очередную  байку.
Мы с Нэнси отодвинулись назад, чтобы освободить им  место,  и  незаметно
выбрались в холл. Там я поставил на  столик  едва  отпитое  пиво,  Нэнси
допила свою кока-колу, и мы вышли на свежий воздух.
   Солнце еще сияло, но маленькие белые барашки превратились в  грозовые
облака с темно-серой серединой. Я посмотрел на  часы.  Четыре  двадцать.
Еще почти час до времени, назначенного майором для отлета. Чем дольше мы
здесь оставались, тем больше вероятность, что назад  придется  лететь  в
грозу, потому что полуденный прогноз погоды, обещавший грозы, становился
очень похожим на правду.
   Нэнси посмотрела на небо.
   - Опять будет дождь, - сказала она, - противный дождь.
   Мы пошли к парадному кругу и  посмотрели,  как  ее  брат  садится  на
лошадь,  потом  поднялись  на  трибуну  для  владельцев  и  тренеров   и
наблюдали, как он выигрывает. На нижней ступеньке возле входа в  весовую
она попрощалась со мной.
   - Спасибо за службу телохранителя...
   - С удовольствием...
   У нее была гладкая блестящая  кожа  и  карие  с  серебристым  отливом
глаза. Прямые темные  брови.  Чуть  подкрашенные  губы.  Никаких  духов.
Полная противоположность моей светловолосой и  раскрашенной  разведенной
жене.
   - Надеюсь, еще встретимся, - сказала она, - потому что  иногда,  если
есть свободное сиденье, я летаю вместе с Колином.
   - А вы не возите его сами?
   - О Господи, нет, - засмеялась она. - Он не поверит, что  я  доставлю
его вовремя. Да и погода часто бывает такая, что  я  бы  не  справилась.
Хотя когда-нибудь...
   Она протянула руку. Ее пожатие было таким же коротким, как у брата.
   - Увидимся. - Она помахала рукой.
   - Надеюсь.
   Нэнси  чуть  улыбнулась  и  кивнула.  Я  стоял  и  смотрел  вслед  ее
бело-голубой  спине,  и  внезапно,  неожиданно,  меня  охватило  желание
побежать за ней и попрощаться, как Чантер.

***

   Когда я шел по  дорожке  к  самолету,  мне  встретился  Кенни  Бейст,
который возвращался от самолета с плащом через  руку.  Его  багровая  от
возмущения кожа совсем не гармонировала с морковными волосами.
   - Я не полечу с вами, - проговорил  он,  почти  не  разжимая  губ.  -
Передайте мисс Энни, этой чертовой Вилларс, что я не полечу с  вами.  На
нее не угодишь! Прошлый раз меня измочалили за то, что я выиграл, в этот
раз меня измочалили за то, что я проиграл. Думаете, оба раза  что-нибудь
от меня зависело? Скажу  вам  прямо,  старина,  я  не  полечу  на  вашем
проклятом самолетишке, чтобы эти двое всю дорогу  грызли,  и  грызли,  и
грызли меня.
   - Ладно. - Я понимал его состояние.
   - Я только ходил, чтобы взять плащ.  Поеду  домой  поездом...  или  с
кем-нибудь на машине.
   - Плащ?.. Но самолет заперт.
   - Нет, не заперт. Я взял плащ в заднем багажнике. Так вы скажете  им,
что с меня достаточно, хорошо?
   Я кивнул, он заспешил к выходу с ипподрома. "Черт возьми, - размышлял
я, озадаченный и раздосадованный, - майор Тайдермен сказал, что  он  все
запер после того, как взял газету. А выходит, что не запер".
   Да, обе дверки - и пассажирского отсека, и багажника - были  открыты.
Очень неприятно... В компании "Дерридаун" мне строго наказывали  никогда
не оставлять самолет открытым, потому что у них было несколько  случаев,
когда мальчишки залезали в самолет и обязательно что-нибудь  ломали.  Но
нигде не виднелось следов грязных пальцев, и вроде бы все оставалось  на
месте.
   Закончив внешний осмотр, я проглядел план обратного полета. Если  нам
придется огибать грозовые облака, понадобится  немного  больше  времени,
чтобы попасть в Ньюмаркет, но там  хорошее  летное  поле,  и  проблем  с
посадкой не должно быть.
   Собрались пассажиры двух  самолетов  компании  "Полиплейн",  один  за
другим влезли на свои места. Закрыли дверки и покатили к дальнему  концу
дорожки. Потом самолеты оторвались от травяного покрова и стали набирать
высоту. На фоне серо-бело-голубого лоскутного одеяла неба они  выглядели
как две черных стрелы.
