олжно получиться, если в расчеты не
вмешается всесильный Господин  Случай. Но  это уж -- как повезет. При  любом
раскладе,  хорошо  ли,  плохо  ли  обдумана моя  комбинация... иного способа
проникнуть в одиночку в крепость Папы у меня нет.
     Так. Вот  и  домик. Вот  и дуб.  Я свалил  за  дерево мешок,  развязал,
вытащил "Агдам" и с бутылками в руках пробежался ко входу в "Темп-А".
     Здесь,  у  самого  порога,   выстроил  аккуратным   рядком  все   шесть
"фаустпатронов" и нажал на кнопку звонка. Я отсчитывал  каждую секунду и все
же позволил себе надавить на звонок чуть подольше.  Чтобы наверняка привлечь
внимание хозяев. Привлек -- и быстро метнулся за дуб.
     Едва я успел слиться с деревом, как дверь открылась. Сперва чуть-чуть.
     Потом шире...
      ... Ага, заметили!..
     Еще шире...
     Потом дверь застыла, раскрывшись примерно на треть.
      ... Ну, что же вы медлите? Что душу тянете?..
     Наконец, на порог выступили три боевика...
      ...  Ясно.  Первый  бутылки  заметил, с  другими  открытием  поделиться
захотел.
     Дверь не закрывалась  секунд пятнадцать.  Вышли трое.  Судя по времени,
все, кто охраняет  первый этаж. Э-э, а с дисциплинкой-то у вас  неважно. Или
Шамиль  уже  в мыслях  далеко  в Париже,  раз вас соответствующим образом не
настроил? Или вам, новичкам, о моих предыдущих визитах неизвестно?
     Я  не  понял,  о  чем  говорили  боевики. Но  по  доносящемуся  хохоту,
брезгливо-удивленным  интонациям,  сказанное перевел для себя  так: "Смотри,
что за дерьмо, да? Кто поставил, да? Гадость, да?"
     Немного попрепиравшись, боевики  удалились, захлопнув за собой дверь. К
бутылкам не притронулись.  Правильно, так и планировалось:  будут ли  гордые
гвардейцы,  привычные  к  благородным  напиткам,  марать руки о какой-то там
"Агдам"?!
     Выждав  пару  минут,  я достал  из  мешка очередную  порцию  заготовок.
Коньячок.  Теперь надо  куда-то перебазироваться  вместе с грузом. Уж  после
того,  что  произойдет  (  я  надеюсь)  сейчас,  "чехи"  должны  на карачках
обползать все пространство вокруг здания вдоль и  поперек. Куда же деваться?
Укрыться в одной из близлежащих построек?
     --  Инпо. Искусство маскировки , -- внезапно напомнил о  себе Хаттори, --
 Инпо...  кошка  и лиса.  Мешок  как  можно выше  на  дерево, а сам  слейся с
ветвями.
     Вот уж воистину, что бы делала кошка, если бы рядом не было дерева? Что
бы делал я, если бы во мне не жил Хаттори?
     Я медленно взобрался на  дуб и замаскировал  мешок среди густых ветвей,
попутно  присмотрел нишу, в которую  хорошо  вписывалось  человеческое тело.
Спустился. Пошарил по кроне взглядом.  Даже если всматриваться, серого мешка
в сумраке не разглядеть. Остается и мне замаскироваться.
     Я снова отправился к батарее бутылок перед входом, и слегка удлинил ее,
выставив по краям выбивающуюся из общего ряда коньячную стеклотару.
     Позвонил в  дверь и дернул к дубу, как будто за  мной и правда  гналась
свора собак.  Вскарабкался по  ветвям  в заранее намеченную нишу и  раскидал
руки-ноги  по  ближним  корягам.  Попробуй,  отличи!  Неудобно,  правда,  но
надеюсь, что придется недолго ждать.
     Теперь на порог вывалило аж шесть бандитов...
      ... Что ж я, просчитался, думая, что их на первом этаже всего трое?..
     Воины  Шамиля о чем-то долго  совещались, хватая  друг друга за руки  и
отчаянно жестикулируя. А потом возобладало обычное человеческое любопытство.
Трое  из шестерых  направились к  бутылочной  шеренге,  склонились  над ней,
почесали  бороды...  И все  произошло  согласно  учению  великого  физиолога
Павлова  и  курсу, прочитанному нам  не менее  великим Долматовым. Сработали
рефлексы.
     Боевики  вытянули из  "строя" именно те бутылки, которые я и приготовил
соответствующим образом. Необычные. Красивые. Появившиеся в последний момент
и выгодно отличающиеся от "фаустов" изяществом и чистотой.
