- по крайней мере, так  она  говорит.  -  Андромедов
пошмыгал носом, интригующе посмотрел на Визина. - Знаете, где Сонная Марь?
Вон там! - И вытянул руку на северо-запад. - В  той  она  стороне,  Герман
Петрович.
   - Да, - сказал Визин, покачав головой. - Это я уже  слышал.  Гренландия
примерно в той же стороне.
   - А у меня карта есть! - выпалил Андромедов.
   - Какая карта? - Мгновенно всплыло в сознании загадочное  лицо  Полины,
донеслись ее слова о том, что карта и проводник в его, Визина,  руках;  он
уже не сомневался, что ничто из сказанного ею не может быть случайным.
   - Подробная карта этого района, Герман Петрович!
   - И на ней есть крестик, под которым написано "Сонная Марь".
   - Такого крестика нет, конечно, но...
   - Погоди, Коля. Дай прийти в себя... - Помолчав, Визин  сказал;  -  Нам
надо  досконально  еще  раз  расспросить  всех  этих  бабок.  Надо,  чтобы
вспомнили буквально все, что когда-либо слышали, что знают об интересующем
нас  предмете.  И  карту  твою  надо,  безусловно,  основательно  изучить,
проштудировать. Кстати, где ты ее взял, подробную-то?
   -  Есть  колхозные  карты,  есть  карты  геологов,  пожарников.   Можно
сопоставить, совместить...
   - Превосходно. - Визин стал морщась растирать ноги. - А что  делать  со
мной? Если я совсем расклеюсь, то не нужны никакие карты.
   - Вас поставят на ноги, не сомневайтесь. - Андромедов полез в портфель,
порылся и извлек целлофановый пакет, из которого вытряхнул в несколько раз
сложенный лист бумаги. Развернув его,  он  протянул  Визину.  -  Вот!  Сам
вычертил!
   Визин взял лист, склонился над ним; в  пояснице  что-то  хрустнуло,  он
ойкнул, но листа не выпустил.
   -  У  вас  что,  картографию  преподавали,   на   вашем   журналистском
факультете...
   - Самому себе можно преподать что угодно.
   - Резонно...
   - Смотрите на северо-запад, Герман Петрович. - Андромедов пододвинулся.
- Значит, вот Рощи, вот Макарове, а  дальше  -  тайга.  Примерно  тридцать
шесть километров тайги. А потом - болото. А  за  болотом  -  опять  тайга.
Видите? А это остров. Остров в болоте, понимаете? Болото охватывает его со
всех сторон, - видите? - и уходит дальше на северо-запад и на север. Вот в
этом месте, - то есть если смотреть  прямо  на  запад  и  северо-запад  от
Макарова, - болотное кольцо. Оно огибает остров, и в этом месте оно  самое
узкое, здесь всего около шести километров. Раз! А два, - дальше смотрим на
северо-запад, уже по острову. Видите, я тут отметил? Да вот, на острове, в
двенадцати километрах от края болота. Тут какие-то скалы. Откуда  они  тут
взялись? Нигде в другом месте по всему краю ничего подобного нет, а тут  -
есть, Герман Петрович! Хорошо. Остров - это, скажем,  такой  продолговатый
бугор среди болот, примерно двадцать километров на десять. Овальный, между
прочим. Поросший густым лесом. То есть и на острове такая же тайга, как  и
на материке, - выразимся так. И вдруг этот лес  расступается  и  -  скалы!
