Имя Кандидова воодушевляло и
мирило спорщиков.
    - О, Кандидов! - говорили в вагоне. - Тошка - это класс!
    - Кандидов, будьте уверены. Тошка...
    - Что вы мне говорите!.. Тошка...
    Человек,  висящий на подножке вагона с запретной стороны, доказывал парню,
едущему на колбасе, преимущества Кандидова перед всеми другими вратарями СССР.
    Как будто тут все были самыми близкими товарищами Антона.
    Предел  плотности внутри вагона был уже давно достигнут. Трамвай, являвший
чудеса   вместимости,  обрастал  снаружи.  Люди  теперь  висели  на  подножках
связками,  словно  вобла.  Казалось, все содержимое московских улиц ринулось в
одном направлении - через западное устье столицы к стадиону!
    К  стадиону,  к  стадиону! День склонялся к стадиону. Даже солнце катилось
сюда.  "в  футбольных кругах под именем "Королевских буйволов", решил прислать
свою команду в СССР на матч со сборной Союза.
    Команда   ехала   с  особого  разрешения  Международной  футбольной  лиги.
Политические  соображения  заставили блюстителей международных законов футбола
согласиться  на матч с командой, не входящей в ассоциацию. Непобедимая команда
была послана, чтобы раз навсегда доказать, как отстали советские футболисты от
европейского  класса  игры.  Болельщики  боялись поверить... Шутка ли сказать-
"Королевские буйволы"! Это была легендарная команда. До последнего времени все
гадали:  приедут - не приедут, приедут - не приедут... И вот они приехали. И с
ними  приехал  знаменитый  Бен  Хорг,  правый  инсайд,  гроза футбольных полей
Старого и Нового Света, великий Беп Хорг, не знающий промахов, черный Бен, бич
вратарей.   О   нем  рассказывали  чудеса.  Толковали,  что  каждая  нога  его
застрахована  в  сорок  тысяч  долларов.  Ногами  Бен Хорг управлял лучше, чем
руками,  а  головой  действовал  не  хуже, чем ногами. И звали его поэтому Бен
Свирепо-головый.
    Сборная  СССР  энергично  тренировалась. Все обсуждали, каков будет состав
советской  команды.  Вечерняя  газета  объявила  конкурс  среди читателей: кто
назовет наиболее верный и лучший состав. Было прислано около семи тысяч писем.
И  во  всех  семи  тысячах на место вратаря сборной СССР прочили только одного
кандидата - вратаря Республики Антона Кандидова.
    Конечно,  все билеты на стадион были расхватаны за неделю до матча. Тысячи
опоздавших  людей  бегали  с  несчастными,  потными  лицами по городу, молили,
потрясали  документами.  Только  Димочка  хвастался,  что он раздобыл и раздал
двадцать четыре билета. "Я главный билетный всеобщий обеспетчер", - острил он.
    За  два  часа до свистка судьи, приглашенного из Международной лиги, все в
городе  хлынуло к западной ваставе. Тысячи людей заблаговременно устремились к
конечным  пунктам  трамвайных  маршрутов. Лада уехала на автомобиле. Машина не
возвращалась  со стадиона. Очевидно, попала в затор. Другие машины уже уехали.
Профессору  и  Марии  Дементьевне  пришлось  ехать в трамвае. Вагоны двигались
спазматически,  толчками.  Движе  Ну, что такое футбол? Что представляет собой
этот  волнующий  момент  забития  гола?  Ничего. Круглая пневматическая камера
проходит  между двумя стойками с перекладиной. Что из атого? А я вот сегодня с
утра  волнуюсь,  как  дурак, ни одним делом толком не могу заняться. Правда, у
меня, конечно, есть некоторая непосредственная заинтересованность.
    - У вас?
    - Ну  разумеется!  Цветочкин  же, правый инсайд сборной, ведь он у меня на
заводе работает... числится, по крайней мере...
