наш сектор,  от одной я  еле успеваю
увернуться.  Пока  спартачи топчут фитили,  чтобы  не  возгорелась  смесь  в
бутылках, гул на трибунах нарастает...
      МОС-КВА! ДЕРЬ-МО! МОС-КВА! ДЕРЬ-МО!
     Да что у них... коллективный выезд в столицу всей республикой, что ли?!
Ой, как грамотно кидают! Свежую  порцию  коктейля Молотова принимает на щиты
ОМОН. Тридцать четыре минуты...
     Неожиданно с нескольких сторон стадиона взмывают вверх надувные цветные
шарики.  Шарики летят  невысоко, к каждому из них привязана  нитка с грузом.
Ветер лениво гонит их на трибуны.
      Хлоп! Хлоп! Хлоп!
     Всюду, где опускаются шарики, вспыхивает огонь,  кричат обожженные... В
шариках  --   зажигательная  смесь...  Впечатление  такое,  что   в  Лужники
пробрались  головорезы  Отто  Скорцени  и  творят беспредел.  Уж  очень  все
грамотно.
     А  вот  и  атака  после  артподготовки.  С  соседних   секторов  в  наш
вваливается несколько десятков разгоряченных парней, завязывается потасовка.
      Бац! -- Хряссь! -- А-аа-а!
     Бац! -- Хрясь! -- А-аа-а!
     В  бой  вступает  ОМОН  и  пытается  вытеснить  нападающих экономичными
сериями ударов...
      Бац! -- Хряссь! -- А-аа-а!
     Ногой в промежность!  -- дубинкой в челюсть! -- очередной фан  с  диким
криком повисает на товарищах. Падать некуда. Сороковая минута... матча. Нет,
так  ОМОН  долго не продержится.  Нападающие  устремляются  на спартаковскую
трибуну как саранча...
      БЕЙ! БЕЙ! МОС-КА-ЛЕЙ!
     Странно... У врагов москалей вполне  славянские рожи!.. Хорошо еще, что
я почти в центре трибуны  -- на  флангах  уже льется кровь.  Хотя  стиснули,
сплотились вокруг  меня  как...  народ  вокруг  ЦК после  смерти  очередного
генсека. Скоро и раздавят!
     А это еще что такое?! Профессор с окровавленной физиономией выхватывает
из-за пояса пистолет, вскакивает на скамью и стреляет в кого-то через головы
соратников... Двое омоновцев пытаются продраться к стрелку, работая  направо
и  налево  демократизаторами... Успеваю  оценить  оружие  профессора.  О-го!
Австрийский "глок" --  керамика и стеклофибра, спецмодель,  ни одной фонящей
детали: теперь понятно, как он прошел контроль на металл...
     Так.  Все. Хватит с меня.   Первый тайм мы уже отыграли.  Надо выбираться
отсюда. Легко сказать: выбираться!  В секторе идет настоящий бой всех против
всех.  Как и повсюду на  стадионе. Сам я тоже успеваю приложиться кому-то по
лицу и получить чувствительный тычок в спину.
     Выбираться  со  стадиона... В общей свалке  не  поможет знание  ударных
техник.  Нет  места для...  шага вперед  и отмашки назад.  К тому  же,  я не
каратист. И потому -- извините, ребята, ничего иного мне не остается, как...
Вдыхаю полной грудью...
      Ааа...! аа!.. кхх... кхх... бббббб!.. ВЕЭЭЭ!
     Ближайшее окружение быстренько создает небольшой коридорчик для меня...
      БББББ!.. ВЕЕЭЭЭЭ!
     Испуганно отшатывается Профессор с "глоком" в руке...
     Снова побольше воздуха набрать...
      АА-БББВЕЕЭЭ! АААА-БВЕ-ЭЭЭ-Э!
     Спасибо, ребята, что посторонились... Вот и до выхода со стадиона рукой
подать. Еще пару таких
      -- ААА.......!!!!
