его с нескрываемым восхищением.
    - Сколько сам тянешь? - спросил Бухвостов.
    - Восемьдесят девять кило, - отвечал Антон.
    - Хорош дядя! - воскликнул Фома.
    - Здоровье позволяет, - скромно сказал Антон.
    - Да,  материалу  на  тебя  отпущено  с  запасом! - засмеялся Баграш. - Не
видал,  друг, машина здесь не проходила, красная?.. Нет? Ну, значит, обошли мы
"американца" ! - воскликнул Баграш.
    - Арбузы ты принимаешь классно, - сказал Бухвостов.
    - А  ну,  как,  как  это  ты? - крикнул Фома и, отбежав немного в сторону,
нагнулся, поднял арбуз и запустил в Антона.
    Шлеп!  Арбуз  словно  прилип к руке тамады. Кандидов поймал его в полете и
уложил в пирамиду.
    - Давай, давай! - сказал он добродушно.
    Теперь  уже  Баграш  метнул  арбуз  чуть  в сторону. Изогнувшись, Кандидов
допрыгнул,  и  опять  арбуз  послушно  стал  в  воздухе, у ладони, и мигом был
водворен на место.
    Пока,  забыв  обо  всем  на свете, гонщики бомбардировали Антона арбузами,
оттесненного  Карасика  обступили  грузчицы.  Они  застенчиво  пересмеивались.
Диковинная  лодка,  появившаяся  с  таким шумом, стояла теперь смирно. Девушки
подвигались  все  ближе  и ближе. Они жарко дышали в лицо смущенному Карасику.
Карасик приосанился. Загорелый нос его рдел.
    Рослая   красивая  девушка  оказалась  смелее  подруг.  Она  осторожненько
дотронулась  рукой  до  горячего  мотора.  У  нее  были  прищуренные,  с  чуть
приподнятыми  уголками  глаза,  подпертые  круто  выведенными  щеками,  такими
загорелыми  и  глянцевыми,  что  они  напоминали  покрытую глазурью выпуклость
глиняного  горшочка.  Платок она сняла. Волосы с чистого, почти безбрового лба
были  зачесаны  назад,  и  крупный  гребешок  запустил зубья в тяжелый узел на
затылке.  У  девушки  был  лукаво  приподнятый  нос, вдавлинка на подбородке и
крупный  рот с ребячливо приоткрытыми губами. На верхней губе сидели маленькие
капельки пота. Карасик невольно залюбовался доверчиво открытым лицом волжанки.
    "Славная девушка", - подумал он.
    - Товарищ,  -  спрашивала девушка, указывая на глиссер, - это для чего она
такая сделана?
    - Это глиссер, - сказал Карасик, - вездеходное судно.
    - И по морю может?
    - Сколько угодно! - басом ответил Карасик.
    Ему было приятно внимание девушек. Он гордился тем, что девушки обращаются
к нему, считают его связанным с этой великолепной машиной.
    - А как же она через мель ходит?
    - Это особое устройство дна...
    - Прямо посуху может?
    Карасик расписывал достоинства машины. Пусть просвещаются.
    - А летать способная? - спросила одна из девушек.
    - При  чем  же  тут  летать? - рассердился Карасик. - Это же гидроглиссер,
судно, а не самолет.
    - А вы кто будете, механик? - спрашивала красивая грузчица.
    - Нет, не механик.
    - А я знаю, вы кто...
    - Ну кто?
    - Вы ихний врач, - сказала грузчица.
    - Я   специальный   корреспондент,   -  отрекомендовался  Карасик  не  без
тщеславия. - Понимаете, пишу в газету статьи.
    Девушки из почтения даже отодвинулись немножко.
    - Вы,  стало  быть,  как  писатель? - спросила высокая. Карасик оглянулся.
Гонщики были заняты арбузами.
    - Отчасти,  -  сказал  он негромко. - Не совсем, конечно, - добавил он еще
тише.
    - Груша,  ты  покажи  им  свою  машинку-то,  службу  погоды!  - закричала,
подталкивая  подругу,  маленькая бойкая девушка. - Она, знаете, какую громанжу
сообразила! Погоду по ней гадает. Барометр.
    - Ну вас! - замахала рукой высокая.
    На  шее  у нее зарделся пунцовый кружок, потом рядом еще, и вдруг сплошная
краска  залила  ее  всю,  так  что  даже слезы заблестели на глазах. И Карасик
увидел, что ей очень хочется показать свой барометр.
    - Покажите,  правда,  -  попросил  он.  Рослая  легко  растолкала подруг и
спрыгнула в дощаник.