    - Что  вы?  - изумилась всезнающая Мария Демен-тьевна. - Цветочкин... Боб?
Он же на атом... как его... на "Рускабеле" играл.
    - Хватились!  Он  уже  год,  как у меня. Перетянули. Вы знаете, что это за
игрок? О!..
    - Ну,  а  Кандидов? - спросил уязвленный профессор. - Мой Кандидов гораздо
класснее  играет,  чем  этот  ваш  летун  Цветочкин. И в воротах ответственнее
место, чем в нападении.
    - А-а, ерунда ваш Кандидов, дутая величина! Скушает сегодня, посмотрите...
    И долго бранчливо спорили директора о том, чей из игроков лучше.
    Все ждали футбола, все спрашивали друг у друга:
    - А Кандидов играет?
    - Седой сегодня будет? - узнавали на трибунах.
    - В голу кто? Седой? - волновался стадион. Зрители сидели на разбегающихся
вверх  полукружиях. "Так сидели, должно быть, в театре Аристофана и на скамьях
Колизея",  -  заносил  в  свой  неизменный  блокнот Карасик. Евгению Кару было
поручено  вести  сегодня  радиопередачу  со  стадиона.  Микрофон уже включили,
диктор  объявил  выступление  Кара.  Теперь  надо  было  говорить. Нельзя было
молчать.  Маленький  прожорливый  ящичек,  дрожащий,  как игрушечный паучок на
пружинках,  беспрерывно  требовал  пищи.  Карасик  растерял сперва все слова и
никак  не  мог  управиться  со  своим  горлом. Потом он произнес первое слово,
легкое   и   знакомое,  "товарищи"  и,  узнав  звук  своего  голоса,  немножко
успокоился.
    - Нет,  -  говорил  он  в  микрофон,  оглядывая  с  радушным  любопытством
зрителей,  -  нет,  это не разнузданная "Закрыто на футбол" - было написано на
бумажке, приклеенной к дверям кустарной часовой мастерской.
    - На "Динамо" сходите?
    - Схожу на "Динамо".
    - На северной?
    - Нет, на южной.
    - Вы где встаете?
    - У "Динамо".
    - А впереди там?
    - Да все слезают!
    Доходя  до  парка,  трамваи  на ходу уже выпаливали людьми с обоих бортов.
Несчастную  Марию Дементьевну высадили, как высаживают дверь. У профессора был
вид помятый и распаленный.
    Они поспешили к входу.
    Все  пространство  вокруг  них  дрожало,  как при землетрясении, от топота
тысяч  ног,  взапуски  несущихся  к  трибуне.  Издали  доносился  гул  и рокот
переполненного  стадиона.  Стадион  завиднелся,  встал,  развернул перспективу
сооружений.  Он  высился среди зеленых кущ и песчаных излучений. Линии и грани
корректного   железобетона   взывали  к  порядку.  У  ворот  сверкали  фаланги
дипломатических   автомобилей.   Гирлянда   разноцветных  флажков  всех  стран
шевелилась над радиаторами, как на елке.
    Токарцевы  разыскали  наконец свои места на северной трибуне. Сидевшие уже
там   работники   "Гидраэра"  приветствовали  своего  технического  директора.
Профессор  в  изнеможении  плюхнулся  на скамью, снял шляпу. Не было бы ничего
удивительного, если бы из шляпы, как из миски, повалил пар...
    - Уф!..  Черт  его  знает  что  такое!  -  вздохнул профессор. - Для чего,
спрашивается,  я  мучаюсь?  Что?  Кто  мне  из вас может объяснить? Это просто
какой-то  психоз.  Ну,  что  мне от того, кто из них больше вобьет мячей. Что?
Изменится от этого что-нибудь, черт побери! Завод от этого у меня станет? Хуже
мы от этого будем? Что? А вот волнуюсь сегодня с утра, как молокосос...