Глыбищи такие по всему склону. Ох, как хорошо сверху  видно,  если  бы  вы
только знали! Как я их умолял,  чтобы  сели  там.  Ни  в  какую!  Незачем,
говорят. И садиться неудобно: склон и камни. Да и никаких паров все  равно
не видно, никаких источников, ручьев и так далее. Хочешь,  говорят,  чтобы
мы машину угробили?.. Ну да, они,  конечно,  уже  разочаровались,  поэтому
проси не проси... Спасибо хоть - сфотографировали. И я  сам  щелкал  своим
аппаратом, да неважно вышло. У них снимки, конечно,  лучше  получились.  В
общем, покружили и улетели. И вот, Герман Петрович, я пришел к выводу, что
Сонная Марь может быть только в этом месте и нигде в другом.  А  паров  не
было  потому,  что,  скорее  всего,  я  так  предполагаю,  источник  парит
периодически, и в этот день, или в эти часы не  парил.  Или  же  -  второе
предположение - он вовсе не парит, ну, не парит в привычном смысле, а  так
сказать, испускает испарения бесцветные. Ведь так может быть, правда?
   Визина слегка лихорадило.
   - Он так предполагает, видите ли. Он щелкал, - бормотал  он,  неотрывно
глядя в карту. - Именно в этом, видите ли, месте, и нигде в другом...  Ну,
а почему, а? Почему?! Если ты так досконально все продумал...
   - Потому  что,  во-первых,  все  тут,  кого  ни  спроси,  указывают  на
северо-запад  и  говорят  "там,  за  болотом".  "За  болотом",  понимаете?
Во-вторых, если бы не было на острове, то Сонная Марь  давно  бы  не  была
загадкой, давно бы ее открыли и... освоили, как говорится. До болота  тут,
конечно, все исхожено, а за болотом... Ну кому захочется шесть  километров
тащиться по топи? Да и зачем? А в-третьих...
   - А зимой? - спросил Визин.  -  Зимой-то  топи  нет!  Те  же  охотники,
например...
   - Охотники говорят, что там делать нечего: зверья там никакого, да и не
вдруг-то по кочкам на лыжах. Охотники в другую сторону ходят, чуть ли не в
противоположную. Понимаете, Герман Петрович, это - как заколдованное место
какое-то. Никаких промыслов, никаких приманок. Что ни  в  коем  случае  не
противоречит идее о благотворном влиянии.
   - Ну хорошо! А в-третьих что у тебя?
   - А в-третьих, поскольку северо-запад и поскольку остров  и  скалы,  то
Сонная Марь может быть только там, в тех  камнях.  Мы  тогда  весь  остров
облетели - нигде  ничего  примечательного,  никаких  зацепок.  Только  эти
глыбы. Вот мои аргументы, Герман Петрович. Я все проанализировал сто  раз.
Методом исключения.
   - Ишь ты... - Визин облизнул  пересохшие  губы,  и  Андромедов  тут  же
протянул термос. - Он у тебя бездонный?.. Методом исключения, видите ли. -
Отхлебнув, Визин тут же выплюнул. - Что за пойло?! У тебя же там кофе был.
   - Это в другом, Герман Петрович. А тут - разведенный квасной сироп.  Вы
же сами хотели похолодней. К тому же, квас...
   - Я квас терпеть не могу, - капризно проговорил  Визин,  полез  в  свой
рюкзак и вытащил фляжку с лимонадом. Сделав глоток, сказал: - И это дрянь.
Теплая дрянь. Лучше твой теплый кофе. - Андромедов дал. - Если ты думаешь,
что убедил меня своими картами и методами  исключения,  то  заблуждаешься.
Меня можно убедить только тогда, когда мне долго и  веско  -  и  веско!  -
доказывают, когда я ничего, совсем ничего не могу возразить. Но я вовсе не
хочу сказать, что карта твоя и прочее - пустяк. Нет, Коля, этого я сказать
не хочу.
   Андромедов улыбаясь складывал карту.
   - И если мы, Коля... Если я еще когда-нибудь смогу передвигаться  и  мы
все-таки двинем из Макарова, то очевидно именно в том направлении, где эти
твои глыбы. Другого направления, надо признать, у нас пока что нет.  Опять
же, если пасечник и бабки не выложат чего-нибудь новенького...
   - Вряд ли, - с победным видом произнес Андромедов. - Я тут уже два раза
был...