   Первой  пришла   Энни   Вилларс.   Одинокая,   замкнутая.   Любезная,
безучастная. Протянула мне пальто и бинокль, я положил  их  в  багажник.
Она поблагодарила.  Обманчиво  ласковые  карие  глаза  казались  немного
усталыми, а нежный рот каждые  несколько  секунд  судорожно  вздрагивал.
"Внушительная леди", - подумал я. Больше того, она сама знала  об  этом.
Она настолько сознавала силу своего характера, что  намеренно  принимала
обезоруживающе мягкий вид.  И  даже  не  для  того,  чтобы  скрыть  свою
железную волю, а для того, чтобы  представить  ее  приемлемой.  Приятное
отличие от тех,  кто  демонстрирует  крутую  внешность,  чтобы  спрятать
внутренне бессилие.
   - Кенни Бейст просил передать, что его подвезут домой в  Ньюмаркет  и
он не полетит на самолете, - сказал я.
   В  карих  глазах  мелькнули  маленькие   искры.   Нежный,   прекрасно
контролируемый голос проговорил:
   - Не удивляюсь.
   Она влезла в самолет, пристегнулась. И так сидела молча, глядя в окно
на пустеющий ипподром, но вряд ли видя деревья и траву.
   Голденберг и Тайдермен пришли вдвоем, все еще что-то обсуждая.  Майор
решительно кивал, а Голденберг обрушивал на него свои доводы  и  уже  не
думал о том, что я подслушаю.
   - По-моему, этот ублюдок все время вел  двойную  игру  и  получал  от
букмекера или кого-то еще  больше,  чем  от  нас.  Он  нас  надул.  Убью
маленького негодяя. Я сказал ему, что так не оставлю.
   - А он что ответил? - спросил майор.
   - Что у меня не будет случая. Наглый маленький подонок.
   Они забросили вещи через заднюю дверку и стояли возле хвостовой части
самолета, сердито переговариваясь. Их голоса доносились, как  отдаленные
раскаты грома.
   Последним пришел Колин Росс,  незаметный,  стройный,  все  в  тех  же
поношенных джинсах, но теперь еще и в теплой  мятой  рубашке.  Я  сделал
несколько шагов ему навстречу.
   - Ваша сестра, Нэнси,  просила  меня  проследить,  не  забыли  ли  вы
подарок для Мидж.
   -  Oх,  проклятие...  -  В  голосе  было  больше  озабоченности,  чем
раздражения. Он провел шесть заездов, три из  них  выиграл,  и  выглядел
таким слабым, что, казалось, легкий щелчок свалит его с ног.
   - Если хотите, я принесу.
   - Принесете? - Он в нерешительности  помолчал,  потом  устало  махнул
рукой. - Хорошо, буду очень благодарен. Идите в весовую и спросите моего
гардеробщика, Джинджера Манди. Пакет на  полке  над  моей  вешалкой.  Он
отдаст вам.
   Я кивнул и снова  направился  к  трибунам.  Пакет,  легко  найденный,
оказался очень маленьким, меньше, чем коробка для  туфель.  Подарок  был
завернут в розовую с золотом бумагу и перевязан розовой лентой. Я принес
его к самолету, и Колин положил пакет на пустое сиденье Кенни Бейста.
   Майор уже пристегнулся  и  барабанил  пальцами  по  футляру  бинокля,
висевшего через плечо. Он  сидел  в  напряженной  позе,  как  и  раньше.
"Интересно, - подумал я, - он когда-нибудь расслабляется?"
   Голденберг, не улыбаясь,  ждал  меня  возле  передней  дверки,  залез
следом за мной и в раздраженном молчании задвинул ее. Вдохнув, я включил
мотор, и мы покатили к дальнему концу дорожки. Приготовившись к  взлету,
я обернулся к пассажирам, состроив самую светлую улыбку,  на  какую  был
способен.
   - Все в порядке?
   В ответ я получил три мрачных кивка. Колин Росс спал. Без  энтузиазма
я вошел в полосу,  наполненную  радиосигналами,  миновал  по  краю  зону
Манчестера и направил нос "Чероки" в  направлении  Ньюмаркета.  Едва  мы
поднялись в небо, как стало ясно, что обстановка в воздухе  нестабильна.
Внизу  тепловые  волны,  поднимавшиеся  от  густо  населенных   районов,
подкидывали самолет, будто куклу, а на высоте  весь  горизонт  закрывали
огромные скопления дождевых облаков.
