и на Семенова, с
тем чтобы в ближайшие дни соглашение было достигнуто и монолитность власти
подтверждена публично как перед русским,  так и перед мировым общественным
мнением.  Сейчас  мы  проводим  работу  по  выявлению контактов Семенова с
китайскими группами". Вы не устали, Сувама-сан?
     - Я не устал, благодарю вас за столь любезное внимание.
     - Итак, дальше...



     АМЕРИКАНСКАЯ МИССИЯ
     _____________________________________________________________________

     Второй секретарь диктовал шифровальщику:
     - "И хотя наше отношение к Семенову крайне отрицательное, в настоящий
момент  мы  не  видим  иного  выхода,  кроме  как  поиск  возможных  путей
примирения двух группировок.  Эта временная мера должна сейчас,  на первых
этапах,   явиться   свидетельством   сплоченности   тех   групп,   которые
противостоят идеологии большевизма,  сохраняя свои  политические убеждения
различными и свободными от давления извне".



     ФРАНЦУЗСКОЕ КОНСУЛЬСТВО
     _____________________________________________________________________

     Вице-консул - шифровальщику:
     - "И  последнее:  хотя  наши  симпатии находятся на  стороне  атамана
Семенова  как  наиболее последовательного борца  с  большевизмом,  тем  не
менее,  учитывая  реальную  политическую обстановку на  восточной окраине,
поддерживать следует Меркуловых, с тем чтобы прибывшая сюда армия Врангеля
не  вступила в  конфликт с  армией Семенова.  Даже  по  личным симпатиям и
привязанностям Врангель и  Меркулов более подходят друг  к  другу,  нежели
атаман  и  генерал.  Наиболее же  устраивающий нас  выход  из  создавшейся
ситуации -  это  коалиция Меркуловых с  атаманом.  Это  позволит нам -  со
временем - подчинить Меркуловых влиянию Врангеля, то есть нашему влиянию".



     РЕЗИДЕНЦИЯ МЕРКУЛОВА
     _____________________________________________________________________

     Японский генерал Тачибана с  переводчиком сидели в кабинете Меркулова
уже  третий  час  кряду.   Фривейский,  два  раза  входивший  к  Спиридону
Дионисьевичу  с  только  что  поступившей  прессой  и  новыми  сообщениями
телеграфных  агентств,  намеренно  долго  раскладывал вырезки,  отчеркивая
нужные места разноцветными карандашами,  внимательно и цепко прислушиваясь
к напряженному и тонкопунктирному разговору премьера с генералом.
     Выйдя  в  третий раз  из  кабинета,  после  двухминутного разговора с
Меркуловым-младшим, он снял трубку телефона и набрал номер Ванюшина:
     - Николай  Иванович,  нужен  хороший  комментарий.  Завтра  Семенов и
Спиридон Дионисьевич подпишут совместную декларацию.  Бой за  монолитность
нашу выигран!



     РЕДАКЦИЯ ВАНЮШИНА
     _____________________________________________________________________

     - Оставьте на  первой  полосе окно,  -  сказал Ванюшин метранпажу,  -
сейчас я набросаю комментарий. Заголовок пусть будет набран крупешником.
     - Какой заголовок? - спросил Исаев. - "Вон из Владивостока, атаман?"
     Ванюшин хохотнул:
     - Это  могло  быть  вчера.  А  сегодня:  "Бой  за  монолитность  нашу
выигран".
     - Вы действительно верите в это, Николай Иванович?
     - Я  никогда не был так уверен в нашей победе,  как сейчас,  никогда,
Максим!  Раньше нас разъедали дрязги:  Деникин сам по себе,  Колчак сам по
себе,  англичане темнят,  французы против адмирала,  американцы выжидают -
словом, бордель, и только! А теперь на территории России остался лишь один
очаг свободы -  мы! Весь цивилизованный мир помогает и сочувствует нам! Мы
подперты американскими кораблями и японской пехотой!  Наконец, Меркуловы -
русские  патриоты,  которые преследуют не  свои  честолюбивые интересы,  а
живут  главной  задачей  освобождения нации  от  большевистского ига.  Они
честны и просты,  как сам русский мужик,  и у них добрые сердца,  поверьте
мне! А Семенов - ну бог с ним в конце концов! Он вояка, он будет под нами,
он не выйдет из нашего подчинения,  зато казачество его боготворит,  а это
громадная сила!  И потом, - даже худой мир с ним лучше доброй ссоры, право
слово: у него, кстати, в Берлине надежные люди сидят - полковник Фрейнберг
с Апаровичем,  -  они тоже к нам в подчинение перейдут,  а это - серьезные
люди,  очень серьезные! Так что я полон оптимизма, друг мой, и он зиждется
на реальности, а не на грезах. Мы только что спаслись от раскола - вот вам
блистательное подтверждение моим словам, не так ли? И потом, - он хмыкнул,
- я трезв сейчас.
     Ванюшин заперся в своем кабинете, попросив Исаева не уходить надолго.
Исаев пообещал быть  где-нибудь рядышком,  только разве,  может,  сходит в
бар.
     Он  действительно  пошел  в  кафе-бар  "Банзай".   Там  за  столиком,
занавешенным бамбуковой перегородкой,  сидел  молодой человек,  похожий на
корейца.
     - Простите, не могу ли я сесть рядом? - спросил Исаев.
     - О, прошу вас, - ответил кореец, - очень приятное соседство.
     Исаев  заказал  подбежавшему  лакею  немного  виски.   Чуть  заметным
движением Исаев передал корейцу два листка рисовой бумаги.  Тот оставил на
мраморном столике полторы иены и,  кланяясь по-японски, ушел - словно бы и
не было его.



