"Депрео мне говорил, что Мольер был первоначально влюблен  в  комедиантку
Бежар, на дочери которой он женился".
   Анонимный автор пасквильной книги, называвшейся "Знаменитая  комедиантка"
(речь идет об Арманде Бежар-Мольер), писал:
   "Она  была  дочерью  покойной  Бежар-комедиантки,  которая   пользовалась
громаднейшим успехом у молодых  людей  в  Лангедоке,  во  время  счастливого
рождения ее дочери..."
   Словом, многие лица по смерти Мольера писали,  а  при  жизни  Мольера-все
говорили и все знали, что Арманда-дочь Мадлены.
   Кроме этих устных и письменных сообщений существует целый ряд  тончайших,
но косвенных доказательств, что Мадлена-мать Арманды.
   Когда Мольер женился на Арманде, он получил, как это видно из  свадебного
контракта, от Марии Эрве в виде приданого  за  ее  дочерью  Армандою  десять
тысяч ливров. Но мы,  после  того  как  Мария  Эрве  совершеннолетних  детей
называет несовершеннолетними и  приписывает  в  акты  таинственных,  еще  не
окрещенных детей, имеем право ей ни в чем не верить. И мы не  верим.  Десяти
тысяч турских ливров у Марии Эрве не могло быть и не было. Деньги  эти,  как
об этом дознались, дала  в  приданое  Арманде  Мадлена  Бежар,  единственный
состоятельный человек из всей семьи. Но почему же Мадлене не быть  щедрой  в
отношении Арманды, числящейся  по  актам  ее  сестрой?  Щедрость  у  Мадлены
неодинаковая, вот в чем дело! Когда  через  два  года  после  брака  Арманды
выходила замуж Женевьева, она получила в приданое пятьсот ливров наличными и
тысячи на три с половиной белья и мебели.
   Умирая, Мадлена оставила Женевьеве и хромому  Луи  маленькую  пожизненную
пенсию, а Арманде-тридцать тысяч ливров.
   Когда на юге возникла, как  бы  из  воздуха,  мадемуазель  Мену,  Мадлена
окружила ее таким попечением, что никто из окружающих не верил в то, что это
было сестринское попечение. Так ухаживать за  ребенком  могла  только  мать.
Тут, кстати, нужно  добавить,  что  никаких  сомнений  в  том,  что  Мену  и
Арманда-одно лицо, нет. В противном случае мы знали  бы  о  смерти  Мену,  а
кроме того, никак не могли  бы  объяснить,  откуда  же  в  Париже  появилась
Арманда.
   Какой же вывод мы сделаем?
   Вот этот вывод: в 1662 году Мольер женился на дочери Мадлены Бежар, своей
первой, незаконной жены, на  той  самой  Арманде,  которая  по  актам  ложно
значится дочерью Марии Эрве.
   Но самое главное впереди. А вот кто же был отцом  Арманды?  Прежде  всего
подозрение падало на Эспри де Реймона де Мормуарона  сьёра  де  Модена,  уже
известного  нам  первого  любовника  Мадлены  и  отца  ее  первого  ребенка,
Франсуазы. И сразу же выяснилось, что это  подозрение  неосновательно.  Есть
множество доказательств тому, что Мадлена одно  время  очень  хотела,  чтобы
Моден свою связь с ней завершил законным браком, в силу чего она  не  только
не старалась скрыть от людей рождение Франсуазы от Модена, но, наоборот, как
мы указывали, отметила это событие в  официальном  акте.  Появление  второго
ребенка от де  Модена  еще  более  связало  бы  Мадлену  с  Моденом,  вполне
способствуя  ее  брачным  планам.  Решительно  незачем  было  прятать  этого
младенца и приписывать  его  своей  матери.  Здесь  имели  место  совершенно
противоположные обстоятельства: не моденовского ребенка  укрывала  от  людей
Мадлена при помощи  сообщницы-матери,  а,  таинственно  рожая,  по-видимому,
действительно под Парижем, а затем отсылая  девочку  в  провинцию,  где  она
сделалась мадемуазель Мену,-Мадлена прятала ребенка от Модена.
   Дело в том, что кавалер де Моден вместе  с  Луи  де  Бурбоном  графом  де
Суассоном и герцогом Гизом вступил в 1641 году в заговор против Ришелье и  в
бою под Марфе 6 июля 1641 года был ранен.  Парижский  парламент  в  сентябре
того же 1641 года приговорил де  Модена  к  смерти,  вследствие  чего  Моден
скрылся, первоначально в Бельгии, а затем и  в  пределах  Франции,  всячески
избегая Парижа вплоть до 1643 года, когда,  по  смерти  Ришелье  и  Людовика
XIII, будучи амнистирован. Моден не получил возможности вернуться в столицу.
