е   меня   правильно,   мсье
Кобенцель, но поговаривают, что князь  по  поручению  вашего  правительства,
которое стремится ослабить Россию, снабжал деньгами заговорщиков и  в  самом
Петербурге. А теперь сами судите, кому нужна была его смерть.
   - Забудьте и про свинью, и про все остальное, - успокоил гостя Кобенцель.
- Убийца уже схвачен жандармами.
   - Так скоро? - Юсуф-паша не сумел скрыть своего разочарования.
   - Вас это не радует?
   - Что вы!.. И кто же он?
   - Еще не знаю. Господин посол вернется и все расскажет.
   - Очень, очень приятная новость, - кисло сказал турок.
   - Даже  если  граф  Шувалов  приставил  к  нам  переодетого  жандарма,  -
Кобенцель кивнул за окно, в ту сторону,  где  прохаживался  перед  подъездом
часовой, - я готов простить ему эти маленькие  хитрости.  Он  имеет  на  них
право, раз его люди поймали преступника в тот же день.
   Юсуф-паша поднялся:
   - В таком случае и вы забудьте о нашем разговоре.
   - Не могу вам обещать, но постараюсь.
   Кобенцель тоже встал и, как предписывалось протоколом,  проводил  коллегу
до срединной ступени парадного крыльца. Здесь он  и  остался,  а  Юсуф-паша,
сойдя по нижним трем ступенькам, направился к своему экипажу.
   - Кстати, - сказал он, забравшись на сиденье, - я знаю,  мсье  Кобенцель,
что вы превосходный стрелок. Мне рассказывал о вас барон Гогенбрюк. Он ведь,
кажется, ваш добрый знакомый?
   - Да, мы приятели.
   - На днях наши эксперты будут производить испытания  его  винтовки.  Если
позволите, я пришлю приглашение. Надеюсь, вы не откажете нам в  удовольствии
полюбоваться вашим искусством, о котором рассказывают чудеса.
   Юсуф-паша  поклонился  на  прощанье  и  ткнул  возницу  в  спину.  Экипаж
тронулся, но Кобенцель, забыв о протоколе, стремительно сбежал  вниз,  пошел
рядом.
   - Вы приобрели у Гогенбрюка патент на его винтовку? Для турецкой армии?
   - Во всяком случае, он предложил нам это сделать.
   - Но каким  образом?  Его  систему  закупили  русские,  он  не  имеет  ни
малейшего права!
   - Барон Гогенбрюк ввел в нее такие усовершенствования, что это уже другая
система. - Юсуф-паша еще раз поклонился, и через минуту  его  красная  феска
пропала за углом.
   Постояв немного на остужающем лоб ветру, Кобенцель вернулся в посольство.
Опять,  вспугнутое  сквозняком,  заметалось  пламя  свечей  возле  гроба.  В
коридоре шквальным порывом было выбито стекло в одном из  окон.  Там  шумели
деревья, голые ветви с заунывным свистом рассекали воздух.
   Кобенцель прошел к себе в кабинет, чувствуя, как его охватывает внезапное
успокоение. Если бы он стрелял сейчас, то пятак покрыл бы все семь  пробоин.
Да, Людвиг должен был умереть, это судьба. Иначе какими глазами  он  смотрел
бы теперь на принца Ольденбургского, на генералов из Военного  министерства?
Людвиг был подвержен самым разнообразным порокам,  но  отсутствие  чести  не
входило в их число. Он употребил все свое влияние, чтобы  помочь  Гогенбрюку
пристроить его модель в России, а приятель решил нажиться еще и  на  тех,  с
кем русские в ближайшее время будут воевать, - на турках.
   Из залы слышалось мерное певучее бормотание: капеллан читал требы.
   - Это судьба, - глядя в зеркало, сам себе сказал Кобенцель.

