вы  соблаговолите  его
принять. Это всего лишь блюдо сладостей из королевского дворца,  но,  мадам,
обратите внимание, это угощение со  стола  самой  королевы.  Да,  мою  пьесу
играли в Гринвиче, специально для ее величества.  Для  самой  королевы?  Да,
именно так. А в каком она была платье, а кто из благородных лордов и знатных
дам там был, расскажите мне все-все-все... И я рассказал.

     2 февраля
     Сегодня день рождения Гамнета и Джудит. Подумать только, как давно я не
был дома... Но все-таки я отправил им письмо и деньги. Я здесь очень  занят,
загружен работой, и вырваться никак не удается. Ведь я стараюсь ради  их  же
блага, разве нет? Да уж, занят! Имей мужество быть честным,  если  уж  не  с
другими, то хотя бы с самим собой...
     Я расспрашивал мою смуглянку о ее теперешней жизни, но она мало что мне
рассказала. О чем она  мечтает,  что  хочет  получить  от  этой  жизни?  Она
затруднилась ответить. Наверное, любовь, предположил я;  мы  все  мечтаем  о
любви и хотим найти в ней не только наслаждение, но и защиту в нашей тяжелой
жизни. Смуглая леди снова затруднилась с ответом. Тогда  я  спросил  у  нее,
каким именем мне следует ее называть, ведь не могу же я  вечно  "мадамкать".
Она ответила, что ее настоящее имя - Фатима. Целуя обе ее руки при прощании,
я позволил своим губам задержаться. Она не стала возражать  и  не  отдернула
рук.

     6 февраля
     Работаю над новой пьесой, "Ричард Второй",  так  что  Холишед  {Холишед
Рафаэль (ум. 1580) - английский хронист, соавтор "Хроник Англии, Шотландии и
Ирландии", откуда Шекспир заимствовал сюжеты своих хроник.} и "Эдвард" Марло
постоянно находятся передо мной на рабочем столе. Бедняга Кит, ты небось уже
сгнил в сырой земле, и черви уже сожрали твои бренные останки...  Интересно,
сколько времени отпущено судьбой каждому из нас, пока еще  живущих?  Сегодня
утром в сточной канаве  неподалеку  от  Майнориз  нашли  окровавленный  труп
одного торговца: беднягу ограбили, раздели догола и убили. Зрительно я  знал
этого человека, часто видел его на нашей улице. Кажется, звали его  Джервиз,
или как-то в этом роде. Теперь он  мертв,  и  его  бедное  тело  валяется  в
грязи... Я выпил немного сладкого вина, чтобы рассеять туман в голове. Нужно
было отправиться к ней, и я хотел собраться с духом и  набраться  храбрости.
Хотя я выпил самую малость, но сразу почувствовал опьянение. И вот я у  нее:
говорю, что хотел бы почитать ей стихи. На ней свободное платье с  декольте,
открывающее руки и плечи. Она согласна  слушать.  Так  слушайте!  Эти  стихи
написал римский поэт Ка-тулл.  Не  знаете  латыни?  Хорошо,  я  переведу  на
английский. Давай же будем жить, моя Лесбия, и любить... (Кто эта Лесбия?  -
Она  любовница  поэта.)  Солнце  будет  скрываться  за  горизонтом  и  вновь
восходить на небо. Для нас же  если  забрезжит  рассвет,  то  день  пролетит
незаметно, а ночь будет бесконечна, и мы заснем навсегда.  Лесбия  (то  есть
Фатима), ты только послушай, как  ужасно  это  звучит  на  латыни:  nox  est
perpetua una dormienda. Она зябко поежилась. А что они делали потом?  О,  он
просил ее подарить ему тысячу поцелуев, а потом еще сто, а потом еще  тысячу
и еще сотню, а потом снова еще одну тысячу и сотню. Это была череда из тысяч
и сотен сладких поцелуев. Но это ведь слишком много...
     - А у вас в стране люди целуются?
     - Мы целуемся не так, как вы здесь. У нас  это  называется  chium.  Это
делается носом.
     - Покажите как.
     - Нет, я не могу.
     - Ну пожалуйста. Умоляю, покажите. Она застенчиво прикоснулась  к  моей
левой щеке своим симпатичным, чуть приплюснутым носом и слегка  потерлась  о
нее движением вверх и вниз.
     - Да, необычно. Но английский поцелуй все же лучше.
     Сказав это, я сжал ее в объятиях и припал ртом  к  ее  губам.  Это  был
самый необычный и незабываемый английский поцелуй  в  моей  жизни:  ее  губы
нельзя было сравнить ни с розовым бутоном, ни с тонкими,  чопорно  поджатыми
английскими губками; эти  губы  были  полными  и  мягкими,  словно  какой-то
экзотический фрукт или цветок с ее далекой родины. Ее зубы были сжаты, и это
было похоже на прочную  стену,  которая  выросла  на  пути  более  интимного
поцелуя. Я перестал целовать ее губы и принялся  осыпать  поцелуями  гладкую
кожу смуглого плечика. Она не была  настроена  на  такие  ласки,  но  ничего
поделать не могла. Попыталась оттолкнуть меня  от  себя,  и  тогда  я  жарко
зашептал:
     - Я люблю тебя, видит Бог, как я люблю тебя.  Любимая,  любовь  моя,  я
люблю тебя...
     - А я тебя нет.
     И она решительно оттолкнула меня. Вот уж не ожидал, что в этих  с  виду
безвольных ручках может скрываться такая сила. Но я был разгорячен  и  объят
страстью, а потому даже не думал отступать.  Я  прижал  ее  к  себе,  и  она
принялась  лупить  меня  своими  маленькими   смуглыми   кулачками,   гневно
выкрикивая  что-то  на  своем  языке,  но  вырваться  не   смогла.   Понимая
безысходность своего положения, она попробовала было кусаться, и я  услышал,
как щелкают ее маленькие острые зубки. Тогда мне пришлось навалиться на  нее
всем  телом,  снова  припасть  к  ее  губам  и  слиться  с  ней  в   долгом,
обезоруживающем поцелуе, при этом продолжая крепко прижимать ее  к  себе.  И
вскоре она сдалась. ...Скоро ли? Очень скоро. Вскоре я понял, что она  знает
все. Она не была новичком в этой  игре.  Я  был  разочарован,  как  и  любой
мужчина, который узнает, что он, увы, не первый,  после  чего  разочарование
сменяется яростью и хищным  злорадством.  Но  я  обладал  ею  с  неописуемым
восторгом  и  с  аппетитом,  разгорающимся  все  больше  и  больше  по  мере
насыщения. И уже  в  самом  конце  вдруг  понял,  что  теперь  у  меня  есть
любовница. И к тому же очень необычная.