   Нужно заметить, что и семья Бежаров,  опасаясь  каких-либо  репрессий  со
стороны правительства из-за близости  к  их  семье  Модена,  также  покинула
Париж, но странствования Бежаров происходили не в тех местах, где был Моден.
   Итак, ясно, что расставшийся года на два с Мадленой Моден,  вернувшись  в
Париж, застал бы Мадлену с чужим младенцем на руках, а это уж  никак  бы  не
способствовало бы укреплению связи Мадлены с Моденом.
   Моден ни в коем случае не  был  отцом  Арманды.  Отцом  ее,  значит,  был
какой-то  кавалер,  который  был  близок  с  Мадленой...  когда?  Это  можно
высчитать. Если Арманда 10 марта 1643 года числилась еще не окрещенной,  она
родилась или в феврале, или в марте этого  же  года,  причем  отцом  ее  был
какой-то кавалер, который был близок с  Мадленой  летом  1642  года,  тогда,
когда Мадлена была на юге Франции. Со многими могла  встретиться  Мадлена  в
это время, но мы должны упомянуть одного из этих многих и  даже  знаем,  где
она его встретила. Это было на водах в Монфрене, где король Людовик XIII пил
целебные воды, и это было  во  второй  половине  июня  1642  года.  Кавалер,
которого встретила Мадлена, и в этом нет никаких сомнений, или был уже с нею
близок, или стал близок. Этот кавалер состоял  в  свите  короля  в  качестве
камердинера и обойщика, и звали его...  Жан-Батист  Поклен,  впоследствии-де
Мольер!
   Что я хочу этим сказать?! Я не  хочу  ничего  сказать,  кроме  того,  что
встреча в Монфрене, несомненная близость в то время Мольера и  Мадлены  были
причиной ужаснейших слухов, которые распространялись о Мольере.
   Автор  "Знаменитой  комедиантки"  писал  так:  "...ее  (Арманду)  считали
дочерью Мольера, хоть он и был впоследствии ее мужем..."
   Когда через несколько лет после смерти Мольера Арманду вызвали  в  суд  в
качестве свидетельницы по чужому делу, адвокат одной из сторон в резкой речи
пытался отвести свидетельницу, утверждая публично,  что  она  жена  и  вдова
своего собственного отца.
   Большое значение придали письму Шапеля Мольеру, написанному в 1659  году,
письму, в котором содержатся таинственные строки:
   "...вы покажете эти прекрасные стихи только мадемуазель Мену,  тем  более
что они изображают вас и ее..."
   Некоторые свидетели рассказывают, что будто  бы  брак  Арманды  состоялся
после столь страшных и тяжких  сцен  между  Мольером  и  Мадленой,  а  затем
Армандой и
   Мадленой, что жизнь этих трех лиц стала нестерпимой и  Арманда  вынуждена
была почти бежать в дом своего будущего мужа.
   Официальные акты указывают, что Женевьева Бежар не присутствовала ни  при
заключении свадебного контракта, ни  при  венчании  Мольера,  причем  многие
подозревают, что это было сделано в  виде  протеста  против  этого  ужасного
брака.
   Словом, со всех сторон ползли, отравляя  жизнь  Мольеру,  слухи,  что  он
совершил тягчайшее кровосмесительство, что он женился на  своей  собственной
дочери.
   Какое же заключение я могу дать по этому делу? Я должен сказать, что,  по
моему мнению, все попытки установить, кто был  отцом  Арманды,  обречены  на
неудачу. Впрочем, может быть, кто-нибудь и сделает это или уже сделал. Я  же
отказываюсь вести следствие по делу  о  женитьбе  Мольера,  потому  что  чем
глубже я проникал в дело, тем более каким-то колдовским образом передо  мною
суживался и темнел коридор прошлого, и тщетно я шарил в углах  с  фонарем  в
руках. Ткань дела рвалась и рассыпалась в моих руках, я изнемог под бременем
недостоверных актов, косвенных улик, предположений,  сомнительных  данных...
Вот мое заключение. Я уверен лишь в том, что Арманда никогда не была дочерью
Марии Бежар. Я уверен в том, что она была  дочерью  Мадлены,  что  она  была
рождена тайно, неизвестно где и от неизвестного  отца.  Нет  никаких  точных
доказательств тому, что слухи о кровосмешении правильны, то есть что  Мольер
женился на своей дочери. Но нет и никакого доказательства, у меня в руках по
крайней   мере,   чтобы   совершенно    опровергнуть    ужасный    слух    о
кровосмесительстве.