   ГЛАВА 10
   НОЧЬ ОТКРОВЕНИЙ
   1
   Князь редко оставлял Стрекалову ночевать у себя, но когда  такое  все  же
случалось, просил ее  утром  уйти  пораньше.  Сам  он  засыпал  сразу  после
объятий, а она обычно не спала,  лежала  рядом  с  ним  тихо,  как  мышь,  и
любовалась спящим возлюбленным. Если задремывала, то  ненадолго,  с  мыслью,
что вдруг он проснется среди ночи, зажжет лампу  и  увидит  ее  с  некрасиво
раскрытым во сне ртом, со стекающей на подушку сонной струйкой слюны. К тому
же муж всегда ставил ей в вину, что она храпит.
   Однако в тот вечер все эти опасения отпали, да и обморок еще давал о себе
знать. От слабости она уснула так крепко, что  проспала  приезд  Шувалова  и
Хотека,  визит  собственного   супруга,   допрос   Боева,   изгнание   Ивана
Дмитриевича.  Напрасно  он  угрызался,  думая,  будто  разбудил   ее   своим
разбойничьим свистом. Любой подобный звук,  будь  то  свист,  крик  или  вой
несмазанных дверных петель, гармонично  вплетался  в  наполненные  кошмарами
сновидения, но стоило Хотеку присесть к роялю и заиграть Штрауса, как нежная
мелодия ворвалась в ее сон пугающим диссонансом.
   Иван Дмитриевич мог бы вспомнить,  как  недавно  за  воскресным  семейным
обедом тесть рассказывал, что во  время  обороны  Севастополя,  привыкнув  к
артиллерийской канонаде, он уже не просыпался от грохота французских  пушек.
Можно было прямо в землянке из ружья выстрелить, никакого эффекта - спит, не
шелохнется. Денщик знал лишь один способ при необходимости быстро  разбудить
барина: тихонько спеть ему на ухо колыбельную.
   Примерно то же  самое  произошло  со  Стрекаловой,  нежные  звуки  вальса
заставили ее открыть глаза. Она полежала  немного,  приходя  в  себя,  затем
встала, осторожно приотворила дверь, поглядела в щелочку  и  увидела  своего
врага.
   Когда Иван Дмитриевич с поручиком влетели в гостиную, Стрекалова, стоя  в
дверях  спальни,  уже  не  кричала,  а  говорила  с  жалкой   размеренностью
механической куклы, у которой иссякает завод, все тише и тише:
   - Убийца, как вы посмели прийти сюда? Негодяй, как вы посмели...
   Певцов отдирал от косяка пальцы  ее  левой  руки,  правая  была  вытянута
вперед, но указывала, дрожа, не на Шувалова, а на другого графа - Хотека.
   Щеку Стрекаловой, как каторжное клеймо, уродовала красная печать  -  след
смятой наволочки.
   Иван Дмитриевич замер у  порога.  Еще  сегодня  утром  между  безумием  и
здравым смыслом пролегала  граница  с  полосатыми  столбами,  таможенниками,
пограничной стражей, а теперь ничего этого не существовало.
   - Вы снова здесь? - заорал Шувалов, увидев Ивана Дмитриевича. - Вон!
   Певцов пытался затолкнуть Стрекалову обратно в спальню, но не мог  с  ней
совладать.
   - Ротмистр, - не выдержал Шувалов, - куда вы ее тащите?
   - Туда. - Показал Певцов.
   - Зачем? Выкиньте прочь эту сумасшедшую бабу! Что она мелет?
   - Постойте, - властно вмешался Хотек. - Я должен знать, кто она.
   - Эта женщина любила князя, - сказал Иван Дмитриевич.
   Шувалов закатил глаза:
   - О Господи! Только этого не хватало!
   - Граф, - обратился к нему Хотек, - надеюсь, вы отдаете себе отчет,  кого
она оскорбляет в моем лице?
   - Убийца! - с новой энергией крикнула Стрекалова.
   - Вот видите... Неужели вы не в состоянии оградить меня от оскорблений?
   - Вы что, ротмистр, не можете справиться с женщиной? - угрожающе  спросил
Шувалов.
