верно
для меня!
     Вы, наверно, никогда не видели, чтобы человек был так ошеломлен.
     - Надеюсь, вы мне позволите взять свой сюртук? - говорит он.
     - Что ж, можно.
     - Хорошо, так давайте подъедем к фабрике.
     - Нет, мы, пожалуй, сделаем иначе, - говорю я. - Я  ведь  был  уже  там
сегодня. Что, если нам послать кого-нибудь?
     Видит он, ничего не попишешь, послал человека, надел свой сюртук, и  мы
преспокойно повезли молодчика в Лондон.
     Еще не смолкли восторги  по  поводу  рассказа,  как  все  стали  дружно
просить гладколицего офицера с румянцем во всю щеку и удивительного  с  виду
простака, чтоб он рассказал "историю с мясником".
     Гладколицый офицер с румянцем во всю щеку и удивительный с виду простак
расплылся в улыбке и мягким голосом,  как  будто  подлащиваясь,  начал  свою
историю с мясником:
     - Тому уже лет шесть, как в Скотленд-Ярд  поступило  сообщение,  что  в
Сити на оптовых снладах происходят крупные хищения товара - батиста и шелка.
Дано было распоряжение заняться этим делом; и возложили его на нас  троих  -
Строу, Фендолла и меня.
     - Когда вам дали это поручение, - спросили мы, - вы  что  же,  пошли  к
себе и провели втроем, так сказать, министерское совещание?
     - Да-а, вот именно, - ласково подхватил гладколицый офицер. - Мы  долго
прикидывали между собой так и этак. Выяснилось, когда мы вникли в дело,  что
скупщики продавали товар по  дешевке  -  куда  дешевле,  чем  могли  бы  его
продавать, если бы получали его честным путем. Скупщики  эти  вели  открытую
торговлю, у них было несколько больших лавок, вполне солидных, первоклассных
лавок - одна в Вест-Энде,  одна  в  Вестминстере...  Мы  долго  выслеживали,
расспрашивали, обсуждали между собой и вот установили, что всем  этим  делом
заправляют из одного трактира близ Смитфилда *, у церкви святого Варфоломея,
- и там же сбывается краденый товар; сторожа оптовых складов, они же и воры,
поставляют его туда - понятно? - и договариваются о встрече  с  людьми,  что
посредничают между ними и скупщиками. Этот трактир посещался главным образом
приезжими мясниками из деревни, когда они оказывались без  службы  и  хотели
устроиться на место; так что же мы сделали? - ха-ха-ха! -  мы  договорились,
что я сам оденусь мясником и стану там на постой!
     Острый нужен был глаз,  чтобы  так  удачно  сделать  выбор  и  уверенно
поручить роль этому сержанту. Ничто в мире не подошло бы ему лучше. Он, даже
когда рассказывал, превращался в вялого, робкого, добродушного, туповатого и
доверчивого молодого мясника.  У  него  даже  волосы  казались  пропитанными
нутряным салом, когда он их приглаживал на темени, а свежий его румянец  был
как будто промаслен от излишка мясной пищи.
     - И вот я... Ха-ха-ха! (опять-таки с  доверчивым  хохотком  глуповатого
молодого мясника)... я  обрядился,  как  надо,  сложил  в  узелок  кое-какую
одежку, прихожу в трактир и спрашиваю, нельзя ли стать у них на постой? "Да,
- говорят мне, - вы можете стать у нас на постой", - отвели мне комнату, и я
тут же и засел у них в распивочной. Там много  собралось  народу  -  здешние
постояльцы и пришлая публика; спрашивают меня,  один,  другой:  "Вы  откуда,
молодой человек? Верно, деревенский?"  -  "Да,  говорю,  деревенский.  Я  из
Нортгемптоншира, и очень мне тут скучно, потому  как  Лондона  я  совсем  не
знаю, а город ух какой большой!" -  "Да,  город  большой",  -  говорят  они.
"Большущий, - говорю я. - Скажу вам по всей правде, я сроду не бывал в таком
городе. У меня от него просто голова идет кругом!" - и все, понимаете, в том
же духе.