     14 февраля
     Сегодня день святого Валентина,  шумный  пир  благословенного  птичьего
епископа. Темная и белая птицы лежат  рядом  на  кровати.  Боже  мой,  каким
милым, пикантным штучкам она уже меня научила: мой клюв уже болит, а  крылья
ломит. Мы летали, честное слово, клянусь, мы взлетели и  устремились  ввысь,
минуя потолок, который превратился вдруг в легкое облако,  и  воспарили  над
землей  в  золотисто-желтом  тумане.  Это  было  торжество   плоти,   земное
воплощение слова. Она призывала своих странных богов с непривычно  звучащими
именами: Хейтси-эбиб, Ганпутти  и  Вицлипуцли,  а  еще  четырех  архангелов,
окружающих мусульманского  бога...  В  этой  горячке  я  снова  принялся  за
сочинение пьесы и  занялся  театральными  делами.  Написал  несколько  строк
"Ричарда", и меня охватило отчаяние. Я заставляю себя ненавидеть  ее  и  то,
чем мы с ней занимаемся, стараюсь сокрушаться о собственном  грехопадении  и
убеждаю сам себя в том, что если так будет продолжаться и дальше, то  мне  и
вовсе придет конец. Гоню от себя посторонние мысли, пишу про прошлое Англии,
ощущая себя беспристрастным летописцем... И все это  время  меня  преследует
одно и то же видение - смуглая дама в шелках, фривольно лежащая  на  диване.
Ее слуги украдкой посмеиваются надо мной, над моей худобой и темными кругами
под глазами. Я предложил ей встречаться  у  меня:  так  будет  лучше.  В  ее
спальне (мне все вспоминается август прошлого года) я чувствую себя неуютно:
то меня раздражают шаги в коридоре, то вдруг начинает казаться, что запертая
дверь вовсе не заперта, а изо всех щелок за

нами подглядывают любопытные глаза. Она сказала, что придет.
     25 февраля
     Деньги-денежки! Моих подарков ей уже недостаточно (а  это  были  рулоны
шелка, платье из  тафты  и  полумаска,  украшенная  бриллиантами)...  Уильям
Шекспир, преуспевающий деловой человек, дарит своей  любовнице  золото.  Она
жалуется, что цены слишком высоки: наверное, из-за прошлогоднего неурожая. А
что она предпочитает из еды? Тушеную баранину со специями и  жгучим  перцем.
Odi et ото. Презираю и люблю:  Запах  ее  тела,  такой  терпкий  и  сладкий,
вызывает во мне отвращение и в то же время сводит с ума. (И  все  это  время
бедный король Ричард скачет навстречу своему концу. Я придумал для нее имя -
Берберийка: "...на лошади, тобою столь любимой, на  лошади,  так  выхоленной
мной!" Ее двуличность задевает меня.  Она  все  еще  восхищается  Бербеджем,
считает его неотразимым. Ну уж нет, этому Болингброку  никогда  не  оседлать
мою кобылку.)

