я что-либо увидел,
настолько был погружен в свои мысли.
   - В пять пятнадцать, - с отсутствующим видом повторил он, - хорошо.
   - Не тратьте напрасно деньги на заезд в три тридцать,  -  бросил  мне
Кенни  Бейст,  и  Голденберг,  покрывшись  красными  пятнами,  в  ярости
погрозил ему кулаком и чуть не ударил.
   Остановил его голос Энни Вилларс, ласкающий  и  нежный,  как  взбитые
сливки, но полный превосходства и презрения:
   - Держите себя в руках, тупица.
   У Голденберга буквально отвисла челюсть, рот так и остался  открытым,
обнажились отвратительно выглядевшие  коричневые  зубы,  поднятый  кулак
медленно опустился. Вид у него был совершенно дурацкий.
   - А что касается тебя, - Энни Вилларс поглядела на Кенни, - то я  уже
говорила тебе: попридержи язык, это твой последний шанс.
   - Вы увольняете меня? - спросил Кенни.
   - Решу в конце дня.
   Кенни вовсе не казался озабоченным перспективой потерять работу, и  я
понял, что на самом деле он специально дразнил их, чтобы они  избавились
от него. Он попался им в лапы, будто орех между зажимами щипцов, и, пока
зажимы были сжаты, Кенни не мог выбраться.
   Во  мне  проснулось  ленивое  любопытство:  что  же  случится  в  три
тридцать? Это поможет мне скоротать ожидание.
   Они направились к трибунам: Кенни впереди, майор и  Голденберг  -  за
ним, замыкала шествие Энни Вилларс.  Майор  то  и  дело  останавливался,
оглядывался и поджидал ее, но как только она приближалась к нему,  снова
убегал вперед, так что попытку быть галантным он так и не сумел  довести
до конца. И я очень живо представил, как в детстве тетя таким же образом
водила меня на прогулку, и как я всякий раз бесился, когда она  обгоняла
меня.
   Я вздохнул, закрыл дверку багажника и принялся  приводить  самолет  в
порядок.  Энни  Вилларс  курила  тонкие  коричневые  сигары,  и   кругом
оставался пепел. Голденберг без  конца  глотал  таблетки  от  несварения
желудка, и каждая была завернута в квадратную бумажку. Майор швырнул  на
пол смятую "Спортинг лайф".
   Пока я возился с мусором, прилетели еще два самолета:  четырехместная
"Сессна" и шестиместный двухмоторный "Ацтек". Я равнодушно  наблюдая  за
их приземлением, хотя пилоту "Ацтека" за двойной резкий прыжок, конечно,
не дали бы золотой  медали.  Несколько  маленьких  мужчин  выскочили  из
самолетов и, будто стая скворцов, вернувшихся домой, понеслись прямо  по
скаковой  дорожке  к  паддоку.  За  ними  последовали  три  или   четыре
медлительных тяжеловеса, обвешанных биноклями и сумками, в которых,  как
я узнал потом, была форма с цветами владельцев  лошадей.  И  наконец  из
обоих самолетов вышли вообще никуда не спешившие люди, одетые почти  так
же, как я: темные брюки, белая рубашка, аккуратный темный галстук.
   Они подошли друг  к  другу  и  закурили.  Немного  подумав,  я  решил
присоединиться к ним, чтобы не показаться необщительным. Они повернулись
ко мне и молча наблюдали, как я направляюсь  к  ним.  На  лицах  угрюмое
безразличие и ни тени улыбки.
   - Привет, - сдержанно сказал я. - Прекрасная погода.
   - Возможно, - бросил один.
   - Вы так думаете? - проворчал другой.
   Они окинули меня холодным взглядом и не предложили закурить. Но я уже
закалился, и меня это не трогало.  Я  чуть  повернулся,  чтобы  прочесть
название фирмы,  написанное  на  хвостах  самолетов.  На  обеих  машинах
темнело одно и то же название: "Полиплейн сервис".