     Когда кто-нибудь из приезжих мясников, проживавших там, узнавал, что  я
ищу места, они мне говорили: "О, мы вас устроим на место!"  И  они  в  самом
деле водили меня устраиваться, -  на  Ньюгетский  рынок,  и  на  Ньюпортский
рынок, в Клер, в Карнеби - и уж не знаю куда еще. Но жалованье оказывалось -
ха-ха-ха! - слишком низкое, и мне, понимаете, ничто не подходило. Кое-кто из
подозрительных завсегдатаев заведения поначалу смотрел на меня  недоверчиво,
и мне не так-то было просто держать связь со Строу  и  Фендоллом  -  большая
требовалась  осторожность.  Иногда,  когда  я   выходил   и   останавливался
где-нибудь, будто засмотревшись на витрину, а сам  поглядывал  по  сторонам,
мне случалось приметить, что тот или  другой  из  молодчиков  идет  за  мною
следом; но у меня, наверно, в таких делах  побольше  было  навыка,  чем  они
полагали: я, бывало, заведу их так далеко, как посчитаю нужным или для  себя
удобным -  иногда  на  изрядный  конец,  -  а  потом  круто  поверну  назад,
натолкнусь на них и скажу: "Ох, слава тебе господи, как я рад, и повезло  же
мне, что я с вами встретился! Что за Лондон такой! Разрази меня гром, если я
опять не заблудился!" И мы шли гурьбой назад  в  трактир  и  -  ха-ха-ха!  -
закуривали мирно наши трубки, понятно?
     Они, что и говорить, были ко мне очень внимательны. Так у нас повелось,
что, пока я там проживал, то один, то другой ходили со мной  показывать  мне
Лондон. Они мне показывали тюрьмы - Ньюгет показали, и когда они  показывали
мне Ньюгет, я стал столбом у того места, где  грузчики  сбрасывают  на  крюк
свою кладь, и спрашиваю: "Ай-ай-ай! Так это тут вешают злодеев? Бог ты мой!"
А они: "Тут? Видали дурачину? Нет, не тут!" И тогда они  показали  мне,  где
это на самом деле, и я опять: "Бог ты мой!" -  а  они:  "Ну,  теперь  будешь
знать? Запомнишь?" И  я  говорю,  что,  должно  быть,  запомню,  если  очень
постараюсь - и смею вас уверить, я очень остерегался, как бы не попасться на
глаза кому-нибудь из городской полиции, когда мы  ходили  по  таким  местам,
потому что, если  бы  какому-нибудь  полицейскому  довелось  меня  узнать  и
заговорить со мной, тут бы сразу всему  конец.  Однако,  по  счастью,  такая
штука ни разу не случилась, и все шло благополучно; хотя в сношениях с моими
двумя товарищами трудности были у меня просто неимоверные.
     Продажа краденого товара, что  приносили  в  трактир  сторожа  оптового
склада, проводилась всегда в задней  зале.  Я  долгое  время  никак  не  мог
проникнуть в ту залу или подсмотреть, что там  делается.  Когда  я  сидел  у
камина в распивочной и этаким невинным пареньком покуривал свою трубку,  мне
случалось услышать, как тот или другой из  участников  грабежа,  выходя  или
входя, тихонько спрашивал хозяина: "Кто такой? Чего он тут торчит?" - "Бог с
вами! - отвечал хозяин, - да он же просто... ха-ха-ха! - он  просто  зеленый
мальчишка из деревни, подыскивает себе место мясника.  Он  вам  не  помеха!"
Понемногу они настолько уверились в моей простоте и так привыкли ко мне. что
я мог так же свободно проходить в заднюю залу,  как  любой  из  них,  и  мне
случалось видеть, как там в один вечер продавали не более и не менее как  на
семьдесят фунтов тонкого батиста, уворованного со склада  на  Фрайдей-стрит.
Завершив сделку, покупатели всегда ставили  угощение  -  горячий  ужин,  или
обед, или что еще - и они в таких случаях говорили:  "А  ну,  мясник,  живо,
мели зубами!" Я не уклонялся - и слушал за столом всякого рода  подробности,
какие нам, сыщикам, очень важно знать.
     Так оно тянулось десять недель. Я  все  это  время  жил  в  трактире  и
никогда не снимал с себя  одежды  мясника  -  только  когда  спать  ложился.
Наконец, когда я доходил семерых  воров  и  вывел  на  прямую  (это  у  нас,
понимаете, такое выражение, означает оно, что я выследил их и установил, где
производились хищения и все такое), Строу, Фендолл и я, оповестили  мы  друг
друга и в условленный час сделана  была  облава  на  трактир  и  произведены
аресты. И что же в первую очередь сделали наши ребята? Схватили меня самого,
- так как участники ограбления пока что еще не должны были догадываться, что
я не мясник, а кто-то другой, - и тогда  хозяин  закричал:  "Уж  его-то  вам
незачем  брать!  Он  бедный  деревенский  паренек,  ему  в  рот  положи,  не
проглотит!" А все же они - ха-ха-ха! - они меня забрали и сделали  для  виду
обыск у меня в номере,  где  ничего  не  нашли,  кроме  плохонькой  скрипки,
принадлежавшей хозяину, уж не знаю, как она  туда  попала.  Но  тут  хозяин,
видать, круто переменил обо мне свое мнение: когда ее вытащили, он закричал:
"Моя скрипочка! Вот вам и мясник! Ворюга! Я требую, чтоб его  арестовали  за
кражу музыкальных инструментов!"