     -- БВЕ!.. БВЕБВЕ!.. БВЕ!
      -- АААА!
     -- БВЕ-Э-Э!
     Вокруг огонь,  крики раненных, взрывы... а я как каравелла  по каким-то
волнам медленно-медленно ухожу по узкому коридору прочь со стадиона...
      -- АА..!
     -- ББ..!
      -- АА..!
     -- ББ..!
     Бросаю взгляд в сторону "эха". Метрах в пяти справа от меня,  используя
тот же  способ, пробивается  к выходу здоровенный мужик лет пятидесяти. Надо
же, еще один грамотный!
     Фу-у! Все! Я на улице. Волшебное "аабве!"  сделало свое дело. "Аабве!",
если хотите знать, круче, чем "ки-йа!". С "ки-йа" во  время любой ходынки вы
скоро  превратитесь в  фарш. С  "аабве!"... фуу-у-у!..  будете  выглядеть...
фу-у-у!.. совсем как живой.
     Простенький  прием  действует безотказно: набираете  в  легкие побольше
воздуху, раздуваете  щеки,  подносите ладони  ко рту и... имитируете встречу
пива с  водкой в  вашем  животе.   АА-А-БВЕЭ!   Если  при  этом еще  и удастся
что-нибудь исторгнуть из желудка -- вообще замечательно!
     Поразительно,  но  что  бы  ни   творила  беснующаяся  толпа...  она...
фу-у-у!..  всегда  расступается и  дает дорогу "блюющему". Хоть  пули вокруг
свистят, хоть дубинки по спинкам  гуляют... люди отшатываются  от "пьяницы".
Таков рефлекторный страх: перепачкаться в чужой блевотине...
     Некрасиво?  Зато практично! Об эстетике  пусть  рассуждают те,  кому не
довелось попадать в подобные передряги.
     Ладно...  Пока  побоище не  выплеснулось на улицы... Надо ловить  такси
и... " чемодан! -- вокзал! --  Россия!" , как советуют гостеприимные эстонские
друзья. В моем случае: " спортивная сумка! -- вокзал! --  Петербург!".  Вот...
"аабвеэ", оказывается, еще и мозги прочищает. Я почти вспомнил,  о чем самом
важном хотел спросить у Несси. Подхожу к дороге и начинаю голосовать...
     К чертовой матери такие  приключения!  Домой! Мне,  на самом деле, есть
чем заняться в  Питере... Давно, давно ведь предлагал мой старинный приятель
Данила  Ежков:  "Завязывай  с похождениями, Серега!  Давай лучше о них книгу
сделаем, я и денег дам...". Фуу-у!.. отдышался.
      ...  Рука-шлагбаум...  рука  --  посадочный  флажок...  рука  патриция,
большим пальцем вниз... Не стопорятся, проклятые!..
      ...  Книга.   А  что,  старая мечта. Рассказать  есть  о чем...Во всяком
случае, сейчас хочется подумать о приятном...
     --  Сергей Иванович! -- чья-то тяжелая рука опускается мне на плечо, --
не ловите машину...
     Оборачиваюсь. А-а,  коллега по "аабве"... Плотно  сбитый мужик под  два
метра  ростом  с неуместной  профессорской  бородкой  на  грубо  вырубленной
физиономии. Руку протягивает:
     -- Извините,  что  заставил себя ждать.  Извините,  что  втянул  в  это
пекло... просто  после  него вам  будут  лучше  понятны  некоторые... ммм...
события. Здравствуйте, меня зовут Юрий Викторович...
      ...  Ага,  "Вышли сала! Здравствуй, мама..."... А вас, Штирлиц, попрошу
остаться...
     Поневоле  пожимаю руку  и пожимаю... плечами. Мужик  кивает  на  черную
"Волгу" метрах в тридцати:
     -- Поедем. Это недалеко.
     -- И куда поедем?
     Юрий Викторович серьезно смотрит на меня. Излишне серьезно.