    - Вот,  ну  чего  тут интересного? Ну, барометр, - сказала она, протягивая
что-то Карасику.
    Карасик  увидел,  что  на  руке  у  нее  вместо часиков дешевый игрушечный
компас.
    Карасик  рассматривал  странный прибор, протянутый ему грузчицей. На доске
были  укреплены  шпенечки  и выпиленный из тонкой деревянной пластины рычажок.
Толстый  крученый конский волос шел от рычажка. Деревянная стрелочка ходила по
разлинованному  от  руки  диску.  На  диске  Карасик увидел деления: "Дождик",
"Холодно",  "Будет  перемена",  "Чудная  погода".  Сейчас стрелка указывала на
дождик.
    - Это я в календаре вычитала, - виновато сказала Груша.
    - Ну и как, действует? - спросил Карасик. Груша замялась:
    - Действует...   только   когда   как.   Когда  ветер,  дождик,  то  верно
предсказывает, а как солнышко, то, бывает, все равно дождик показывает.
    - Очень интересно, - сказал Карасик и вернул барометр Груше.
    - Симпатичный какой! - услышал он за своей спиной шепот.
    - Чудной только...
    - А я таких сроду уважаю, сурьезных.
    А  в  Антона  вс„  летели  арбузы.  Гидраэровцы  увлеклись. Дощаник быстро
опорожнялся.  Девушки  могли  сегодня  отдыхать  -  гонщики  швыряли  арбуз за
арбузом.  Кандидову  приходилось  ловчиться.  Он то приседал, принимая у самой
палубы  тяжелый  кавун,  то легко возносился вверх, доставая проносившееся над
головой  зеленое полосатое ядро. Легко, точно отзывалось все его тело на самый
каверзный  бросок. Тамада стоял молодцом. Футболисты Гидраэра сами запарились.
Они смотрели на Антона как зачарованные.
    - В футбол давно стучишь? - спросил Фома, отдуваясь.
    - Я сроду в футбол не играл, - усмехнулся Антон.
    - Откуда же у тебя техника такая? - изумился Бухвостов.
    - От  выгрузки. Я эту самую петрушку три года изучаю. Мы по арбузной линии
знамя имеем.
    - Нет, как ты хватку такую выработал?
    - Обыкновенно как. Беру его, значит, с пришлепом или на подхват, а спускаю
на пупа - и вс„.
    - На пупа?.. - восхитился Фома.
    - Слышь, как тебя звать?
    - Антон Кандидов, тамада.
    - Кандидов!  - закричал Фома. - Это, значит, твои арбузы по Волге плавают?
Очень приятно.
    - Фома,  опять? - закричал Бухвостов. - Как же ты при таких способностях и
не играешь? - удивился Баграш.
    - Не приходилось.
    - Чудило  ты!  -  воскликнул  Фома и покосился на Бухвостова. - Из тебя же
мировой голкипер вышел бы! - Ну, уж мировой... - протянул Антон.
    - Верно, товарищ Кандидов! Я тебя в свою бригаду устрою. Так натренируем -
первый сорт!
    - Мы  бы тебя, Антон-тамада, на весь мир прославили. У тебя реакция на мяч
- тьфу, на арбуз то есть! - прямо редкая!
    Антон  покачал  головой. Честолюбие распирало его грудную клетку чемпиона.
Но все это было так неожиданно и как будто не всерьез.
    - Нет, я уж тут на Волге привык. Трудно мне от реки.
    - A  y  нас реки нет, что ли? - загорячился Фома. - Москва-река знаешь как
разольется, во!
    - Фома, опять? - сказал Бухвостов.
    Вдруг послышался певучий гром с коренной, и из-за глинистого мыска вылетел
красный глиссер. Он шел на среднем газу, ничего не подозревая. Американцы были
уверены, что Гидраэр безнадежно отстал. Гонщики кинулись к машине.
    - Возьмите меня с собой, - сказала Груша полушутя, полусерьезно. - Ох, мне
в  Москву  охота! Я уже на все пароходы просилась, а меня вс„ не берут. Только
обещаются.
    - С удовольствием бы, да места нет, - сказал Баграш, поглядев на нее.
    - Антон,  вот  тебе  адрес  на  всякий  случай,  - сказал Карасик, вырывая
листочек из блокнота. - Я буду ждать. Ты подумай - вместе будем!
    - Контакт! - скомандовал Баграш.
    - Есть контакт.
    Но мотор не запускался.
    "Американец"  подходил.  Видно было, что там, на глиссере, приподнимаются,
глядят  в  бинокль  и  ничего  не могут понять: каким образом очутился Гидраэр
впереди? Не по воздуху же пролетел...