   - Помню, помню... - Визин, морщась, лег навзничь, закрыл глаза. -  Ищи,
Коля, пристанище. Я пока - ни с места...
   - Да! - Андромедов вскочил. - Пойду прямо к Константину Ивановичу.
   - Иди. И если туристки эти прицепятся, отвечай что  угодно,  только  ни
слова про Сонную Марь. Мы приехали  бабочек  ловить.  И  пасечника  своего
предупреди,  чтобы  не  говорил,  что  ты  уже  наведывался  сюда.  Скажи,
редакционная тайна. - Визин протяжно вздохнул.  -  А  впрочем...  Что  тут
утаишь? Молва бежит впереди нас...
   - Не беспокойтесь. Все будет, как надо!
   - Вряд ли я сегодня сделаю и полсотни шагов...
   Андромедов составил рядом в тень их поклажи.
   - Может, вы поели бы чего-нибудь, пока я...
   - Иди! - Визин махнул рукой.




СОНМИЩЕ


1

   Такая тишина...
   Боже мой, как будто никто тут не живет. Как будто дома эти  пусты,  все
как один, никого - только куры и гуси. А ведь не пусты же, не пусты,  люди
живут, только та крайняя мрачная хламина осталась необитаемой, -  в  целых
пяти домах целых одиннадцать человек. Разве мало? Но где они,  люди,  куда
подевались, почему никого не слышно,  почему  страшно  -  среди  бела  дня
страшно, почему такое чувство, как будто ты одна на всем свете?..  И  даже
телефона нет, ни с кем нельзя связаться...
   Шестеро пришлых и пять аборигенов...
   Как эти женщины, эти старухи  смотрели  на  тебя,  словно  ты  невидаль
какая, уродина. На свою местную уродину - о бедное, сумасшедшее  существо!
- не смотрят так, не пялятся.  Привыкли?  Ну  да,  бывают  горбатые  люди,
бывают помешанные... А ты - вне нормы. Иначе как расценить тот шепоточек у
колодца - "была б молодая, тогда б..." Я старуха? Или  перешагнула,  в  их
представлении, ту грань, когда прилично носить  брюки  и  кофту  навыпуск?
Какая дикость... Впрочем, они и сто лет назад так  же  одевались:  длинная
юбка, передник, платочек... И такой странный выговор...
   Нет-нет, никогда тебе с ними не сойтись, и не пыжься, и не злобствуй, и
обиды твои смешны, и отвечают они тебе так, потому что ты им смешна, ты  -
с Луны свалилась. Они, конечно, думают: разве  нормальный  человек  поедет
неизвестно куда, за тысячи километров, в совсем незнакомое  место,  только
для того, чтобы взглянуть на какой-то там источник - интересно ему, видите
ли, любопытно взглянуть... Да, они определенно так думают, да и любой,  не
только они, вправе так подумать. А что остается?
   Самое страшное, что они  и  в  самом  деле  ничего  не  знают.  А  ведь
представлялось все  иначе.  Так  несложно,  отчетливо  представлялось.  Ты
приезжаешь, тебе объясняют,  как  идти,  и  что  делать  -  без  канители,
понятно, просто. Тебя понимают, тебя ободряют, поддерживают... Да ведь  из
статьи этого журналиста так и следует... А тут - на тебе... И не первая ты
такая дура - были  тут  уже  и  до  тебя,  были,  приставали,  выпытывали,
унижались. Если бы первая была - ну, куда ни шло: первая и есть первая,  с
первой какой спрос? А то ты всего-навсего  одна  из  дур  и  дураков,  что
наведывались сюда и  еще,  видимо,  будут  наведываться;  придут,  поноют,
побродят вокруг деревни и - назад, не солоно хлебавши. Вот и старик  этот,
пришелец, - тоже сразу:
   - Выходя, гражданочки, вам взад поворачивать надо.