     -- Для начала в  бордель, Сергей Иванович.  Во вполне такой  престижный
бордель. В психушку отправимся, наверно, чуть позже...

        ГЛАВА 5

      "Ты не  человек,  ты --  диагноз!"   --  кричала мне  Татьяна  во  время
очередной ссоры.
     Я сижу на переднем  сиденье  "Волги" рядом с неким Юрием  Викторовичем,
еду неизвестно куда и мысленно  соглашаюсь с бывшей женой. События последних
двух дней подтверждают умозаключения Татьяны.
      ...  Спутник  -- "скороходовец" --  Инна... Москва --  "Спартак" -- ...
бардак!..
     В  него-то,  по утверждению  бородача, мы и направляемся. Ну кто, кроме
ходячего  диагноза,  впутается в такое? Причем, практически по  доброй воли,
без  принуждения.  Татьяна,  правда, именовала меня  "диагнозом" по  другому
поводу. Но это история, не имеющая отношения к...
     . .. "Волга" тормозит возле небольшого симпатичного особнячка...
     -- Вот и приехали, -- Юрий Викторович отстегивает ремни, -- Всего-то...
пятнадцать минут езды!
     На  дверях  особняка  вывеска,  вполне  приличествующая  заведению,  --
распластавшая  крылья  бабочка  и  надпись  под  ней,  выполненная  каким-то
кудрявым  шрифтом: ООО "Махаон". Бородач звонит в дверь, и  через  несколько
секунд она приоткрывается.  Охранник здоровается с моим спутником, кидает на
меня быстрый взгляд.
     Стоп, стоп... что-то очень  интересное. Как бы это объяснить...  Взгляд
-- своеобразная сигнальная  система,  срабатывающая тогда,  когда невозможно
предъявить удостоверение или взаимоопознаться иначе.
     К  примеру, по  обмену взглядами опытный оперативник  ФСБ легко отличит
своего коллегу  от, допустим,  оперативника РУОПа. Спецназовец всегда узнает
спецназовца. Какой-нибудь "бык"-- другого "быка", будь тот хоть в костюме от
"Кензо" и с томиком Ахматовой в руке.
     У парнишки, который нас  встретил, тоже  читалась во взгляде "система".
Но какая именно, я не успел понять. Охранник юркнул по мне, пометил, занес в
какой-то файл своей памяти, и потушил взгляд. Профи.
     -- Добрый день, Юрий Викторович!
     Парень раскрыл дверь пошире, посторонился и пропустил нас внутрь.
     -- Юлий Леонидович, правда, с гостями. Но... я думаю, это ненадолго...
     Мы побрели по длинному холлу,  устеленному крикливо-бордовым ковролином
(а чего еще ожидать от владельцев  борделя?!),  в самый  конец. Стены  холла
украшали  многочисленные картинки,  выполненные в  духе примитивизма. Что-то
под Пиросмани с новорусским замесом.
     И   дверь,   ведущая   в   апартаменты   хозяина   "Махаона",    вполне
соответствовала  остальному убранству. Красное  дерево,  огромная  ручка  из
самоварного   золота,   бронзовая  табличка  с  распластанной   бабочкой   и
выгравированным пояснением под ней:

     "Ремеслук Юлий Леонидович. Президент фирмы"
     Юрий Викторович вошел в кабинет и приглашающе махнул мне рукой.
     Офис  не  поражал  габаритами.  Его размеры позволяли более  или  менее
свободно расположиться  мягкому дивану, расписанному  дурацкими  цветочками,
сервировочному  столику  перед  ним,  да   рабочему  месту  руководителя   с
установленным на нем компьютером.
     На цветочном  диване,  вплотную приткнувшись  друг к другу, сидели двое
молодых  мужчин  и  устало  потягивали виски. Судя по  элегантным костюмам и
своеобразной ауре успеха, которую они излучали, -- фирмачи. Может быть, даже
иностранные.