     4 марта
     Лежа рядом с ней, на ней, под ней, я любуюсь из-под  опущенных  век  то
родинкой  на  золотисто-смуглой,  пахнущей  солнцем  коже,  то  каким-нибудь
крошечным невыдавленным прыщиком  на  щеке,  рядом  с  широким  приплюснутым
носом. Сегодня ее дыхание было  кислым  из-за  слишком  большого  количества
съеденных  плиток  марципана  в  сахарной  пудре.  Ей  совсем  не   хотелось
заниматься любовью, но все же она позволила мне сделать это с ней. Сама  она
лежала неподвижно, лениво жевала сладости и с безразличием  взирала  на  мое
безумие. Меня переполняла  злоба  и  ненависть,  мне  хотелось  унизить  ее,
сбросить на пол  и  пинать  ногами  по  брюху,  словно  паршивую  суку.  Она
капризничает, заявляет, что я должен выводить ее в свет,  возить  по  балам,
как это делают другие. Но я ревную; я даже не хочу, чтобы она  появлялась  в
"Театре", пусть даже в  полумаске  и  под  вуалью,  скрывающей  ее  лицо  от
нескромных  мужских  взглядов.  Я  сомневаюсь  даже  в  целесообразности  ее
приездов ко мне домой - пусть даже и в карете со спущенными  шторами,  пусть
даже всего на два часа. Может быть,  нам  надо  обосноваться  в  собственном
доме, раз уж моя квартира так мала? Она пожелала жить у себя,  говорит,  что
хочет быть свободной. Я до сих пор так и не сказал ей, что у меня есть  жена
и дети; она тоже ни разу не завела разговора о браке.

     15 марта
     До меня дошли слухи,  что  Г.  наскучило  ухлестывать  за  хорошенькими
королевскими воспитанницами и что он, уверовав в свою мужскую неотразимость,
теперь щиплет за розовые щечки какого-то юного  мальчика.  Подумать  только,
как все-таки любовь в разных своих проявлениях овладевает  нашими  душами  и
лишает нас гордости и последнего здоровья... Я одурманен ею, так бы  и  съел
ее  живьем,  как  зажаренного  на  вертеле  ягненка.  Я   рассказал   ей   о
педерастических наклонностях моего друга, надеясь, что это ее позабавит,  но
она заявила, что мужчины делают так  лишь  потому,  что  рядом  с  ними  нет
властной женщины, которая сумела бы удержать их в узде и направить по  пути,
предписанному  Богом...  Она  рассказывает  мне  "Сказки  мудрого  попугая",
которые на ее языке называются  "Hikayat  Bayan  Budiman".  В  этих  сказках
ужасные змеи жалят за ноги прекрасных принцесс, отчего те падают замертво  и
остаются так лежать до тех пор, пока  какой-нибудь  заколдованный  принц  не
забредет в их края, чтобы при помощи поцелуя  вернуть  девушек  к  жизни.  И
всякий раз, закончив очередную сказку, она просит позолотить ей ручку.

     20 апреля
     Наконец-то произведение сэра Филипа Сидни  "В  защиту  поэзии"  увидело
свет! За время, прошедшее с момента его написания, мы во многом преуспели  и
дождались успеха даже большего, чем достался в свое  время  старому  доброму
"Горбодуку". Будь сейчас жив сэр Филип, из-под его  пера  тоже  выходили  бы
замечательные трагедии, комедии и поучительные наставления. И все же если мы
взглянем на природу в зеркало (огромное спасибо,  милый  кретин  Чепмен,  за
этот афоризм), то в этом  отражении  нашему  взгляду  должно  открыться  все
единство мира... Итак, дрожа от возбуждения и осознания собственной  наготы,
подходя к смуглянке, я видел себя как бы со  стороны:  сознавал  собственное
ничтожество, но при этом ощущал себя королем золотого королевства.  Трагедия
- это песнь козлов, комедия - деревенский Приап,  а  связующее  звено  между
ними - слово "смерть". Рубите голову с плеч своему великому королю и заройте
его в землю в надежде на то, что это даст начало новой жизни.

