Диву  в  комнате  было  слышно,  она  делала  что-то  тихое,  что,  я
определить не могла, иногда  как  бы  шелестела  бумагами,  иногда  чем-то
щелкала. После веков ожидания, она набрала номер  телефона.  Этот  звук  я
распознала.
     - Ты готов? - сладко спросила она. - Приходи ко мне, я жду.
     Я тоже ждала, чувствуя, как внутри все бурлит. Чертова  кукла,  нашла
себе любовника... Через минуту я услышала Марека, а потом снова диву.
     - Я написала отцу, - произнесла она голосом сирены, шелестя бумагами.
- Возьмешь это с собой, подожди, я прочитаю...
     Я с отвращением вслушивалась в настойчивые просьбы папочке,  заняться
предъявителем письма с исключительной  заботой,  в  случае  необходимости,
отправив его в Швецию. Мне  стало  интересно,  будет  ли  Марек  развивать
действие до заграничной поездки.  Судя  по  звукам,  он  принял  письмо  и
спрятал конверт. Мерзкая упыриха, веселая, как поросенок в  луже,  всунула
ему фотоаппарат, что-то болтая о снимках, которые она должна  сделать  для
папочки. Папочка одержим фотоманией и  коллекционирует  пейзажи,  особенно
приморские.
     Я вышла из отеля, держась вдалеке за ними. Они отправились по пляжу в
сторону Гдыни, а я пошла в ту же сторону лесом. Я поздравила себя  с  тем,
что взяла тапочки. Гарпия с неестественным весельем металась туда сюда  по
пляжу, подскакивала, как  взбесившаяся  сирена,  пробовала  ногой  воду  и
убегала от волн, Я не отрывала от нее алчного взгляда,  надеясь,  что  она
поскользнется на медузе или на рыбьих кишках. Действительно, мало  чего  я
желала больше. Через каждые два шага она приказывала снимать  ее  на  фоне
всего, что встречалось по пути.
     Если бы не глубочайшее незыблемое убеждение, что я являюсь свидетелем
развития некоей неслыханно  таинственной,  странной  и  непонятной  акции,
наблюдаю за сценой, означающей совсем не то, что  кажется,  несомненно,  в
этом приморском лесочке меня бы свалил инфаркт. Марек  терпеливо  следовал
за этой выродившейся баядеркой, с достойным  удивления  упорством  избегая
атак ее нежности. Это слегка утешало меня.
     Она дотащилась  до  того  места,  где  земная  поверхность  выгнулась
бугорком. Она влезла на склонившуюся иву, растущую над  ручейком  и  стала
позировать для фотографий, забралась повыше, спустилась  ниже,  вилась  по
этому дереву как линяющий желтопузик. Потом она перебралась вглубь оврага,
по которому бежал ручеек, принимая все более изощренные позы на  пригорках
и во впадинах. Со своего места  в  зарослях  я  слышала  протесты  Марека,
который утверждал, что в овраге темно и снимки не выйдут. Как  назло,  эта
обезьяна решила возвращаться лесом, что заставило меня пережидать в липкой
грязи и мокрых зарослях. Пришлось пропустить их вперед.
     Дальнейшее наблюдение привело меня  к  мысли,  что  воцарилась  общая
неразбериха. Я посвятила себя слежению за Мареком, а Марек явно следил  за
дивой. Обед я съела в одиночестве, а за ужином влюбленный  мужчина,  очень
озабоченный, сообщил мне о своих планах. Точнее,  он  хотел  удалиться  на
несколько дней и не знает, как я это восприму. Неожиданно оказалось, что в
Щецине должно состояться небольшое совещание  журналистов,  в  котором  он
должен принять участие, я  должна  его  простить,  потом  он  вернется,  я
подожду, климат Сопота идет мне на пользу... Я не поверила ни в Щецин ни в
журналистов, меня сразу испугала мысль, насколько тяжело будет выслеживать
его по всей стране.
     - Я отвезу тебя к поезду, - коварно  предложила  я,  согласившись  со
всеми его планами.
     - Исключено. У меня поезд в шесть утра.
     - Тем более!..
     - И речи быть не может!  Незачем  тебе  зря  вставать  так  рано.  Ты
думаешь, я не дойду до вокзала пешком?  Багажа  у  меня  нет,  я  освобожу
комнату, а вещи у тебя. Сделаю это сразу после ужина.