   Ему, получается, не надо, а нам надо. Решил за  нас.  Никто,  мол,  все
равно ничего не знает и не скажет, а потому вам, - то есть мне и  Вере,  -
делать здесь нечего. А сам почему-то не поворачивает. Разве он не  за  тем
же приехал?.. Если бы так уж совсем нечего было здесь делать, разве торчал
бы он в Макарове этом, разве подлаживался бы к местным, затевал бы с  ними
всякие разговоры?.. А сапоги он зачем чинит? Достал где-то старые сапоги и
чинит. У него же есть сапоги, зачем ему вторые? Для Жана?  Зачем?..  Какой
он  все-таки  худой,  изможденный.  Не  иначе   -   болезнь   какая-нибудь
неизлечимая...
   А  юноша  опечалился;  он  тоже  надеялся,  что  ему  все  расскажут  и
покажут... Какие удивительно грустные глаза,  какое  лицо...  Что  у  тебя
стряслось, ребенок?..
   Ты их не выманивала, нет. Ты просто вышла на завалинку, и  все.  А  они
сами и увидели. И хорошо, что увидели. А то сидела бы одна, дура, сходя  с
ума от растерянности и страха. Увидели, вышли, подошли... А остальные где?
Ведь здесь обитает еще восемь человек - нас трое и еще восемь. Где они?
   Да-да - работа, пасека, сено...  Этот  журналист  вообще  не  сидит  на
месте. Ученый заболел. Вера - одна, сама с  собой,  опять  на  ту  полянку
ушла, конечно... Ах, какая она...  Сомнамбулическая,  оцепенелая,  глухая,
бесчувственная, руки холодные - это  в  такую-то  жару!  Что  течет  в  ее
жилах?.. Господи, ну куда она в таком виде, в таком состоянии?.. Ведь  еле
отговорила сегодня: уже с утра хотела отправляться...
   Отправляться-то некуда...
   Но  этот  ученый,  этот  ученый...  Истеричка...  В  любовницы  к  нему
собралась...
   Как Жан смотрит на тебя! Он в тебе тоже невидаль обнаружил?  Неужели  я
до того уже дошла, что так изменилась, так обезобразилась...  Нет,  он  не
так смотрит. Иначе. Он ведь, - ну как же, как же! -  еще  в  ресторане,  в
Долгом Логу, когда сталкивались, смотрел, все время смотрел, словно больше
смотреть не на что было...
   А печет-то! Прямо Сахара какая-то...
   - Что же мы все-таки будем делать, Филипп Осипович?
   - Известно, Андреевна...
   А что известно? Ничего не известно... Только не похож он  на  человека,
который так вдруг откажется от задуманного.
   - А вы, Жан?
   - Не знаю...
   - Так нельзя. Так нельзя. Как так: пришли, потоптались и ушли! Конечно!
Им, местным, что за дело до каких-то там источников? Их сенокосы  волнуют,
пасека. Разве не так?
   - Можа и так.
   - Не напрасно же мы в такую даль тащились... Все насмарку, выходит? Все
бесполезно?.. Нет! Надо поговорить с ученым, вот что!
   Именно это они и хотели услышать,  именно  это?  Каждый  так  только  и
думает, что "надо поговорить с ученым", а ты взяла и высказала!  А  с  кем
еще, на кого еще надеяться? Только на ученого - дважды два.
   - Они идут туда, определенно. И с ними обоими надо поговорить, и это  я
беру на себя!
   - А как откажа? - Вот-вот! "Откажа". Только дразнится, распаляет себя и
других, а сам, наверно, и мысли не допускает, что ученый может отказать.
   - Да почему он откажет-то? Мы ведь не  собираемся  мешать  его  научным
исследованиям! Мы просто пойдем следом! И при случае поможем - мало ли что
им вдруг понадобится.
   - Мужчина, видать, солиднай, важнай. Такой как  скажа,  так  и  сделая.
Вишь: вам, женщинам, - женский дом опрядялили, нам  -  мужской,  а  яму  -
аккурат к хозяину.
