ПЬЕР ОГЮСТЕН КАРОН де БОМАРШЕ
   Фигаро 1-3

   СЕВИЛЬСКИЙ ЦЫРЮЛЬНИК ИЛИ ТЩЕТНАЯ ПРЕДОСТОРОЖНОСТЬ
   БЕЗУМНЫЙ ДЕНЬ, ИЛИ ЖЕНИТЬБА ФИГАРО
   ПРЕСТУПНАЯ МАТЬ, ИЛИ ВТОРОЙ ТАРТЮФ



   ПЬЕР ОГЮСТЕН КАРОН де БОМАРШЕ
   СЕВИЛЬСКИЙ ЦЫРЮЛЬНИК ИЛИ ТЩЕТНАЯ ПРЕДОСТОРОЖНОСТЬ

 Комедия в четырех действиях

 Перевод Н.М. Любимова

 Я был отцом и умереть не мог!
 "Заира", действие II

     Действующие лица

 Г р а ф А л ь м а в и в а, испанский гранд,  тайный  поклонник
Розины.
 Б а р т о л о, доктор, опекун Розины.
 Р  о  з  и н а, особа благородного происхождения, воспитанница
Бартоло.
 Ф и г а р о, севильский цырюльник.
 Д о н Б а з и л ь, органист, дающий Розине уроки пения.
 В е с н а, престарелый слуга Бартоло.
 Н а ч е к у, другой слуга Бартоло, малый придурковатый и вечно
сонный.
 Н о т а р и у с.
 А л ь к а л ь д, блюститель закона.
 А л ь г у а с и л ы и с л у г и с факелами.

 Костюмы действующих лиц,
 соответствующие старинным испанским

 Г р а ф А л ь м а в и в а.  В  первом  действии  появляется  в
атласном  камзоле  и  в атласных коротких штанах; сверху на нем
широкий темный  испанский  плащ;  шляпа  черная,  с  опущенными
полями,  вокруг  тульи  цветная  лента. Во втором действии он в
кавалерийской форме, в сапогах и с усами. В третьем действии он
одет бакалавром: волосы в  кружок,  высокий  воротник,  камзол,
короткие штаны, чулки, плащ, как у аббата. И четвертом действии
на нем великолепный испанский костюм, часть которого составляет
роскошный  плащ;  сверху  на  нем  его  обычный плащ, широкий и
темный.
 Б а р т о л о. Короткополый наглухо застегнутый черный костюм,
большой парик, брыжи и отложные манжеты, черный пояс; когда  он
выходит из дому, то надевает длинный яркокрасный плащ.
 Р о з и н а одета, как испанка.
 Ф и г а р о. На нем костюм испанского щеголя. На голове сетка;
шляпа  белая  с  цветной  лентой  вокруг тульи; на шее свободно
повязанный шелковый галстук; жилет и короткие атласные штаны на
пуговицах, с петлями,  обшитыми  серебряной  бахромой;  широкий
шелковый  пояс;  на  концах  подвязок  кисти;  яркий  камзол  с
большими отворотами, одного цвета  с  жилетом,  белые  чулки  и
серые туфли.
 Д  о  н  Б а з и л ь. Черная шляпа с опущенными полями, сутана
без брыжей и манжет, длинный плащ.
 В е с н а и Н а ч е к у. Оба в  галисийских  костюмах,  волосы
заплетены  в  косичку,  на  обоих  светложелтые жилеты, широкие
кожаные пояса с пряжками, синие штаны и такие же куртки, рукава
которых, с разрезами для рук возле плеч, откинуты за спину.
 А л ь к а л ь д. В руке у него длинный белый жезл.

 Действие происходит в Севилье; первый акт  --  на  улице,  под
окнами Розины,
 остальные -- в доме доктора Бартоло.

      * ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ *

 Сцена представляет улицу в Севилье; во всех домах окна забраны
решеткой.

     ЯВЛЕНИЕ I

 Г  р  а  ф  один,  в широком темном плаще и шляпе с опущенными
полями.
 Прохаживаясь по сцене, вынимает часы.