     1 мая
     Мы были вместе у меня в спальне, я и она - она только что приехала;  ее
платье напоминало наряд для охоты, голову венчала  шляпа  с  пером  -  когда
дверь открылась, и на пороге возник Г. собственной персоной. Я ничего о  нем
не слышал вот уже несколько недель, а не видел и того больше - с того самого
нашего с ним мимолетного разговора, когда я запинаясь,  срывающимся  голосом
благодарил его за ту тысячу фунтов. Фатима смотрела на него  во  все  глаза.
Она была очарована им - я видел это, - этим самоуверенным, расхаживающим  по
комнате  лордом,  который,  небрежно  жестикулируя  и   как   бы   невзначай
поблескивая перстнями, принялся пересказывать дворцовые сплетни: что сказала
леди такая-то, какие соображения высказал его светлость о  нынешних  тяжелых
временах и о том, что ее величество вступает в критический возраст. При этом
он щедро пересыпал свою речь французскими словечками  -  bon,  guelauechose,
jenesaisquoi, - так что Фатима слушала его  затаив  дыхание  от  восхищения.
Потом он воззрился на нее, как на некую ярмарочную диковинку вроде ребенка с
поросячьей головой, и стал превозносить до небес ее необычность, восхищаться
цветом ее кожи и стройностью стана. Привози ее к нам, говорил он, мы  должны
познакомить ее со всеми, мои друзья будут просто в восторге. Все  это  время
Фатима слушала его разинув рот, а когда он уехал, то не поспешила приступить
к тому, ради чего, собственно, и приехала, а все восторгалась  его  нарядом,
золоченым эфесом шпаги и галантными манерами. Я  грубо  сказал  ей,  что  он
отправился сношать своего пухленького мальчишку-проститута. Не может быть, я
в это не верю, отвечала она, он настоящий  джентльмен,  истинный  кавалер  и
любит женщин; я сразу же это поняла.

     10 мая
     Погожим весенним деньком он снова наведался ко мне, чтобы посетовать на
то, как все-таки вероломны бывают хорошенькие мальчики.  Из  его  сбивчивого
рассказа я понял, что Пип  (так  звали  его  последнего  друга)  прельстился
какой-то безделушкой и ушел от него к милорду Т. Знаешь ли,  сказал  я  ему,
любовь  всегда  неразрывно  связана  со  страхом  ее  потери:  от  любви  до
одиночества всего один шаг.
     - Да уж, - вздохнул  он.  -  С  женщинами  та  же  картина.  Безмозглые
вертихвостки, вот они кто. И если твоя потаскушка чем-то от них  отличается,
то только цветом кожи.
     - В каком смысле?
     - Здесь, в Европе, мы не можем уследить за  тем,  куда  женщина  -  или
паршивый мальчишка - ходит и  с  кем  проводит  время.  А  вот  какой-нибудь
турецкий паша запер бы ее в своем гареме и выставил бы перед дверьми  караул
из евнухов. Нам же этого не дано.
     - Но к чему ты мне все это рассказываешь?
     - Кажется, я видел вашего Дика Бербеджа в карете вместе  с  ней.  Такой
загар, как у нее, не смыть ничем. Она была под вуалью, но я видел ее смуглую
руку, когда она брала букетик у цветочника.
     - Ты нарочно это говоришь, чтобы разозлить меня и заставить ревновать!
     - А она что, твоя жена? Разве у тебя есть на нее права?
     - Я даю этой лживой суке деньги!
     - Заметь, что отчасти это и мои деньги тоже. Ну да ладно... Но ведь все
равно никаких бумаг вы с ней не подписывали.