   "Как глупо с их стороны быть такими недоброжелательными",  -  подумал
я, но все-таки решил дать им еще один шанс быт. Полюбезнее.
   - Издалека прилетели?
   Они не ответили. Только смерили  меня  взглядом.  Взглядом  мороженой
трески.
   Я засмеялся, будто их поведение показалось мне  комичным.  Оно  и  на
самом деле насмешило меня. Я повернулся на каблуках,  отступил  на  свою
территорию и сделал, наверное, шагов десять, когда один из  них  крикнул
вдогонку:
   - Где Ларри Гедж? - По тону я понял, что Ларри им не симпатичнее, чем
я.
   И я решил сделать вид, что не услышал вопроса:  если  они  и  вправду
хотят узнать, могут подойти ко мне и вежливо спросить.
   Наступила их очередь прийти на мою территорию.
   Они не затруднили себя, а я ни капельки и не жалел,  потому  что  уже
давно понял: пилоты не  образуют  огромного  дружного  братства.  Пилоты
могут быть так же жестоки друг к другу, как и любая другая группа  людей
на свете.
   Забравшись на свое сиденье в "Чероки", я  занялся  изучением  карт  и
планов обратного полета. Впереди у меня было четыре часа на эту  работу,
а я сделал ее за десять  минут.  Потом  пришла  мысль,  не  пойти  ли  к
трибунам и не поискать ли что-нибудь для ленча, но мне не хотелось есть.
Тогда я зевнул. По привычке.
   Подавленное  состояние  так  давно  преследовало  меня,   что   стало
постоянным настроением. Каждый раз, когда я нанимался на  новую  работу,
ожидания возносили меня к облакам, но  жизнь  никогда  не  бывает  такой
радужной, как надежды. Это была моя шестая  работа  с  тех  пор,  как  я
научился летать, и был поэтому счастлив, и четвертая с тех пор, как  это
счастье поубавилось. Я думал, что летать на воздушном такси  может  быть
интересно. К тому же, по сравнению с обработкой полей гербицидами, чем я
занимался раньше, все  остальное  могло  быть  только  лучше.  Вероятно,
воздушное такси и могло бы быть интереснее. Но если я думал,  что  здесь
не будет ни ссор, ни интриг, то я обманывался. И  на  новой  работе  все
было, как  обычно.  Вздорные  пассажиры  и  воинственные  конкуренты,  и
никакой заметной радости ни в чем.
   Раздался  легкий  удар  по  фюзеляжу,  потом  дребезжание,  и  кто-то
взобрался на крыло. Приоткрытая дверка с  шумом  раздвинулась,  и  в  ее
проеме появилась девушка. Перегнувшись в поясе и стоя на  коленях,  она,
вытянув шею, заглядывала в кабину и смотрела куда-то мимо меня.
   В  голубом  полотняном  платье,  белых,  выше  щиколотки,   ботинках,
стройная и темноволосая, она производила великолепное впечатление. Глаза
были скрыты большими квадратными темными очками. День уже не казался мне
таким мрачным.
   - Проклятая, мерзкая вонючка, - сказала она.
   Ну и денек!

ГЛАВА 2

   - У-у, - воскликнула она, - не он!  -  Она  сияла  солнечные  очки  и
бросила их в белую сумку, висевшую на плече на бело-сине-красном шнуре.
   - Вот как?
   - Где Ларри? - спросила она.
   - Уехал в Турцию.
   - Уехал? - озадаченно повторила она. - Вы имеете в виду, что  он  уже
уехал, или собирается уехать, или что?
   - По-моему, - я посмотрел на часы, - он вылетел  из  Хитроу  двадцать
минут назад.
   - Проклятие! И еще раз проклятие! - сердито пробормотала  она.  Потом
выпрямилась, и теперь я мог ее видеть.  Только  от  пояса  вниз.  Весьма
приятное зрелище для любого бедного пилота. Все на месте, ни убавить, ни
прибавить. Судя по ногам, ей было года двадцать три.