   Вот он, мой герой, стоит перед венцом с девушкой, которой он вдвое старше
и о которой говорят, что она его собственная  дочь.  Орган  гудит  над  ними
мрачно,  предсказывая  всевозможные  бедствия  в  этом  браке,  и  все   эти
предсказания оправдаются!
   После свадьбы директор Пале-Рояля покинул свою квартиру на улице  Святого
Фомы Луврского и переехал с молодой женой на улицу Ришелье, захватив с собой
отравляющего ему жизнь лакея Провансаля и служанку Луизу Лефевр.
   Там, на улице  Ришелье,  несчастья  начались  в  самом  непродолжительном
времени. Выяснилось, что  супруги  совершенно  не  подходят  друг  к  Другу.
Стареющий и больной муж по-прежнему питал страсть к своей жене, но жена  его
не любила. И жизнь их очень скоро стала адом.
 
 
 
   Глава 19
   ШКОЛА ДРАМАТУРГА
 
   Что бы ни происходило в квартире Мольера на улице Ришелье, жизнь в театре
Пале-Рояль шла своим чередом. В труппу  в  этом  году  вошли  новые  актеры.
Первый- Франсуа Ленуар сьёр  де  ла  Торилльер,  бывший  капитан  кавалерии,
обладавший не только хорошими актерскими данными, но также и большим деловым
опытом,  вследствие  чего  Мольер  поручил  ему  некоторые  административные
функции, и второй-блестящий комик Гильом Маркуро сьёр  де  ла  Брекур.  Этот
актер был и драматическим писателем, а кроме того, прославился  как  опасный
бретер, не раз попадавший в тягостные истории из-за своих дуэлей.
   Сезон после Пасхи 1662 года шел тихо, потому что публика уже  просмотрела
первые пьесы Мольера, и сборы на них ослабели. Некоторое  оживление  вносили
лишь "Школа мужей" и пьеса Буайе "Тоннаксар". Так дело шло до декабря, когда
вышла новая мольеровская пьеса, пятиактная комедия "Школа жен".
   "Школа жен", так же как и "Школа мужей", была написана в защиту женщин  и
их права  на  выбор  в  своей  любви  и  рассказывала  историю  ревнивого  и
деспотичного Арнольфа, который хотел жениться на юной Агнесе. В этой  пьесе,
изобилующей смешными комедийными  положениями,  прозвучал  впервые  какой-то
надтреснутый и горький мотив в роли Арнольфа.
   Когда молодая Агнеса в конце пьесы победила и ушла от Арнольфа  со  своим
возлюбленным, исполненный отвратительных и смешных черт Арнольф  стал  вдруг
жалким и человечным.
   - Какою мерою измерить мою  к  тебе  любовь?-  вдруг,  как  бы  сбрасывая
оболочку   гнусного   ревнивца,   страстно   восклицал   Арнольф.-Как   мне,
неблагодарная, доказать тебе  ее?  Заплакать  горькими  слезами?  Или  рвать
волосы? Быть может, ты хочешь, чтобы я убил  себя?  Скажи,  скажи,  чего  ты
хочешь, и я готов, жестокая, доказать тебе, что я сгораю в пламени!
   Некоторые любопытные люди обратили внимание на втот монолог  Арнольфа,  и
иные с сочувствием, а иные со злорадством говорили,  что  в  нем  отразились
личные  переживания  господина  Мольера.  Если  это   так,   а   это,   увы,
действительно так, можно видеть, насколько неладно протекала жизнь на  улице
Ришелье.
   Разыграна "Школа жен" была превосходно, причем, помимо Мольера, игравшего
Арнольфа, исключительный успех имел Брекур в роли слуги Алена.
   Нужно сказать, что все  события,  сопровождавшие  выход  предыдущих  пьес
Мольера, решительно померкли по сравнению с тем,  что  произошло  немедленно
после премьеры "Школы жен". Во-первых, на самой уже премьере  дело  началось
со  скандала.  Некий  Плаписсон,  усердный  посетитель  парижских   салонов,
возмущенный до глубины души содержанием пьесы, сидя  на  сцене,  при  каждой
остроте или трюке обращал багровое от злобы лицо к партеру и кричал:
   - Смейся же, партер! Смейся!
   И при этом будто бы даже показывал кулаки  партеру.  Вполне  естественно,
что хохот партера от этого увеличивался до крайней степени.