    - Представьте,  я  только  что  думал об этом! - воскликнул, перегибаясь к
Токарцеву,  румяный  и  плотный  человек.  Он  сидел позади профессора. Желтый
портфель  с  ремнями  покоился на его толстых коленях. - Я говорю: ну, давайте
посмотрим  на это дело сторонними глазами..в шляпе и седой -румяный военный со
многими орденами. Игроки вскочили, окружили их.
    - Вы  уж, пожалуйста, того, повежливее, - говорил, смеясь и опираясь сзади
на  тросточку,  веселый  толстяк,  -  чтобы  без  эксцессов. Лучше уж, знаете,
вежливый проигрыш, чем грубый выигрыш. Но проигрывать, конечно, не следует.
    - Нет,  проигрывать  не  следует!  Ни  в  коем случае не следует! - сказал
военный и с удовольствием оглядел мускулистых ребят, сгрудившихся вокруг.
    - Кто  говорит,  чтобы  проиграть! - сказал, смеясь, толстяк. - Я говорю о
вежливости, чтобы вежливо...
    - Словом, вздуйте их вежливо!
    Игроки засмеялись.
    Как   назло,   Настя  заболела.  Она  накануне  провела  испытание  своего
"аутборта",  перевернулась, промокла, но не хотела уходить с пристани, пока не
вытащат  затонувшую  машину.  День  вчера был холодный. Ее, вероятно, продуло.
Теперь ей пришлось остаться дома. Все ушли на матч. Она очень волновалась.
    - Я  так  боюсь  за  Антона!  - призналась она Караси-ку. - Ведь Бен Хорг,
говорят, нескольких вратарей изувечил. Антон, в сущности, такой беззащитный.
    - Антон?  -  сказал  Карасик.  -  Ну  прямо  одуванчик-Перед уходом ребята
наладили  ей  приемник.  И  теперь  она могла следить за игрой по радио. Уютно
свернувшись  на  диване,  она  приготовилась  слушать и вскоре узнала знакомый
голос Карасика.
    В  назначенное  время,  минута  в  минуту,  пропела  сирена судьи. Стадион
загремел   аплодисментами,  оркестр  грянул  неведомый  марш,  и  "Королевские
буйволы"  появились на поле. Они выбежали, картинно салютуя простертыми вперед
и  вверх  ладонями  правой руки. Вид у них был экзотический и зловещий. Черные
свитеры,  белые  вышитые  бычьи черепа на груди и корона между крутыми рогами.
Они выстроились перед правительственной трибуной.
    И  тогда  только  вышел  он  - Бен Хорг. Ражий детина, космогрудый, слегка
кривоногий. Он бежал вдоль трибун.
    Зрители  оглушительно  приветствовали  знаменитого  футболиста.  Он  бежал
сосредоточенно,  не  улыбаясь.  Пиратская черная повязка закрывала его лоб. Он
был  похож  на  чернь  римских  цирков и не экзальтированные ротозеи рыцарских
турниров. Это не кровожадные любители боя быков...
    Готовясь  к выступлению по радио, Карасик дал себе слово, что ни за что не
будет  углубляться  в историю, цитировать и увлекаться пышными сравнениями. Но
коварная журналистская привычка взяла свое, и теперь он уже не мог удержаться.
Раз начав, надо было уже закончить выступление в таком духе.
    - Это  не тихие созерцатели битв на шахматной доске и не осатанелые игроки
бегового  тотализатора.  Зритель  наших  стадионов  -  он  пришел  по  билетам
заводской  заявки.  Он  по-хозяйски  оглядывает свой стадион. Он бескорыстен и
великодушен,  шумлив,  но  дисциплинирован.  Хотя ему чертовски хочется, чтобы
наши  не  подкачали...  Северная  трибуна  прохладна и сдержанна. Неисправимые
болельщики  предпочитают более дешевую, южную трибуну. Она напротив нас. Южная
трибуна  ослеплена  солнцем  и  пристрастием. Круглая трибуна справа от нас не
страдает подобной однобокостью. Часто она объединяет мнения двух других трибун
и   громогласно   резюмирует   их.  Зрители  ее  горласты,  непочтительны,  но
по-пролетарски  справедливы.  Круглая  трибуна  с одинаковым рвением свистит и
хлопает своим и чужим.