     Случившиеся  вслед за этим  уложилось  в  несколько  секунд,  хотя  мне
показалось, что время просто перестало существовать.
      Р-р-раз...   Первый  любитель  коньяка,  все  еще  недоуменно  покачивая
головой, потянул пробку из бутылки.
      Д-д-ва   --  спичечные  головки  в   горлышке  чиркнули  о   возжигающую
"дорожку".
      Т-т-ри  --  высокооктановый  "коньяк"  дал мощную вспышку и боевик,  еще
мгновенье  назад разговаривавший с товарищами,  превратился в живой факел. В
факел боли, вопящий и катающийся по земле в безнадежной попытке сбить с себя
густое, пожирающее пламя.
     Двое  других "духов", раскрыв рты, смотрели на кунака. Руки их,  помимо
воли,  делали  свое  дело, вытаскивая пробки из  бутылок. Таковы последствия
шока,  такова  инерция  человеческой  психики:  мозг  уже  отдал  команду  к
действию, обстоятельства переменились, но стресс сковал разум -- и тело, как
добросовестный новобранец в армии, выполняет первый приказ командира-мозга.
     Открыть бутылки! Понюхать их содержимое!
     Понюхать бензин "духам" уже не довелось.  Еще два факела присоединились
к первому. Крики боли и отчаяния разорвали мои  барабанные перепонки. Хорошо
еще, что басмаческая цитадель находится  не в жилом  районе, иначе ненужного
постороннего любопытства не избежать...
      ... -- Ахмедка!!! Ахмед!!!..
     Нелюбопытные аскеры, оставшиеся стоять на пороге,  наконец-то очнулись,
бросились к приятелям, заметались около, не зная, что предпринять.
     И в этот момент что-то умерло во мне.
     Только что в душе царило этакое веселье на счет "три": раз-два-три и...
ваших нету!
     Только что  я воспринимал  происходящее отвлеченно холодно, просчитывая
свои шаги и  их последствия,  просто  исполняя  увертюру  к  последующей  ей
основной теме.
     И вот... "Ахмедка!!! Ахмед!!!"
      ... "-- Ахмедка!!! Ахмед!!!" Мне -- пять лет. Мы с дедом и моим дружком
-- в парке, катаемся на  карусели -"ромашке". "Ромашка"  набирает  высоту, и
наши детские души  уходят в пятки ... Ахмедка  ерзает на скамейке,  зачем-то
отстегивает предохранительную  цепочку  и...  соскальзывает вниз, успевая  в
последний момент отчаянно вцепиться в подлокотник. "Ахмедка!!!  Ахмед!!!" --
я ору и тяну приятеля за рубашку... рукав начинает рваться... пальцы Ахмедки
разжимаются  и...  сильные  дедовские  руки  поднимают  парнишку  в  кресло.
"Ромашка" медленно-медленно опускается. И я  -- а не Ахмедка! --  принимаюсь
отчаянно  реветь:  услужливое  воображение дорисовало  то,  чего не было  --
маленькое, нелепо вывернутое тело Ахмедки, раскидавшееся по земле...
     -- Ахмедка!!! Ахмед!!!
     С трудом  возвращаюсь  в реальность. Повидав на своем не  очень  долгом
веку  достаточно  смертей, я  так и не успел  к  ним привыкнуть. Может быть,
всегда  успешно  скрывал  эту слабость(?),  но... Сейчас  мне  на  мгновенье
показалось,  что горит  повзрослевший  дружок.  Спасенный некогда  дедом  на
"ромашке", чтобы погибнуть от моего смертельного коньяка. Ахмедка, Ахмед...
      ... Будь прокляты те, кто втравил нас в эти войны... Умело разъяснявшие
и  тем, и другим -- кто русский, а кто  чеченец...  кто  правоверный, а  кто
гяур... кто православный, а кто -- "душок".
     Будь трижды  прокляты те, кто  от  Афгана до Чечни лепил  свои  грязные
деньги на  наших жизнях, кто раскрутил  и поддерживает в движении гигантский
маховик мести...
     Рефлексии  в бою -- штука смертельно опасная. Я неудачно повернулся  на
своем ложе,  сухая  ветка хрустнула  под  ногой  и  сорвалась вниз.  Если бы
боевики  не  были заняты  горящими соплеменниками,  меня  бы  уже  раскрыли.
Осознание этого окончательно привело в чувство.
      ...  А,  с  другой  стороны... кастрировать,  скальпировать, сварить...
"черные тюльпаны"... солдатушки -- "самовары" на серпантине... мой Кирилл...
     Так, хватит философии. Я заставил себя подышать животом...