    - Контакт!
    - Есть контакт.
    Винт не проворачивался.
    - Ну-ка,  тамада,  подсоби,  приложи  руку!  -  сказал  Бухвостов. - У нас
самопуск заело. Только я тебе покажу как...
    Антон  взялся  за лопасть пропеллера. Раз, два, три... Он рванул лопасть и
отскочил, как показывали. Лопасть сама вырвалась у него из ладони. Винт исчез,
осталась  только  круглая  размытая  тень, как фотография, снятая не в фокусе.
Рябь  побежала  по  воде.  За кормой машины образовалась водяная ямка, выдутая
вихрем.  У  Антона  сорвало  шлычку  с головы. У девушек раздуло юбки. Глиссер
погнал  выщербленную воду, пошел, задрал нос и разом вынесся на середину реки.
Антон стоял без шапки. Седая прядка свисала на глаза.
    - Тоша, не ехай! - сказала Груша. - С кем там гулять будешь?
    - Не дури, тамада! Дубовка-дыня с низов идет. Самое время...
    - Никто  и  не  собирается,  -  сказал  Антон,  -  мало что... А ну, пошли
давай...
    И  уронил первый же арбуз. Девушки опасливо глядели. Никогда еще с тамадой
этого не случалось.


    ГЛАВА 25
    Первый мяч

    Слова  гидраэровцев  лишили  Антона  покоя.  Что, если правда попробовать?
Прежде  Антон  был  вполне  равнодушен  к футболу. В городке этот мужественный
спорт  находился  еще  в  младенческом  состоянии.  На  пустырях  играли дикие
команды.  Любители играли босиком: подогнув пальцы, били подошвой или подъемом
ступни. А мальчишки гоняли в пыли тряпичный мяч.
    Впрочем,  городок имел уже две свои команды. Одну команду лесных пристаней
и  одну команду советско-торговых служащих, по-местному - "городских". Команды
играли  друг  с другом с переменным успехом, но зато всегда проигрывали всем в
окрестности.  Кандидов  купил  мяч. Знакомый шофер из райкома накачал его. Мяч
стал  тугим  и  звенящим, как арбуз. Антон засмеялся. Теперь в свободное время
толстоногие  девушки,  по  его  просьбе,  что  есть  силы били мяч. Ловить мяч
оказалось труднее, чем арбузы. Мяч был верток и быстр, почти неуглядим. Он был
неожиданно  легким. В нем не было наливной увесистости арбуза. Мяч отскакивал,
не  давался в руки, прыгал. Но в то же время в нем была упругая тяжесть удара.
Он  несся,  гудя,  как  снаряд.  Он  обжигал  ладонь, свозя кожу, и, попадая в
пальцы,  едва не выворачивал их. Уже пойманный, мяч коварно старался отпрянуть
и  выскользнуть  иэ  рук.  Но  все-таки  сноровка  арбузника  облегчала Антону
тренировку.  Умение  тотчас  отвечать  внутренним  движением на любой швырок в
конце   концов   решало  дело.  Потренировавшись  недельки  три,  Антон  пошел
предлагать  свои  услуги в воротах команды городских. Местные чемпионы подняли
его на смех.
    - Арбузник, - говорили они, - вали в младшую команду, заворотным хавом!
    "Заворотный  хав"  -  это  была  самая обидная кличка для футболистов. Так
называли  мальчишек,  которые  топтались за лицевой чертой поля в надежде хоть
разок коснуться мяча, когда тот перелетал через ворота.
    - Ладно,  -  грозно  произнес  Антон, - ладно, я вам еще навтыкаю! А засим
пока...
    - "Зосим Фока"! - передразнили его городские.
    Городок  к  тому  времени  как  раз начал "болеть". "Болеть" на футбольном
жаргоне  означает увлекаться, ходить на матчи, жаждать выигрыша своей команды,
болеть  душой  за  нее.  На  футбольных воротах местного стадиона сетки еще не
было.    Хорошо,    что    хоть    ворота    поставили:    стойки-столбы    со
штангой-перекладиной.  Недавно еще сложенные в кучки шапки и штаны, замененные
на время игры трусами, отмечали границы подразумеваемого гола.
    К тому времени девушки из артели "Чайка" так уверовали в футбольный талант
Антона,  что  готовы  были вызвать весь мир на единоборство с ним, но никто не
принимал  вызова. Девушки ходили и похвалялись своим тамадой. Местные чемпионы
не выдержали. "Надо проучить", - решили они.