 Я  думал,  сейчас  больше.  До  той  поры,  когда  она   имеет
обыкновение  показываться  в окне, ждать еще долго. Ну, ничего:
лучше прийти раньше времени, чем упустить  возможность  увидеть
ее.  Если  б какому-нибудь придворному любезнику могло прийти в
голову, что я, в ста лье  от  Мадрида,  каждое  утро  стою  под
окнами  женщины,  с  которой ни разу словом не перемолвился, он
принял бы меня за испанца времен королевы  Изабеллы.  А  что  в
этом  такого? Все охотятся за счастьем. Мое счастье заключено в
сердце Розины. Но как же так? Подстерегать женщину  в  Севилье,
когда  в  столице  и  при дворе сколько угодно вполне доступных
наслаждений?  Вот  их-то  я  и  избегаю.  Я  устал  от   побед,
беспрерывно   доставляемых   нам   корыстью,   обычаем  или  же
тщеславием. Это так отрадно, когда тебя любят ради тебя самого!
И если бы с  помощью  этого  переодевания  я  мог  убедиться...
Кого-то черт несет!

     ЯВЛЕНИЕ II

 Ф и г а р о, граф прячется.
 Фигаро  весело  напевает;  за  спиной у него гитара на широкой
ленте, в руках
 бумага и карандаш.

 Прогоним грусть: она
 Нас заедает!
 Без песен и вина
 Жизнь даром пропадает!
 И каждый -- если он
 На скуку обречен --
 Исчахнет от забот
 И дураком умрет!

 Пока что, право, недурно.

 И дураком умрет,
 Лень и вино -- мои две страсти:
 Они мне сердце рвут на части...

 Да нет, они его не рвут, они оба мирно уживаются в нем...

 И спорят в сердце из-за власти...

 А  разве  говорят:  "спорят  в  сердце"?  А,  боже  мой,  наши
сочинители  комических  опер в такие тонкости не входят! В наше
время чего не следовало бы говорить, то поется. (Поет.)

 Лень и вино -- мои две страсти:
 Обеим предан я равно...

 Мне   бы   хотелось   в   заключение   придумать    что-нибудь
необыкновенное,   блестящее,   сверкающее,  содержащее  в  себе
определенную  мысль.  (Становится  на  одно  колено   и   пишет
напевая.)

 Обеим предан я равно:
 Лень для меня источник счастья,
 А радость мне дает вино.

 Э,    нет,    это    плоско.    Не   то...   Здесь   требуется
противопоставление, антитеза:

 У лени я всегда во власти,
 Вино же...

 Ага, канальство, вот оно...

 Вино же--верный мой слуга!

 Молодец, Фигаро!.. (Записывает, напевая.)

 Вино и лень -- мои две страсти:
 И дружба их мне дорога:
 У лени я всегда во власти,
 Вино же--верный мой слуга!
 Вино же--верный мой слуга!
 Вино же--верный мой слуга!

 Так, так, а если  к  этому  еще  аккомпанемент,  то  мы  тогда
посмотрим,  господа  завистники,  правда  ли,  будто  я  сам не
понимаю, что пишу... (Замечает графа.)  Я  где-то  видел  этого
аббата. (Встает.)
 Г р а ф (в сторону). Лицо этого человека мне знакомо.
 Ф  и г а р о. Да нет, это не аббат! Эта горделивая благородная
осанка...
 Г р а ф. Эта нелепая фигура...
 Ф и г а р о. Я не ошибся: это граф Альмавива.
 Г р а ф. Мне кажется, это плут Фигаро.
 Ф и г а р о. Он самый, ваше сиятельство.
 Г р а ф. Негодяй! Если ты скажешь хоть одно слово...
 Ф и г а р о. Да, я узнаю вас, узнаю по  лестным  определениям,
которыми вы всегда меня награждали.
 Г р а ф. Зато я тебя не узнаю. Ты так растолстел, раздобрел...
 Ф и г а р о. Ничего не поделаешь, ваше сиятельство, -- нужда.
 Г р а ф. Бедняжка! Однако чем ты занимаешься в Севилье? Ведь я
же  дал  тебе  рекомендацию в министерство и просил, чтобы тебе
подыскали место.
 Ф и г а р  о.  Я  его  и  получил,  ваше  сиятельство,  и  моя
признательность...
 Г р а ф. Зови меня Линдором. Разве ты не видишь по этому моему
маскараду, что я хочу остаться неузнанным?
 Ф и г а р о. Я удаляюсь.
 Г  р а ф. Напротив. Я здесь кое-кого поджидаю, а два болтающих
человека внушают меньше подозрений, чем  один  гуляющий.  Итак,
давай болтать. Какое же тебе предоставили место?
 Ф и г а р о. Министр, приняв в соображение рекомендации вашего
сиятельства, немедленно распорядился назначить меня аптекарским
помощником.
 Г р а ф. В какой-нибудь военный госпиталь?
 Ф и г а р о. Нет, при андалусском конном заводе.
 Г р а ф (со смехом). Для начала недурно!
 Ф  и  г  а  р  о.  Место  оказалось  приличное: в моем ведении
находились все перевязочные и лечебные средства, и я  частенько
продавал людям хорошие лошадиные снадобья...
 Г р а ф. Которые убивали подданных короля!
 Ф  и  г  а  р  о.  Увы! Всеисцеляющего средства не существует.
Все-таки  они  иной  раз  помогали  кое-кому   из   галисийцев,
каталонцев, овернцев.
 Г р а ф. Почему же ты ушел с должности?
 Ф  и  г  а  р  о. Я ушел? Она от меня ушла. На меня наговорили
начальству.

