время:  тот  же  широкий,  хотя  и  не
лишенный изящества нос, пухлые  губы...  У  смуглой  леди  были  темно-карие
глаза, живой и проницательный взгляд, но Уильяму почему-то  показалось,  что
эти влажные глаза могут быстро  наполняться  слезами.  Она  разговаривала  с
кем-то стоявшим у нее за спиной и невидимым с улицы, возможно со  служанкой.
Разобрать слова было невозможно, но Уильям  заметил,  что  девушка  надменно
улыбается. Она знает себе цену, в этом не  было  никакого  сомнения.  Уильям
стоял и жадно пожирал ее взглядом. Ее  глаза,  до  того  лениво  созерцавшие
почти пустынную улицу (ну, играли там двое мальчишек, проехал на белом  коне
толстяк, с виду похожий на  турка,  прошел  ремесленник...).  Наконец  глаза
смуглой леди встретились с  его  глазами;  Уильям  постарался  задержать  ее
взгляд; она  же,  похоже,  смутилась:  засмеялась,  поспешно  отвернулась  и
захлопнула окно.
     Больше он ее не видел, по крайней мере до Рождества, но  в  ту  пору  у
него было полно других забот, так что времени на любовные грезы попросту  не
оставалось (и все-таки, проходя мимо ее дома и кутаясь в полы теплого плаща,
Уильям нет-нет да и задавался  вопросом  о  том,  где  она  может  быть:  не
заболела ли? не уехала ли из города навсегда?  а  что,  если  она  бывает  в
Англии лишь время от времени, наездами?).  Как  Уильям  и  предполагал,  его
"Ромео"  произвел  настоящий  фурор:  школяры   из   "Грейз-Инн"   попросили
разрешения поставить у себя на Рождество "Комедию  ошибок",  "Театр"  был  у
всех на слуху, а  знатная  публика  назвала  это  заведение  "обителью  музы
милейшего мастера Шекспира". Четвертого января (незадолго  до  этого  Уильям
начал вести дневник, потому и запомнил точную дату) ему  домой  нанес  визит
Гарри.
     - Ну вот, - говорил Гарри, расхаживая по темной каморке и ища  взглядом
кувшин с вином, - наши отношения снова становятся доверительными. Леди  Лиза
выходит замуж за милорда Дерби, да хранит их Господь,  ибо  эти  двое  стоят
друг друга; так что мой суровый опекун в последнее время гораздо  реже  и  с
меньшей настойчивостью, чем прежде, напоминает мне о  пяти  тысячах  фунтов.
Хорошо еще, что я не слишком торопился их ему отдать.
     Эти слова заставили Уильяма насторожиться.  А  что,  если...  Но  можно
ли...
     - Этот старый греховодник  вчера  почтил  своим  присутствием  "Грейз".
Вообще, там народу собралось много, и между "Грейз"  и  "Темплом"  произошел
этот скандал. Ты наверняка уже слышал об этом, потому что в ту  ночь  -  как
они теперь ее сами называют, "ночь  ошибок"  -  пострадала  не  только  твоя
пьеса.
     - До меня дошли кое-какие слухи, но сам я при этом не присутствовал.
     - В "Грейз" устроили пародию на  королевский  прием  при  дворе  принца
Пурпула, куда якобы был приглашен посланник королевства Темпларии - так  они
назвали "Внутренний темпл".  Но  приглашенных  оказалось  слишком  много,  и
поэтому случилась большая давка, а самому послу здорово намяли бока. А вчера
вечером была разыграна сценка, в которой  "Грейз"  и  "Темпл"  помирились  и
снова  стали  друзьями.  Чушь  собачья.  Принц  Пурпул  отдавал  всем  своим
подданным  приказания  идти  в  "Театр",  где  им  живо  вправили  бы  мозги
поучительными строками "сладчайшего мастера Шекспира". - Гарри рассмеялся. -
Выпивки там было - залейся, я даже блевал. Их  приторно-сладкое  вино  прямо
так и рвалось обратно.
     - Выглядишь ты замечательно, как всегда.
     - Ага, но этого не случилось бы, если бы тогда рядом со  мной  был  мой
милый и рассудительный папаша.
     Уильям усмехнулся:
     - И всегда здесь. Или в театре. А  ты  сейчас,  наверно,  целыми  днями
занят при дворе, так что времени на всяких убогих актеришек у тебя просто не
остается.
     - Что верно, то верно. Знаешь, среди этих придворных... Ну да ладно, не
важно.  Все  они  лицемеры.  -  Он  налил  себе   вина,   отпил   глоток   и
глубокомысленно  изрек:  -  Забористое  пойло!  Нужно  будет  прислать  тебе
Канарской мадеры. У меня есть замечательная  мадера,  к  тому  же  не  очень
сладкая. - С этими словами он осушил свой бокал, поморщился и затем  как  бы