     Я не собиралась настаивать,  пораскинула  мозгами,  и  легко  выявила
цель. На следующий  день  я  подождала  пока  Марек  выйдет,  не  торопясь
оделась, села в машину и спокойно поехала прямо в аэропорт. Он прибыл туда
примерно через пол часа после меня и как раз успел на самолет до Варшавы.
     Подтверждение  моих  опасений   добило   меня   окончательно.   Какая
удивительная тайна должна была вселить  в  него  эту  манию  лечения?!  Он
отправился в Варшаву с рекомендательным письмом от дивы так  скоро,  будто
выдуманная  немочь  угрожала  всем  немедленной  катастрофой.  Может,  это
заразно?.. С точки зрения дивы все  можно  было  объяснить,  его  охватило
неутолимое сумасшествие чувств и он решил  дать  им  выход,  пока  она  не
передумала. Вдохновленный надеждой, он начал спешить. С моей точки  зрения
смысла в этом не было вовсе.
     Я вернулась в Сопот, по пути анализируя ситуацию. Не  было  сомнений,
он обманывал нас обеих. В Гранд он переезжал вовсе  не  от  бессонницы,  а
из-за этой гетеры. Если бы он потом  ее  просто  соблазнил,  все  было  бы
хорошо, то есть, не хорошо, а  просто  и  ясно.  Но  он  вместо  любовного
похождения придумал ложь, которая его  полностью  исключила.  Значит,  ему
нужно что-то совсем другое. На кой черт он носится по врачам?..
     Мне пришло в голову, что его  интересует  вовсе  не  дива,  а  именно
врачи, и он выбрал такой своеобразный  путь  к  ним.  Что  может  быть  во
врачах?.. И почему я не могу про это знать?.. Я подумала, что  возможно  в
дело замешан полковник, что секрет возник из-за подозрения  меня  в  краже
дурацких бриллиантов, что  кто-то  проглотил  эти  бриллианты  и  какой-то
хирург добыл их хирургическим путем, а теперь их надо добыть из хирурга, с
этой целью Марек отправился в Варшаву, коварно избавившись от меня, и  что
специально для этого он и приехал со мной в Сопот. Чтобы  убрать  меня  из
Варшавы.
     Я сидела в машине, на стоянке перед Гранд-отелем, постепенно выдвигая
все более точные гипотезы. В тот момент, когда я уже склонялась  к  мысли,
что дива тоже, своим путем, отправилась в  столицу,  я  увидела,  как  она
выходит из отеля. Понятно, что я не раздумывая отправилась за ней.
     В  качестве  объекта  слежки  она  была  неинтересной.  Она  зашла  в
фотомастерскую на той же улице и забрала заказанные фотографии,  я  видела
это через  окно.  Потом  она  вернулась  в  отель.  Затем  снова  вышла  и
отправилась на почту.  Послала  письмо.  Заказное.  Вернулась.  Я  сделала
перестановку в комнате, чтобы можно было сидя за столом не терять из  виду
входа в Гранд-отель.
     На следующий день я начала терять терпение. Эта кретинка  приехала  к
морю, чтобы торчать в номере с видом на стоянку? Из-за  нее  и  мне  вести
такой образ жизни?
     Через два дня она вышла на свежий воздух  только  однажды,  опять  на
почту, где получила какое-то послание до востребования.  Это  окончательно
меня разозлило, я решила, что теперь она просидит в номере целые сутки без
перерыва, и выбралась прогуляться по пляжу.
     Я  медленно  волочилась  в  сторону  Гдыни,  не  глядя  по  сторонам,
задумчиво уставившись под ноги. Я поняла, что ночью был шторм, свежий след
волны находился далеко от моря. Я свернула к этому  следу,  надеясь  найти
кусочки янтаря, людей в такое время и такую погоду здесь ходило немного, а
те,  что  ходили,  могли  плохо  видеть.  С  недовольством  и   обидой   я
присмотрелась к слишком многочисленным для моих планов отпечаткам  ног  на
высыхающей поверхности и шла между ними, все  еще  веря,  что  здесь  были
только слепые.
     Вдруг мне показалось, что я увидела что-то знакомое,  такое,  на  что
следовало  обратить  внимание.  Впечатление  было  таким  сильным,  что  я
остановилась,  пытаясь  отгадать,  что  это  могло  быть.  Я   обернулась,
посмотрела под ноги, у меня мелькнула  надежда,  что  я  заметила  кусочек
янтаря, и сразу  этого  не  поняла.  Я  вернулась  на  несколько  шагов  и
просмотрелась повнимательнее. Никакого янтаря  не  было,  зато  на  песке,
среди мусора, виднелся четкий отпечаток каблука.