   Публике  пьеса  чрезвычайно  понравилась,  и  на   второе   и   следующие
представления народ пошел валом,  доведя  сборы  до  рекордной  цифры-тысячи
пятисот ливров в вечер.
   Что же говорили о новой пьесе  литераторы  и  парижские  знатоки  театра?
Первые слова их трудно было понять, потому  что  в  салонах  закипела  такая
ругань по адресу Мольера,  что  вообще  немыслимо  было  что-либо  разобрать
сразу. К тем лицам, которые  раньше  ругали  Мольера,  присоединились  целые
десятки новых.
   Почему так озверели литераторы, точно не известно. Некоторые  утверждают,
что до исступления их довело чувство  зависти.  С  большою  горечью  следует
отметить,  что  этому  отвратительному  чувству  поддался  и  такой  крупный
человек, как Пьер Корнель.
   Что  касается  актеров  Бургонского  Отеля,  то  на  них   после   первых
представлений "Школы жен"  лица  не  было.  Но  у  них,  надо  сказать,  был
основательнейший повод для огорчения. Случилась неслыханная  вещь:  сборы  у
бургонцев резко упали с появлением "Школы".
   Затем в Париже обнаружились наивные люди,  которые  всюду  с  озлоблением
рассказывали, что это именно их Мольер вывел в виде  Арнольфа,  героя  своей
комедии. Этим, уж конечно,  Пале-Рояль  должен  был  бы  платить  деньги  за
увеличение сборов!
   Кто-то из зрителей распустил слух,  что  в  "Школе  жен"  содержится  ряд
крайних непристойностей, произносимых со сцены. Вполне понятно,  что,  после
этого извещения, в Париже не осталось ни одной целомудренной  дамы,  которая
не пожелала бы лично проверить все гадости,  которые  Мольер  позволил  себе
ввести в пьесу.
   Гадости же эти были следующие. Арнольф, понося модных дам,  говорит,  что
на вопрос кавалера о том, чего угодно даме, та отвечает:
   - Торту со сливками!
   Слуга Ален, поучая служанку Жоржетту, сравнивает жену  с  супом,  который
предназначен для мужа.
   - Натурально,-утверждал Ален,-проголодавшийся муж никому  не  позволит  в
этот суп пальцы совать.
   Арнольф говорит, что  его  воспитанница  Агнеса  настолько  невинна,  что
полагает, будто дети появляются на свет из уха.
   Возлюбленный, одурачивший Арнольфа, проник к нему в дом в его отсутствие.
Ревнивец Арнольф, узнав об этом и замирая от страху при мысли, что  поругана
его честь, допытывается у Агнесы, что у нее  взял  ее  возлюбленный?  Агнеса
долго мнется и наконец объявляет, что влюбленный в нее Орас взял  у  нее  на
память ленту.
   Я не берусь судить, насколько все это  действительно  непристойно.  Пусть
судит об этом читатель Мольера.
   Итак, пьеса вызвала настоящий вой, и в нем трудно было услышать  одинокие
голоса  друзей  Мольера,  которых  можно  было   пересчитать   по   пальцам.
Единственный голос, который  прозвучал  громко,  был  голос  талантливейшего
мыслителя и литератора Буало-Депрео:
 
          Пусть брань твоих завистников 
          Течет, как мутная река. 
          Твоя прелестная комедия 
          Уйдет в грядущие века! 
 
   Дальше дело пошло хуже. Молодой человек,  литератор  Жан-Донно  де  Визе,
первый выступил в печати по поводу "Школы жен". Статья де  Визе  показывает,
что во время ее сочинения душа  автора  была  раздираема  пополам.  Де  Визе
хотелось сказать прежде всего, что комедия не может иметь успеха, но сказать
он этого не мог, потому что комедия имела оглушительный  успех.  Поэтому  де
Визе  сказал,  что  успех  комедии  зависит  только  от?  того,  что  актеры
великолепно исполняют ее, из чего видно, что де Визе был  неглупый  человек.
Далее де Визе сообщил, что его просто огорчает  то  обилие  непристойностей,
которое есть в комедии, и попутно заметил, что интрига в ней сделана  плохо.
Но так как де Визе, повторяю, был неглуп,  то  вынужден  был  признать,  что
все-таки в пьесе есть кое-что удачное и, пожалуй, некоторые типы  у  Мольера
так ярки, что как будто выхвачены из жизни.
