по словам Гоши, сильно любила. Или  это
только фраза в разговоре, своего рода повод, чтобы я сразу не  отказался
от безнадежного дела?
   - Но само желание убить по закону ненаказуемо, - сказал Лоскутков.  -
А вы все же решили, что убили. Почему?
   - Потому что в себя пришла с пистолетом в руке.
   - А если этот пистолет вам кто-то в руку вложил?
   - Кому это надо?
   - Откуда у вас этот пистолет?
   - Валентин у кого-то купил. Я не знаю, у кого. Меня уже спрашивали об
этом на первом допросе.
   - А при каких обстоятельствах вы его впервые  увидели?  Валентин  сам
показал?, - Да.
   - И что он сказал при этом?
   - Я спросила, зачем ему пистолет. Он ответил, как всегда, что  это  -
не мое дело.
   - Где пистолет хранился?
   - В ящике письменного стола.
   - Вы имели к нему свободный доступ?
   - Конечно. Стол никогда не закрывался.
   От кого закрывать, если мы только вдвоем жили?
   -  Но  часто  брали  в  руки?   Просто   из   женского   любопытства.
Рассматривали?
   - Ни разу. Терпеть не могу оружия...
   Мне внезапно пришла в голову мысль.
   Я коротко глянул на Лоскуткова, и он замер.
   - Вы раньше когда-нибудь стреляли из пистолета?
   - Нет.
   - У меня к вам, Александра, просьба,  -  я  достал  свой  пистолет  и
протянул ей. - Выстрелите, пожалуйста, вот в эту стену.
   Лоскутков встал, но ничего не сказал, только замер в позе  готовой  к
прыжку кошки.
   Я, честно говоря, тоже был готов к действию.
   Как-никак, а пистолет был с боевыми патронами.
   Санька удивленно посмотрела на меня, потом на Лоскуткова и неуверенно
взяла в руки оружие. А ладонь у нее - совсем детская.
   - Стреляйте, - сказал я подбадривающе, а сам внимательно  смотрел  за
ее тонкими пальцами.
   Она подняла пистолет на уровень лица.
   Руку вложила в руку, как профессиональный  американский  киноактер  -
фильмов все насмотрелись. И, тужась, нажала на спусковой крючок.
   Выстрела, естественно, не последовало.
   А она все тужилась и тужилась, все давила и давила...
   - Спасибо,  -  сказал  я,  забирая  пистолет.  -  Достаточно.  Это  и
требовалось доказать. Скажите, Александра, вы знаете, что это  такое?  -
показал я на предохранитель.
   Она отрицательно покачала головой.
   Лоскутков посмотрел на меня почти со злорадной  улыбкой.  Сам  он  не
рискнул бы пойти на подобный эксперимент. Я попросил его:
   - Будь другом, позвони в райотдел, пусть лысый Кудрявцев  подсуетится
и выяснит у дежурных, которые  Александру  принимали,  был  ли  пистолет
поставлен на предохранитель?
   Лоскутков вышел в смежный кабинет и  дал  указание  своему  помощнику
Володе. Аппараты в кабинетах  были  параллельные,  и  слышно  было,  как
Володя несколько раз набирал номер. Очевидно, Кудрявцев оказался  еще  и
любителем телефонной болтовни. Мы тем временем продолжили допрос,  и  я,
взглядом попросив у мента согласия, попробовал взять инициативу  в  свои
руки. Пора было совместить сказанное Гошей Осоченко  с  рассказом  самой
подозреваемой.
   - Я не уверен, что вы, ни разу до этого не имея  дело  с  пистолетом,
сумели застрелить мужа. Но постарайтесь в этом убедить его, - я кивнул в
сторону майора. - А мы пока перейдем  к  дальнейшему  разговору.  Теперь
расскажите мне, чем занимался ваш муж?
   - Он был программистом.
   - Он где-то работал?
   - Нет, выполнял заказы дома.
   - Вы знаете, что это были за заказы?
   - Программы делал.
   - А кто были его заказчики?
   - Разные. Много. В основном от Осоченко  приходили.  Валентин  с  ним
дружил.
   Интересно.  А  Осоченко  говорит,  что  только  нескольких   клиентов
Чанышеву "подогнал". Насколько я  понимаю,  "несколько  клиентов"  и  "в
основном" - это совершенно разные вещи.
   - А кроме этого, чем еще Валентин занимался?
   - Он все время в Интернете сидел. Мне даже  подруги  жаловались,  что
нам дозвониться невозможно. Телефон постоянно занят.
   Самому ему обычно по сотовому звонили.
   А мне он номер сотового никому давать не разрешал.
   Она снова вздохнула  и,  заметил  я,  непроизвольно  сжала  маленькие
кулачки до побеления. Очевидно, последний мой вопрос вызвал из ее памяти
какую-то сцену с очередным унижением.
   - А кто были его последние заказчики?
   - Я не знаю их имен. Какой-то солидный мужчина  часто  приходил.  Они
вместе в Интернет выходили.