   - Ну, Филипп Осипович, это не потому, что важный там  или  солидный,  а
потому что занемог. А больному человеку, конечно же, настоящий уход нужен.
Я вас уверяю: как только он поправится, так я сразу пойду и уговорю его.
   - Можно, конешно, попытать...
   Видишь! Согласился - "можно попытать". Значит, все  его  разговоры  про
"поворачивать назад" - так себе.  И  значит  -  ты  правильно  думаешь.  И
никогда не следует сразу  отступать,  перед  первым  же  курьезом,  первой
нелепостью или трудностью.
   - Ведь и вы, Жан, тоже не собираетесь назад, верно  я  поняла  вас?  Вы
ведь так далеко от родных мест забрались!  Было  бы  просто  несуразностью
какой-то тут же, после первой же заминки отказаться. Так?
   - Николай говорит, что они с Германом Петровичем совсем не  туда  идут,
что они с другими целями...
   - И вы поверили?!  Жан-Жан!  Это  же  все  уловки  разные,  как  вы  не
догадались! Всякие ученые и журналистские условности и  тайны!  Когда  они
занимаются своими делами, то им кажется, что все им мешают. Хотя  никто  и
не думает мешать. Так что - не верьте! Идут они туда! Про это  знает  весь
Долгий Лог!
   Как распалилась-то, голубушка, как разошлась! В тебе прямо-таки  гибнет
ораторский талант. Что ж  ты  там,  дома,  ему  не  могла  все  так  пылко
изложить? Соорудила бы трибуну... А ты немела, немела, обмирала...
   - Когда мы собирались сюда, готовились, настраивались, разве мы думали,
что все будет гладко? Мы знали, что предстоят трудности, и не  боялись.  И
между прочим, это даже очень знаменательно, что они тут ничего не знают  -
ведь если бы знали, то давно  знали  бы  и  другие,  давно  бы  сюда  была
проложена дорога и не было бы никакого секрета! И поэтому во что бы то  ни
стало надо уговорить их - ученого и Николая. Они  просто  не  имеют  права
отказать нам! Речь не о пустяках! Речь не об одном человеке! Даже если  бы
и об одном человеке! Это не каприз!
   Он опять, опять смотрит! Боже мой, так смотрит! Он просто пожирает тебя
глазами. Вглядись, вглядись! Видишь? Даже румянец проступил,  даже  дышать
перестал  Маргоша!  Голубушка!  Да  ведь  он  влюблен!  Да-да!  Влюблен!..
Господи, опомнись...  Это  в  тебя-то,  старую,  общипанную,  ненормальную
курицу  -  такое  юное,  чистое,   безоблачное   создание?   Опомнись!   И
успокойся... Успокойся, успокойся... И впредь постарайся  держать  себя  в
руках. На благо всем и себе. Если ты в самом деле решишься пойти  к  этому
недосягаемому Герману Петровичу...
   Подумай, как это лучше  сделать.  Может  быть,  есть  смысл  обратиться
вначале к журналисту? Когда-то  утверждали,  что  ты  обладаешь  обаянием.
"Когда-то"...
   - Я скажу так: пильно надеяться ня надо. Надеисси-надеисси,  а  как  ня
выйдя по-твоему, дык потомака тяжко бывая...
   - Вы о чем это, Филипп Осипович?
   - Об том, Андреевна, каб посля ня расстраиваться.  Вон  говорят,  быдто
все ета чмура одна, сказки.
   - Да кто же вам мог такое сказать!
   - Говорили люди.
   - И я слышал. И в Долгом Логу, и даже в Рощах.
   Ах, Жан! И он, извольте, слышал... А сама ты разве не слышала? Слышала!
Да! Но ты слышала и другое, другое, другое!
   - И вы усомнились? Ученый не усомнился, а вы...
