иреку два письма, а он ей одно. Поэзии, однако, в нем не было и следа.  Как
и следовало ожидать, оно  почти  целиком  было  посвящено  Уилмет  Гонт:  не
подыщет ли Недда для нее место в  Лондоне,  чтобы  девушка  знала,  куда  ей
ехать? Зато письмо кончалось словами: "Влюбленный в тебя Дирек".
     Письмо встревожило Недду. Она бы сразу показала его Флоре или  Феликсу,
но  помешали  последние  словам  обращение:  "Любимая  Недда!".  Однако  она
инстинктивно понимала, что об  Уилмет  Гонт  она  может  говорить  только  с
матерью: ведь любая другая женщина захочет точно узнать, в чем дело,  начнет
расспрашивать, а что  она  сможет  ответить?  Да  и  сочувствия  от  них  не
дождешься. И вдруг она вспомнила про мистера Каскота.
     За обедом она  осторожно  закинула  удочку,  -  оказалось,  что  Феликс
довольно тепло отзывается о Каскоте. Удивительно, как он очутился в  Бекете,
- вот уж там ему не место! Человек он неплохой, немного, пожалуй, шалый,  но
это всегда случается с мужчинами в его возрасте,  если  вокруг  них  слишком
много женщин или же нет ни одной...
     - А у мистера Каскота - первое или второе? - спросила Недда.
     - Ни то, ни другое... А тебе он как, понравился? - И  Феликс  посмотрел
на свою маленькую дочку со смиренным любопытством. Он всегда подозревал, что
молодость инстинктивно разбирается во всем гораздо лучше, чем он...
     - Очень. Сразу понравился. Он похож на большого пса.
     - Ну да, - сказал Феликс, - он похож на пса: скалит зубы  и  бегает  по
городу, а порой и лает на луну.
     "Пусть лает, - подумала Недда. - Лишь бы он не был из этих "избранных".
     - Он очень человечен, - прибавил Феликс.
     Недда узнала затем, что Каскот живет в Грейс-Инн, и тут же решила: "Вот
его я и спрошу..."
     Свой замысел она привела в исполнение, написав ему письмо:

     "Дорогой мистер Каскот!
     Вы были так добры,  что  разрешили  мне  обращаться  к  вам  с  разными
вопросами. А тут у меня как раз очень трудное дело, и я ломаю  себе  голову,
как мне быть. Вот почему мне ужасно нужно с вами посоветоваться. Вышло  так,
что с этим я не могу обратиться ни к папе, ни к маме. Не  сердитесь,  что  я
отнимаю у вас время.  И  пожалуйста,  прямо  скажите  "нет",  если  вам  это
неудобно.

                                 Искренне ваша
                                 Недда Фриленд".

     На это последовал ответ:

     "Дорогая мисс Фриленд!
     Очень рад. Но если это действительно  трудный  вопрос,  не  тратьте  ни
времени, ни бумаги. Давайте лучше вместе  позавтракаем  в  ресторане  Элджин
возле Британского музея. Очень тихое и почтенное заведение.  Бальное  платье
не обязательно. В час дня.

                                 Преданный вам
                                 Джилс Каскот".

     Не  надев  бального  платья,  Недда  с   замирающим   сердцем   впервые
отправилась одна в свет. Говоря по правде, она не представляла себе, как  ей
рассказать  почти  чужому  человеку  про  девушку   с   такой   сомнительной
репутацией. Но она уговаривала себя: "Ничего, все обойдется:  у  него  такие
добрые глаза". Она даже почувствовала прилив бодрости: ведь в  конце  концов
она узнает что-то новое, а узнавать всегда интересно. Музыка, зазвучавшая  в
ее душе, не заглушила, а скорее обострила ее необычайный  интерес  к  жизни.
Калейдоскоп лиц на Оксфорд-стрит - все эти бесчисленные девушки  и  женщины,
спешащие по своим делам и живущие своей жизнью, не похожей на жизнь Недды, -
показался ей в то утро удивительно привлекательным. А вот  мужчины  ей  были
совсем не интересны: ведь у них нет ни темно-серых глаз, то вспыхивающих, то
мерцающих, ни костюма из твида, у которого такой чудный запах.  Только  один
пробудил в ней любопытство,  и  это  случилось  у  Тотенхем  Корт-роуд:  она
спросила дорогу у полицейского на углу, и тот чуть ли не  пополам  согнулся,
чтобы выслушать ее - такая громадина - косая сажень в плечах,  лицо  краснее
красного! Подумать только, что он обратил на нее внимание! Если он  человек,
то неужели и она принадлежит к той же породе? Но и это удивляло ее ничуть не
больше, чем все остальное. Почему выросли весенние цветы,  которые  несет  в
корзинке вон та женщина? Почему в высоком небе плывет белое  облако?  Почему
существует Недда Фриленд и что она такое?