   Погода, вызывающая воздушную  болезнь.  Я  оглянулся  посмотреть,  не
нужны ли кому санитарные пакеты. Не о  чем  беспокоиться.  Колин  крепко
спал, а трое других так погрузились в собственные  мысли,  что  вряд  ли
заметили несколько небольших кренов самолета. Я объяснил  Энни  Вилларс,
где она найдет пакеты, если они понадобятся, и властная  леди  выслушала
меня с таким видом, будто я оскорбил ее.
   Хотя под нами было четыре тысячи футов и самые плохие  воздушные  ямы
остались далеко внизу, полет напоминал скачки по пересеченной местности,
потому что мне то и дело приходилось сворачивать то  вправо,  то  влево,
чтобы избежать нависавших темных масс облаков.  Мы  в  основном  все  же
держались там, где светило солнце, иногда  прорезая  миленькие  облачка,
точками мелькавшие среди густых  скоплений.  Я  старался  обходить  даже
средние безвредные облака, потому что за ними  могла  открыться  опасная
громадина. Но на скорости сто пятьдесят миль в час не так-то легко  было
лавировать. В  середине  любого  кучевого  облака  всегда  есть  сильные
вертикальные воздушные течения, которые могут поднять  и  опустить  даже
большой авиалайнер. Можно натолкнуться на град и дождь, который  покроет
изморосью всю поверхность маленького самолета. Так что  полет  вовсе  не
напоминал мне веселую прогулку.  Я  считал  верным  свой  план  избегать
столкновений с вероятной опасностью. Но с  пассажирами  дело  иметь  еще
труднее, чем с облаками. Им могла не понравиться задержка в полете.
   Всем  знакомо  ужасное  чувство,  когда   в   нормальный   ход   дела
вкрадывается что-то странное. Холодеет спина, сердце стучит, как паровой
молот. Это чувство называется страхом. Не самое лучшее место вспотеть от
испуга на высоте четыре тысячи футов в разгар битвы с кучевыми облаками.
   Я привык к гораздо более плохой погоде. Чудовищной, даже  смертельной
погоде. И не состояние неба беспокоило меня, не из-за него  колоколом  в
висках била тревога.
   Что - то не правильное было с самолетом.
   Ничего особенного. Я не мог бы даже сказать, что именно.  Но  что-то.
Что-то...
   У меня прекрасно развит инстинкт опасности. "Сверхразвит, -  говорили
многие, когда из-за этого инстинкта у меня  начинались  неприятности.  -
Проклятый трус", - так они иногда говорили.
   Но человек не может игнорировать такой инстинкт.  Когда  он  включает
сигнал тревоги, нельзя просто наплевать на  него.  Тем  более,  если  на
борту пассажиры. Как бы пилот поступил,  будь  он  в  самолете  один,  -
другое  дало.  Но  летчики  гражданский   коммерческой   авиации   редко
поднимаются в воздух в одиночку.
   Все в порядке с приборами. Все в порядке с мотором.
   Что-то случилось с управлением.
   Когда я  осторожно  поворачивал,  чтобы  обойти  еще  одно  скопление
кучевых облаков, нос  самолета  упал,  и  я  почувствовал,  будто  стало
труднее вытягивать его вверх. Но высота не падала. Все показатели были в
норме. Только инстинкт  бил  тревогу.  Инстинкт  и  память  о  несколько
затрудненном выравнивании носа.
   Когда я делал поворот в следующий раз, повторилась та же история. Нос
упал, и понадобилось  сильное  давление  на  рычаг,  чтобы  остаться  на
прежнем уровне. При третьем повороте еще хуже. Будто  что-то  давило  на
приводное устройство...
   Я посмотрел на карту, лежавшую у меня на  коленях.  Мы  находились  в
двадцати  минутах  от  Хейдока...  южнее   Метлока...   приближались   к
Ноттингему. До Ньюмаркета еще восемьдесят морских миль.
   Я обернулся к бодрствующей компании.
   - Очень сожалею, но нам предстоит короткая задержка в полете.  Сейчас
мы приземлимся в аэропорту Ист-Мидлендс,  недалеко  от  Ноттингема.  Мне
надо сделать профилактическую проверку самолета.
   Они встретили мои слова в штыки.
   - Не вижу никакой необходимости, - возмущенно заявил  Голденберг.  Он
быстро  пробежав  глазами  по  приборам  и  заметил,  что  все   стрелки
показывают на зеленый безопасный сегмент. - Показания приборов такие же,
как и всегда.
   - Вы уверены, что посадка необходима? - спросила Энни  Вилларс.  -  Я
специально летела самолетом, чтобы видеть, как лошадей заведут на ночь в
боксы.