 О зависть бледная с когтистыми руками...

 Г р а ф. Помилосердствуй, помилосердствуй, друг мой! Неужели и
ты сочиняешь стихи? Я видел, как ты, стоя  на  коленях,  что-то
царапал и ни свет ни заря распевал.
 Ф и г а р о. В этом-то вся моя и беда, ваше сиятельство. Когда
министру  донесли,  что  я  сочиняю  любовные  стишки,  и, смею
думать, довольно изящные, что я посылал загадки в  газеты,  что
мои  мадригалы  ходят по рукам, словом когда министр узнал, что
мои сочинения с пылу с жару попадают в печать, он  взглянул  на
дело серьезно и распорядился отрешить меня от должности под тем
предлогом,  что  любовь  к  изящной  словесности несовместима с
усердием к делам службы.
 Г р а ф. Здраво рассудил! И ты не возразил ему на это...
 Ф и г а р о. Я был счастлив тем, что обо мне забыли: по  моему
разумению, если начальник не делает нам зла, то это уже немалое
благо.
 Г  р  а  ф.  Ты  чего-то  не договариваешь. Помнится, когда ты
служил у меня, ты был изрядным сорванцом...
 Ф и г а р о. Ах, боже мой,  ваше  сиятельство,  у  бедняка  не
должно быть ни единого недостатка -- это общее мнение!
 Г р а ф. Шалопаем, сумасбродом...
 Ф  и  г  а  р  о. Ежели принять в рассуждение все добродетели,
которых требуют  от  слуги,  то  много  ли,  ваше  сиятельство,
найдется господ, достойных быть слугами?
 Г р а ф (со смехом). Неглупо сказано. Так ты переехал сюда?
 Ф и г а р о. Не сразу...
 Г  р  а ф (прерывает его). Одну секунду... Мне показалось, что
это она... Продолжай, я тебя слушаю.
 Ф и г а р о. Я вернулся в Мадрид  и  решил  еще  раз  блеснуть
своими   литературными   способностями.   Театр  показался  мне
достойным поприщем...
 Г р а ф. Боже милосердный! (Во время следующей реплики  Фигаро
граф не сводит глаз с окна.)
 Ф  и  г  а  р о. Откровенно говоря, мне непонятно, почему я не
имел  большого  успеха:  ведь  я  наводнил  партер  прекрасными
работниками,  -- руки у них... как вальки. Я запретил перчатки,
трости, все, что  мешает  рукоплесканиям.  И  даю  вам  честное
слово, перед началом представления я проникся уверенностью, что
завсегдатаи   кофейной   относятся  ко  мне  в  высшей  степени
благожелательно. Однакож происки завистников...
 Г р а ф. Ага, завистники! Значит, автор провалился.
 Ф и г а р о. Как и всякий другой. Что же  в  этом  особенного?
Они меня освистали. Но если бы мне еще раз удалось заставить их
собраться в зрительном зале...
 Г р а ф. То скука бы им за тебя как следует отомстила?
 Ф и г а р о. О черт, как же я их ненавижу!
 Г  р  a  ф.  Ты  все еще бранишься! А знаешь ли ты, что в суде
предоставляют не более двадцати четырех часов для  того,  чтобы
ругать судей?
 Ф и г а р о. А в театре -- двадцать четыре года. Всей жизни не
хватит, чтобы излить мою досаду.
 Г р а ф. Мне нравится твоя забавная ярость. Но ты мне так и не
сказал, что побудило тебя расстаться с Мадридом.
 Ф  и  г  а  р  о.  Мой  ангел-хранитель,  ваше  сиятельство: я
счастлив, что свиделся с прежним моим господином. В  Мадриде  я
убедился,  что республика литераторов -- это республика волков,
всегда готовых перегрызть друг другу  горло,  и  что,  заслужив
всеобщее   презрение   смехотворным   своим  неистовством,  все
букашки,   мошки,   комары,   критики,   москиты,   завистники,
борзописцы,  книготорговцы,  цензоры,  все, что присасывается к
коже несчастных литераторов, -- все это раздирает их на части и
вытягивает   из   них   последние    соки.    Мне    опротивело
сочинительство,  я  надоел  самому  себе,  все  окружающие  мне
опостылели, я запутался в долгах, а в  карманах  у  меня  гулял
ветер.  Наконец,  рассудив,  что  ощутительный  доход от бритвы
лучше суетной славы пера, я оставил Мадрид. Котомку за плечи, и
вот, как заправский философ,  стал  я  обходить  обе  Кастилии,
Ламанчу,  Эстремадуру, Сьерру-Морену, Андалусию; в одном городе
меня встречали радушно, в другом сажали в тюрьму, я же ко всему
относился спокойно.  Одни  меня  хвалили,  другие  порицали,  я
радовался  хорошей  погоде, не сетовал на дурную, издевался над
глупцами, не клонил  головы  перед  злыми,  смеялся  над  своей
бедностью,  брил  всех  подряд  и  в  конце  концов поселился в
Севилье, а теперь я снова готов к услугам  вашего  сиятельства,
-- приказывайте все, что вам заблагорассудится.
 Г р а ф. Кто тебя научил такой веселой философии?
 Ф  и  г  а  р  о.  Привычка к несчастью. Я тороплюсь смеяться,
потому что боюсь, как бы мне не пришлось заплакать. Что это  вы
все поглядываете в ту сторону?
 Г р а ф. Спрячемся.
 Ф и г а р о. Зачем?
 Г р а ф. Да иди же ты, несносный! Ты меня погубишь!