   Она снова наклонилась и заглянула в  кабину.  От  пояса  кверху  тоже
смотрелось неплохо.
   - Когда он вернется?
   - У него контракт на три года.
   - Ох, черт возьми. - Несколько секунд она с досадой смотрела на меня,
потом сказала:
   - Можно мне войти в кабину и поговорить с вами?
   - Конечно, - согласился я и убрал карты с  сиденья  Голденберга.  Она
шагнула в кабину и, как много летавший человек, легко  устроилась  рядом
со мной. Девушка явно не в первый раз садилась в маленький самолет.  Вот
так Ларри!.. Счастливчик Ларри.
   - Полагаю, он не передал вам для меня... посылку... или что-то  вроде
этого. Или передал? - мрачно начала она.
   - К сожалению, не передал.
   - Тогда он чудовище, абсолютное чудовище. Хм... Он ваш друг?
   - Я встречался с ним дважды.
   - Он слямзил у меня сто фунтов стерлингов, - обиженно вздохнула она.
   - Слямзил?..
   - Да, черт возьми, стырил.  Я  уж  не  говорю  о  сумочке,  ключах  и
остальном. - Она замолчала и сердито сжала губы. Потом продолжала:
   - Три недели назад я забыла сумочку в этом самолете, когда мы  летели
в Донкастер. И Ларри пообещал, что привезет ее, когда  в  следующий  раз
полетит на скачки, и отдаст Колину, а Колин - мне, и три  долгие  недели
он забывал. Наверно, подумал, что раз собирается так надолго  в  Турцию,
то может и не возвращать мне сумку.
   - Колин... Колин Росс? - спросил я.  Она  рассеянно  кивнула.  -  Ваш
муж?
   Она удивленно уставилась на меня, потом засмеялась.
   - Господи, нет. Брат. Я только что видела его в паддоке. Я  спросила,
привез ли он сумочку, он покачал головой и начал что-то говорить,  но  я
не стала слушать и, страшно разозлившись, помчалась сюда. А он, наверно,
хотел мне сказать, что Ларри не  прилетел...  Черт  возьми,  терпеть  не
могу, когда меня грабят. Колин дал бы ему эту сотню, если уж  он  был  в
таком отчаянном положении. Зачем же он стибрил у меня сумочку?
   - Довольно большая сумма, чтобы носить ее в сумочке, - заметил я.
   - Понимаете, Колин дал мне их как раз в самолете.  Какой-то  владелец
лошади сделал ему потрясающий подарок, наличными, и Колин из этих  денег
дал мне сто фунтов, чтобы  оплатить  счет.  Это  было  так  мило  с  его
стороны. Едва ли он даст мне еще раз сто  фунтов,  потому  что  я  такая
раззява - оставила сумочку с деньгами... - Голос упал  от  огорчения.  -
Счет, - сухо добавила она, - за уроки по вождению самолета.
   - И далеко вы продвинулись? - Я с интересом взглянул на нее.
   - О-о, я получила  лицензию.  Меня  учили  на  практике,  как  водить
самолет. И радионавигация,  ну  и  вся  такая  музыка.  Я  уже  налетала
девяносто пять часов. Хотя вся история тянулась, стыдно  сказать,  около
четырех лет.
   Значит, она новичок, набравшийся кое-какого опыта, и сейчас  в  самом
опасном периоде. Потому что, налетав восемьдесят  часов,  пилот  склонен
думать, что он уже все знает. После ста часов он начинает понимать,  что
ничего не знает. Между восемьюдесятью и ста часами как раз и  происходит
большинство несчастных случаев.
   Она задала мне несколько вопросов о "Чероки", я ответил.
   - Ладно, нет смысла сидеть здесь весь день, - сказала она  и  вылезла
на крыло. - А вы не пойдете на скачки?
   - Нет, - покачал я головой.