между прочим спросил: - Послушай, а кто такая эта аббатисса из  Кларкенвела,
о которой все так много говорят?
     - Аббатиса?
     - Ну да, на пирушке в "Грейз" упомянули какую-то аббатису из  монастыря
в Кларкенвеле. Чушь какая-то! Будто бы она подбирала  хор  из  монахинь  для
исполнения заупокойных песнопений или чего-то в этом роде во время коронации
этого самого принца Пурпула. Кажется, по ходу представления ее называли Люси
Негро или как-то так.
     Это сообщение Уильяму совсем не понравилось.
     - Негро? Вообще-то, тут есть  одна  леди,  можно  сказать,  еще  совсем
молоденькая девочка,  она  живет  неподалеку  от  церкви  Святой  Елены.  Ее
зовут... - Он осекся и тут же поспешил добавить: - Но я совсем ничего о  ней
не знаю. А вот в  Кларкенвеле  действительно  есть  черные  женщины.  Старые
вонючие лахудры, с ними лучше не  связываться.  По  крайней  мере,  мне  так
говорили. Самому мне с ними встречаться не приходилось.
     - Тебе сейчас ни с кем встречаться не приходится. Ты по уши  в  работе,
только и думаешь, как бы загрести побольше денег.
     - Мы оба сейчас заняты, каждый играет в своем театре. -  Уильям  нервно
сглотнул и добавил: - К тому же у меня возникли  трудности:  нужно  покупать
пай в нашем товариществе, так мы называем свой театр. Я одно время подумывал
даже о том, чтобы обратиться за помощью к тебе.
     - Что это еще за пай такой? Никогда не слышал ни 6 чем подобном.
     - Это  взнос,  дающий  право  на  последующее  получение  определенного
процента с прибыли театра. Сейчас дела у "Театра" идут хорошо,  а  в  скором
времени должны будут пойти еще лучше.
     Гарри допил вино.
     - Что ж, рад за тебя, - беззаботно сказал он. - Надеюсь, ты  преуспеешь
на своем поприще. Кстати, нужно  будет  все-таки  не  забыть  прислать  тебе
хорошей мадеры.
     И тогда Уильям набрался храбрости и решил говорить без обиняков.
     - Но денег для этого требуется гораздо больше,  чем  я  рассчитывал.  Я
теперь даже не знаю, у кого их занять. Мне нужна тысяча фунтов.
     Гарри от неожиданности присвистнул:
     - Однако... Оказывается, дела в  театральном  бизнесе  обстоят  гораздо
серьезнее, чем я предполагал. Тысяча фунтов - сумма внушительная.
     - Но к кому еще, кроме тебя, я могу обратиться?
     - Ну да, - усмехнулся Гарри, - теперь я припоминаю тот наш разговор....
Ты  тогда  заявил,  что  намерен  сколотить  состояние  и  что  когда-нибудь
обнищавшие  аристократы  в  лохмотьях  будут  стремиться   к   тому,   чтобы
породниться с семьями содержателей балаганов.
     - Ничего подобного я не говорил.
     - Мне тогда и в голову не могло прийти, что твои  новые  богачи  станут
таковыми посредством того, что будут клянчить деньги у старых богачей.
     - Должен же быть начальный капитал. А что еще, кроме земельных  угодий,
может быть начальным капиталом? И кому принадлежит земля в этом королевстве?
     - Нам - тем, кто ею владеет.
     - Изначально  земля  была  общей,  но  потом  пришли  завоеватели.  Эта
несправедливость не может длиться вечно.
     - Ты чем-то недоволен?
     Уильям густо покраснел.
     - Некоторые так считают. Я всем доволен, меня все устраивает. И  сейчас
я просто пытаюсь подобрать слова, чтобы попросить помощи у друга.
     - Значит, тысяча  фунтов?  Взаймы?  Уильям  говорил,  взвешивая  каждое
слово:
     - По-моему, одалживаться у друга не вполне удобно.
     Гарри улыбнулся и продолжил:
     - А что такого? Я могу предложить тебе совсем необременительные условия
- ну, скажем, десять процентов.
     Уильям тоже улыбнулся в ответ:
     - И отрезать от себя фунт мяса, чтобы оставить тебе в качестве  залога?
Великодушие вашей милости безгранично! Кстати, я всегда считал вашу  милость
примерным сыном Церкви, которая осуждает ростовщичество.
     - Да ты погляди на себя, откуда на этих костях возьмется фунт мяса?  Да
без меня ты тут окончательно отощал! - Гарри неожиданно ткнул Уильяма в  бок
своими унизанными перстнями пальцами; молодой человек, прокутивший всю  ночь
на веселой пирушке,  был  и  наутро  полон  сил.  Друзья  принялись  шутливо
бороться, как в добрые старые времена; вино из опрокинутого бокала разлилось
по дощатому полу.