   - Проклятие! - воскликнул майор и нахмурился. Он выглядел  еще  более
напряженным, чем обычно.
   Они разбудили Колина Росса.
   - Пилот хочет здесь  приземлиться  я  сделать  то,  что  он  называет
профилактической проверкой. А мы хотим лететь дальше. Не  стоит  тратить
время напрасно. Насколько  мы  можем  судить,  в  самолете  нет  никаких
поломок... - ворчливо объяснил ситуацию Голденберг.
   - Если пилот говорит, что  мы  садимся,  значит,  садимся.  Он  здесь
хозяин. - Голос Колина прозвучал решительно и властно.
   Я снова оглядел их. За исключением Колина, они стали еще раздраженнее
и мрачнее, чем раньше.  А  Колин  неожиданно  весело  подмигнул  мне.  Я
улыбнулся скорее себе, чем ему, вызвал по радио Ист-Мидлендс, сообщил  о
нашем намерении приземлиться и попросил, чтобы прислали механика.
   Приземляясь, я пожалел о своем  решении.  Привод,  выравнивающий  нос
самолета, больше не заедало. Все приборы работали нормально. Я  выставил
себя дураком, пассажиры придут в ярость,  компания  потерпит  убытки  на
ненужных расходах, а мне придется искать очередную работу.
   Мы  нормально  приземлились,  самолет  занял   место   на   указанной
сигнальщиком стоянке, и я предложил пассажирам пройти в  зал  аэропорта,
потому что проверка может занять полчаса, если не больше.
   Пассажиры  кипели  от  злости.  В  воздухе  они,  может   быть,   еще
сомневались: вдруг я прав и лучше приземлиться.  Но  тут,  на  земле,  в
полной безопасности, они уже с уверенностью считали, что в проверке  нет
необходимости.
   Я прошел часть пути к дверям  зала  ожидания  вместе  с  ними,  затем
повернул к контрольному посту, чтобы, как обычно, доложить о приземления
и попросить поскорее прислать механика. Пассажирам я сказал,  что  приду
за ними в бар, когда проверка закончится.
   - Поторопитесь! - грубо рявкнул Голденберг.
   - Очень досадно, очень досадно, просто безобразие, - ворчал майор.
   - Я не ночевала дома  прошлую  ночь...  Специально  хотела  вернуться
домой сегодня вечером. С таким же успехом я  могла  ехать  на  машине...
Какой смысл платить за скорость, если вы не выдерживаете  расписание?  -
Раздражение Энни Вилларс пробилось сквозь бархатную перчатку.
   - Если лошадь кашляет, вы же не заставите ее участвовать в скачках, -
заметил Колин Росс.
   Все трое с неприязнью посмотрели на него.  Я  поблагодарил  Колина  и
свернул к контрольному посту. Краем газа я видел, как они  вошли  в  зал
аэропорта, потом оглянулся на самолет  и  мрачно  направился  к  большим
стеклянным дверям.
   За моей спиной раздался треск, будто ломали ветки,  потом  чудовищный
взрыв и рев воздушной волны.
   Я последовательно услышал эти звуки и быстро обернулся.
   Там, где стоял  новенький  бело-голубой  "Чероки",  бушевал  огромный
огненный шар.

ГЛАВА 4

   Бомба взорвалась за доли секунды. Интерес публики  к  событию  длился
три дня. Следствие растянулось на недели.
   Как  и  следовало  ожидать,  газеты  в  городе  вышли   с   огромными
заголовками:  "Только  минута  отделила   Колина   Росса   от   смерти",
"Жокей-чемпион  побеждает  в  скачке   со   временем".   Энни   Вилларс,
выглядевшая особенно нежной и хрупкой, сказала в телевизионном интервью,
что нам всем фантастически повезло. Газеты цитировали майора Тайдермена,
который будто бы сообщил: "К  счастью,  в  самолете  оказалась  какая-то
неисправность, и мы приземлились для проверки. Иначе..." И  Колин  Росс,
как бы завершая его мысль, поставил точки над i: "Иначе мы все вместе  с
дождем рассеялись бы над Ноттингемом".
   Но, разумеется, это было уже после того, как они пришли в себя. Когда
я  подбежал  к  ним,  они  стояли  у  входа  в  зал  для  пассажиров   с
вытаращенными глазами и  помертвевшими  от  шока  лицами.  Энни  Вилларс
трясло с головы до ног, и рот был широко раскрыт. Она невидящими глазами
посмотрела на меня, издала какой-то мяукающий  звук  и  начала  медленно
оседать от совсем не фельдмаршальской слабости. Я подхватил ее  почти  у
самой земли и поднял на руки, чтобы ей не лежать под  дождем  на  мокром
гудроне. Она весила даже меньше, чем казалось.