   - Ну пойдемте, - настаивала она. - Пошли.
   Вовсю сияло солнце, девушка была хорошенькой. Я  согласился  и  вылез
вслед за ней. Бессмысленно сейчас размышлять,  как  бы  все  обернулось,
если бы я остался в самолете.
   Забрав куртку из  хвостового  отделения  для  багажа  и  заперев  все
дверки, я последовал за ней. Контролер  у  ворот  паддока  позволил  мне
пройти. Сестра Колина Росса  не  обнаруживала  и  признаков,  что  хочет
бросить меня, когда мы оказались в паддоке. Напротив, угадав  мое  почти
полное невежество, она вроде бы  с  удовольствием  принялась  просвещать
меня.
   - Видите ту каурую лошадь? - показала она и потянула меня к парадному
кругу. - Видите, сейчас ее прогуливают в том конце, номер шестнадцать? В
этом заезде с ней будет работать Колин. Она  не  производит  впечатления
сильной, но посмотрите, какие у нее прекрасные линии.
   - Прекрасные?
   - Определенно. - Она с веселым изумлением взглянула на меня.
   - Тогда мне надо на нее поставить?
   - Вам все шуточки!
   - Нет, - запротестовал я.
   - Конечно, шуточки, - кивнула она. - Вы относитесь к скачкам так  же,
как я - к занятиям спиритизмом. Свысока и с недоверием.
   - Ух!
   - Но на самом деле вы  видите  перед  собой  индустрию,  производящую
чистокровных лошадей на экспорт и как раз во время рекламной кампании.
   - Учту на будущее.
   - И если это происходит на  свежем  воздухе  в  прекрасный  солнечный
день, и всем весело и хорошо, что ж, тем лучше.
   - Если смотреть с такой точки зрения, то, конечно, скачки лучше,  чем
автомобильный завод.
   - Вы тоже включитесь в это, - уверенно заявила она.
   - Нет. - Моя уверенность была не меньше.
   - Если вы  будете  часто  возить  людей  на  скачки,  то  обязательно
включитесь, - покачала она годовой.  -  Я  знаю.  Это  проникнет  в  ваш
ледяной панцирь, и вы в кои-то веки что-то почувствуете.
   - Вы всегда так разговариваете с незнакомыми  людьми?  -  ошеломленно
заморгал я.
   - Нет, - протянула она, - не всегда.
   Разноцветная стайка жокеев выпорхнула на парадный круг и  устремилась
к небольшой оживленной группе тренеров и владельцев лошадей. Там одни  с
серьезными лицами говорили, а другие кивали.  По  совету  сестры  Колина
Росса я старался, правда не очень усердствуя, воспринимать происходившее
серьезно. Но особого успеха не добился.
   Сестра Колима Росса...
   - А имя-то у вас есть? - спросил я.
   - Бывает.
   - Спасибо.
   - Нэнси, - засмеялась она. - А ваше?
   - Мэтт Шор.
   - Хм. По-моему, имя вам подходит.
   Жокеи, словно конфетти, разлетелись по парадному кругу и приземлились
в седла, и длинноногие лошади, легко касаясь земли, унесли их  вдаль  по
скаковой дорожке. Нэнси объяснила, что это соревнование двухлеток.
   Потом она направилась к трибунам и предложила провести меня в  отсек,
где на дверях темнела надпись: "Для владельцев и тренеров".  Здоровенный
служитель,  стоявший  внизу  у  лестницы,  пока  Нэнси  поднималась   по
ступенькам, не мог оторвать от нее восхищенных глаз, и  пропустил  меня,
не проверив мое право находиться в столь престижном месте.
   На небольшой трибуне,  защищенной  от  превратностей  погоды  крышей,
казалось, все знали Нэнси и, очевидно, разделяли  восхищение  служителя.
Она представила меня каким-то людям, но их интерес ко  мне  спал,  точно
пена на долго стоявшем пиве,  едва  они  обнаружили,  что  я  ничего  не
понимаю в их ставках.