     Несмотря на дорогое виски, костюмы и агрессивно-благополучную ауру, вид
у   фирмачей   был  несколько  растерянный.  Сильно   опорожненные  бутылки,
украшавшие сервировочный столик, свидетельствовали о  том, что  сидят  здесь
фирмачи давно.
     За рабочим  местом  руководителя присутствовал  мужик лет пятидесяти, в
строгом  костюме. Он,  мужик,  чуть ли не носом упирался в экран монитора и,
казалось, не обращал ни малейшего внимания ни на посетителей, ни на нас.
     Труженик  что-то бормотал  себе  под  нос, изредка  нажимая  на  кнопки
"клавы" и недовольно покачивая головой.
     Юрий Викторович, кивнув гостям, выдержал паузу и решился-таки напомнить
о нас:
     -- Юлий Леонидович!
     Мужик резко дернулся от экрана и зацыкал:
     -- Шить, шить, бойцы! Погодите, я тут Зике  бабки на домик обналичиваю!
Щас, ща-а-ас...
     "Щас" относилось, вероятно, на счет неведомой бездомной Зики, поскольку
хозяин кабинета снова  уткнулся в машину.  Один из  гостей, ободренный нашим
вмешательством, тоже надумал подать голос:
     --  Извьинитье  (о... правильно  определил  иноземца!)  господин колонель
 (ко ло нель... полковник, что ли?!) ,  но мне хочется спрашивать... Как считает
господин колонель, увеличиваться ли уровьень преступности в Россия, в Моску?
     На этот раз "господин колонель" разорился на целую фразу. Он сокрушенно
повертел головой и обратился к моему  сопровождающему, по-прежнему игнорируя
иностранца:
     --  Нет, ты представляешь,  Викторыч, какие  проблемы  людей  волнуют?!
Пре-ступ-ность! В Мос-ку! Тут вот у меня  Зике  трахаться не  с кем, а  они:
прес-туп-ность, прес-туп-ность! Полтора часа уже мучают...
     Он кивнул  головой куда-то  за  спину,  в сторону цветастого  дивана. Я
перевел взгляд на гостей.
     Уточним,  первый  --  скорее  всего импортный  журналист.  Судя  по его
непонимающему,  дурацки  радостному  виду:  ответили!  ответили!  Второй  --
соотечественник.    Переводчик?   Покраснел-то   как!   Интересно,    сумеет
выкрутиться?
     -- Господин полковник говорит,  что преступность  в  России -- не самая
большая  проблема, которая беспокоит его  в настоящий момент, -- выдавил  из
себя парень.
     Молодец!
     --  О, sure!  Of  course!  --  обрадовался  импортный  мудрила  ичто-то
страстно забормотал на уху переводчику.
     --  Том  Коннорс  интересуется...  --  теперь соотечественник  пожелтел
лицом,  будто  хватил  лишку  яблочного  уксуса,  -- Как  мистеру  Ремеслуку
удалось, будучи  полковником милиции,  открыть первый в столице  официальный
публичный дом?  Мистер  Коннорс будет  публиковать в  "Лос  Анджелес  таймс"
статью под названием "Первый полицейский бордель в России"...
     -- Как... как... а ты переведи ему -- кверху каком!
     И  пока толмач соображал,  стоит ли  ему  перерабатывать  на английский
очередную непереводимую  русскую идиому,  Ремеслук  вдруг  неожиданно  легко
подхватился  из кресла...  подскочил  к  дивану...  пожал  руки  ошарашенным
посетителям...
     -- Ладно, ладно,  ребята, пиз... уйте до ветру. А меня вон, видите, уже
мужики ждут. Мне работать надо...
     Свое     приглашение    Ремеслук     произнес     с     непередаваемыми
приблатненно-ментовскими  интонациями,  облагороженными  мягким   украинским
акцентом.