     11 мая
     Скорее  к  ней!  Мне  не  терпится  устроить  скандал,  избить  ее   до
полусмерти! Я крепко держу ее за запястья, она кричит, срываясь на визг, что
не сделала ничего дурного, но теперь обязательно сделает это мне назло.  Мои
пальцы вцепляются в край ее декольте: не помня себя от бешенства, я  рву  на
ней платье и реву, как  затравленный  зверь.  Ее  служанка,  испугавшись  за
хозяйку, молотит кулаками в запертую дверь, но я выкрикиваю  такие  страшные
проклятия в ее адрес, что она перестает стучать  и  удаляется,  причитая  на
ходу и опасаясь  за  собственную  жизнь.  Гнев  разливается  по  моему  телу
огненными струями наслаждения. Если  прежде  мы  взмывали  ввысь  и  парили,
словно птицы, то теперь, наоборот, мы зарываемся в землю. В глаза, ноздри  и
рот набивается земля вперемешку с червями и какими-то крошечными  букашками,
и все вокруг постепенно превращается в  густое,  тягучее  желе  из  кровавой
плоти и вина. Мы опускаемся  все  глубже  и  глубже,  устремляясь  навстречу
яростному пламени, бушующему  в  центре  земли...  В  предчувствии  седьмого
приближения смерти  -  моя  поясница  онемела  совершенно,  а  она  и  вовсе
превратилась в жалобно воющее привидение, золотистое, блестящее от пота -  я
вдруг увидел, как потолок разверзся, словно кто-то отдернул там  занавес,  и
за ним оказались усыпанные жемчугом небеса, с которых на нас сурово смотрел,
поглаживая окладистую бороду, Бог-Отец в окружении похожих на чертей  святых
со странными именами - святой Энгвиш, святой Сайтгранд, святой Исхак, святой
Розарио, святой Киниппл, святой Пог и пухлый красноглазый  Бахус.  А  вокруг
кровати скакал демонический херувим, мастер РГ, с криками: "Делай так и  еще
вот так, и еще, еще, я буду учиться, я хочу, чтобы ты показал мне,  как  это
делается". И я ему показал... Потом, холодным и дождливым майским вечером, я
сидел в одиночестве у себя дома, и на душе у меня было премерзко. Я чувствую
себя  пленником  собственноручно  мною  же  созданного  ада.  Я   обессилен,
сокрушен, раздавлен, опозорен, но, странное дело, мне не стыдно.

     14 мая
     Сегодня во второй половине дня я играл в театре. Это  была  всего  лишь
роль Антонио в "Двух веронцах". Я обратился к Протею в третьей сцене первого
акта. А Протей, мой сын,  которого  играет  Дик  Бербедж,  усмехаясь,  стоял
передо мной. Глядя на него, мне захотелось закричать во все  горло:  "Ответь
мне, признайся, неужели это правда? Отвечай как на духу, ведь эта  сцена  не
терпит лжи, здесь все как на ладони. Так ты  был  с  ней  или  нет?"  Я  так
разволновался, что даже забыл одну  строку  своего  текста  и  был  вынужден
спросить ее у суфлера. Мне было не по себе, я чувствовал, как меня  начинает
бить озноб. Смотрю на толпу зрителей, ищу улыбающиеся лица - их мало,  очень
мало, эта пьеса не вызывает у них восторга, - а  затем  перевожу  взгляд  на
деревянные небеса, на занавес и думаю о том, что, возможно, я  уже  мертв  и
превратился в призрака. И затем мне кажется, что в  боковой  ложе  раздается
знакомый шепот и смех: это она, она с кем-то третьим...  С  этим  невозможно
совладать, я должен избавиться от этого наваждения! Но понимаю, что это вряд
ли удастся.

     20 мая
     Выхода  нет:  я  должен  во  всем  повиноваться  своему   господину   и
благодетелю. Фатима очень оживленна последнее время и прямо-таки  скачет  от
радости: думает, что  это  событие  введет  ее  в  высший  свет.  Она  живет
ожиданием этой по-королевски роскошной светской пирушки на барке, на которой
Гарри, его друзья и их подружки (ага, значит, они все-таки научились  любить
женщин, и в этом моя заслуга) поплывут по реке в сторону Гринвича.  В  небе,
конечно, снова будут кружить коршуны...
     Вот так. Бедный Уилл одет весьма скромно, Фатима же ступила на  борт  в
огненно-красном атласном наряде. Лорд П. и сэр Нед Т., а также граф  К.  при
виде ее просто лишаются дара речи, что вызывает жгучую зависть  у  белолицых
дам, и они заводят язвительные разговоры о том, что в краях, откуда  прибыла
эта "чумазая выскочка", живут люди  с  четырьмя  ногами  и  что  прелести  у
тамошних  женщин  расположены  совсем  не  так,  как  надо.   Они   всячески
насмехаются над ней, но, несмотря на все их старания, смуглянка держится  со
всеми ровно и спокойно. Лорды обступают ее, предлагая ей  наперебой  кусочки
гусиных грудок в остром соусе, телятину, дичь на серебряном блюде... Она  то
и дело поглядывает на Г. своими черными  глазами  и  ослепительно  улыбается
ему, обнажая ровные, ослепительно белые зубы; у него горят глаза, его взгляд
прикован к ее смуглой груди. Я вижу, как он взволнованно сжимает  кулаки,  и
длинные ногти впиваются в ладони. Я представляю их вдвоем, наедине, лежащими
в  постели,  благородное  сере