 Прячутся.

     ЯВЛЕНИЕ III

 Б а р т о л о, Р о з и н а.
 Жалюзи в первом этаже открывается, и в окне показываются
 Б а р т о л о и Р о з и н а

 Р  о з и н а. Как приятно дышать свежим воздухом!.. Жалюзи так
редко открывается...
 Б а р т о л о. Что это у вас за бумага?
 Р о з и н а. Это куплеты из "Тщетной предосторожности", -- мне
их дал вчера учитель пения.
 Б а р т о л о. Что это еще за "Тщетная предосторожность"?
 Р о з и н а. Это новая комедия.
 Б а р т о л о. Опять какая-нибудь пьеса! Какая-нибудь глупость
в новом вкусе!
 Р о з и н а. Не знаю.
 Б а р т о л о. Ну,  ничего,  ничего,  газеты  и  правительство
избавят нас от всего этого. Век варварства!
 Р о з и н а. Вечно вы браните наш бедный век.
 Б  а р т о л о. Прошу простить мою дерзость, но что он дал нам
такого, за  что  мы  могли  бы  его  восхвалять?  Всякого  рода
глупости:  вольномыслие,  всемирное  тяготение,  электричество,
веротерпимость,   оспопрививание,    хину,    энциклопедию    и
драматические произведения...
 Р  о  з и н а (лист бумаги выскальзывает у нее из рук и падает
на улицу).  Ах,  моя  песенка!  Я  вас  заслушалась  и  уронила
песенку.   Бегите,   бегите   же,  сударь,  а  то  моя  песенка
потеряется!
 Б а р т о л о. А, черт, держали бы как  следует!  (Отходит  от
окна.)
 Р  о  з и н а (смотрит ему вслед и подает знак на улицу). Пст,
пст!