     Хозяин  офиса буквально вытолкал  за двери  ошарашенного переводчика  и
продолжавшего  глупо  улыбаться  американца,  а  я  еще  раз  успел  оценить
Ремеслука. Внешне ничем не  примечательная личность, колобок:  сто семьдесят
сантиметров роста, шестьдесят пять килограммов... стеба.
     Выдворив  гостей, Ремеслук  поприветствовал Юрия Викторовича и протянул
руку мне:
     -- Ну здорово, Неволин, е... ать тебя некому!
     Я молча развернулся и пошел на выход. Нет, я не обиделся на  Ремеслука.
Если мы  обижаемся,  значит, виноваты  сами.  Сами допустили  ситуацию,  что
кто-то общается с  нами неподобающим образом. Я -- допустил, поехав неведома
куда  и  неведомо  к кому. Но  это  вовсе не  повод, чтобы позволять и далее
разговаривать с собой в подобном духе.
     -- Погоди, Сережа... -- теперь голос Ремеслука звучал вполне нормально,
-- Погоди... Тебе от Паши Платонова привет.
     Я  остановился. Павел  Платонов -- заместитель моего  бывшего командира
Рыбакова, старый друг еще по "Символу". Паша -- лучшая верительная грамота.
     -- Не думаешь же  ты, что Пашка  тебя параноикам сосватал, а? Не-ее-ет,
как говаривал капитан Жеглов, не бывает дыма без огня, а синяка без жопы! Во
всем есть свой смысл...
     Ремеслук приобнял  меня за плечи, развернул и силой усадил на диван, на
котором уже отдыхал Юрий Викторович.
     -- Давай, давай. Вот рюмку чаю с дороги выпей... Закуси.
     Сам он подкатил к столу кресло и уселся напротив.
     --  Разговор  у нас  будет очень  серьезный,  без  всяких  бирюлек, что
характерно...
     Ремеслук накапал себе в рюмку "чиваса"...
     -- Как  Зикуля-то поживает,  Юлий  Леонидович? --  поинтересовался  мой
сосед по дивану.
     Ремеслук задержал глоток, покатал виски за щеками, пропустил в себя...
     -- Зикуля-то? А фули Зикуле сделается? Бегает!
     Господи,  опять!   Я  не  пуританин,  но   считаю,  что  матерщина   не
способствует деловому  разговору.  И опять Зикуля эта проклятая. То ей бабки
обналичивают, то ей трахаться не с кем,  то  она  -- бегает!  Чтоб  ее  черт
подрал!
     Проглотив виски, Ремеслук сосредоточился:
     -- Тут такие дела, Сережа...
      ... ну наконец-то!..
     -- Зикуля...
      ... мне стало невыносимо тоскливо...
     -- Зикуля, Зико -- это мой пес, боксер, падла, -- счел нужным  пояснить
господин полковник, -- Я тут, понимаешь, за город перебрался, на  виллу. Ну,
а как же без Зики? Надо  же и ему домик построить,  верно? Вот и обналичиваю
ему бабки...
     -- Я что думаю, Викторыч, -- обратился Ремеслук к моему соседу, который
спокойно попивал  виски и воспринимал весь этот бред, как должное, -- Уйду я
на пенсию, на хер.
     -- Дались они мне все, -- он неопределенно покрутил руками в поискахв с
е  х,  --  е...  ать  их некому! Уйду и  стану кобелей разводить...  Ты  как
думаешь, Неволин?
     В этот момент я, наверное, стал похожим на каменного истукана с острова
Пасхи.
     -- А  что? --  Ремеслука, казалось,  не смутил мой зловещий вид,  -- Он
потрахался,  ты щенка  продал.  Он  еще потрахался, ты  опять  продал.  Всем
приятно.
     --  Ладно,  бойцы, --  Ремеслук  был явно раздосадован  тем, что мы  не
поддержали  животрепещущую тему, -- Деловые вы  очень. Я как  полагаю...  Вы
сейчас осмотрите все хозяйство, чтобы Неволин не дергался. А потом продолжим
разговор.