   Певцов обхватил Стрекалову за талию, чтобы отцепить ее от косяка, но  она
сама легко отпихнула его, шагнула к Хотеку и сорвала у него с груди траурную
розетку:
   - Как только совести достало надеть!
   Тут же ее пальцы бессильно разжались, черный  бархатный  цветок  упал  на
пол. Выскочившая из-под дивана кошка бросилась к нему,  обнюхала  и  отошла,
презрительно подергивая усами. Все молчали.
   - Поднимите! - рявкнул наконец Шувалов.
   Стрекалова затрясла головой,  крупные  слезы  брызнули  из-под  мгновенно
набухших век.
   Певцов подобрал розетку и с поклоном вручил ее Хотеку. Тот небрежно сунул
цветочек в карман, сказав:
   - Вынужден требовать ареста этой дамы. Я  лично  буду  присутствовать  на
допросе.
   Певцов убежал в коридор и через минуту вернулся вместе с Рукавишниковым.
   - Увезите ее! - приказал им Шувалов.
   - Слушаюсь, ваше сиятельство... А куда везти?
   - В крепость.
   - Нет. - Иван Дмитриевич заслонил Стрекалову.
   - Что-о? - срываясь на хрип, выдохнул Шувалов.
   - Я не позволю...
   Певцов и Рукавишников, переглянувшись, устремились к  Ивану  Дмитриевичу,
но рядом с ним встал его новый друг, преображенский поручик. Ему нечего было
терять. Он выхватил из ножен шашку, со свирепым хаканьем отмахнул  ею  перед
собой - уих-въих! - и повернулся к Шувалову:
   - Ваше превосходительство, это я отомстил князю фон Аренсбергу.
   - Берегитесь! - предупредил Певцов, не решаясь подойти ближе.
   Шувалов отшатнулся, а поручик, сделав шаг вперед, припал губами к  лезвию
и протянул ему шашку:
   - Вот орудие моей священной мести...
   От его дыхания туманное пятно растеклось по клинку. Когда оно  съежилось,
растаяло и лишь след поцелуя остался на  металле,  Шувалов  опасливо  принял
шашку, не зная, что с ней делать дальше.
   - Довольно ломать комедию! - взорвался Хотек. - Ваши  актеры  хороши,  но
почему вы не удосужились объяснить им, что Людвига задушили подушками?
   - Поверьте, граф...
   Стрекалова бросила умоляющий взгляд на Ивана Дмитриевича:
   - Вы же обещали мне?
   - Что?
   - Уличить убийцу.
   Ответить он не успел. Раздался дикий вопль:
   - Катя, Катя!
   Коротко  провыв,  со  стуком  распахнулась  дверь,  в   гостиную   влетел
Стрекалов, который домой, как ему было велено,  не  ушел  и  все  это  время
подслушивал в коридоре.
   Он пронесся мимо шефа жандармов, как мимо столба, схватил жену за руку:
   - Это я его убил! Я!
   Убийца был многоглав, как гидра. Одну голову  -  Боева,  Иван  Дмитриевич
отсек, другая, поручикова, сама отпала, но теперь выросла третья -  круглая,
с пухлыми щеками и  курчавыми  жирными  волосами.  Среди  них  вполне  могли
затеряться маленькие рожки, единственное оружие обманутого супруга.
   "Ударьте своими рогами в грудь обидчику, и они отпадут", - вспомнил  Иван
Дмитриевич. Письмо лежало в кармане, уже расправленное, разглаженное.
   - Вы кто такой? - воззвал Шувалов.
   - Я, Катя... Я! - не обращая на  него  ни  малейшего  внимания,  повторял
Стрекалов, крепко держа за руки жену.
   - Не верьте ему! - воскликнула она. - Это  мой  муж,  он  не  способен...
Дурак! Иди домой.
   Стрекалов отпустил ее запястье:
   - Ох, не знаешь ты меня, Катя... Ты хорошо смотри, способен, нет? В глаза
мне смотри! Может, в последний раз на меня смотришь.
   Она попятилась:
   - Нет, не верю... Нет...