     Этот след я прекрасно  знала.  Каблук  принадлежал  правому  мужскому
тапку и был обрезан достаточно характерно, с одной стороны был полукруглый
вырез. При мне Марек наступил на какой-то  гвоздь,  торчащий  из  досок  у
входа на пляж, и на  моих  глазах  аккуратно  отрезал  оторванный  гвоздем
кусок. На влажном песке каблук отпечатался очень точно.
     Я стояла над следом,  смотрела  на  него,  как  собака  на  кость,  и
пыталась понять, что это значит. Тапочек Марек у меня не  оставил,  забрал
их собой в рекомый Щецин. Мы ходили здесь миллион раз, но  невозможно  же,
чтобы след оставался здесь нетронутым столько времени, как  минимум,  трое
суток... Тут люди ходят, кроме того, ночью был шторм...
     От выводов мне стало жарко. Ночью был шторм, следы появились  сегодня
утром, он должен быть где-то здесь! Он отнюдь не сидит  в  Варшаве,  он  в
Сопоте, шатается по пляжу, прячется от меня, черт знает где и  черт  знает
зачем. О боже, что это?!.. Я не верю в существование двух  правых  мужских
каблуков одинаково поврежденных!
     Мне вспомнился Карол Мэй, я всегда с энтузиазмом относилась к игре  в
индейцев. В детстве я получала впечатления в диких прериях,  протянувшихся
над речкой, за городской  бойней.  Я  собственноручно  сделала  себе  лук,
стрелы которого здорово цеплялись за шторы, у меня был  головной  убор  из
индюшачьих перьев, который, по  неизвестной  причине,  приводил  в  панику
кота. Я внимательно изучала следы  и  мне  даже  удавалось  отличить  след
человека от следа коровьего копыта. Теперь я  попыталась  воспроизвести  в
памяти все знания в этой области.
     Следов обрезанного каблука  было  много,  но  не  таких  четких,  как
первый. Я заметила несколько ведущих в сторону Гдыни и  исчезавших.  Возле
моря их не было, следовательно он должен был углубиться  на  побережье.  Я
перестала смотреть под ноги и взглянула вперед.
     На краю леса стоял сарайчик, точнее киоск, вероятно работающий летом,
а сейчас наглухо забитый досками. Приблизившись к нему я  нашла  еще  один
след. Песок тут был почти нетронут, но сыпучий, в нем было  трудно  что-то
выделить. Я обошла сарайчик вокруг и с обратной  стороны,  ближе  к  лесу,
увидела еще несколько подрезанных  каблуков.  Почва  здесь  была  плотнее,
следы отпечатались отчетливо и вели в две стороны - в лес и из леса. Следы
из леса были свежее, в одном месте они наложились на другие.  Он  пошел  и
вернулся. Господи, что это значит?!!..
     Я заглянула в сарайчик  в  щель  между  досками,  зачем,  неизвестно,
трудно было представить,  чтобы  Марек  бросил  номер  в  отеле,  комнату,
роскошь и любимую женщину для того, чтобы поселиться в брошенной  собачьей
будке на пляже. Разве что ему невыносимо надоели бабы,  дива  и  я,  и  он
возжелал спокойствия и одиночества... В сарае было темно, как в  кишках  у
негра, я совсем ничего не увидела.
     Дух Карола Мэя все еще кружил надо мной. Испуганная и взволнованная я
подумала, что если использую следы Марека, он, несомненно, обнаружит  мои.
Он десятки раз отмывал грязь с  моих  тапочек,  могу  поклясться,  что  он
запомнил каждую извилинку их  подошвы!  Начнет  подозревать  и,  черт  его
знает, что сделает, этого допустить нельзя...
     Сотворив с недюжинными усилиями большую метлу, я угрюмо  решила,  что
вся эта цепь странностей, из которых я столько недель не могу  выпутаться,
становится все более обременительной,  и  требует  от  меня  все  большего
напряжения. Эпохальный роман Басеньки с паном  Паляновским  превратился  в
преступную деятельность, а моя личная большая любовь приобретает все более
оригинальные и нетипичные формы. Бог знает, во что превратится он...
     Метла получилась очень даже неплохой, я оглянулась, не смотрит ли кто
за мной, после чего  прилежно  подмела  почти  половину  пляжа,  с  особой
старательностью возле сарая. Возвращалась  я  по  воде,  а  использованное
изделие выбросила в корзину для мусора у Гранд-отеля.