     Все же тот человек, который крал товар на  Фрайдей-стрит,  еще  не  был
схвачен. Он мне признался тайком, что  учуял  что-то  неладное  (потому  что
городская полиция схватила одного из их банды) и что намерен скрыться. Я его
спросил: "Куда же вы думаете уехать, мистер Шепердсон?" - "А есть, мясничок,
на Коммершел-роуд надежное местечко - "Заходящий месяц"; вот  я  и  отсижусь
там покуда что. Я назовусь Симпсоном  -  скромненькое  имя,  правда?  Может,
заглянешь ко мне туда, мясник?" -" Хорошо, я непременно навещу вас  там",  -
ответил я тогда и собирался, понимаете вы, честно исполнить  свое  обещание,
потому как его, конечно, надо было взять! Назавтра я заявился  еще  с  одним
офицером в "Заходящий месяц" и спросил в буфете Симпсона.  Мне  указали  его
комнату - наверху. Мы, значит, поднимаемся по лестнице, а  он  смотрит  вниз
через перила и кричит: "Здорово, мясник! Неужели ты?" - "Я самый. Как вы тут
живете?" - "Превесело, - говорит он. - А это кто с тобой?" - "Да  так,  один
молодой человек, мой, говорю, дружок". - "Ну так заходите. Дружку мясника мы
рады, как самому мяснику!" Вот я и познакомил его с моим дружком, и мы взяли
его под стражу.
     Вы и представить себе не можете, сэр, как  у  них  вытянулись  лица  на
суде,  когда  они  узнали  наконец,  что  я  вовсе  не  мясник!  Когда  дело
разбиралось в первый раз и его отложили, меня на допрос не вызывали; вызвали
только при вторичном разбирательстве. И когда я вышел в  полной  полицейской
форме давать показания и вся их компанийка увидела,  как  ее  обвели  вокруг
пальца, у них там среди подсудимых прошел прямо-таки вой ужаса и отчаяния!
     Когда дело перешло в  Олд-Бейли  *,  защитником  был  приглашен  мистер
Кларксон, но и он не мог сообразить, как обстояло дело  с  мясником.  Он  до
конца был уверен, что паренек действительно мясник. Когда  прокурор  сказал:
"Теперь, господа, пред  вами  предстанет  офицер  полиции"  (разумея  меня),
мистер Кларксон запротестовал: "К чему нам офицер полиции? Еще  один  офицер
полиции? И без того слишком много полицейских. Я хотел бы видеть мясника!" И
тут он увидел и мясника и офицера полиции - обоих  в  одном  лице.  Из  семи
арестованных, привлеченных к суду, пятеро были признаны виновными и кое-кого
из них закатали на каторгу. Владельца шикарной лавки в  Вест-Энде  засадили;
вот она и вся, история с мясником!
     Досказав  свою   историю,   простачок-мясник   снова   преобразился   в
гладколицего сыщика. Но ему самому так нравилось, как они  его,  переодетого
дракона, водили по улицам, показывая  Лондон,  что  он  не  отказал  себе  в
удовольствии вернуться к этому месту своего рассказа;  и  тихо  повторил  со
смешком мясника: "Ай-ай-ай, говорю, так это тут вешают злодеев? Бог ты мой!"
А они: "Тут? Видали дурачину?"
     Час был поздний, и деликатные гости забеспокоились, что надоели нам,  и
собрались уже расходиться, но  тут  сержант  Дорнтон,  тот,  что  с  военной
выправкой, улыбаясь, поглядел вокруг и сказал:
     - На прощанье, сэр,  вам,  может  быть,  любопытно  будет  послушать  о
приключениях дорожной сумки. Они не отнимут много времени и,  думается  мне,
забавны!
     Мы приветствовали дорожную сумку так же сердечно, как мистер  Шепердсон
- мнимого мясника в "Заходящем месяце". Сержант Дорнтон повел свой рассказ.
     - В тысяча восемьсот сорок седьмом  году  меня  направили  в  Чатам  на
розыски некоего Мешека, еврея. Он был замешан, и в  немалой  мере,  в  краже
векселей: получал их от молодых людей со связями (главным  образом  военных)
якобы на предмет учета, а потом смывался.