   - Хорошо смотри! Из-за тебя в Сибирь-то пойду.
   Охнув, Стрекалова сдавила мужу ладонями виски.
   - Ты? - Она возвышалась над ним почти на целую голову.
   - Я, - сказал Стрекалов. - Ведь жена ты мне.  Из-за  тебя  грех  на  душу
принял.
   Могучие  руки  оттолкнули  его,  он  отлетел  в  сторону,  влип  в  Ивана
Дмитриевича, но сразу с неожиданной  ловкостью  развернул  свое  вялое  тело
раскормленного мальчика, крутанулся на каблуках, попытавшись  даже  щелкнуть
ими друг о друга, совсем как поручик десять минут назад.
   - Арестуйте меня, господин Путилин. Я готов!
   Лицо спокойно, толстые губы поджаты.
   Стрекалова рванулась к нему,  порывисто  прижала  к  груди  его  курчавую
макушку.
   - О-ой! - завыла она. - Баба я глупая! Прости меня!
   Все молчали. Стрекалов затих и  все  смелее  начал  поглаживать  жену  по
спине, потом ниже спины, словно вокруг никого не было, кроме них двоих.
   - Не плачь, Катя, - говорил он. - Не плачь, милая. Каторгу-то не присудят
мне, только поселение...
   - Вы, граф, услышали то, чего хотели, -  без  особой  уверенности  сказал
Шувалов, обращаясь к Хотеку.
   - А ты в Сибирь за мной поезжай, - советовал  Стрекалов.  -  Ни  разу  не
попрекну, ей-богу! Заведем с  тобой  коз,  станешь  пуховые  платки  вязать.
Пропади все пропадом! Лишь ты да я... Слышишь, Катя?
   - Бедный мой! - рыдала она. - Оба вы мои бедные... Что творю-у!..
   Ее душе было тесно в теле, телу - в платье. Шов на спине разошелся,  Иван
Дмитриевич  видел  рассекавшую  черный  шелк  белую   стрелку,   беззащитную
жалостную полоску. Хотелось ласково провести по ней пальцем, но при  взгляде
на  Стрекалова  сразу  вспомнился  прутик  в  банке  с  вареньем.   Или   он
действительно ничего не понимает? Какая  Сибирь,  какие  козы?  Какие,  черт
побери, пуховые платки? Замок Цилль, вот что его ждет. И  что  делать?  Если
горничная сказала правду и он в самом деле провел вчерашнюю ночь  в  Царском
Селе, можно найти свидетелей. А если нет? Одновременно не давала покоя мысль
о  том  человеке,  что  отнес  в  Воскресенскую  церковь  взятый   у   князя
наполеондор.
   Стрекалова теребила волосы мужа.  Пальцы  ее  свободно  проходили  сквозь
упругие завитки: рогов не было.
   Чтобы отвлечься,  успокоиться  глазом  на  чем-нибудь  постороннем,  Иван
Дмитриевич посмотрел на кошку. Пушистая,  с  щегольскими  панталончиками  на
задних лапках, она медленно шла вдоль стены с тем  особенным  выражением  на
морде, которое всегда вызывает уважение к  этому  зверю:  кажется,  в  любую
минуту жизни он точно знает, куда направляется и зачем.
   Мяукнув, кошка двинулась к Стрекаловой, пролезла под подол  ее  платья  и
зашебуршилась там, внутри, в горячих сумерках. Стало тихо.  Иван  Дмитриевич
отметил, что все, даже Хотек, смотрят, как колышется, чуть  елозит  по  полу
оттопыренный кошачьим хвостом край траурной юбки, с такими  лицами  смотрят,
словно это колыхание было итогом и венцом дня, словно ради этого они  тут  и
собрались.
   - Ваше превосходительство, - обиженно и уже без прежнего напора  напомнил
поручик, - я ведь первый признался!
   - Ты-то уж хоть помолчи, - велел ему Иван Дмитриевич.
   Он подошел к Стрекаловой, тронул ее за плечо:
   - Екатерина... Не знаю, как по батюшке...