    Антон   упражнялся  на  городском  пустыре.  Однажды  на  пустырь  явились
футболисты  из  команды  городских.  Они  стали задирать девушек, насмехаться,
пробовали  отнять  у них мяч и так, незаметно, удар за ударом, слово за слово,
ввязались  в  соревнование  шутки  ради. Девушки, волнуясь, стали у края поля.
Тамада  остался один... Тяжелые удары посыпались на Кандидова. Тут и произошло
самое интересное. Тамада не дрогнул. Как ни старались городские, мяч не входил
в  пространство,  огражденное воображаемыми стойками. Не входит, да и все тут!
Это пространство как будто целиком занимал Антон. На какие уловки ни пускались
городские,  в  какой  угол  они ни били, все равно там Кандидов встречал мяч и
заключал  его в свои крепкие объятия, как родного брата. И еще насмешничал при
этом.
    - Что  же  ты  все  в  меня  да  в  меня? - кричал он. - Печенку отобьешь,
пожалей!..
    Собравшиеся  зрители  потешались  над  городскими.  Девушки повизгивали от
счастья.  Городские  - их было шестеро - окончательно обиделись. Они пробовали
прорваться  с  мячом  в  самые ворота. Но Антон, выхватив из-под ног мяч, всем
своим огромным телом валился под ноги, и нападающие кувырком, кубарем сыпались
через  него.  Когда  пыль  оседала, Кандидов с криком "По-о-зволь!" уже далеко
выбивал мяч.
    Городским  сперва  действительно  казалось, что они бьют неточно и поэтому
мяч  попадает  в этого проклятого арбузника. Потом они просто растерялись. Они
пытались придраться.
    - Не по правилам берет! - кричали они.
    Но зрители забушевали - все было по правилам. Только гола не было.
    Оставалось  одно - подловить Антона, убрать его. За ним стали "охотиться",
но первый же из неудачливых охотников должен был покинуть поле. Кулак у тамады
был  быстр  на  расправу.  Неизвестно,  чем бы это все кончилось, но городские
увидели подоспевшего вовремя инструктора физкультуры...
    Кандидову тут же предложили вступить в команду.
    Всю  зиму  Антон  занимался,  ходил  на  курсы и готовился в техникум, а в
свободное  время  тренировался в клубе по тяжелой атлетике и боксу. Весной еще
снег  толком  не  сошел,  как  Антон  стал  тренироваться с городскими. Вскоре
команда городских стала бить всех в округе.


    ГЛАВА 26
    "Спасение на водах..."

    В  тот  год  вода  была  очень высокая. Волга текла прямиком по полям. Она
вошла в села. Ее воды подняли сады, огороды, леса. Течение шумело, как ветер в
ветвях, и вилось между стволами.
    С Волгой в городке привыкли обращаться запанибрата.
    - Волга  омывает  наш  город,  - говорили местные жители приезжим. - Волга
огибает нас, она протекает мимо города...
    С  таким  же  основанием  листок  подорожника,  приткнувшийся  на  обочине
мостовой,  мог  бы  заявить,  что  шоссе проложено вокруг него... Теперь Волга
предъявила  свои  права  на  все  до  самого горизонта. Оливковые воды разлива
подступали  к  самому  городку.  Река стояла уже почти вровень с берегом. Река
осаждала городок. Но уже в самом осажденном городке вскрылась страшная измена.
Таившаяся  под  почвой  подземная  вода  поднимала  голову  и  шла смыкаться с
внешними  водами.  Вода  лезла  вверх в колодцах, как ртуть в термометре; вода
появлялась в подвалах.
    На   берегу  спешно  возвели  земляные  укрепления.  Но  вода  поднималась
неотвратимо,  как  в  шлюзе, и у людей, смотревших на берег, к горлу подступал
холодный,  мутный  страх.  Казалось,  суше  вообще  пришел конец. Сейчас хляби
хлынут  через  городок  поверх домов, над крышами, все смывая и затопляя. Сама
почва стала ненадежной, как при землетрясении.
    К вечеру вода вошла, ворвалась в улицы. Комнату Антона заливало. Пропадали
книги,  которые  он  еще  не  успел перенести на пристань. Но Антон уже не мог
заставить  себя  думать  о  своем  добре.  Он разом забыл и о славе своей, и о
Москве.  Как  всегда  в  минуту  опасности,  он  стал  взрослее, он стал опять
Кандидовым,   красным   волгарем,   который   с   наганом   вбегал  на  мостик
неприятельского парохода. Он почувствовал прилив неукротимой энергии и отваги.
Битвы,  авралы,  высокая  вода, если говорить начистоту, - все это было ему по
душе.
    Антон  со  своей  бригадой  продвигался  на  лодке  по затопленным улицам.