     РЕДАКЦИЯ "ВЛАДИВО-НЬЮС"
     _____________________________________________________________________

     Здесь,   в  большим  зале  с  огромными  стрельчатыми  окнами,  возле
диковинного  цветка,   растущего  в   громадной  кадке,   стоит   забавной
конструкции письменный  столик.  На  нем  старинная,  разболтанная пишущая
машинка и великолепнейшая рисовая бумага - плотная, но в то же время очень
тонкая.  Писать на  ней  одно  удовольствие.  И  получал это  удовольствие
корреспондент газеты Джозеф Лобб -  единственный американец на всю русскую
проамериканскую газету.  К нему-то и подошел кореец, только что сидевший с
Исаевым в  баре.  Он  что-то пошептал на ухо Лоббу.  Тот достал из кармана
пятьдесят долларов,  кореец покачал головой, тогда Лобб добавил еще десять
и после этого получил два листочка бумаги,  на которой "подлинный черновик
заявления"  атамана  Семенова,  "украденный  вчера  стюардом  с  японского
теплохода".   Заявление  скандально.  Начинается  оно  по-семеновски.  "Я,
Верховный   Главнокомандующий  и   Правитель  Восточной  окраины   России,
генерал-лейтенант,  атаман  войска  казачьего Семенов,  обращаюсь к  тебе,
народ русский.  С  болью в  сердце вижу я,  что хотя большевистский гнет и
сброшен  с  божьей  помощью,  но  истинно народный дух  -  дух  мщения  за
поруганных  и  убиенных  красной  сволочью  -  не  восторжествовал  здесь!
Мягкотелый правитель не в  состоянии вести великий народ на подвиг -  и  к
славе!  А посему: с сегодняшнего дня я считаю так называемое правительство
Меркулова низложенным,  Народное собрание -  распущенным впредь  до  новых
выборов, с тем чтобы нам, сынам православия и веры, понести знамена свои -
через боль и  кровь -  к свободе и освобождению от дьявольского наваждения
красных псов и жидовских недоносков!"
     Сенсация,   скандал,   боже  мой,   прелесть-то  какая!   А  материал
проверенный?  Конечно,  а  как  же?!  Кореец Чен  -  студент университета,
подпольный  делец,   сколько   раз   поставлял  интереснейшие  скандальные
сведения! Причем всегда точные.
     - Спасибо, Чен, - сказал Лобб, - спасибо.
     И побежал вниз - на телеграф.
     Значит,  ровно  через  два  часа  весь  Владивосток будет знать текст
"обращения" Семенова,  написанный Исаевым. Пока Семенов даст опровержение,
пройдет  время,   а  быть  может,  Николай  Дионисьевич,  опровержения  не
дождавшись,  сделает  заявление для  печати,  а  может,  Николай Иванович,
поднапившись,  в  пьяном угаре прислушается к  совету Максима Максимовича:
все  может быть,  там  посмотрим,  что получится.  А  пока главное,  самое
важное, сейчас получилось.