   - Федоровна, - строго сказал Стрекалов.
   - Екатерина Федоровна, вы в смерти князя вовсе не  виноваты.  Ваш  супруг
лжет.
   - Ты врешь? - Она с надеждой взглянула да мужа.
   - Не-ет, Катя, не надейся...
   - Он обманывает.  Но  такая  ложь  требует  от  человека  гораздо  больше
мужества, чем нужно для того, чтобы совершить убийство.
   Иван Дмитриевич сказал то, что должен был сказать.  Жертвующий  собой  да
получит  в  награду  женскую  любовь,  а  мудрый  пусть  утешится  сознанием
исполненного долга. Так уж Бог  положил,  что  за  отвагу  сердца  воздается
полнее, чем  за  силу  разума,  и  это  правильно,  иначе  бы  мир  перестал
существовать.
   - Обманывает? - переспросил Хотек. - У вас есть доказательства?
   Сам тон вопроса окончательно убедил Ивана Дмитриевича, что  этот  человек
отнюдь не  заинтересован  в  скорейшей  поимке  преступника.  Лишь  в  такой
двусмысленной ситуации он мог диктовать Шувалову свою волю.
   - Клянусь! Я убил! - опомнившись, выкрикнул Стрекалов.
   - Это неправда, - адресуясь Хотеку, сказал  Иван  Дмитриевич.  -  Прошлую
ночь господин Стрекалов провел в Царском Селе. Его  алиби  безупречно.  Есть
свидетели...
   Поручик решил воспользоваться наступившей паузой.
   - Смотрите! - Он ткнул под нос  Хотеку  ладонь  со  следами  зубов  Ивана
Дмитриевича. - Князь укусил меня, когда я зажимал ему рот.
   Там, на вершине жертвенного  алтаря,  и  он,  и  Стрекалов,  может  быть,
впервые в жизни испытали чувство судьбы и свободы,  спускаться  оттуда  вниз
они не хотели. Невидимый, к ним подошел Боев и встал  рядом.  Три  человека,
добровольно принесшие себя в жертву во имя любви - к  Родине  и  к  женщине,
плечом к плечу стояли в центре гостиной, Иван Дмитриевич поглядывал на них с
восхищением, но без умиления. Умиление расслабляет, а ему сейчас нужно  было
иметь твердое сердце.
   - Сумасшедший дом, - обреченно сказал Шувалов. - Давайте, граф, на всякий
случай арестуем их обоих.
   - Это ничего не изменит, мой ультиматум остается в силе, - ответил Хотек.
   -  Неужели  ваш  государь  одобрит  подобные   действия?   По-моему,   вы
рискуете...
   - Не беспокойтесь, мне лучше известны мысли моего государя.
   Хотек отошел к сундуку, достал из кармана бумажник с вытисненным на  коже
золотым габсбургским орлом, из бумажника - ключик-змейку.
   -  Вам  передал  его  господин  Кобенцель?  -  спросил   Шувалов,   чтобы
ненавязчиво напомнить, что он мог бы подробно изучить содержание  княжеского
сундука, однако не сделал этого.
   Кивнув, Хотек вставил ключ в скважину между лепестками розы, но повернуть
его не сумел.
   - Наоборот, - простодушно подсказал Иван Дмитриевич. - Бородкой вверх.
   - Ах так? - обернулся к нему Хотек и тут же перевел взгляд на Шувалова. -
Значит, вы открывали его без меня?
   - Поверьте...
   - Даже если это простая бестактность, а не политический  шпионаж,  как  я
подозреваю, такое любопытство обойдется  вам  не  дешево.  Я  доложу  о  нем
господину канцлеру Горчакову.
   - Мы лишь хотели попробовать, подходит ли ключ, -  опять  высунулся  Иван
Дмитриевич.
   - Марш  отсюда!  -  сдавленным  шепотом  произнес  Шувалов.  -  Ротмистр,
выведите его немедленно! Завтра я с ним разберусь.