Городок  за  день  словно по плечи врос в землю. Через верх заборов видны были
четырехугольные  озера  дворов.  Непривычно  громко  пели  над  самой  головой
телефонные  провода,  ставшие близкими - рукой достать. Когда лодка вплывала в
чьи-то ворота, надо было нагнуться, а то можно было расшибить макушку. С лодки
были  видны закопченные жерла печных труб на крыше. Антон зачаливал за трубы и
ловил  передаваемые ему самовары, подушки, младенцев. И в эти минуты он совсем
забыл  про  Стеньку Разина, о котором думал всегда, когда плавал с арбузами на
струге-дощанике по Волге.
    Все  было  удивительно.  У коновязей постоялых дворов плясали лодки. Можно
было заглянуть в дырку скворечника. Стекла открытых окон стояли в воде, и вода
здесь  прикасалась  к  стеклу,  как  в стакане. Волга всегда была огромной, но
ограниченной  частью окружающего. А теперь она была везде. Везде была Волга, и
каждая  улица  была  ее  рукавом, каждый переулок - воложкой, каждый тупичок -
затоном. Все на улице жило проточным, сплавным порядком, как на плоту.
    Вода подбиралась к возвышенной части города, окруженной дамбой. Там стояли
городские  телефонная и электрическая станции, телеграф, исполком. Вода стояла
уже выше уровня огражденной местности. Необходимо было срочно повысить гребень
вала.  Но,  перебравшись  с крыш на плоты и лодки, переселившись за городом на
пригорок, обыватели заявили, что им не до телефона и электричества: все равно,
как  тонуть  -  в  темноте  или при электрическом свете, а звонить по телефону
некуда - все залито.
    Созданная исполкомом особая "тройка" заседала весь день. Барометр на стене
кабинета  предвещал  хорошую  погоду,  но  верить ему было нельзя. Если Грушин
самодельный  барометр  был  упрямым  пессимистом,  то  этот  был  неисправимым
бодряком  и  всегда  обещал  благоденствие. А беда уже стучалась в окна, и так
стучалась,   что  стекла  вылетели,  ветер  подхватил  метеосводки  и  в  окно
просунулся  острый  нос  дощаника,  подобно  тому  как в "Сорочинской ярмарке"
появляется  свиное  рыло:  "А  что  вы  тут  делаете, добрые люди?" Домик, где
заседала  тройка,  стоял  на  полузатопленной улице, и Антон по неосторожности
въехал носом лодки в окно.
    - Прибывает! - закричал Антон. - Надо народ сгонять на дамбу!
    - Иди сгони, погляжу! - иронически произнес один из членов "тройки".
    - Есть план - придут, я отвечаю!.. - сказал Антон.
    Через  два  часа  по затопленным улицам проплыли лодки-глашатаи. На лодках
рявкали оркестры Леспрома и совторгслужащих.
    Жителей приглашали на долгожданный матч сборной местной команды с командой
правобережного   города.   В   городе  давно  уже  мечтали  об  этой  встрече.
Правобережные  считались  сильнейшей  командой  в  окрестностях. Сперва жители
возмутились.  Тут  такая  беда,  всеобщее затопление, а они в мяч играть!.. Но
Антон  уже  изучил душу болельщиков. Болельщик всегда остается болельщиком. От
этого не излечиться, от этого не избавиться. Выразив сколько полагается обиду,
громогласно  негодуя,  жители  вполголоса,  отвертываясь,  осведомлялись между
прочим:  -  А  от  наших  кто  играет?  -  В  каком  составе наши выступают? -
спрашивали вскоре с чердака, с верхних, незатопленных этажей, с крыш.
    Правобережная  команда,  получив  срочный вызов, решила, что на том берегу
люди,  перепугавшись  наводнения,  сошли  с  ума.  Но  их  так  упрашивали  по
телефону... И, кроме того, успехи луговых стали за последнее время до дерзости
велики, и пора было поставить их на место.
    К  назначенному часу на еще не затопленной площади собралось тысяча двести
горожан.  Зрители  расселись  по  всей  дамбе.  Сотни лодок, шлюпок, дощаников
окружили  поле.  Вдохновленные  болельщики  приплывали  в корытах, в кадушках,
наскоро сколоченных плотах.
    Появился  Антон. Его сопровождали двое мальчишек. Один из них торжественно
нес левую бутсу вратаря, второй - правую. Вскоре Антон в новых бутсах, в своей
неизменной  грузчицкой  шанке  и  рукавицах  расхаживал  у  дамбы,  окруженной
местными болельщиками. Он подошел к баку с вод