   - Ды я, Андреевна,  вишь,  тутака.  Я  тольки  говорю,  каб  пильно  ня
надеилися, каб ня стояли потомака, глазы выголялши, ня ужахнулися:  почаму
никого нету, кого мы искали. Каб ня ряветь во всю голову.
   - Простите,  Филипп  Осипович,  но  это  просто  какие-то  упаднические
настроения.
   Смеется! Он еще смеется...
   - Ды не! Пойду я, пойду! Шибком! Никуды ня денуся. Дойде коза до  воза.
А ня дойду - взад пойду. Нету никого - и ланно. Зато хоть поездилши,  свет
белай повидалши.
   - По-моему,  надо  очень  -  очень-очень!  -  надеяться.  И  не  только
надеяться. Надо верить! Нужна абсолютная вера! Вы думаете, если  бы  такой
веры не было у этого ученого, он бы отправился в путешествие?
   -  Он  провяряя.  Доложили  яму  -  надо  проверить.  Такая  работа.  А
корреспондент... Корреспонденты, скажу вам, бывают и  хвастули  добрый.  К
нам в дярявню наязжая один такой - вывярни глаз...  Конечно,  про  Миколая
никого плохого сказать ня могу - ня знаю.
   Надо им рассказать! Надо убедить! И пусть Жан остынет, пусть его  мысли
пойдут в другом направлении.
   - Легенды, Филипп Осипович, так просто не складываются. Ни с того, ни с
сего такая легенда! Этого не может  быть!  Притом  местная  легенда  имеет
историческую  основу,  прообраз,  да!  Знаете  легенду  про   Дельфийского
оракула? Жан, может быть, знает...
   - Я слышал...
   Как он покраснел, бедный! Ну ничего, узнай, узнай и ты. Узнай, что  та,
на которую ты так смотришь, не  просто  заметку  в  "Заре"  прочитала,  не
просто набила рюкзак и ринулась неизвестно куда.
   - Так вот, в Древней Греции была такая область Фокида (она, может быть,
и теперь так называется), и был там возле  горы  Парнас  город  Дельфы,  в
котором стоял храм богу Аполлону. И в этом храме был источник, от которого
поднимались пары. Надышавшаяся этими парами жрица пифия  говорила  истину.
Она сама себя как бы забывала, а ее устами вещал сам  бог.  Там  вообще-то
было  два  источника;  Мнемосины  и  Леты.  Мнемосина  -  память,  Лета  -
беспамятство. И из  источника  Леты  потом  образовывалась  река,  которая
уходила в подземное царство. Кто выпивал глоток ее воды, тот  забывал  все
земные страдания и тревоги. Вот вам легенда! И думаете - сказка? Нет!  Эти
Дельфы раскапываются археологами, и уже многое нашли: и храмы, и статуи, и
разные другие сооружения. Разве  тут  нет  аналогии  с  местной  легендой?
Может, я слегка что и перепутала, но суть-то ясна!
   - Я так подробно, конечно, не знал.
   А   вот   знай,   знай,   Жан,   неверящий   юноша!   Неосмотрительный,
легкомысленный юноша, поддающийся первому порыву...
   - От, новина! Про такое дело я ня слыхалши.
   - Значит, может быть такой источник и могут быть такие  пары,  и  может
быть такая особенная вода! Я понимаю: легенда, пересказы, приукрашивания и
тому подобное. Но ведь лежит же в ее основе какой-то действительный  факт!
И ученый наш, я уверена, обо всем таком  прекрасно  осведомлен.  Почему  в
Древней Греции могло быть, а тут не может?
   - Да, всяко бывая. Всяческий чудяса.
   Ну? Ты вселила в них веру? Разрушила их сомнения?  Перетянула  на  свою
сторону?..
   ...Милый мой! Ты ничего не знаешь о том, где я и что со мной. А я знаю,
где ты и что с тобой, знаю до  мельчайшей  мелочи.  Но  здесь  не  скрипят
тормоза под окнами, и мне не страшно жда