    Потом  Карасик  спустился  в  раздевалку  футболистов.  Там  толпились все
знаменитости.  Чемпионы  негромко  приветствовали друг друга. Они жали руки со
скромным, но значительным видом. Смесь почтительности и самоуважения была в их
любезных  поклонах.  Так  встречаются певцы на сборном концерте, профессора на
консилиуме.
    Игроки  сборной  СССР снаряжались к бою. Массажисты мяли, гладили, щипали,
тискали  их  смуглые  мышцы. В раздевалке стыло сдержанное волнение. Лица были
серьезны.  Разговаривали  вполголоса.  Многие  лежали на скамьях, вытянувшись,
экономно  дыша.  Лишь  Кандидов  в  полном облачении голкипера шагал из угла в
угол.   Он   был  великолепен.  Статная  громада  в  яркой  майке,  в  щитках,
наколенниках, в лапчатых перчатках.
    - Дрейфишь, Антон? - спросил Карасик.
    - Порядком  волнуюсь,  - просто ответил Кандидов. В это время в раздевалку
вошли  в  сопровождении нескольких военных двое: коротенький смешливый толстяк
вертела рукоятки. Она заблудилась в неразберихе над-московного эфира.
    - Порядок  осенних работ по борьбе с вредителями полей, - бубнила какая-то
рация.
    Кто-то  заливался  Моцартом  по  соседству,  а  другая  станция,  проводя,
очевидно, час мировой литературы, декламировала Вергилия.
    - Кандидов  снова  выбил  мяч  из свалки у ворот, - сообщал Карасик где-то
очень далеко, - но "Буйволы" обрушились-рьяной атакой. Атака форвардов...
    Опять он куда-то затерялся!
    - Кандидов  и  на  этот  раз  спас  ворота  СССР  от  мертвого  мяча. Игра
переведена  им  на  неприятельскую  половину  поля.  В  неудержимом  беге наши
нападающие  пробились  сквозь полузащиту гостей. Правый полусредний Цветочкин,
получив подачу из центра, стремительно ведет мяч вперед.
    - ...и меж тем, как главу, разлученную с мраморной шеей, посредине пучины,
вращая, Гэбр Оэагров мчал...
    - Черные защитники обойдены. Они мчатся, чтобы настичь прорвавшегося...
    - ...юношей  напряжены  надежды. И бьется от страха сердце у них, трепеща,
напирают...
    - Яростно нагоняя мяч, набегают советские нападающие па ворота противника.
    - ...ни  остановки,  ни  отдыха.  Желтый песок аклубился облаком; мочит их
пена  и  дых  набегающих  сзади.  Страсть  такова  к похвалам. Такова о победе
забота!
    - Ну, пошли теперь буколики-вергилики! - сердито сказала Настя.
    Голос  Карасика  на  минуту  опять  затерялся  среди георгинов и сорняков,
обкосить которые требовал настойчивый лектор. Потом Карасик прорвался.
    - Первая  половина  игры  закончена,  -  дошло  до  Насти.  - Она принесла
бесстрастный  результат  ничьей:  ноль  -  ноль.  Но  тут  в эфирную катавасию
впуталась еще одна совсем уже замечательная станция. Она зашаманила. Вероятно,
это была какая-то экспериментальная передача.
    - Раз, два, три, четыре, пять, я "Рыба", вы "Медведь", - вещала станция. -
Иван  Петрович,  возбуждение триста. Я кончаю, я кончаю. Витя, Витя, я "Рыба",
модумавра. Он бежал тяжело, но отсалютовал с мрачным изяществом.