   - Боже, - без конца повторяя Голденберг. - Боже.  -  Его  сознание  и
язык словно зациклились на одном-единственном слове.
   У майора дрожали губы, он явно проигрывал  бой  -  ему  не  удавалось
прикусить  их  зубами,  чтобы  остановить  дрожь.  Пот  мелкими  каплями
покрывал его лоб, и он жадно хватал воздух, точно задыхаясь.
   Я держал на руках  Энни  Вилларс  и  смотрел  на  смертельную  агонию
самолета. От  первого  взрыва  он  разлетелся  на  части,  и  тотчас  же
вспыхнули баки с горючим и довершили  дело.  Искореженные  и  обгоревшие
обломки разлетелись по мокрому гудрону и  казались  слишком  маленькими,
чтобы составить из  них  нечто  целое.  Их  окружали  струйки  пылающего
горючего, а оранжево-желтые языки пламени с ревом  приканчивали  большой
обломок, который напоминал переднюю часть кабины.
   Мое сиденье. Мое горячее горящее сиденье.
   Несчастья следовали за мной, как крысы за Гаммельнским Крысоловом.
   Колин Росс выглядел таким же потрясенным, как  и  остальные,  но  его
нервы были из другого материала.
   - Что это?.. Бомба?
   - Она самая.
   - Не смешно. - Он сурово взглянул на меня.
   - Но и не трагично, - ответил я. - Мы пока остались тут.
   Его лицо и тело чуть расслабились. Мелькнула едва заметная улыбка.
   - Да, мы тут.
   Кто-то на контрольном посту нажал  кнопку  тревоги.  Взвыли  пожарные
машины. Пожарные быстро развернули огромные шланги и принялись  поливать
белой  пеной  обломки.  Оборудование  предназначалось   для   гигантских
пожаров, и через десять секунд языки пламени, лизавшие останки "Чероки",
стали всего лишь мрачным воспоминанием.
   Три-четыре аэропортовские машины, будто мошки вились  вокруг  пожара,
потом одна из них, полная возбужденными служащими, направилась к нам.
   - Это вы прилетели на сгоревшем самолете?
   Первый вопрос, но отнюдь не последний.  Я  знал,  что  меня  ждет,  и
заранее шагнул в сторону.
   - Кто из вас пилот? Вы пойдете с нами,  а  ваших  пассажиров  ждут  в
кабинете управляющего... Леди травмирована?
   - В обмороке, - ответил я.
   - А... - Служащий аэропорта замолчал, не зная, как поступить. - Может
кто-нибудь взять ее? - Он оглядел троих  мужчин.  Голденберг  крупный  и
рыхлый. Майор старый. Колин хрупкий. Его взгляд равнодушно скользнул  по
Колину, потом остановился, глаза расширились.  Он  узнал,  но  не  верил
своим глазам.
   - Простите... вы?..
   - Росс, - спокойно ответил Колин. - Да.
   После  этого  нас  стали  принимать  по  высшему   разряду,   достали
нюхательную соль и отвели комнату для Энни Вилларс, принесли бренди  для
майора и Голденберга и книгу автографов для  Колина  Росса.  Управляющий
сам заботился о них, и кто-то в возбуждении позвонил в газеты.

***

   В следственной  комиссии  были  дружелюбны  и  вежливы.  Как  обычно.
Безжалостны и настойчивы до тошноты. Как обычно.
   - Почему вы приземлились в Ист-Мидлендсе?
   - Неисправность в управлении.
   - Вы подозревали, что на борту бомба?
   - Нет.
   - Вы провели перед полетом тщательный осмотр?
   - Да.
   - И не заметили бомбу?
   - Не заметил.
   - Знаете ли вы, что в любом случае отвечаете за безопасность самолета
и формально-юридически можете быть привлечены к ответственности  за  то,
что предприняли полет с бомбой на борту?
   - Да.
   Мы посмотрели друг другу в глаза. Странное правило. Наверно,  немного
людей остается в живых после  полета  с  бомбой  на  борту,  так  что  и
привлекать к ответственности некого. В следственной комиссии улыбнулись,
показывая, что и они понимают, как глупо думать, будто кто-то отправится
в полет, зная, что у него на борту бомба.
   - Вы заперли самолет, когда уходили?
   - Запер.
   - И он оставался закрытым?
   Нож вонзился... Я рассказал о майоре. Они уже знали о  его  походе  к
самолету.
   - Он утверждает, что, без сомнения, снова запер все дверки. Но вы  же
знаете, что это ваш