   - Он летчик, - извиняющимся тоном объяснила Нэнси.  -  Колин  сегодня
прилетел с ним.
   - А-а, - сказали они.
   Среди зрителей на трибуне я заметил и  двух  своих  пассажиров.  Энни
Вилларс, сжав губы, с напряженным вниманием наблюдала  за  проносящимися
мимо лошадьми. Сейчас особенно сильно чувствовалось, что у нее  характер
фельдмаршала, а женский камуфляж почти  совсем  исчез.  Майор  Тайдермен
будто врос в пол. Широко расставив ноги и втянув подбородок,  он  что-то
чиркал в программе сегодняшних скачек. Заметив  нас,  он  направился  ко
мне.
   - Не знаете, - сказал он, забыв мое ими, - я не  оставил  в  самолете
"Спортинг лайф"?
   - Да, майор, оставили.
   - Проклятие! - воскликнул он. - Я делал там пометки... Они мне нужны.
Послушайте, нельзя ли туда пойти после этого заезда?
   - Хотите, чтобы я сходил за ней?
   - Э-э... очень любезно с вашей стороны, друг  мой!  Но...  нет...  не
могу вас утруждать. Мне полезно прогуляться.
   - Самолет заперт, майор, - объяснил я. -  Вам  понадобятся  ключи.  -
Вынув из кармана ключи, я протянул их ему.
   - Прекрасно. - Он слегка кивнул. - Очень хорошо.
   Заезд начался  и  кончился,  прежде  чем  я  узнал,  в  каких  цветах
выступает Колин Росс. Потом я понял, что отличить  его  среди  всадников
было нетрудно - он победил.
   - Как себя чувствует Мидж? - спросила Энни Вилларс у Нэнси, возвращая
в футляр свой огромный бинокль, в который наблюдала за скачками.
   - Спасибо, много лучше. Великолепно справляется.
   - Я так рада. Она пережила трудное время, бедная девочка.
   Нэнси кивнула и улыбнулась. Владельцы и  тренеры  заспешили  вниз  по
лестнице в паддок.
   - Ну а теперь не выпить ли нам кофе? - предложила Нэнси. - А может, и
что-нибудь пожевать?
   - Должно быть, вы предпочли бы другого компаньона... Не беспокойтесь,
я не потеряюсь и не заблужусь...
   - Сегодня мне нужен телохранитель. - Она скривила губы. -  Я  выбрала
вас, по-моему,  вы  справитесь  с  этой  задачей.  Если  хотите,  можете
оставить меня, а если нравится, пожалуйста, можете остаться и  выполнить
эту работу.
   - Это совсем нетрудно.
   - Вот и прекрасно. Тогда пошли лить кофе.
   Охлажденный кофе оказался хорошим. А когда мы доканчивали сэндвичи  с
индейкой, я понял, почему  Нэнси  хотела,  чтобы  я  сопровождал  ее.  К
маленькому столику, за которым  мы  сидели,  приблизилась  невообразимая
смесь длинных  волос,  бороды,  бахромы,  бус  и  одеяния,  похожего  на
скатерть с дыркой. Нэнси отбивалась от него, и сквозь подлесок спутанных
волос я услышал ее голос:
   - Старина, ваша работа начинается!
   Я встал, вытянул обе руки и, ухватившись  за  это  собрание  волос  и
шерсти, решительно оттащил его. Это что-то оказалось молодым  человеком,
усевшимся на пол со страшно удивленным видом: такого он не ожидал.
   - Нэнси, - захныкал он обиженным голосом.
   - Это Чантер, - сказала она. - Как видите, он так и не вырос, остался
хиппи.
   - Я художник, - заявил Чантер.