     Она увидела мистера Каскота у  входа  в  маленький  ресторан  -  он  ее
поджидал. Конечно, его нельзя было назвать красавцем:  веснушчатое,  бледное
лицо, желтые, как песок, усы с изгрызенными кончиками и  рассеянный  взгляд.
Но Недда подумала: "Он еще приятнее,  чем  мне  казалось,  и,  конечно,  все
понимает..."
     Сначала ей так  понравилось  сидеть  против  Каскота  за  столиком,  на
котором были расставлены тарелочки с чем-то красным и с  какой-то  рыбешкой,
что она едва вслушивалась в его быструю, с легким заиканием речь:  англичане
ничего не смыслят ни в жизни, ни в еде; бог создал  эту  страну  по  ошибке;
тому свидетели - солнце и звезды... Но что  она  будет  пить?  Шардоне?  Оно
здесь недурное...
     Она тут же согласилась, не посмев признаться, что в жизни не слыхала ни
о каком шардоне, - хорошо,  если  STO  просто  шербет.  Ей  еще  никогда  не
случалось пить вино, и после первого бокала  она  почувствовала  неожиданный
прилив сил.
     - Ну что ж, - сказал Каскот, и глаза у него весело заблестели, -  какие
же у вас трудности? Вы, наверное, хотите стать самостоятельной?  А  вот  мои
дочки со мной не советовались...
     - Неужели у вас есть дочери?
     - А как же? И презабавные... Постарше вас...
     - Так вот почему вы все понимаете!..
     - Они уж меня научили уму-разуму, - улыбнулся мистер Каскот.
     "Бедный папа, - подумала Недда, - что он терпит от меня!"
     - Да, да, - пробормотал мистер Каскот. - Кто бы подумал, что птенцы так
быстро оперятся...
     - Разве не удивительно, - радостно подхватила  Недда,  -  что  все  так
быстро растет?
     Она почувствовала, что он внезапно перехватил ее взгляд.
     - Да вы влюблены! - сказал он.
     Она почему-то обрадовалась, что он обо всем догадался. Это смело всякие
преграды, и она сразу затараторила:
     - Ну да, но дома я еще ничего не сказала. Как-то не получается! Он  мне
дал поручение, а я даже не знаю, как к этому подступиться...
     Лицо мистера Каскота забавно передернулось.
     - Да, да... Я слушаю! Рассказывайте...
     Она выпила еще глоток вина, и опасение, что Каскот будет  смеяться  над
ней, куда-то испарилось.
     - Это про дочь одного из арендаторов, там, в Вустершире, где он  живет,
недалеко от Бекета. Ведь он мой двоюродный брат, Дирек, сын не того дяди,  а
другого, из Джойфилдса. Они с сестрой так сочувствуют крестьянам!
     - Вот оно что! - сказал мистер Каскот. - Крестьяне... Странно, как  они
вдруг стали злобой дня.
     - Она не очень хорошо себя  вела,  эта  девушка,  н  должна  уехать  из
деревни, иначе придется уезжать всей семье... Он хочет,  чтобы  я  нашла  ей
место в Лондоне.
     - Понятно. Значит, она вела себя не очень похвально?
     - Да, не очень. - Щеки у Недды горели, но взгляд был тверд, и, заметив,
что Каскот смотрит  на  нее  по-прежнему  спокойно,  она  устыдилась  своего
румянца. - Это поместье сэра Джералда Маллоринга. Леди Маллоринг... не хочет
допускать...
     Она услышала, как он злобно сжал челюсти.
     - А! - сказал он. - Можете дальше не рассказывать.
     "Да, - подумала Недда, - он хорошо умеет кусаться..."
     Каскот легонько постукивал ладонью по столу и внезапно вспылил.
     - Ох, уж эта мелочная опека благочестивых помещиц! Я хорошо  знаю,  что
это такое! Господи! Ханжи, лицемерки... Это они погубили  половину  девушек,
которые стали прости... - Тут он взглянул на Недду и замолчал.  -  Если  она
хоть что-нибудь умеет делать, я ей найду работу. Впрочем, для  начала  пусть
она лучше поживет под присмотром моей  старушки-экономки.  Передайте  вашему
двоюродному брату, что она может приехать в любой день. Как ее зовут? Уилмет
Гонт? Отлично.