     "Сердце твое должно уснуть. Разум твой должен быть холодным и спокойным
как   гладь  озера.  Во  взгляде  твоем   должна  быть  только  ненависть  и
неотвратимость твоей победы".
     Не наш принцип, тупое каратистское заклинание, но иногда и оно способно
помочь. Я сосредоточился на происходящем подо мной.
     ... Боевики вытащили  брезентовые накидки и, завернув в них прогоревшие
до костей тела, оттранспортировали внутрь дома. Захлопнули двери.
     Теперь  -- самая рискованная  и  авантюрная  стадия операции.  Не  дать
боевикам прийти в себя... Использовать то обстоятельство, что они сейчас злы
на весь белый свет, но логически соображать вряд ли способны...
     Я  уперся в ветви  под  ногами...  с усилием надавил  на  них, проверяя
прочность. Должны выдержать. Вытянулся и аккуратно стащил на себя тяжеленную
собачью тушу, за ней -- изрядно похудевший мешок.
     Из  мешка  достал  зеленую  полоску  от футболки и  обвязал  ее  вокруг
небритого черепа "кавказца", наподобие "банданы смертника". Наспех смастерил
из остатков футболки удавку и накинул ее на  овчарье  горло. Обдирая руки  и
тело о кору дуба, спустился со своей ношей вниз.
      Быстрее! Быстрее! Счет идет на секунды!
     Подобрал самый  толстый нижний сук, вздернул  на  него  тело  и  оценил
проделанную  работу. Производит эффект! Похабно обритый  висельник с зеленой
моджахедовской  банданой  на  лбу.  Обритостью  подчеркивается  карикатурная
лохматость  морды.  Сама  морда  очень  похожа  на...  ммм...  лицо   одного
выдающегося героя-террориста. Говорил я уже. Труп овчарки подвешен мною так,
что его хорошо видно из "глазка" офиса.
     Ну,  была  --  не  была.  Пригибаясь, я побежал ко  входу в "чеховскую"
крепость.  Нажал на звонок и врос  в  стену рядом  с  дверными петлями. Если
повезет...
     Додумать не успел. Дверь широко распахнулась и полетела прямо на  меня.
Сейчас, если ее не придержать, она  дойдет  до естественного  упора, наберет
обратный ход, и я останусь открытым.
     Стопой ноги  я  притормозил  нижний  край  двери. Она замедлила  ход...
остановилась... и я оказался в надежном укрытии между дверью и стеной.
     Боевики,  разгоряченные последними событиями и только что увиденным, не
обратили внимания на небольшую неестественность в поведении двери.
     Я  стоял  во  тьме  и  слышал  только  гортанные  выкрики, перемежаемые
отборным  русским   матом.   Впрочем,  продолжалось  это   недолго:  боевики
ломанулись  снимать  карикатурного висельника, я  выскользнул  из  укрытия и
ворвался в дом.
     В коридоре было пусто, прямо  у дверей  лежал огромный сверток с телами
только что сгоревших боевиков. Сработало! Как я и предполагал,  весь  личный
состав крепости  -- за  исключением вожака-Шамиля,  что  самое  главное!  --
вывалился наружу: найти наглеца! Отомстить ему за смерти... за оскорбление!
     Сколько у меня есть времени, пока  бойцы не догадаются заглянуть домой?
Судя по  вою,  доносившемуся здесь,  "чехи"  распознали  объект  карикатуры.
Сварганил я "карикатуру" на  скорую руку, но очень уж она характерной вышла.
Лишние  десять-пятнадцать  секунд выигрыша. Затем бойцы  начнут  рыскать  по
двору и окрестностям в поисках диверсанта...
     Поиски будут вестись эмоционально и беспорядочно до тех пор, пока самый
сообразительный из  "духов"  не возьмет командование на себя  и  не  поделит
обследуемую территорию на квадраты -"улитку".
     Пока "духи" услышат призыв командира, пока соберутся,  пока пройдет  их
оперативка...  еще  секунд пятнадцать-восемнадцать резервных. Это для мирных
граждан полминуты -- ничто, пустяк, а для меня -- вагон и маленькая  тележка
времени. Истинно сказано: "не думай о секундах свысока!".
     ... Резерв времени я употребил на то, чтобы привести в порядок дыхание,
взвести сашкин "браунинг".  И не  просто  рванул на себя  дверь  в  приемную
Слуца-Шамиля,  а  ме-е-едленно  потянул  ее  на  себя.  На все  остававшиеся
двадцать  неучтенных секунд. Нелишняя  страховка. Взгляд  человека фиксирует
быстрые движения и  почти не различает  медленные изменения обстановки. Если
Шамиль  сидит  или  стоит  у себя  в  комнате  лицом  или  анфас  ко  входу,
медлительность может  спасти меня. Импортная пневматика  офисной  двери тоже
играла на руку. Дверь растворилась абсолютно бесшумно.