     Когда я прибыл в Чатам, Мешека там уже не было. Все, что мне удалось  о
нем узнать, это что он уехал, вероятно в Лондон, и что при  нем...  дорожная
сумка.
     Я поехал  обратно  в  город  последним  поездом  из  Блекуолла  и  стал
расспрашивать о пассажире еврее... с дорожной сумкой.
     Вокзальная контора была закрыта, так как все  поезда  уже  прибыли.  На
вокзале оставались только два-три носильщика. Искать еврея с дорожной сумкой
по Блекуоллской железной  дороге,  которая  тогда  вела  к  одному  крупному
интендантскому складу, было все равно, что искать иголку в  стоге  сена.  Но
оказалось, что один из тех носильщиков нес некоему  еврею  в  некий  трактир
некую дорожную сумку.
     Пошел я в тот трактир, но еврей только оставлял там на несколько  часов
свою поклажу, а потом приехал за нею в кэбе и забрал. Я задал в  трактире  и
носильщику несколько вопросов, какие счел разумным задавать, и  получил  при
этом такое описание... дорожной сумки:
     Камлотовая сумка, на ней с одного боку вышит гарусом зеленый попугай на
жердочке. Зеленый попугай на  жердочке  служил  средством  опознавания  этой
самой... дорожной сумки.
     Зеленый попугай на жердочке вел меня следом за  Мешеном  в  Челтнем,  в
Бирмингем, в Ливерпуль, к Атлантическому океану. В Ливерпуле он оказался для
меня недосягаем: Мешек отбыл в Соединенные Штаты, и я бросил думать о нем  и
о его... дорожной сумке.
     Много месяцев спустя, чуть не год, в  Ирландии  был  ограблен  банк  на
сумму в семь тысяч  фунтов  стерлингов.  Грабитель,  именовавшийся  доктором
Данди, сбежал в Америку,  откуда  некоторые  из  похищенных  банкнот  попали
обратно к нам в страну. По нашим  сведениям  он  как  будто  купил  ферму  в
Нью-Джерси *. Если толково повести дело, ферму можно было отобрать и продать
в пользу тех, кто был им ограблен. В этих видах я и был послан в Америку.
     Я высадился в Бостоне. Поехал в Нью-Йорк. Выяснил, что он недавно менял
нью-йоркские кредитные билеты на нью-джерсейские и  клал  деньги  в  банк  в
Нью-Брансуике. Чтобы схватить этого доктора  Данди,  нужно  было  непременно
заманить его в штат  Нью-Йорк,  на  что  потребовалось  немало  ухищрений  и
трудов. Один раз с ним никак нельзя было договориться о деловом свидании.  В
другой раз он сам назначил время, когда приедет для встречи со мною и  одним
нью-йоркским должностным лицом по измышленному мною поводу; но  тут  у  него
дети заболели корью. В конце концов он прибыл пароходом, и я его  схватил  и
засадил в нью-йоркскую тюрьму, известную под названием "Гробница"; *  верно,
слышали о ней, сэр?
     Редактор подтверждает, что слышал.
     - На другое  утро  после  его  ареста  я  поехал  в  "Гробницу",  чтобы
присутствовать на допросе у местного судьи. Когда я  проходил  через  личный
кабинет судьи и будто ненароком обвел взглядом комнату, чтоб ознакомиться  с
местом действия, - как это вошло у нас в привычку,  -  я  приметил  в  одном
углу... дорожную сумку.
     И что же я увидел на той дорожной сумке? Верьте мне  или  не  верьте  -
зеленого попугая на жердочке, в натуральную величину.
     - Эта сумка с изображением зеленого попугая на жердочке, - сказал я,  -
принадлежит одному английскому еврею, Аарону Мешеку, и никому другому  -  ни
живому, ни мертвому!
     Поверьте моему слову, нью-йоркские полицейские чины так и раскрыли  рты
от изумления.
     - Откуда вы это узнали? - говорят они.
     - Еще бы мне не узнать зеленого попугая, - говорю я, - когда там у  нас
эта птица такого мне задала жару. Я всю страну исколесил в погоне за ней.

     - И сумка была в самом деле Мешека? - спросили мы покорно.
     - А как же! Конечно, его! Мешек сидел в это самое время  в  этой  самой
"Гробнице", по другому обвинению. Мало того. Как выяснилось, в его  сумке  в
этот  самый  момент  лежали  кое-какие  документы,  имевшие  касательство  к
мошенничеству, за которое я тогда безуспешно пытался его арестовать,  да,  в
этой самой... сумке с попугаем!