     Он записал это имя на манжете.
     Недда вскочила: ей хотелось схватить его за руку, погладить  по  голове
или еще как-нибудь выразить свою благодарность. Но она овладела собой и,  со
вздохом опустившись на место, обменялась с ним  радостной  улыбкой.  Наконец
она сказала:
     - Мистер Каскот, есть ли хоть какая-нибудь надежда,  что  потом  станет
лучше?
     - Лучше? - Тут он заметно побледнел и снова  забарабанил  по  столу.  -
Лучше? Черт подери! Должно стать лучше. Проклятые богачи, - голубая кровь, с
их идеалами! Эти сорняки так разрослись, что  просто  душат  нас.  Да,  мисс
Фриленд, гроза надвигается, хотя я еще не знаю, придет ли  она  изнутри  или
извне. Скоро все обновится.
     Он так барабанил по столу, что тарелки звенели и подпрыгивали. А  Недда
опять подумала: "Он очень хороший" - и сказала обеспокоенно:
     - Значит, по-вашему, что-то можно сделать? Дирек только этим и живет. И
мне хочется тоже. Я уже решила.
     Его глаза опять лукаво блеснули, и он протянул руку. Не зная,  того  ли
он от нее ждет, Недда робко протянула ему свою.
     - Вы славная девочка, - сказал он. - Любите своего двоюродного брата  и
не беспокойтесь.
     Взгляд Недды скользнул куда-то вдаль.
     - Я так боюсь за него! Если бы вы его видели, вы бы это поняли.
     - Когда человек чего-нибудь стоит, за него всегда  страшно.  С  вами  в
Бекете был еще один молодой человек, по фамилии Фриленд...
     - Это мой брат - Алан!
     - Ах, это ваш брат! Ну вот, за него бояться нечего, и это  очень  жаль!
Попробуйте сладкое - единственное блюдо, которое здесь умеют готовить.
     - О нет, спасибо. Мы так чудно позавтракали! Мы  с  мамой  днем  обычно
почти ничего не едим. - И, с мольбой сложив руки, она прибавила: -  Это  наш
секрет, хорошо?
     - Я нем, как могила.
     Он рассмеялся, и его лицо покрылось сетью морщинок.
     Недда  тоже  засмеялась  и  залпом  допила  вино.  Она  была  на  верху
блаженства.
     - Да, - сказал Каскот, - ничего нет лучше любви. И давно это у вас?
     - Только пять дней, - призналась Недда. - Но это - самое главное.
     - Вот это верно, - вздохнул Каскот.  -  Если  не  можешь  любить,  тебе
остается только ненавидеть.
     Недда сказала: "О!" Каскот снова забарабанил по столу.
     - Оглянитесь и посмотрите на них. - Он  обвел  взглядом  ресторан,  где
было несколько посетителей, прошедших шлифовку  благородного  воспитания.  -
-Что они знают о жизни? Кому сочувствуют, с кем их душа? Да и есть ли у  них
душа? Маленькое кровопускание - вот что им нужно, тупые скоты!
     Недда посмотрела вокруг с ужасом и любопытством, но не заметила никакой
разницы между этими людьми и всеми своими знакомыми. И она робко спросила:
     - А нам, по-вашему, тоже нужно кровопускание?
     Лицо Каскота снова сморщилось от смеха.
     - Еще бы! И в первую очередь мне самому.
     "Он, правда, очень человечен", - подумала Недда и поднялась.
     - Мне пора. Мы так мило посидели! Я не знаю, как  вас  благодарить.  До
свидания.
     Худой, хрупкой рукой он пожал ее крепкую ручку и стоял, улыбаясь,  пока
за ней не закрылась дверь ресторана.
     На улицах царило бурное оживление, и у Недды  закружилась  голова.  Она
так жадно глядела вокруг, что все сливалось у нее  перед  глазами.  Путь  до
Тотенхем Корт-роуд показался ей слишком длинным,  но  ведь  сбиться  она  не
могла, потому что, проходя, читала все таблички с названиями улиц.  Наконец,
она очутилась на углу улицы Поултри.  "Поултри,  -  подумала  она,  -  такое
название я бы запомнила". И она тихонько рассмеялась. Это был такой чистый и
нежный смех, что проезжавший мимо извозчик, старик с  озабоченным  взглядом,
седой бородой и глубокими морщинами на красных щеках, даже остановился.
     - Поултри, - повторила Недда. - Скажите, пожалуйста,  я  выйду  так  на
Тотенхем Корт-роуд?
     - Что вы, мисс! - ответил извозчик. - Вы идете прямехонько к Ист-Энду.