   - О самом заказе Валентин ничего вам не рассказывал?  Это  тоже  была
программа? Тогда каким образом она может быть связана с Интернетом?
   - Нет. Когда он программу делает, он про Интернет забывает. А в  этот
раз именно в Интернете работали. Какие-то данные, наверное, искали.
   - Хорошенько вспомните. Какую-то случайную фразу, слово... О чем  они
говорили?
   - Они закрывались в комнате. Я не слышала... - она  несколько  секунд
помялась, формулируя фразу помягче. - Я не в таком состоянии была, чтобы
слышать...
   - Понятно.
   Я не  рискнул  углубляться  в  тему  наркотиков,  чтобы  не  спугнуть
начавший  налаживаться  контакт.  И   правильно   сделал.   Саня   вдруг
встрепенулась:
   - Вспомнила. С Осоченко они на кухне недавно беседовали,  и  я  краем
уха услышала, как Валентин сказал, что, по идее, если постараться, можно
через Интернет даже президентом своего кандидата выбрать. И  вообще,  он
сказал, все результаты выборов - это только работа нескольких  грамотных
хакеров.
   - Еще один вопрос. Накануне убийства  -  если  вы  только  помните  -
Валентин компьютер не ремонтировал?
   - Он опять в Интернете работал. А что было потом, я  не  помню...  Он
мне уже укол поставил.
   - Он? - переспросил я.
   - Да. Он всегда мне сам ставил.
   Лоскутков выполнял  при  частном  сыщике  роль  секретаря,  торопливо
записывая вопросы и ответы. Это всегда приятно, когда не ты работаешь на
ментов, а городская уголовка пашет на частное детективное агентство.
   - Может быть, на сегодня прекратим допрос? - спросил я.  -  Вижу,  вы
устали...
   - Нет, подожди... - хотел не согласиться  майор,  но  перехватил  мой
взгляд и смолк.
   Я тоже при необходимости могу смотреть не менее жестко, чем мент.
   Саня просто кивнула. Ей было все равно.
   Подписали протокол, вызвали страшилу-прапорщика.
   - Что случилось? - спросил Лоскутков, когда Саньку вывели.
   Открылась дверь из смежного кабинета, и  Володя  принес  два  стакана
чая. Долго же он его кипятил.
   - Поехали... - садистски сказал я.
   - А чай? - спросил Володя.
   Майор с тоской глянул  на  коробку  сахара,  принесенную  мной.  Уйти
сейчас было выше его сил, и  я  смилостивился,  как  человек  по  натуре
иногда добрый.
   - Пять минут на чаепитие.  Уговорили.  А  я  пока  кое-что  расскажу.
Кстати, Володя, ты дозвонился Кудрявцеву?
   - Да. Он узнает и мне перезвонит. Ему еще надо найти тех дежурных.
   Я согласно кивнул.
   -  Не  уходи  никуда,  дождись  звонка.  Итак,  выдаю  информацию   к
размышлению. Насчет следователя ФСБ я частично уже выдал?
   - Ну и?
   - Это дает возможность предполагать, что Леший все-таки он?
   - Предположим. Но меня интересует пистолет. Это  же  связующее  звено
между Лешим и Чанышевым, если только сам Чанышев не был Лешим. Результат
экспертизы на ДНК будет только завтра. И по Чанышеву, и  по  Панкратову.
Но у Чанышева нет царапин.
   - Между ними могла существовать связь.
   - Какая?
   - Капитан Панкратов специализировался в ФСБ на делах, подходящих  под
статьи 272, 273 и 274...
   - Компьютерные?
   Удивительно, но майор Лоскутков Уголовный кодекс, оказывается, знает.
Квалифицированный он мент.
   - Да. Кроме того,  что  касается  Валентина  Чанышева,  то,  по  моим
данным, кто-то из кандидатов на  предстоящие  выборы  в  Государственную
Думу нанял его, как хакера, для работы в предвыборный период. Взламывать
чужие "сети" и собирать необходимые данные.
   А возможно, и большее, если только я правильно понял Саньку Чанышеву.
   - Что?
   - Возможно,  они  хотят  влезть  в  компьютер  областной  комиссии  и
поменять результаты.
   - Разве такое можно сделать?
   - При умении - запросто делается. Сложнее замести следы.  Все  хакеры
на этом и попадаются.
   - Едем... - сразу сказал Лоскутков, отставив в сторону недопитый чай.
   - Подожди, - мне пришла  в  голову  еще  одна  мысль.  -  Дай-ка  мне
заключение эксперта на Чанышева.
   Майор  пожал  плечами  и  недовольно  достал  из  кармана  ключи   от
несгораемого шкафа. Достал  папку,  нашел  нужную  страницу,  исписанную
мелким почерком. Очевидно, у судебных  экспертов  не  работает  печатная
машинка или принтер.
   Я вслух прочитал, ставя голосом ударение и четко отделяя  слова  друг
от друга:
   - "Смерть наступила от пулевого ранения в  височную  часть  головы  с
расстояния  не  менее  трех  метров.  Следов  пороха  вокруг   раны   не
обнаружено".