     Чен  возвращается от  Лобба  в  третьеразрядную корейскую  гостиницу,
проходит  в  свою  каморку,  расположенную в  подвале,  запирает  дверь  и
начинает медленно раздеваться.  Он снимает свой модный костюм,  вешает его
на  плечики,  укрывает  марлей  и  ложится  на  циновки.  Достает  деньги,
полученные от американца,  тщательно пересчитывает их, откладывает себе на
жизнь  доллар,  а  остальные  прячет  в  тайник,  сделанный  в  полу.  Это
неприкосновенно,  это в  партийную кассу или на  оперативные нужды.  Чашка
риса и  кусок мяса в  день -  весь его  рацион.  Чен  укрывается легоньким
одеялом,  свертывается калачиком и старается уснуть: после каждой операции
у него страшно болит затылок-до слепоты и обмороков.  Он начинает тихонько
петь себе колыбельную песню. Во дворе визгливо кричат дети. Чен заставляет
себя заснуть.  Спит он  ровно час,  как будто будильник ставил.  Из  своей
каморки он  выходит беззаботным франтом с  гаденькой угодливой улыбочкой и
отправляется на биржу - к своим "друзьям"-спекулянтам.



     РЕДАКЦИЯ ВАНЮШИНА
     _____________________________________________________________________

     Николай  Иванович  смотрел  на  темный  порт.  Ревели  неразгруженные
пароходы.  Стонали  трамваи  -  бастуют  кондукторы,  поэтому улицы  полны
народа.  Ресторанчики открыты,  в кафе и скверах играют оркестры. Весело в
центре.  А что бастуют - так ну их, право. Побастуют да и бросят. Господи,
вон ведь красиво как все! И бухта Золотой Рог, и сумасшедшее, раскрашенное
закатом небо,  и  деревья -  все в  зеленой кипени,  и  веселая публика на
улицах: студенты, офицеры, негры, дамы, японцы, моряки, американцы, греки,
китайцы.  Чего  бояться,  когда  на  город  слепо  смотрят орудийные башни
крейсеров,  а  каппелевцы в казармах колют соломенных противников?  Завтра
город  торжественно  встретит  Семенова;  по-видимому,  он  будет  просить
портфель военного министра,  ну  да  черт  с  ним,  -  если он  декларацию
подпишет" японцы заставят его уважать подписанное.
     Метранпаж принес из  типографии сверстанный номер.  На  первой полосе
огромный заголовок: "Бой за монолитность нашу выигран". И дальше - светлый
и публицистически приподнятый комментарий Ванюшина.
     Николай Иванович подписал номер в  печать.  Как  раз  в  это  время в
кабинет зашел репортер из международного отдела и положил на стол Ванюшина
только что  полученные сводки американского агентства при "Владиво-ньюс" с
полным  текстом  "заявления Семенова",  полученного Джозефом Лоббом  через
"проверенные источники, близкие к штабу атамана Семенова".
     Заголовочек  лоббовской  сводки  -   скандальный  и  броский,   любят
североамериканцы сенсацию,  хлебом их  не  корми,  только б  честных людей
огорошить.  Крупно  набран  заголовок,  сразу  в  глаза  прет:  "Меркуловы
низложены".
     Ванюшин позвонил к  Меркуловым.  Братья еще ничего не знали о  тексте
семеновского заявления.  После  того  как  был  прочитан  текст,  Спиридон
Дионисьевич долго откашливался,  и  голос его  стал очень высоким,  как  у
подростка. Он спросил:
     - Что же вы советуете?
     - Сейчас еду к вам,  -  сказал он, - будем вместе думать, как сломать
шею этому мерзавцу.
     Несутся  по  Светланке  мальчишки,  вопят,  размахивают  над  головой
свежими газетными оттисками:
     - Последние новости,  последние новости:  атаман  Семенов только  что
лишен генеральского звания и  признан персоной нон  грата в  нашем городе!
Атаман  Семенов  под  домашним  арестом  на  японском теплоходе!  Интригам
честолюбивого есаула  положен  конец!  Великая победа  демократии!  Атаман
Семенов  рыдает   в   подушку!   Народ   одобряет  победу  нашего  родного
правительства!