ГЛАВА 6

     4 января
     Безумие, безумие, полнейшее безумие... После ухода Г. ко  мне  ввалился
Дик Бербедж, потный и разгоряченный, несмотря на морозную погоду, и прямо  с
порога объявил мне оглушительную новость о том, что нашей труппе велено дать
представление на свадьбе графа Дерби и отвергнутой Г. леди Лизы.  Невероятно
комичная и  причудливо  переплетенная  цепь  совпадений!  Наша  жизнь  порой
подкидывает  такие  события,  что  драматург  начинает  ощущать  себя  более
милостивым вершителем судеб, чем сам Господь Бог или Провидение, короче, те,
кто правит всем этим безумным миром. Безумие сейчас во всем, даже в нехватке
отпущенного нам времени. До  представления  в  Гринвичском  дворце  осталось
всего три недели! Что ж, позволим себе поваляться на  неубранной  постели  и
пораскинуть мозгами в поисках других совпадений. В пылу борьбы Г.  уронил  с
моей полки пару книг, среди них была и книжка Чосера: она упала и раскрылась
на той странице, где благородный герцог Тезей женится на королеве  Ипполите.
Второй  книжкой  оказалась  только  что  изданная  свадебная  песнь  Эдмунда
Спенсера {Спенсер Эдмунд (1552-1599) - английский  поэт-лирик.},  где  есть,
например, такой пассаж:

                   И пусть ни Пэк злокозненный, ни духи,
                   Ни домовые, ни шалуньи ведьмы, -
                   Все те, кого нам видеть не дано, -
                   Пусть небылью своей не докучают {*}.

     {* Перевод Е. Новожиловой.}

     Итак, еще какое-то время я просто неподвижно лежал на спине,  глядя  на
танцующие в очаге языки пламени, и  это  зрелище  навело  меня  на  мысль  о
танцующих феях. А затем пришло на ум имя  Основа  {Английское  слово  bottom
может переводиться как "основа", "донышко" и как "задница".}: оно как нельзя
лучше подойдет персонажу, который станет карикатурой на Неда Аллена. Я  даже
засмеялся от удовольствия. Потом сел за работу. На улице  шел  снег.  (Я  не
могу использовать близнецов Плавта,  потому  что  для  большинства  зрителей
такое откровенное переиначивание будет очевидно; так что козни  незадачливым
влюбленным у меня будет строить сам шаловливый дух Пэк, или  Пак.)  Все  это
время Дик Бербедж притопывал, пытаясь согреться, дул на окоченевшие пальцы и
чертыхался. Мне же было жарко, словно за окном стояла  душная  летняя  ночь.
Сон в летнюю ночь... В следующий момент у меня уже было готово название  для
новой пьесы.

     6 января
     По пути в таверну я видел ее... Под моими ногами скрипел снег. Она либо
недавно откуда-то вернулась, либо первый раз встала с постели после болезни.
Наверное, ей очень трудно переносить такие холода... Она стояла у окна и  во
что-то зябко куталась: на фоне снегопада ее смуглая кожа казалась тусклой  и
невыразительной, и мою душу переполнила жалость. Я не могу  поверить  в  то,
что шалопаи из юридических школ насмехались над ней не только из-за цвета ее
кожи; мне не хочется верить, что она - одна из черных шлюх Кларкенвела.  Она
же просто смуглая, но не негритянка... Проходя  мимо  ее  окон,  я  набрался
наглости и помахал ей рукой, но она не заметила этого или  же  сделала  вид,
что не обратила внимания. Дома я снова принялся  рифмовать  строки  любовных
сцен. Получилось топорно, даже очень,  но  времени  на  то,  чтобы  сочинить
что-нибудь получше, уже нет. Я вложил эти дурацкие вирши в  уста  Оберона  и
подумал о том, что неплохо было бы предстать перед моей смугляночкой из окна
в образе благородного господина...  Нужно  будет  попросить  кого-нибудь  из
мальчишек посмышленее сыграть роль моего слуги.