     Такие вот необычайные совпадения и вот такие ловкие  приемы  составляют
особенность этой важной разновидности служения обществу. И  в  практике  эти
приемы  постоянно  совершенствуются,  изощряются  -  поскольку  они   должны
постоянно приноравливаться к самым  разным  обстоятельствам,  противополагая
себя  все  новым  ухищрениям,  какие  только  может  придумать   извращенная
изобретательность.  Всегда  настороже,  всегда   в   предельном   напряжении
умственных способностей, работники сыска изо дня  в  день,  из  года  в  год
должны находить все новые способы борьбы против новых  хитростей  и  уловок,
измышляемых соединенной фантазией всех беззастенчивых нарушителей  закона  в
Англии, ни на шаг не отставать в изобретательности от  противника.  На  суде
материал тысячи таких историй, какие мы тут рассказали, - иногда, по  самому
сплетенью  обстоятельств  романтически  чудесных,  -   бывает   заключен   в
стереотипную фразу "на основании полученных мною сведений, я сделал то-то  и
то-то". А ведь надо было, тщательно выверяя выводы и всю  дедуктивную  цепь,
безошибочно направить подозрение на данное лицо; захватить это лицо, куда бы
оно ни укрылось и что бы оно  ни  предприняло,  чтобы  не  быть  обнаружену.
Преступник схвачен; предстал перед судом, и все. На основе сведений, которые
я, офицер сыскной полиции, получил, мною это сделано; и согласно заведенному
для этих случаев обычаю, я больше ничего не говорю.
     Эта шахматная партия на живых фигурах,  разыгрываемая  перед  немногими
зрителями, нигде не записывается. Игрока поддерживает его  интерес  к  игре.
Суд довольствуется ее результатами. Если дозволено сравнить великое с малым,
представим себе Леверье,  или  Адамса  *,  сообщающим  публике,  что  он  на
основании  полученных  им  сведений  открыл  новую  планету;  или   Колумба,
сообщающим современной ему публике, что на основании полученных им  сведений
он открыл новый материк; вот так же сыщики сообщают, что они  выявили  новое
мошенничество или  давнишнего  преступника,  а  процесс  выявления  остается
неизвестным.
     Итак, к полуночи наша  встреча  с  интересными  и,  необычными  гостями
закончилась. Но поистине завершило вечер  происшествие,  имевшее  место  уже
после того, как сыщики от нас ушли. К одному  из  них,  едва  ли  не  самому
ловкому - тому, который считался первым знатоком "фасонной банды",  -  когда
он шел домой, залезли в карман!


ТРИ РАССКАЗА О СЫЩИКАХ

     Перевод Н. Вольпин

I. ПАРА ПЕРЧАТОК

     - Случай не из обычных, сэр, - сказал инспектор  Уилд,  офицер  сыскной
полиции, который вместе с сержантами Дорнтоном и Митом как-то в июле еще раз
зашел к нам в редакцию скоротать вечерок,  -  и  мне  подумалось,  что  вам,
пожалуй, интересно будет с ним познакомиться.
     Он связан с убийством молодой женщины, Элизы  Гримвуд  -  помните?  лет
пять назад, на Ватерлоо-роуд.  Ее  все  называли  "Графиня"  -  за  красивую
внешность и гордую осанку; и когда я увидел бедную Графиню (я  ее  знавал  и
мог опознать), мертвую, с перерезанным горлом, в ее спальне на полу, вы  мне
поверите, что мне  полезли  в  голову  разные  мысли,  от  которых  человеку
становится невесело на душе.
     Но это к делу не  относится.  Я  туда  пришел  наутро  после  убийства.
Освидетельствовал тело, произвел  общий  осмотр  спальни,  где  оно  лежало.
Откинув собственной своей рукой подушку на кровати, я  нашел  под  ней  пару
перчаток. Пару лайковых мужских  перчаток,  очень  грязных;  на  подбивке  с
внутренней стороны буквы "Тр." и крестик.
     Значит, сэр, забрал я эти перчатки и показал  мировому  судье,  который
вел это дело. И что ж он говорит?
     - Уилд, - говорит, - это бесспорно находка, и такая,  что  может  иметь
большое значение; теперь, Уилд, от вас требуется одно:  разыскать  владельца
этих перчаток.
     Я, конечно, думал то же самое и не стал тратить время впустую. Осмотрел
я внимательно перчатки и пришел к заключению, ч