     Следующей ночью  атаман  Семенов сбежал  с  теплохода и  отправился к
китайской границе, в Гродеково, к своим казачьим частям, шепча проклятья и
обещая расправиться с  Меркуловыми.  Разговоры о  святой борьбе с красными
псами несколько отошли на задний план - за себя надо постоять, свою судьбу
устроить, -  не  ровен  час  купчишки из-за угла пальнут промеж лопаток из
кольта, и вся недолга!
     Меркуловы,   в   свою   очередь  озабоченные  возможным  выступлением
Семенова, занялись организацией линии обороны в районе Гродекова. Ситуация
сулила серьезную распрю между двумя белыми лидерами.
     Японские  представители  во  Владивостоке  сбились  с  ног,   пытаясь
примирить враждующие группировки.  Но  Меркуловы и  Семенов  ни  на  какие
уступки друг  другу  не  шли,  а  от  японцев,  увлеченные борьбой,  стали
отмахиваться, как от надоедливых мух.
     В   этой  ситуации  японский  МИД  "дал  понять"  через  третьих  лиц
заинтересованным сторонам,  что  переговоры между  красной Читой и  Токио,
которые  ранее  каждый  раз  отклонялись  правительством  микадо,   сейчас
становятся возможными. А как же им быть невозможными, когда началась такая
драка  между  Меркуловыми и  Семеновым?  Обязательно надо  искать запасную
платформу. В политике, как в хлебопашестве, если не подумаешь о завтрашнем
дне, - пропадешь, и ничто тебе не поможет.


                  Письмо представителя РСФСР в Германии
                 министру иностранных дел Германии Розену

          Имею честь препроводить Вам при сем в оригинале и в виде копии и
     фотографических  снимков  с приложением дословного немецкого перевода
     два документа,  исходящих из канцелярии  присутствовавшего  здесь,  в
     Берлине,   представителя   атамана   Семенова.   Из  этих  документов
     несомненным образом явствует,  что некий полковник Фрейберг с помощью
     капитана,  именующегося  Апаровичем,  устроил  на территории Германии
     представительство действующих на Дальнем  Востоке  против  Российской
     Советской  Республики  мятежнических  орд ген.  Семенова и производит
     здесь вербовку для поддержки этих войск.
          Препровождая Вам,  г.  министр,  упомянутые документы,  позволяю
     себе обратить Ваше внимание,  что уже самое существование  этого  так
     называемого   представительства   на   территории  Германии  нарушает
     содержащийся в статье I соглашения от 6 мая 1921 г. основной принцип.
     Терпимость германских властей по отношению к вербовочной деятельности
     полковника Фрейберга несовместима с дружественными отношениями  между
     Германией   и   РСФСР.   Кроме   того,   эта   деятельность  является
     преступлением, согласно общему германскому законодательству.
          Имею честь просить Вас, г. министр, от имени моего Правительства
     немедленно   же    закрыть    устроенное    полковником    Фрейбергом
     представительство  и  фактически  воспрепятствовать  его  вербовочной
     деятельности,  равно как  и  привлечь  его  и  капитана  Апаровича  к
     законной ответственности.
          Пользуюсь этим случаем,  чтобы еще  раз  освидетельствовать,  г.
     министр, совершенное к Вам уважение.
                                                                  В. Копп.



     ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНАЯ СТАНЦИЯ ЧИТА-II
     _____________________________________________________________________