     Шамиль сидел  у окна, спиной  ко  мне  и наблюдал  за  действиями своих
телохранителей.
      ...-- Эй, Шамиль, знаток  истории,  любимец женщин и  убийца малолетних
детей! Повернись  ко  мне,  прими  смерть  как  мужчина.  Я хочу посмотреть,
соответствуешь  ли ты  сам декларируемым принципам мужества... И не встанешь
ли ты сейчас на колени, не станешь  ли  молить  о пощаде,  не  поползешь  ли
целовать  мне ноги,  когда смерть в моем облике ухмыльнется тебе своей самой
обворожительной улыбкой.
     Эй,   Шамиль,   не   так   ли   вы    поступали   с   нашими   пленными
пацанами-срочниками,  глумясь и  унижая  их,  перед  тем,  как перерезать им
горло?
     Эй,  Шамиль,  я не заставлю тебя  брать  в рот, как это делали вы перед
расстрелом  малолеток.  Мне хватит  и  одного взгляда на  тебя, чтобы понять
все... Здравствуй, это я, твой ночной кошмар!..
     Велик был соблазн произнести  нечто  подобное, или,  по  крайней  мере,
окликнуть:
     --  Эй, Шамиль!
     Но...   Катакэси  но  дзюцу...   Искусство гасить  облики  -- не  дешевая
голливудская подделка под жизнь. И то, что сейчас происходит -- не финальная
сцена из надуманного  кинобоевичка  с обилием высокопарных слов  и последним
боем на полтора километра пленки. Об этом напомнил мне вновь проснувшийся  в
глубине души Хаттори.
     "Чеховский" Папа  инстинктивно  почувствовал спиной взгляд  и уже начал
оборачиваться ко мне лицом. Я не дал этого сделать, и  разрядил  в него  всю
обойму. До последнего патрона, без "контрольки". Авторитет сложился и рухнул
на пол.
      ...  Не обязательно знать  врага  в  лицо, если  можно выстрелить ему в
спину!..
     Шамиля в лицо я знал предостаточно.
     Все.  Миссия  закончена.  Мне  не   нужны  жизни  неизвестных  "духов",
рыскающих сейчас  в поисках пришельца по двору. Теперь -- на выход. Пока они
не сопоставили звуки выстрелов с объектом поисков.
     На выход  --  и  прочь отсюда. Не закрывая двери  в  приемную Шамиля, я
выбежал из дома...
     *****
     --  На  последний рейс только плацкарта осталась, -- заспанная кассирша
равнодушно посмотрела на меня из-за пластикового окошка  и пощелкала пальцем
по клавиатуре: "берете -- не берете -- как хотите".
     -- Скажите, а в пятый вагон есть плацкарта?
     На уют  наплевать. Я  готов ехать  хоть в теплушке, хоть в столыпинском
вагоне. Лишь бы  нужным рейсом и лишь бы вагон  был пятым. Инниным. В Москву
она "каталась" на третьем, из столицы  возвращалась на  пятом. Сама  об этом
сказала, вроде бы -- ни к чему, так, для сведения.
     Кассовый принтер  застрекотал,  и через  минуту я  уже держал  в  руках
заветный билет.
     -- Место боковое, -- предупредила билетерша, -- около туалета.
     Я, уже  войдя в роль привередливого пассажира, удрученно поцокал языком
и возвел очи  горе, а сам ничуть не расстроился. Пусть хоть на  потолке ваше
место... а я займу  свое . В служебном купе. Очень рядом с Несси.
      ... Покинув  гостеприимный дом Шамиля, я,  не чуя  усталости,  пробежал
пару улиц,  покружил  по каким-то темным  дворам  и... еле добрел  до первой
попавшейся   скамейки  и  обессилено   рухнул  на   нее.  Накатывает  всегда
неожиданно...  Боевой транс  заканчивается... На  время утрачиваешь связь  с
реальным  миром.  Все  детали  происшедшего  проходят  перед  тобой,  как на
замедленном повторе... Горящие басмачи... бритый  "кавказец" -- висельник  с
вывалившемся языком... труп кровника в кресле у подоконника.
     Все тело ломает, как у наркомана, страдающего от абстиненции. Последний
раз такое со  мной было во время предыдущей эпопеи. Когда снайпер  методично
садил  в меня пулю за пулей  с расстояния  в  тридцать метров,  когда я  был
вынужден "стать им самим", чтобы выжить.