    Всеведущий дядя Кеша наклонился к стоявшему рядом в оцепенении милиционеру
Снежкову:
    - Смертельный  игрок,  троих  убил,  девять человек покалечил, прием такой
имеет - головой бодает, Милиционер ужаснулся.
    Проходил  церемониал международной встречи. Цветы и вымпелы. Рукоплескания
и рукопожатия.
    Настя  слушала  гимны  и  овации,  "физкульт-привет"  советской  команды и
"гип-гип-ура"  гостей.  Закрыв  глаза,  она  старалась  представить себе белые
стойки ворот с провиснувшей сеткой и сосредоточенное лицо Антона.
    - Команды  ринулись в игру! - услышала она голос Карасика и придвинулась к
громкоговорителю.  -  Сейчас  на  поле  идет  стремительное перемещение сил по
сложным  линиям.  Линии нападения защиты, полузащиты собрались в комок и снова
распались,  -  сообщало  радио.  -  Восемьдесят тысяч на трибунах дышат в один
ритм,  смотрят  в  одну точку и мучимы одной загадкой: чьи ворота чаще посетит
сегодня  мяч.  Ведь  сейчас  на  поле  уже вошли в силу футбольные законы. Мяч
неприкосновенен для всех рук, кроме вратаря.
    Проникновение  мяча в ворота убийственно. Это ведь и есть смысл игры, очко
поражения.  Но  в  воротах  сборной  СССР  стоит  сегодня...  - голос Карасика
просквозила  нежность, и радио обнародовало его дружеские чувства, - в воротах
стоит  молодой  вратарь  товарищ Кандидов с завода Гидраэр. Он стоит в воротах
сборной СССР впервые в жизни. Только год назад он приехал с берегов Волги, где
был  грузчиком. За год его узнали все на заводе. Теперь он вратарь Республики!
Сегодня...  Но,  товарищи,  внимание.  Клубок  игры  катится  к  воротам СССР.
Нападающие  противника  прорвались.  Они  порывисто  мчат  мяч.  Ворота СССР в
опасности.   Кандидов   опрометчиво  выбежал  на  перехват-Тут  в  репродуктор
ворвались  треск,  шорох,  бешеный  стрекот.  Настя  ошарашенно  схватилась за
рукоятку  конденсатора,  вариометра. Но в ту же секунду она сообразила, что то
были  не  атмосферные разряды, а аплодисменты. Раскаты аплодисментов заглушили
передачу.  Но  она  уже  повернула  ручку и сбилась теперь с точной настройки.
Приемник  был  не  в  порядке.  Напрасно  она  лихорадочно в хватких перчатках
Антона.  Он  уже  не  грыз, как обычно, семечек. С него слетел весь наигранный
шик.  Тело  его  пребывало в предельной подобранности, в постоянной готовности
отразить  в  любой точке пушечный удар мяча. Он бросался в ноги нападающих, он
опрокидывал  на  себя  набегавших и снимал у них мяч с ноги в момент почти уже
совершившегося удара. Он ловил мяч в воздухе, прыгал навстречу ему, выбрасывая
мяч  в  поле, и тотчас, спиной к воротам, пятясь, отбегал на свое место, ни на
секунду  не  выпуская  мяч  из  поля  зрения.  Он рыбкой нырял в нижний угол с
прижатым к груди мячом, вытянувшись, пересекал телом ворота, вытаскивая мяч из
верхнего  угла.  Он  вылущивал  мяч из груды свалившихся на него разгоряченных
тел.  Он  лез  в  самое  пекло  игры  и длинными руками выхватывал оттуда мяч,
который, казалось, уже дымился... Стадион неистовствовал:
    - Кандидов, Кандидов, Тоша!.. Кандибоберов!..