 Появляется граф.

 Скорей поднимите и -- бегом!

 Граф мгновенно поднимает с земли лист бумаги и скрывается.

 Б а р т о л о (выходит из дома и начинает искать). Где она?  Я
не вижу.
 Р о з и н а. Под окном, у самой стены.
 Б  а  р  т о л о. Нечего сказать, приятное поручение! Наверно,
здесь кто-нибудь проходил?
 Р о з и н а. Я никого не видела.
 Б а р т о л о (сам с собой). А я-то  стараюсь,  ищу!  Бартоло,
мой  друг,  вы  болван, и больше ничего. Вот вам урок: в другой
раз не станете открывать окон, которые выходят на улицу.(Входит
в дом.)
 Р о з и н а (у окна). Оправданием служит мне моя горькая доля:
я одинока, сижу взаперти, меня преследует постылый человек, так
разве же это преступление -- попытаться выйти на волю?
 Б а р т о л о (появляется у окна). Отойдите от окна,  сеньора.
Это  моя  оплошность,  что  вы  потеряли  песенку,  но подобное
несчастье больше с вами не повторится, ручаюсь  вам.  (Запирает
жалюзи на ключ.)

     ЯВЛЕНИЕ IV

 Г р а ф и Ф и г а р о крадучись входят.

 Г р а ф. Они ушли, теперь давай посмотрим, что это за песня: в
ней, уж верно, кроется тайна. Это записка!
 Ф  и  г  а  р  о.  А  он-то  еще спрашивал, что такое "Тщетная
предосторожность"!
 Г р а ф (быстро читает). "Ваша  настойчивость  возбуждает  мое
любопытство.  Как  только  уйдет  мой  опекун, вы с безучастным
видом спойте на известный мотив этих куплетов что-нибудь такое,
что мне открыло бы, наконец, имя, звание и намерения  человека,
который,  повидимому,  столь  упорно стремится обратить на себя
внимание злосчастной Розины".
 Ф и г а р о (передразнивая Разину). "Моя песенка, моя  песенка
упала.  Бегите,  бегите  же!"  (Хохочет.)  Ха-ха-ха! Ох, уж эти
женщины! Если  вам  нужно,  чтобы  самая  из  них  простодушная
научилась лукавить, -- заприте ее.
 Г р а ф. Дорогая моя Розина!
 Ф и г а р о. Ваше сиятельство, теперь мне уже ясна цель вашего
маскарада: вы ухаживаете на расстоянии.
 Г р а ф. Ты угадал. Но если ты проболтаешься...
 Ф  и г а р о. Я, да вдруг проболтаюсь! Чтобы вас разуверить, я
не стану прибегать к трескучим фразам о  чести  и  преданности,
которыми  у нас нынче так злоупотребляют. Я скажу лишь, что мне
выгодно служить вам. Взвесьте все на этих весах, и вы...
 Г р а ф. Отлично. Так вот, да будет тебе известно, что полгода
назад случай свел меня на Прадо с молодой  девушкой,  да  такой
красавицей!..  Ты ее сейчас видел. Напрасно я потом искал ее по
всему Мадриду. Только совсем недавно мне удалось узнать, что ее
зовут Розиной, что она  благородного  происхождения,  сирота  и
замужем за старым севильским врачом, неким Бартоло.
 Ф  и г а р о. По чести скажу, славная птичка, да только трудно
вытащить ее из гнезда! А кто вам сказал,  что  она  замужем  за
доктором?
 Г р а ф. Все говорят.
 Ф и г а р о. Эту небылицу он сам сочинил по приезде из Мадрида
для  того,  чтобы  ввести в заблуждение и отвадить поклонников.
Пока  она  всего  лишь  его  воспитанница,  однако   в   скором
времени...
 Г  р а ф (живо). Никогда! Ах, какая новость! Я готов был пойти
на все, чтобы выразить ей соболезнование, а  она,  оказывается,
свободна. Нельзя терять ни минуты, нужно добиться ее взаимности
и спасти ее от тех недостойных уз, которые ей готовятся. Так ты