   - Вот вы себя и выдали, граф, - усмехнулся Хотек. - Теперь  я  вижу,  что
единственный честный человек в вашей компании - этот полицейский.
   - А кого вы оскорбляете в моем лице, вам понятно? - спросил Шувалов.
   - Сравнение неуместно. Я олицетворяю здесь моего государя,  а  вы  своему
только служите.
   Певцов опять подступился было к Ивану Дмитриевичу,  но  поручик,  беря  с
подоконника брошенную туда Шуваловым шашку, многозначительно покачал  матово
блеснувшим лезвием.
   - Убийца  на  свободе,  -  говорил  Хотек,  -  моя  собственная  жизнь  в
опасности, и тем больше у меня оснований заявить следующее: если  завтра  до
полудня  предъявленные  мною  требования  выполнены  не  будут,  я   начинаю
готовиться к отъезду из Петербурга.
   Так и не открыв сундук, он  положил  ключ  обратно  в  бумажник,  пересек
гостиную и взялся за дверную ручку.
   - Умоляю вас, подождите еще сутки! - попросил Шувалов.
   Так униженно прозвучала эта просьба, что Иван Дмитриевич  забыл  о  своих
обидах. Казалось, всемогущий шеф жандармов готов  рухнуть  на  колени  перед
австрийским послом.
   - Завтра до полудня, - надменно повторил Хотек.
   Багровея,  Шувалов  рванул  на  себе  ворот  мундира.  Отлетевший  крючок
щелкнул, как градинка, по оконному стеклу.
   Хотек решил, что пора уходить, и без того слишком долго наблюдал он  этот
безобразный спектакль. "Если у беспорядка, - подумал он, - может быть единый
центр, как у порядка, то  срединная  точка  должна  располагаться  здесь,  в
Миллионной. Дальше, расходящимися  кругами  -  Петербург,  Россия.  Вот  он,
вечный российский хаос, о котором  покойный  Людвиг,  бывало,  говорил,  что
такая-де  стихия  жизни  при  всех  ее  неудобствах  приближает  русских   к
праосновам бытия, к тем временам, когда дух и материя, свет и тьма, добро  и
зло существовали нераздельно. Отвратительный хаос,  чье  движение  на  запад
нужно остановить во что бы то ни стало..."
   Хотек взялся  за  дверную  ручку,  но  рядом  с  его  длинными,  тонкими,
желтоватыми пальцами легли короткие  и  пухлые,  как  оладьи,  пальцы  Ивана
Дмитриевича.
   - Минуточку, граф.
   Левой рукой придерживая дверь,  чтобы  не  дать  послу  уйти,  правой  он
выхватил  полученное  Стрекаловым   письмо,   развернул   и   с   вызывающей
бесцеремонностью поднес к самому лицу Хотека:
   - Узнаете?
   - Что это значит?
   - Мадам была права, - сказал Иван Дмитриевич. - Убийца - вы!
   Он ожидал всего и готов был продолжить, если Хотек в ответ просто  пожмет
плечами, но у  посла,  видимо,  сдали  нервы.  Иван  Дмитриевич  едва  успел
отдернуть руку с письмом, когда Хотек попытался им завладеть.
   Тихий ангел пролетел над гостиной.
   Внезапно  громыхнули  по  коридору  торопливые  шаги,  вошел  шуваловский
адъютант. Под мышкой у него была священная книга пророка Магомета.
   - Привез, ваше сиятельство! Можно присягнуть, - громогласно  отрапортовал
он, с недоумением оглядывая гостиную, где появились новые лица, и не  находя
среди них Керим-бека.
   Но Шувалов давно забыл о дворнике-татарине.
   - Что вы мне суете?
   - Коран... Для присяги турки возлагают  на  него  сверху  две  обнаженные
сабли.
   - Вы сведете меня с ума! - взвыл Шувалов.
   Он отпихнул растерянно моргавшего адъютанта и шагнул к Хотеку:
   - Ради бога, простите, граф! Сейчас этого мерзавца увезут в больницу  для
умалишенных.
   Попытавшись ухва