   Но, по-видимому,  самое  главное  де  Визе  сказал  в  онце  статьи,  где
сообщалось, что в скором времени в Бургонском Отеле  появится  новая  пьеса,
касающаяся мольеровской "Школы". Сообщал об этом де Визе так хитро, что хотя
он и не назвал автора, но всякому сразу становилось ясным, что  эта  новинка
будет принадлежать перу самого господина де Визе.
   Как вел себя в это время Мольер? Прежде всего он  посвятил  "Школу"  жене
своего покровителя, брата короля,-принцессе Генриэтте Английской, и  в  этом
посвящении, по своему обыкновению, вылил  на  принцессу  целый  ушат  лести.
Умный, прямо скажу, умный шаг! Но  далее  Мольер  совершил  роковую  ошибку.
Забыв, что писатель ни  в  коем  случае  не  должен  вступать  в  какие-либо
печатные  споры  по  поводу  своих  произведений,  Мольер,   доведенный   до
остервенения, решил напасть на своих врагов. Так как он владел сценой, то  и
нанес свой удар со сцены, сочинив и разыграв  в  июне  1663  года  небольшую
пьесу под названием "Критика "Школы жен".
   Пьеса эта, в которой первую свою большую роль,  Элизы,  получила  Арманда
Мольер, изображала в смешном виде критиков Мольера.
   Идя  по  строго  намеченному  пути-всегда  обеспечивать  себе   тыл   при
дворе,-Мольер  посвятил  эту  пьесу,  в  лестных  и  униженных   выражениях,
королеве-матери Анне Австрийской. Однако  королева-мать  в  дальнейшем  мало
помогла Мольеру.
   Прежде всего, публика с восторгом узнала в  типе  Лизидаса  господина  де
Визе, а другая часть публики закричала, что это не де Визе,  а,  как  живой,
господин Эдм Бурсо, тоже литератор и ярый противник и ругатель Мольера.
   Лизидас-де Визе свету невзвидел после  выхода  "Критики"  и  выступил  со
своей обещанной пьесой. Она носила сложное название "Зелинда, или  Настоящая
критика "Школы жен", или Критика критики", и изображала некоего Эломира (при
перестановке букв получается имя-Молиэр), который  в  кружевной  лавке,  где
происходит действие  пьесы,  подслушивает  чужие  разговоры.  Как  ни  хотел
Бургонский Отель поставить пьесу об Эломире, он  все-таки  ее  не  поставил,
потому что при ближайшем рассмотрении она оказалась полнейшей  чушью,  и  де
Визе ограничился тем, что напечатал свое  произведение  и  распространил  по
Парижу, причем обнаружилось, что в  пьесе  "Зелинда"  находится  не  столько
критика, сколько самый обыкновенный донос.
   Де Визе сообщал, что  десять  старинных  наставлений  в  стихах,  которые
Арнольф, собираясь вступить в брак, читает Агнесе, суть  не  что  иное,  как
отчетливая пародия на десять заповедей господних. Господин де Визе,  как  вы
видите, ответил весьма серьезно господину де Мольеру.
   - О негодяй!-прошипел де Мольер, хватаясь  за  голову.-Во-первых,  их  не
десять! Арнольф начинает одиннадцатое!..
   И  в  голове  у  него   завертелись   начальные   строчки   арнольфовских
наставлений:
 
          Когда прекрасная невеста 
          Вступает в честный брак, 
          Напомнить будет ей уместно... 
 
   - Он начинает одиннадцатое!-говорил Мольер своим актерам.
   - Начинает,-тихо говорили Мольеру,-но  не  произносит  ни  одного  слова,
кроме слов: правило одиннадцатое, так что запоминается, дорогой мастер,  что
их именно десять.
   А я к этому добавлю, что великим  счастьем  является  то,  что  де  Визе,
по-видимому,  не  знал,  откуда  Мольер  заимствовал   эти   десять   правил
супружества! Позаимствовал же их Мольер из творений святых отцов церкви!
   События  тем  временем  летели  дальше,  и  ненависть  к  Мольеру   среди
литераторов  все  более  разгоралась.  Одной  из  причин  этого  явилось  то
обстоятельство, что король, который, как оказывается, внимательно следил  за
деятельностью своего придворного комика, в период  времени  после  появления
"Школы жен" наградил Мольера пенсией в размере одной тысячи ливров в год,  в
воздаяние его заслуг как большого комического  писателя.  И  пенсия-то  была
невелика, потому что обычно ученым и литераторам давали гораздо больше,  тем
не менее награждение Мольера привело к тому, что литераторы стали  питать  к
нему чувство, граничащее с отвращением.
   Отношения между Пьером  Корнелем  и  Мольером  окончательно  разва