    Ни  одна  пчела  не  залетела  бы  в  сетку Кандидова! Мячи жалили его, но
бессильно  замирали  в  цепких  объятиях.  Мяч неминуемо встречал в полете его
тело.  И, как всегда, начинало казаться, что он чудодейственно затягивает мячи
к  себе, и те, изменяя траекторию полета, сворачивают к нему. Имя Кандидова не
сходило с восьмидесяти тысяч уст.
    "Буйволы" нападали блистательно и неудержимо. Они играли совершенно молча.
Советские  футболисты  по  привычке перекликались. "Буйволы" напирали упрямо и
безмолвно.  Бен  Хорг,  пораженный тем, что все его ,удары не дали результата,
стал  охотиться  за  Кандидовым. Он прыгал на него, пытаясь ударить его черной
своей  головой под ложечку в тот момент, когда Антон, вытянувшись, взлетал над
головами  нападавших,  хватая  высокий  мяч. Был момент, когда Кандидов рухнул
плашмя  у  своих  ворот и несколько секунд не мог встать. Стадион замер. Настя
услышала  взволнованный  голос  Карасика,  сообщавшего о падении Антона. Затем
последовала  тяжелая  пауза.  Настя  схватила  обеими  руками репродуктор. Она
услышала огромный вздох облегчения и аплодисменты.
    Антон встал. Через несколько минут Бен Хорг опять коварно напал на Антона.
Он  применил  свой  знаменитый,  хотя и потайной прием. Это был бросок головой
вперед,  на  вратаря.  На  трибунах  - смятение. Но, как мяч, как арбуз, ляция
шестьдесят,  возбуждение триста. Как слышите? Раз, два, три, шишел, вышел, вон
пошел. Я "Рыба". Кончаю, кончаю...
    И   радиолюбители,  слушавшие  трансляцию  матча,  радиолюбители  Кутаиси,
Вологды, Тамбова, Воронежа, Вап-нярки, Бологого и Ходжента... прокляли ее, эту
станцию.
    Мальчишки,  забегая  вперед,  окружали Кандидова. Он шел, черный от пота и
грязи. Ему аплодировали.
    - Тоша, прошу, уважь! - кричал ему сверху дядя Кеша.
    На  круглой  трибуне,  как  всегда,  расхаивали  своих и восхищались игрой
гостей.  Действительно,  "Буйволы"  играли  блестяще. А у советской команды на
этот  раз  дело  что-то  не  ладилось.  Нападение  играло  рваной линией. Края
партизанили  и  заводились.  Цветочкин  не  оправдывал  надежд.  Полузащита не
держала  места  и  плохо  прикрывала  Бена  Хорга.  Он все время пасся у ворот
красных.  Не  будь  Кандидова,  наловили бы голов... Но вратарь Республики был
поистине несокрушим. На скамье, где сидели гидраэровцы, только и говорили, что
об  Антоне.  Мария  Дементьевна  тараторила без умолку. Профессор совсем допек
соседа,   хвалившего  Цветочкина.  Лишь  ворчливая  мама  Фрума  из  общежития
гидраэровцев  не  могла постичь это шумное и утомительное времяпрепровождение.
Двадцать  два  здоровых  вспотевших  обормота  старательно  гонялись  друг  за
дружкой,  всячески  пакостили  друг  другу,  пихали, валялись, били по очереди
ногами  мячик, кричали и вообще что есть силы старались умориться. А один этот
умник, слава богу уже пожилой человек, бегал со свистулькой и не давал убивать
до  смерти.  Что  тут было интересного, за что люди платили деньги, мама Фрума
решительно не могла понять.



    ГЛАВА 34
    Штрафной удар

    Начался  второй тайм. Опять наседали "Буйволы". Страшные удары сыпались на
ворота  СССР.  Но  самые сокрушительные и неотвратимые мячи бесплодно глохли в
хватких  перчатках  Антона. Он уже не грыз, как обычно, семечек. С него слетел
весь  наигранный  шик.  Тело  его  пребывало  в  предельной  подобранности,  в
постоянной готовности отразить в любой точке п