     Все представление приобрело в  высшей  степени  загадочные  черты.  Я
допускала возможность, что Марек прячется не столько от меня,  сколько  от
дивы, которая настойчиво принуждает его  к  лечению.  Возможно  он  боится
уколов, а может, папочка-врач просветил ее насчет состояния его  здоровья,
и теперь, если он не желает последствий, ему не остается  ничего  другого,
как убраться с ее глаз. Полностью с ней порвать он, по-видимому, не  может
и следит за ней, оставаясь в тени. Дива целыми днями абсолютно  ничего  не
делает, кто знает, не компенсирует ли она это безделье по  ночам.  Похоже,
что она перестроилась на ночной образ жизни...
     Ночью мерзкая выдра оставалась такой же неподвижной, как  и  днем.  Я
решила, что теперь не пропущу  ничего,  хватит,  раз  и  навсегда  я  хочу
увидеть все собственными глазами и знать все наверняка, а  не  путаться  в
домыслах, догадках и выводах. Понять в  чем  дело,  я  просто  была  не  в
состоянии. Я допускала, что с самого начала служила только прикрытием,  он
приехал сюда не для меня, а для воплощения этих удивительных трюков, тесно
связанных  с  подозрительной  гетерой.  Опять  блондин.   Естественно,   с
блондинами и  должен  случиться  небывалый  идиотизм.  А  так  здорово  он
выглядел в автобусе... Но каковы бы ни были его цели и замыслы,  я  должна
их узнать, иначе меня удар хватит!
     Пляж, Гранд-отель и собачью будку я посещала в  разное  время  дня  и
ночи. Узнала  о  существовании  вокруг  сарая  свежих  следов  обрезанного
каблука. Восход солнца застал меня вблизи ивы на холме, куда  я  забралась
собирая кусочки янтаря. В зарослях рядом с ивой росли желтые  цветочки,  я
вдруг вспомнила, что люблю такие,  направилась  туда,  чтобы  их  нарвать,
нагнулась и вдруг увидела среди них знакомые следы!
     Он был здесь ночью. Он вовсе не следил за упырихой, а  бродил  вокруг
ивы. Что он здесь делал, черт побери, свихнулся, что ли?  Надо  было  тоже
прийти сюда, зря я следила за Гранд-отелем.
     Недовольная собой, растерянная и нерешительная, я нарвала цветочков и
вернулась в отель как раз в тот момент, когда гарпия  уезжала  на  машине.
Ключи от моей, как обычно, были при мне. Я успела отправиться  за  ней,  с
угрюмой злостью и решимостью на все, одуревшая  от  избытка  неясностей  и
угнетенная собственной следственной бездарностью.
     На полпути между  Гданьском  и  Элблонгом,  на  Варшавском  шоссе,  я
немного пришла в себя, опомнилась,  оставила  ее  и  вернулась.  Она  явно
направлялась в Варшаву, было бы безнадежной глупостью оказаться там  вдруг
в старом  плаще,  тапочках,  без  ключа  от  квартиры,  зато  с  букетиком
привявших желтых цветов. Если она уезжает насовсем, то и черт  с  ней,  не
она  мне  нужна,  а  Марек,  непонятные  действия  которого  я  должна   в
конце-концов расшифровать.
     Поздним вечером  я  расположилась  недалеко  от  сарая.  Луна  росла,
приближаясь к полной, погода стояла прекрасная,  светло  было,  как  днем,
сидя в глубокой тени я прекрасно видела через ветки весь  пляж.  Я  решила
ждать. Точно неизвестно, на что я надеялась, во всяком  случае,  не  того,
что произошло.
     Я торчала в зарослях чертовски долго. На пляже не было ни души, возле
сарая  царили  тишина  и  спокойствие,  ничто  не   дрогнуло,   ничто   не
шевельнулось.  Я  замерла,  одеревенела,  насквозь   промокла   и   начала
задумываться, действительно ли такой способ коротания ночей имеет смысл, и
не останется ли ревматизм единственным результатом. В тот момент, когда  я
решила возвращаться и держась за пень пыталась обрести власть над  ногами,
послышался тихий приближающийся рокот. Я бросила гимнастику  и  неподвижно
замерла.
     По лесной дороге,  являющейся  парковой  аллеей  приспособленной  для
езды, медленно проехала какая-то машина. Я не  рассмотрела  ее  как  из-за
расстояния, так и оттого, что в глубине леса было намного темнее,  чем  на
пляже, кроме того, ее заслоняли ветки, и я видела только свет фар. Но  она
была единственным  подвижным  элементом  и  направлялась  в  сторону  ивы,
поэтому я решила пойти за ней. На всякий случай...