     -- Викторыч, вы, наверно, сейчас в твою психушку отправитесь...
     Юрий Викторович согласно кивнул.
     --  А  потом  уже...  И,  Сережа,  извини,  что  характерно,  за  такое
приветствие, -- Ремеслук лукаво посмотрел на меня,
     -- А чего ты еще ожидал в борделе?
     Я ничего не ожидал, и если  бы не  имя Пашки, служившее для меня лучшим
паролем,   давно  покинул   бы   офис   хозяина   "Махаона".  Пока  Ремеслук
разглагольствовал о своих пенсионных планах и занимался духовными поисками в
области зикиных гениталий, я счел нужным заняться единственно полезным делом
в этих условиях. То есть пообедать.
     --  Нет, ты посмотри, Викторыч, как  он на бутерброды налегает,  --  не
удержался  Ремеслук  от  новой порции стеба, --  у  вас что, в Питере, плохо
кормят? Может, тебе еще и девочку пригласить?
     Я  оторвался  от  поглощения  бутерброда.  Что ж, примем  условия  игры
хозяев...
     -- Зовите!
     -- Ну вот, совсем другое дело! -- обрадовался чему-то Ремеслук, -- А то
прямо как чужой...
     Он подошел к своему рабочему столу и нажал кнопку интеркома:
     -- Мадина... Мадиночка, зайди. Тут у нас оч-чень интересный гость...
     Через  минуту в комнату  вошла невысокая, стройная  темнорусая девушка.
Голубые,   нет,  какие-то   фиалковые  глаза   с  миндалевидным  разрезом...
чувственные губы... классической  формы нос  с  резко очерченными  ноздрями,
говорящими о некотором своеволии их обладательницы...
     Вот так  текут себе речки и  сливаются, образуя маленькое озеро.  Речки
русские(?), кавказские(?),  азиатские(?). Озеро  -- московское.  Симпатичное
такое озеро.
     Хотя... Девушка Мадина -- очень даже на вкус и просто смазливой назвать
ее нельзя. Мадина --  это какое имя? И еще интересно: почему она так смотрит
на меня? Так, как будто знает уже тысячу лет?
     А я... я-то понятно,  почему  уставился на Ма... как  вы сказали? Боже,
бывают же такие совпадения!  Она как две капли воды похожа на  ту  девчонку,
которую я вытащил в девяносто третьем из горящего Белого дома, и с которой у
нас позже была самая волшебная ночь из всех, когда-либо спускавшихся на  эту
землю. (Прости меня, Инна... Я знаю,  ты  простишь  меня. Простите, немногие
любимые женщины!)  Та девочка -- Маша,  Мария -- была единственной,  спевшей
мне наутро. И не просто песню -- а старинную, самую дорогую, самую потаенную
мою, о чем она, естественно, и догадываться не могла.
     Ремеслук тем временем приглядывался к нам, чуть ли не потирая руки:
     -- Как тебе  наша Мадина,  а,  Сережа?  Мадиша... тебе Сергей нравится?
Давайте, давайте... Часа вам хватит, а?
     Тоже мне, Жириновский!  Я никогда не пробовал продажной любви и, честно
говоря,  не  стремился.  В отличие  от  82  процентов  мужчин,  если  верить
статистике.  Но...  все-таки  интересно, зачем скрывать!  И  потом... что-то
хочет от меня Ремеслук по делу... я шестым чувством  улавливал в его веселье
и...   вообще   в  атмосфере...  этого  всеобщего  бедлама...   предгрозовую
напряженность.
     Нет, ложь! Все ложь! Просто иные воспоминания,  имена, звуки, отголоски
(  МА рия... МАд ИН а...   ИН на...) имеют  надо  мной  странную,  непонятную  мне
самому, власть -- вот это уже правда.
      А, посмотрим, чем все обернется!
     -- Видите  ли, Юлий  Леонидович,  насчет часа...  Я  вообще-то не  Зико
ваш...
     Ремеслу