     Стоп.  Никаких воспоминаний.  Иначе  процесс  выхода из боевого  транса
растянется минуты на  три. Думаете, это мало? По обычным  меркам спокойного,
уравновешенного  мира -- может  быть. Но только не по нашей жизни.  Быть три
минуты абсолютно беззащитным -- непозволительная  роскошь в Москве.  А мне в
этот  раз  куда  тяжелее отходить,  чем  тогда. Не  только  состояние транса
покидает меня, но и Хаттори .
      Я  это очень хорошо  чувствую: впечатление  такое, что где-то в  темени
образовалась  гигантская  воронка,   и  из  нее   миллиметр  за  миллиметром
поднимается ввысь моя душа. Душа древнего японца -- моя или чужая? Странныне
спасителей не  обманули:  Хаттори уходит,  покидает мое тело, растворяется в
мутном, ночном уже небе, и я остаюсь один.
     Я так ждал этого момента, много лет стремился к нему... откуда же такая
опустошенность? Мне кажется, что я навсегда расстался -- нет, не с паразитом
собственного подсознания -- с частичкой самого себя.
     -- Прости, Юлий Леонидович, -- сказал вслух, чтобы  окончательно прийти
в себя, -- Я уж не потащусь на ночь глядя в твой офис. Деньги, если  сочтешь
нужным,  выслать сумеешь.  Впрочем, можешь их на Мадину  потратить.  Прости,
Платонов, что мы с тобой, как  всегда, собирались, да  так и не посидели. Ну
да живы будем -- не помрем, какие наши годы.
     Я  резко  поднялся  со  скамейки,  и  вскоре  уже  ехал  в  машине   на
Ленинградский  вокзал. Никогда в  жизни столько  на такси не катался, как за
эти несколько дней...
     Итак, до моего поезда еще чуть больше получаса. Вон он, кажется, уже  к
перрону подогнан.
     Мне очень  хотелось, не дожидаясь посадки, броситься  к пятому  вагону,
прокрасться к купе проводников, услышать знакомое иннино  "ой!"
     Мне очень хотелось... а потому я не бросился.
     Ох и эгоист вы, молодой человек! (Нет Хаттори, и некому съехидничать по
поводу моей молодости)Тоже мне, офицер и джентльмен: "Здравствуй, Инна, люби
меня, я здесь!"
     А  почему хотя бы  цветов  девушке не  купить... бананов,  которые  она
любит, а я -- люблю смотреть, как она их любит... "Мартини", наконец. А себе
-- конечно же,  водки.  Честно говоря, я  бы  сейчас выпил и  проспал  минут
шестьсот... А потом будет все, только  не  в тесноте  бессонного вагона... Я
просто  заберу Инну с абсолютно не ее железной дороги... У нее другая дорога
в этой жизни.
     Я  заберу ее, и не  буду ни о чем расспрашивать, и она меня навряд ли о
чем-то  спросит.  Вообще,  не  помню,  чтобы  мы обсуждали  с  Несси  что-то
серьезное. Мы просто болтали с ней о разной ерунде и через ерунду эту, вроде
бы, абсолютно  ничего не  значащую, чувствовали,  у  кого и что творится  на
душе.
     Да, так  все и будет.  Все, кроме водки. Вообще-то не часто и пью, но у
Несси видно такая планида, чтобы я всегда был с ней... эээ... полутрезвым.
     ...  Я  нарочито  медленно иду к своему любимому вагону. В одной руке у
меня гроздь бананов,  самых больших,  самых  сочных, в другой  -- непонятные
цветы. Необычные, длинные, похожие немного на ромашки, но синие.  В  кармане
слаксов бутылка "мартини бьянко", благо, что слаксы широкие.
     Я иду чертовски  медленно, смакуя каждый шаг, смакуя  свое приближение.
Моросит дождь, но я не прибавляю шага, хочу растянуть удовольствие.
     Я дико  жаден до  самых  простых  удовольствий. Впервые понял, что  это
такое, когда вернулся  из-за Речки и целый  месяц бездумно бродил по улицам,
радуясь трамваям, улицам, прохожим, собакам. Тому, что здесь не стреляют.
     Сейчас уже нет той радости, я всего лишь сделал, что считал достойным и
нужным. Но сделал "от и до", а потому... можно, я немного покайфую?
      Двадцать первый  шаг,  двадцать второй,  двадцать третий...   О-о-о! Что
это?! Кто стоит у подножки моего -- моего! -- вагона?!  Нет, такого не может
быть!  Откуда  они  здесь  взялись?  Парочка.   Се