   Лоб и волосы ему стягивала вышитая лента. "Будто уздечка у лошади", -
мельком подумал я, Но волосы  у  него  были  чистыми,  и  на  подбородке
пробриты полоски. Этим он хотел показать, что зарос  волосами  не  из-за
лени. Приглядевшись, я убедился, что на нем и вправду надета  полотняная
зеленая скатерть с отверстием для головы посередине. Под  ней  он  носил
замшевые штаны на ремне, спущенные много ниже пупка. Замша от  бедер  до
лодыжек вся шла складками. А впалый живот тесно  обтягивала  рубашка  из
мелкогофрированной  дымчато-розовато-лиловой  ткани.   Вокруг   шеи   на
серебряных  цепочках  висели  всевозможные  брелоки,  медальоны  и  тому
подобная чепуха. И все это  великолепие  заканчивалось  грязными  босыми
ногами.
   - Я училась с ним в художественном  училище,  -  обреченно  объяснила
Нэнси. - В Лондоне. А теперь он живет  в  Ливерпуле,  где-то  в  коммуне
хиппи. Стоит мне приехать в Ливерпуль на скачки, и он тут как тут.
   - Угу, - многозначительно подтвердил Чантер.
   - Вам платят пособие? - спросил я. Вовсе не презрительно, просто  мне
хотелось знать.
   - Посмотрите получше, приятель. - Он вроде бы не обиделся.  -  Я  при
деле.
   Я чуть не засмеялся.
   - Вы поняли, что он имеет в виду? - спросила Нэнси.
   - Он преподает.
   - Эх, приятель, именно это я  и  сказал.  -  Чантер  взял  сэндвич  с
индейкой. Пальцы зеленые с черными полосами. В краске.
   - Держите свои нечистые мысли  подальше  от  этой  птички.  -  Чантер
откусил кусок сэндвича и теперь говорил с полным ртом. - Она строго  моя
территория. Строго, приятель, понимаете?
   - Неужели строго?
   - Безусловно, просто безусловно... Это так... приятель.
   - Что будет?
   Он окинул меня взглядом, таким же странным, как и его вид.
   - Мне еще предстоит насыпать соли на хвост этой маленькой птичке. И я
не удовлетворюсь, пока это не произойдет...
   Нэнси смотрела на него с таким выражением,  будто  не  знала,  то  ли
смеяться, то ли бояться  его.  Она  не  могла  решить,  кто  перед  ней:
влюбленный шут  или  отчаявшийся  сексуальный  маньяк.  Я  тоже  не  мог
определить, на что способен Чантер, но теперь понимал, почему  ей  нужна
помощь, когда он околачивается рядом.
   - Он хочет меня только потому, что я не хочу его, - вздохнула Нэнси.
   - Вы бросили ему вызов, - кивнул я. - Ущемили его мужскую гордость  и
все такое.
   - С ним это делает любая девушка, - спокойно заметила Нэнси.
   - Это еще больше осложняет положение.
   - А вы зануда, приятель. - Чантер задумчиво посмотрел на  меня.  -  Я
имею в виду: старомодный чурбан.
   - У каждого своя роль, - иронически согласился я.
   Он взял последний сэндвич, демонстративно повернулся ко мне спиной  и
предложил Нэнси:
   - Давай вместе, ты и я, потеряем этот хлам, угу?
   - Давай вместе, ты и я, не будем  делать  ничего  подобного.  А  если
хочешь таскаться, то Мэтт будет рядом.
   Он сердито нахмурился,  потом  резко  поднялся  с  пола,  и  все  его
брелоки, кольца и цепочки зазвенели и затанцевали на груди.
   - Тогда пойдем. Посмотрим на лошадей. Жизнь - это растрата времени.
   - Он на самом деле художник, - проговорила Нэнси, когда мы  вслед  за
зеленой скатертью вышли на солнце.
   - Не сомневаюсь. Готов спорить, что половина из того, что он  рисует,
карикатура, хотя и с сильной примесью жестокости.
   - Откуда вы знаете? - Она удивленно уставилась на меня.
   - Вид у