   - Ну и что? - спросил Лоскутков.
   - Ты  можешь  себе  представить,  чтобы  такой  стрелок,  как  Санька
Чанышева, попал прицельно в висок минимум с  трех  метров?  Да  еще  под
воздействием наркотика? Она же пистолет еле-еле своей лапкой удерживает.
В корпус бы - ладно, но в голову, в висок?
   Зазвенел телефон.
   - Слушаю. Майор Лоскутков. А... Ты...
   Ну-ну. Да. Понятно. Спасибо.
   И опять хмуро на меня посмотрел.
   - Что-то новое?
   - Кудрявцев звонил. Нашел он сержанта - помощника дежурного,  который
пистолет у Чанышевой забирал. Пистолет был на предохранителе.
   - На предохранителе, о существовании которого она не  предполагает...
- добавил я.
   - Если адвокат будет настаивать, я смогу отпустить ее под подписку  о
невыезде...

Глава шестая

1

   Леший посмотрел в окно. Дождь не прекращался уже два часа.  Он  любил
смотреть на дождь. Шепот воды всегда успокаивал, и становилось легко  на
душе. Чуть щемяще-грустно, но легко. Так бывало  всегда,  еще  с  самого
раннего детства.
   Сейчас раздражала и  мешала  душевной  легкости  прочная  решетка  за
стеклом, грубо сваренные перекрестья металла. Несколько  лет  назад  она
стала для него символом,  который  часто  приходил  во  сне.  Потом  это
прошло...
   Он отвернулся, чтобы эту решетку не  видеть,  сел,  закрыл  глаза,  и
только слушал, слушал  и  слушал  дождь,  как  меломаны  слушают  тонкую
классическую музыку. Стекла звуки не заглушали. Даже  наоборот,  тяжелые
капли били порой и по стеклу, и по жестяному подоконнику, внося звуковой
диссонанс, но он был естественным и потому казался необходимым. Он  даже
создавал какое-то понимание существующего порядка, в котором  отсутствие
диссонанса просто  усыпит  и  не  придаст  дождю  никакого  характерного
оттенка.
   Дождь его несчастной, как Лешему думалось, сущности казался созвучным
внутреннему настроению. Его всегдашнему внутреннему  настроению.  Потому
что он издавна считал себя несчастным. С самого детства.
   Еще в дошкольном  возрасте,  когда  гулял  с  матерью  во  дворе,  та
остановилась с кем-то из знакомых поговорить, а он отошел в сторону.
   И услышал, как говорят сидящие на скамейке бабуськи, не понимая,  что
он уже не маленький, умеет слушать - а, следовательно, и понимать.
   - Надо же ведь, как не повезло Ларисе.
   Сама такая красивая, а сын выдался настоящий уродец...
   - А оттого, что не по закону, нагуленный...
   - Ас нагуленными завсегда так быват...
   - А что ж ей, век одной куковать? Лет, наверное,  под  тридцать  пять
уж, а мужика так и не завела...
   Он посмотрел на говоривших - они пялились на него. И понял, что  речь
идет именно о нем. Раньше он не задумывался о  том,  как  выглядит.  Ну,
ходит мальчик в очках. Одно стекло постоянно заклеено. Так  врач  велел,
чтобы второй глаз развивался. Что же  в  нем  уродливого?  А  что  такое
"нагуленный" - он вообще не понял тогда. Хотя слово запомнил.
   Сначала это прошло мимо сознания, но совсем из памяти не стерлось.  И
вспоминалось не однажды потом, когда он пошел уже в  школу,  когда  стал
смотреть на девчонок с непонятным еще самому  интересом,  когда  не  мог
найти причину, почему мальчишки не слишком хотят с ним дружить.
   Он поймет уже чуть позже, в средних и старших классах, что  просто  к
своему  лицу  привык  и  потому  оно  не  кажется  ему   чем-то   сильно
отличающимся от других. Привычка - такое дело, что можно даже к носу  на
затылке привыкнуть. Не самое красивое лицо, но обыкновенное. А людям оно
не нравится. Не нравится и щуплая его фигура,  врожденная  сутулость.  И
неуверенная  речь.  И  манера   навязываться,   когда   его   откровенно
отталкивают.
   Он всем и всегда казался абсолютно неинтересным.
   Его не брали в компанию. А на школьных вечерах, если  он  кого-то  из
девчонок  пытался  пригласить  на   танец,   от   него   с   возмущением
отворачивались. Даже те девчонки,  которых  никто  другой  на  танец  не
приглашал.
   Иным Леший становился в одиночестве.
   Тогда он мог позволить себе помечтать. И  мечтал  он  о  себе  совсем
ином. О сильном, храбром и красивом. О человеке, которого все  любят.  И
он даже ждал, что пройдет время, и он  в  самом  деле  станет  таким.  И
обязательно будет героем. Леший слепо верил в сказку о Гадком утенке, не
понимая, что жизнь часто мало похожа на сказку.