     "К Ист-Энду! - подумала Недда. - Лучше пусть он меня  довезет".  И  она
села в его пролетку. Она ехала и улыбалась. Ей не приходило  в  голову,  что
это настроение могло быть вызвано  шардоне.  Каскот  ей  сказал,  чтобы  она
любила и ни о чем не беспокоилась. Чудесно!
     Она по-прежнему улыбалась, когда извозчик высадил ее у входа в метро на
Тотенхем Корт-роуд; она  достала  кошелек,  чтобы  расплатиться.  Надо  было
заплатить шиллинг, но ей захотелось дать два. Хоть он и румяный,  но  вид  у
него такой озабоченный и усталый.
     Он взял деньги и сказал:
     - Спасибо, мисс, вы и не знаете, как мне это сейчас кстати.
     - Ах, - пробормотала Недда, - тогда возьмите и это. Жалко, что  у  меня
больше нет, - только на метро осталось...
     Старик взял протянутые  деньги,  и  на  его  щеке,  у  носа,  появилась
какая-то влага.
     - Спаси вас бог! - сказал он и, щелкнув кнутом, быстро отъехал.
     У Недды подкатил комок к горлу, но она спустилась вниз, к поездам,  все
еще  сияя;  настроение   переменилось   позже,   когда   она   подходила   к
Спаньярдс-роуд; тут над ней как будто нависли тучи, и  домой  она  вернулась
угнетенная.
     В саду у Фрилендов был небольшой уголок, заросший кустами  барбариса  и
рододендронов, - там устроили пчельник, но пчелы, словно  догадываясь,  куда
девается их мед, собирали его ровно столько,  сколько  требовалось  для  них
самих. В это убежище, где стояла грубая садовая  скамейка,  часто  приходила
Недда посидеть и  почитать.  Там  она  спряталась  и  сейчас.  Глаза  у  нее
наполнились слезами. Почему у старика, который  подвез  ее  к  метро,  такой
измученный вид и почему он рассыпался в благодарностях  и  призывал  на  нее
божье благословение за такой ничтожный подарок? Отчего люди должны стареть и
становиться такими беспомощными, как дедушка Гонт,  которого  она  видела  в
Бекете? Зачем существует тирания, которая  приводит  в  ярость  и  Дирека  и
Шейлу? А вопиющая нищета - ей приходилось  самой  наблюдать  ее,  когда  она
посещала вместе с матерью "Клуб девушек" в Бетнел-Грин, - откуда она?  Стоит
ли быть молодой и сильной, если все так и останется и не произойдет  никаких
перемен, так что она успеет состариться, а может, даже  умереть,  не  увидев
ничего нового? Какой смысл любить, раз даже любовь не спасает от смерти? Вот
деревья...  Они  вырастают  из  крошечных  побегов,  становятся  могучими  и
прекрасными, чтобы потом, медленно высыхая, рассыпаться в труху. К чему  это
все? Стоит ли искать утешения у бога - он такой великий и  всеобъемлющий,  -
ему ведь и в голову не придет сделать так, чтобы они с Диреком были  живы  и
любили друг друга вечно, или помочь старику  извозчику,  чтобы  его  днем  и
ночью не преследовала мысль о богадельне, куда он может  угодить  вместе  со
старухой женой, если она у него есть. У Недды по  щекам  катились  слезы,  и
совершенно неизвестно, какую роль в этом играло шардоне.
     Феликс вышел в сад, чтобы под открытым небом поискать  вдохновения  для
"Последнего пахаря", и вдруг услышал какие-то звуки, похожие  на  плач;  еще
минута - и он обнаружил свою маленькую дочку: она спряталась в уголке сада и
горько рыдала. Зрелище было настолько непривычное и он  так  огорчился,  что
стоял как вкопанный, не зная, как ее утешить. Может быть,  лучше  потихоньку
уйти? Или позвать Флору? Что же ему делать? Как большинство людей, чей  труд
заставляет их погружаться в себя, Феликс  инстинктивно  избегал  всего,  что
могло причинить ему боль или выбить из колеи,  и  поэтому,  если  что-нибудь
проникало сквозь преграду, которую он вокруг себя воздвигал,  он  становился
необыкновенно нежным. Он закрывал глаза на чужие болезни,  но  если  до  его
сознания вдруг доходило, что кто-то действительно болен,  он  превращался  в
такую  заботливую  сиделку,  что  больные  -  во  всяком  случае,  Флора   -
выздоравливали с подозрительной быстротой. Тронутый сейчас до глубины  души,
он присел рядом с Неддой на скамейку и сказал:
     - Деточка...