     Вокзал пуст.  На  жарком,  раскаленном перроне замер  строй почетного
караула,  чуть в стороне, под металлическим, давно не крашенным козырьком,
- оркестр Читинского гарнизона.  Возле  облупившейся ресторанной вывески -
группа   военачальников,   представители  парламентских  групп   Народного
собрания ДВР,  партийные работники: большевики, эсеры и меньшевики. Кадеты
и   народные  социалисты  стоят  особняком,   оживленно  переговариваются,
смеются:  лица холеные,  очки поблескивают золотом, белые канотье выписаны
из Парижа,  штиблеты по последней американской моде -  тупорылы,  пиджачки
коротенькие, тоже на американский манер.
     Вокзальное  начальство,  упрежденное,  что  прибывает  новый  военный
министр и главком,  загнало пассажиров в залы ожидания и все двери заперло
- на  контролеров  надежды  нет:  народ  до  зрелищ  жадный,  сомнет.  Все
вокзальные стеклянные двери расплющены прижатыми носами любопытных.
     - Говорят,  начальник-то,  -  шепчут в  зале  ожидания,  -  свирепый,
порядок приехал навести, растрясет буржуев тутошних.
     - Мели, Емеля! Он сам из немцев, а немец - первый буржуй на земле.
     - Какой немец! Прикусись. Жид. Жид он.
     - Евреи  против  капитала  свирепые.  Сейчас  гривой  своей  затрясет
кучерявой - чтоб конфисковать немедля!
     - Коль, он мне под юбку залазит!
     - Ишь,  ишь кадеты стеклами сверкают.  Министры-капиталисты!  Как при
адмирале сидели в начальниках,  так и теперь остались.  Эх,  Расея, нет на
тебя плетки!
     - Погоди, доведут, - подымемся, с заду искры полетят.
     - Слышь,  папаш,  а  чего это эсеры все,  как есть,  нестриженные и с
перхотью на спине?
     - Это у  них от  идейности.  Идейный -  он  завсегда нестриженный.  А
перхоть - так то ж мозг зашелушивается изнутри...
     - Коль, он мне под юбку залазит!
     - Эвон паровоз, паровоз!
     Кадеты переговариваются:
     - Говорят, весьма способный военный.
     - Перестаньте. Откуда? Очередной крикун.
     - Гражданин  Протопопов,  посмотрите,  как  любопытно,  -  большевики
молчат, будто воды в рот набрали.
     - Меньшевиков боятся.
     - Не  верю.  Ни  во  что не  верю.  Придут сюда желтые,  весьма скоро
заявятся. Армия может им противостоять, а ее, увы, нет. Есть сброд.
     - Американцы тянут с визами...
     - Чего вы от них хотите? Союзники - одно слово.
     Эсеры прежде всего озадачены вопросом:
     - Кто будет его приветствовать?
     - Естественно, от большевистской фракции.
     - Я   спрашивал:   те   говорят,   что  приветствие  будет  от  имени
коалиционного правительства.
     - Какая,  к  черту,  коалиция?  Пауки  в  банке.  Коалиция  в  России
противоестественна: каждый в Бонапарты метит.
     - Двадцатый век - последний век этой цивилизации. И конец миру придет
из России, истерзанной изнутри.
     - Меньше афоризмов,  Владислав Прокопьевич.  Афоризмы надоели,  мы  с
ними проиграли все, что могли проиграть.
     - Граждане, поезд...
     Состав министра обороны и главкома медленно приближается к платформе.
Заместители министра,  военные руководители,  начальник гарнизона медленно
двигаются к  тому месту,  которое отмечено на перроне мелом:  здесь должен
остановиться салон  нового  министра.  Следом за  воинскими руководителями
четко  вышагивает начальник почетного караула:  шашка  посредине туловища,
тело  сотрясается  от  шагов,   вдалбливаемых  в  жаркий  асфальт,   брови
сосредоточенно нахмурены, глаза поедают спины заместителей министров.
     Капельмейстер,  взятый напрокат из оперного театра, неуклюже морщится
в  военном кителе,  то и  дело обмахивается платочком,  подрагивает рукой,
поднятой в уровень с головой: ударить марш встречи надо секунда в секунду,
чтоб все как в прежнее мирное время, когда губернатор появлялся в ложе.
     Паровоз остановился.  Дверь  вагона министра распахнулась,  и  оттуда
медленно вылез  бритый  наголо человек в  зеленом английском френче -  без
орденов  и  знаков  отличия.  Оркестр рванул  марш  торжественной встречи.
Начальник  гарнизона  стал  выкрикивать  слова  приветствия.   Блюхер,  не
дослушав его,  отвернулся.  Из распахнутой двери жена и адъютант протянули
ему  махонький гробик.  Блюхер принял гроб  на  руки и  пошел сквозь толпу
встречающих к  выходу.  Оркестр  оборвал  приветственный марш,  веселый  и
громкий,  только когда Блюхер был совсем рядом. Шел министр с трехмесячной
дочкой Зоенькой,  умершей за  два  часа до  приезда в  Читу,  шел под марш
торжественной  встречи,  мимо  строя  почетного  караула  и  примолкнувших
представителей парламентских фракций.
     Когда  Блюхер  в  Москве пробовал отпроситься у  предреввоенсовета на
неделю хотя бы,  пока дочка выздоровеет, тот стал суров и озабочен и много
говорил о том, что революция - это жертвенность и стоицизм.
     А  Зоенька  умерла  -  зашлась  кашлем,  сухонькая стала,  синенькая.
Первенец, агукать начала, в глазоньках смысл появился - и нет ее.


     ...На  следующий день Блюхер приехал в  ставку к  семи утра.