     9 января
     В  "Театре"  по  утрам  уже  идут  репетиции.  Репетируют  одновременно
несколько групп, у каждой группы свой эпизод: только так можно  уложиться  в
невероятно сжатые сроки, отведенные на  подготовку.  Моя  пьеса  состоит  из
нескольких сцен, объединенных общим сюжетом.
     Сегодня мне впервые представился случай оказаться с ней лицом к лицу  и
даже - при одной только мысли об этом мое сердце начинает бешено колотиться!
- даже заговорить. Я как обычно шел к себе, когда ее карета  поравнялась  со
мной. Но тут со стороны улицы, ведущей к  Спайтлфилдс,  появился  джентльмен
верхом на коне. Неожиданно лошадь под ним поскользнулась и рухнула вместе со
всадником в зловонную мешанину из снега и нечистот, напугав тем самым пару в
упряжке. Лошади моей смуглянки захрапели, испуганно заржали и шарахнулись  в
сторону. Я проявил необычную  для  себя  прыть  (хотя  потом  долго  не  мог
отдышаться от такого рывка) - бросился вперед и схватил под уздцы ближайшего
из ее коней, бормоча при этом какие-то ласковые слова. Ее кучер спустился  с
козел, потом в окошко кареты выглянула ее  служанка,  а  потом  и  она  сама
откинула с лица вуаль, чтобы узнать, в чем дело. Тогда я подошел, снял шляпу
и учтиво поклонился.
     - Ничего страшного, все в порядке, там  просто  оступилась  лошадь.  Но
всадник не пострадал, он тут же поднялся и поехал своей дорогой.
     - Я вам ошень благодарна. Спасибо. Подождите, вот, возьмите...
     - Ну что вы, мадам, не надо. Я  же  джентльмен.  Я  мастер  Шекспир  из
"Театра".
     - Вот как? Вы из труппы мастера Бербеджа?
     Интересно, откуда она его знает? По-английски она  говорит  с  довольно
заметным акцентом, не выговаривая некоторые звуки... Я не мог  отвести  глаз
от ее смуглого лица.
     - Так вы видели мастера Бербеджа на сцене, мадам?
     - Да, я видела его в "Ришхарде Третьем". И тогда я  улыбнулся,  не  без
гордости заметив:
     - Очень приятно слышать это от вас,  ведь  я  автор  этой  пьесы.  Буду
весьма польщен, если вы почтите своим присутствием наш "Театр".
     Но она лишь надменно улыбнулась, ответив:
     - Благодарю вас. Но теперь нам пора.
     Сказав это, она велела кучеру ехать дальше, оставив меня стоять посреди
улицы, по колено в грязном снегу. Я смотрел вслед удаляющейся карете и думал
о том, что Г. так больше и не заводил речи о займе тысячи фунтов, а потому я
все еще остаюсь литературным поденщиком, которого с радостью  приняли  бы  в
число пайщиков театрального товарищества, если бы  только  он  раздобыл  эти
деньги.

     13 января
     День сегодня выдался таким холодным  и  промозглым,  что  мне  остается
только презрительно посмеяться над своим ремеслом: я вынужден  изображать  в
пьесе знойное лето, цветение и благоухание. Моя смуглянка не показывается на
улице,  ее  дом,  на  окнах  которого  закрыты  ставни,  кажется  мрачным  и
нахохлившимся, как будто ему тоже холодно. А меня уже тошнит от  одиночества
и этих слащавых стишков.  После  обеда  (весьма  обильного,  состоявшего  из
жирной свинины и пудинга) я боролся со сном и мечтал о любви. Я  представлял
себя придурковатым ткачом Основой в домике изящной смуглой Титании.  Ты  так
же мудра, сколь прекрасна... Глядя на себя в зеркало,  я  вижу  лишь  гнилые
зубы, жиденькую бороденку, в которой уже появилась первая седина, и  дряблую
кожу. Дряхлый папаша!..