     Я  догнала  ее  у   оврага,   когда   она   разворачивалась.   Дорога
заканчивалась мостиком через ручеек, перед мостиком была небольшая полянка
с лавочкой, маневрировать там было довольно трудно. Машина тихо порыкивала
двигателем, пытаясь пройти мимо дерева, не оторвав дверных ручек.  Я  чуть
не кончилась, узнав пежо дивы!
     В первый момент я была абсолютно  уверена,  что  каким-то  чудом  она
раздвоилась, то есть у меня галлюцинации. Придя в себя я осознала,  что  с
утра можно было три раза доехать  до  Варшавы  и  вернуться.  Машина  была
равномерно покрыта пылью, что указывало на долгий путь при хорошей погоде.
Она съездила на  прогулку,  мало  ей  было  семисот  километров,  так  она
проехала немного дальше, сюда, к иве...
     Теперь я ждала появления Марека. Похоже было, что они вместе  танцуют
здесь при луне, топча желтые цветочки, либо  собирая  лесные  растения,  а
может, изучая жизнь  сов.  Все  остальное  они  спокойно  могли  делать  в
закрытых помещениях, в номерах отеля или публичных местах, ива им была  ни
к чему. Что бы они не вытворяли, увидев это, можно было многое понять.
     Ничего не происходило. Гетера сидела на стволе ивы и курила  сигарету
за сигаретой, а я в мокрых зарослях ругалась как  сапожник.  Просидели  мы
так добрых пол часа. Марек  не  появился,  сильфида  поднялась,  выбросила
папиросу, села в машину и уехала обратно. Или что-то  не  получилась,  или
она по злорадству судьбы потребляла чистый воздух именно в этом месте.
     Выловить Марека казалось невозможным.  От  переживаний  я  проснулась
страшно рано и еще до до завтрака помчалась изучать следы. Вокруг сарая  я
обнаружила несколько новых, пошла дальше и поискала у ивы. Желтые цветочки
были мне указателем.
     У самой ивы обрезанного каблука я не заметила, среди же  цветов  и  в
зарослях, он встречался часто. Отсюда я сделала вывод, что так же как и я,
Марек торчал в кустах, наблюдая за дивой, позировавшей  на  стволе.  Какой
был в этом смысл? Он рисовал ее портрет?.. От  злости  я  почти  уткнулась
носом в землю, пытаясь  выяснить  что-нибудь  еще,  пока  вдруг  снова  не
ощутила, что вижу нечто знакомое.
     На аллейке были грязь и мох, в лесу мох и трава, под  ивой  -  зыбкий
песок. Между  цветочками  кое-где  попадались  кусочки  твердого  влажного
грунта, а между мостиком и пляжем была  одна  грязь.  Всматриваясь  в  эту
пересеченную  местность,  я  никак  не  могла  понять,  что  увидела,   не
обрезанный же каблук, к которому я уже привыкла.  Я  исследовала  взглядом
кусочек за кусочком, пока наконец не поняла, у меня перехватило дыхание.
     В грязи лежал большой плоский камень, немного торчащий и поразительно
чистый.  На  этом  камне  отчетливо  и  точно  отпечатался  след  подошвы,
предварительно немного  испачканной.  Черный,  еще  слегка  влажный  след,
начинающий высыхать... Мысленно я увидела лист белого картона на  столе  и
идентичный след оттиснутый на нем. Более светлый, более серый, но такой же
отчетливый...
     Не веря собственным глазам я склонилась над камнем и рассмотрела след
вблизи, очень подробно. Для сомнений места не  оставалось,  я  достаточное
число раз собственноручно рисовала  этот  узор,  зарисовывала  его  черной
краской, чтобы теперь не  ошибиться.  Это  была  подошва  взломщика,  того
самого, который забрался в подвал к Мачеякам!
     Мой завтрак остыл, потому что я  довольно  много  времени  провела  у
плоского камня, пытаясь хоть как-то  перенести  след  на  что-нибудь,  что
можно  было  взять  с  собой.  Камень  был  большим,  выковырять  его   не
получалось. Ткань мужа  уже  увидела  свет,  у  меня  были  большие  шансы
встретить собственный узор в любом  местном  галантерейном  магазине.  Мне
любой ценой хотелось сравнить след на камне с  подошвой  на  узоре,  чтобы
окончательно избавиться от неверия в собственную зрительную память.
     В  к