     Она уткнулась головой ему в плечо и зарыдала еще сильнее.
     Феликс молча гладил ее по плечу.
     В своих книгах он часто описывал подобные сцены, но  сейчас  совершенно
растерялся. Он даже не  мог  припомнить,  что  в  таких  случаях  полагается
говорить или делать, и поэтому только невнятно  бормотал  какие-то  ласковые
слова.
     У Недды эта нежность вызвала прилив стыда  и  раскаяния.  Она  внезапно
сказала:
     - Папочка, я не из-за этого плачу, но ты должен  знать:  мы  с  Диреком
любим друг друга...
     Слова: "Ты! Как! Когда вы успели!" - были у него уже на кончике  языка,
но Феликс вовремя прикусил его и продолжал молча гладить ее по плечу.  Недда
влюблена! На душе у него стало пусто и уныло. Значит,  у  него  отнимут  это
дивное чувство, которым он так дорожил, - что дочь принадлежит  ему  больше,
чем кому бы то ни было на свете. Какое  право  имеет  она  лишать  его  этой
радости, да еще без всякого предупреждения? Но тут он вспомнил,  как  всегда
поносил старшее поколение за то, что оно вставляет спицы в колеса  молодежи,
и заставил себя пробормотать:
     - Желаю тебе счастья, радость моя.
     Но при этом он все время помнил, что отцу следовало бы  сказать  совсем
другое: "Ты слишком молода, а кроме того, он твой двоюродный брат".  Но  это
отцовское внушение сейчас казалось ему хоть, и разумным, но  смешным.  Недда
потерлась щекой об его руку:
     - Папа, для нас с тобой ничего не изменится, я тебе обещаю.
     Он подумал: "Для тебя-то нет, а вот для меня?.." Но вслух произнес:
     - Ни на йоту не изменится. О чем же ты плакала?
     - О том, как все плохо: жизнь такая жестокая.
     И она рассказала ему о слезе, которая текла по щеке старого извозчика.
     Феликс делал вид, что слушает, а на самом деле думал; "Господи,  почему
я не из железа! Тогда бы я не чувствовал, что внутри у меня  все  застыло...
Не дай бог, чтобы она это заметила. Странная вещь - отцовское чувство. Я это
всегда подозревал... Ну, теперь прощай работа на целую неделю!.."
     - Нет, родная, мир не жесток, - сказал  он.  -  Только  он  состоит  из
противоречий, а без них нельзя. Если нет боли, нет и наслаждения; нет тьмы -
нет и света. И все так. Если ты подумаешь, то сама увидишь:  иначе  быть  не
может...
     Из-под барбарисового куста выскочил черный дрозд, испуганно поглядел на
них и шмыгнул обратно. Недда подняла голову.
     - Папа, я хочу что-нибудь сделать в жизни... Феликс ответил:
     - Конечно. Так и надо.
     Но в эту ночь, когда Недде давно уже снились сны, Феликс все еще  лежал
с открытыми глазами и,  придвинув  ногу  поближе  к  ногам  Флоры,  старался
согреться, - ведь он никому не признается, что внутри у  него  навсегда  все
застыло.

ГЛАВА XV

     Флора выслушала новость с видом собаки, говорящей своему щенку: "Ну что
ж, малыш! Кусни-ка разок сам, погляди, что у тебя получится! Рано или поздно
это должно случиться, а в наши дни обычно случается рано". Кроме того, Флора
невольно порадовалась, что теперь Феликс будет к ней ближе, а  для  нее  это
было важно, хотя она и не подавала виду. Но в душе она пережила  не  меньшее
потрясение, чем Феликс. Неужели ее дочь  уже  выросла  и  может  влюбляться?
Неужели та крошка, которая, прижавшись к ней на кушетке, внимательно слушала
сказку, уже собирается покинуть мать? Та самая девочка, которая врывалась  к
ней по утрам в спальню, именно в те минуты,  когда  она  была  занята  своим
туалетом; девочка, которую разыскивали по вечерам на темной лестнице, и  она
таращила сонные  глазенки,  как  маленькая  сова,  твердя,  что  "здесь  так
хорошо"... Флора никогда не видела Дирека и поэтому  не  разделяла  опасений
мужа, но рассказ Феликса все же ее смутил.
     - Заносчивый петушок, вылитый шотландский горец. Прирожденный  смутьян,
если я хоть что-нибудь понимаю в людях, из тех, что хотят  ложкой  вычерпать
море.
     - Самодовольный болван?
     - Н-нет... В его презрительности есть какая-то просто