знаешь ее опекуна?
 Ф и г а р о. Как свою родную мать.
 Г р а ф. Что это за человек?
 Ф  и г а р о (живо). Это крепенький, приземистый, толстенький,
серый в яблоках старичок, гладко выбритый, молодящийся, но  уже
не  мастак,  отнюдь  не  простак, за всем следит, в оба глядит,
ворчит и охает одновременно.
 Г р а ф (нетерпеливо) Да я же  его  видел!  А  вот  какого  он
нрава?
 Ф  и  г  а р о. Груб, прижимист, влюблен в свою воспитанницу и
бешено ее ревнует, а та ненавидит его смертельной ненавистью.
 Г р а ф. Следовательно, данных у него, чтобы понравиться...
 Ф и г а р о. Никаких.
 Г р а ф. Тем лучше. Насколько он честен?
 Ф и г а р о. Ровно настолько, чтобы не быть повешенным.
 Г  р  а  ф.  Тем  лучше.  Составить  свое   счастье,   наказав
мошенника...
 Ф  и г а р о. Значит принести пользу и обществу и самому себе.
Честное слово, ваше сиятельство, это высшая мораль!
 Г р а ф. Ты  говоришь,  что  он  держит  дверь  на  запоре  от
поклонников?
 Ф и г а р о. От всех на свете. Если б он мог ее замуровать...
 Г р а ф. А, черт, это уже хуже! Ну, а тебя-то он пускает?
 Ф  и  г  а р о. Еще бы не пускать! Primo /Во-первых (лат.)/, я
живу  в  доме,  хозяином  которого  является   доктор,   и   он
предоставляет мне помещение gratis.../Бесплатно (лат.)/
 Г р а ф. Вот оно что!
 Ф  и  г  а  р о. А я в благодарность обещаю ему платить десять
пистолей золотом в год, и тоже gratis...
 Г р а ф (в нетерпении). Так ты его жилец?
 Ф и г а р о. Не только: я  его  цырюльник,  хирург,  аптекарь.
Когда ему требуется бритва, ланцет или же клистир, он никому не
позволяет к ним прикоснуться, кроме вашего покорного слуги.
 Г  р  а ф (обнимает его). Ах, Фигаро, друг мой, ты будешь моим
ангелом-хранителем, моим спасителем!
 Ф и г а р о. Дьявольщина!  Как  быстро  выгода  заставила  вас
перешагнуть разделяющую нас границу! Вот что делает страсть!
 Г  р  а  ф.  Счастливец  Фигаро,  ты увидишь мою Розину, ты ее
увидишь! Сознаешь ли ты свое блаженство?
 Ф и г а р о. Я слышу речь  влюбленного!  Да  разве  я  по  ней
вздыхаю? Вот бы нам поменяться местами!
 Г р а ф. Ах, если б можно было устранить всех сторожей!
 Ф и г а р о. Я об этом думал.
 Г р а ф. Хотя бы на полсуток!
 Ф  и  г  а  р  о. Если занять людей их собственным делом, то в
чужие дела они уже не сунут носа.
 Г р а ф. Конечно. Ну, дальше?
 Ф и г а р о (в раздумье). Я соображаю, располагает  ли  аптека
такими невинными средствами...
 Г р а ф. Злодей!
 Ф  и  г  а  р  о.  Разве я собираюсь причинить им зло? Они все
нуждаются в моей помощи. Вопрос только в том, чтобы полечить их
всех сразу.
 Г р а ф. Но у доктора может закрасться подозрение.
 Ф и г а р о. Нужно так быстро действовать, чтобы подозрение не
успело возникнуть.  Я  надумал:  в  наш  город  прибывает  полк
наследника.
 Г р а ф. Командир полка -- мой приятель.
 Ф  и  г  а  р о. Прекрасно. Нарядитесь солдатом и с ордером на
постой заявитесь к доктору. Он вынужден будет  вас  принять,  а
все остальное я беру на себя.
 Г р а ф. Превосходно!
 Ф и г а р о. Было бы недурно, если бы вы вдобавок сделали вид,
что вы под хмельком...
 Г р а ф. Это зачем?
 Ф  и  г  а  р  о.  И,  пользуясь своим невменяем