     20 января
     Сегодня  я  все-таки  сумел  взять  приступом   эту   крепость.   Пьесу
по-прежнему репетируют по частям, но сегодня, слушая монолог, вложенный мною
в уста безумного влюбленного Тезея, я понял, что  она  состоится.  Я  стоял,
приплясывая на месте от холода, потирал  руки  и  поначалу  чувствовал  себя
ископаемым  стариком  вроде  Филострата,  но  внезапно  испытал  необычайную
гордость за  себя  как  за  поэта.  Освободившись  во  второй  половине  дня
(спектакля вечером не было), я по-солдатски  бодро  направился  к  ее  дому,
постучал в дверь и объявил  длинноносой  девице,  ее  служанке,  что  мастер
Шекспир хочет кое-что передать ее госпоже. В ответ девица пролепетала что-то
насчет того, что госпожа занята, видеть ее никак нельзя и что, возможно, она
сама могла бы передать ей...
     Нет, решительно ответил  я,  я  явился  сюда  по  личному  распоряжению
лорда-камергера и не  собираюсь  обсуждать  свои  дела  со  слугами.  И  тут
появилась она... Она вышла в коридор, чтобы узнать, кто пришел. Увидев меня,
она сказала: "Ну что же, входите. Сейчас узнаем, что у вас ко мне за  дело".
Тем же манером я промаршировал - ать-два,  левой-правой,  левой-правой  -  в
комнату, стены которой были облицованы светлыми панелями. Мы сели в  кресла,
и тут я передал ей то, с чем пришел, - сердечное приглашение  на  завтрашнюю
постановку "Ромео". Она поинтересовалась,  будет  ли  завтра  играть  мастер
Бербедж, я ответил, что да, будет. Ах, ей очень жаль, но она уже  приглашена
в гости и обещала там быть. У вас много знакомых в  Лондоне,  мадам?  Да,  я
часто наношу им визиты. Что же до моей скромной персоны, мадам, то я  нахожу
жизнь поэта довольно, утомительной. Всего неделю  назад  я  ездил  проведать
своего близкого приятеля Гарри Ризли, графа Саутгемптона,  так  вот  он  мне
сказал... Это ваш приятель? Вы дружите с графом Саутгемптоном? Ну вообще-то,
среди моих друзей много графов и герцогов; не далее как сегодня утром я имел
разговор с герцогом Тезеем... Вы хорошо говорите по-английски, мадам.  Ну  а
какой язык ваш родной? Скажите мне что-нибудь на нем. И она сказала  (я  это
записал): Slammat jalan. Мадам, а что это означает? Эти  слова  мы  говорим,
когда кто-нибудь уходит, они означают "пусть твой путь будет легким". С этим
напутствием я удалился, но перед уходом все же поцеловал ее изящную, теплую,
смуглую ручку.

     27 января
     Премьера была вчера, но у меня  не  осталось  сил  даже  на  то,  чтобы
держать в руках перо... Мы добрались на роскошных барках  до  Гринвича.  Нас
ждали огромные очаги, в которых пылал огонь,  чтобы  нам  не  было  холодно,
когда мы будем надевать сценические костюмы. Еще для нас приготовили вино  и
эль, и нежный филей, и свиные головы, и горы всевозможных пирожков. А  потом
был Большой зал: мы разглядывали королеву, которая во всем своем великолепии
то и дело морщилась и нащупывала языком сломанный зуб. Золотой трон,  пышные
груди, украшенные бриллиантовыми ожерельями, которые  ослепительно  сияют...
До начала спектакля лорды смеялись, а дамы хихикали.  Мы  заметили,  что  ее
величество не сводит своих  глаз-бусинок  с  милорда  Э.  Аметисты,  рубины,
изумруды; пальцы, унизанные самыми  невообразимыми  перстнями,  эфесы  шпаг,
усыпанные драгоценными камнями; невеста в пышном наряде  из  золотой  парчи,
зевающий жених в шелках... Вот так, под  покашливание  зрителей,  мы  начали
наше представление. Уилл Остлер весь дрожал от волнения, как осиновый  лист,
постоянно забывал свой текст и щелкал пальцами, давая  знак  суфлеру,  чтобы
тот ему подсказал. В остальном все прошло гладко,  если  не  считать  Кемпа,
этого короля импровизации, над которым смеялись не так дружно, как он на  то
рассчитывал, за что он ворчливо упрекнул аудиторию. Потом у нас с  ним  едва
не  дошло  до  драки,  но  Кемп  был  полноправным   пайщиком   театрального
товарищества; я же - лишь приблудным поэтом. Я вернулся домой, валясь с  ног
от усталости (по берегам реки горело множество факелов, их пламя  отражалось
в воде, и казалось, что вся река охвачена огнем). В моей холодной каморке на
столе меня дожидалось письмо, скрепленное печатью Г. И моей усталости как не
бывало! Свершилось! Теперь у меня тоже будет свой  пай...  Меня  захлестнула
волна нежности и благодарности.
     Сегодня утром я пошел к ней.  На  улице  было  морозно,  зимнее  солнце
слепило глаза, и казалось, весь прозрачный воздух наполнен звоном денег. Мне
повезло, меня тут же пропустили к ней. Мне теперь всегда будет так везти!  У
меня для вас есть скромный подарок,  если,  конечно,