ышем. Баграш крепко держал и
вел  команду. Он видел угнетенное состояние своих ребят, но подметил усталость
и  смятение Антона. Ошарашенный происшедшим, обозленный грубостью ребят, Антон
нервничал  в  воротах.  Это  не  укрылось  от  Баграша.  Капитан  заметил, что
магнетовцы  издалека  отдают  мяч  к своим воротам, чтобы протянуть время. Они
играли уже не на результат, а на время.
    - Смотри, ребята, они на оттяжку играть начинают! - говорил Баграш каждому
из своих игроков по очереди. - Мы их причешем за Карасика!
    И, собрав все свои силы, он повел мяч с таким напором, с такой решимостью,
что  Фоме, Бухвостову, а за ними и всем остальным стало совестно. Вот капитан!
Насколько  старше  всех,  а  не  сдает.  Напрасно  теперь  магнетовцы пытались
оттягивать  игру:  играли  на аут, посылали мяч Антону. С новой силой вспыхнул
порох  игры.  Линии  полузащиты и нападения гидраэровцев покатились на ворота,
как  валы  штормового прибоя. Гидраэровцы хлынули на ворота, как ливень. Антон
не  мог  понять,  откуда  берутся силы у этой разгромленной команды. Но думать
было  некогда.  Мячи, один свирепее другого, неслись на него. И Антон с ужасом
почувствовал, что он сдает... Потрясение и усталость сказались.
    - Играйте же! - крикнул он своим защитникам впервые в жизни.
    Обычно  он  даже досадовал, что защитники не подпускают к нему мяча. После
краткой  стычки  у  края  штрафной  площадки  вырвался Фома. Он бежал прямо на
ворота.  Защитники  отстали.  Никто не мог помешать ему. Положение у Фомы было
отличное. Антон видел, что мяч придется ему хорошо под бег. Фома мог ударить с
ходу.  Антон  мгновенно  измерил  расстояние  до бегущего, и вот в тот момент,
когда  Фома  хотел  ударить,  нырнул ему под ноги. Но за сотую долю секунды до
этого  Фома  перепрыгнул  через  мяч,  отказавшись  от верного удара, и пяткой
толкнул  его  набегавшему  сзади  Бухвостову.  Бухвостов пробил по воротам уже
невидимый  Антону  мяч.  Это  был  удар  прямой, как выпад шпаги. Холодея всем
нутром  от  мысли, что опоздал, Антон сделал нечеловеческий рывок в угол. Тело
его   пересекло   ворота,  но  еще  в  воздухе  Антон  почувствовал  страшную,
убийственную  пустоту перед пальцами. Прежде чем он осознал, что не дотянулся,
потрясающий рев рухнул сверху и оглушил его, словно землетрясение произошло.
    - Г-о-о-л! - ревел стадион. - Го-о-о-о-ол!!!
    Антон  лежал  поверженный,  в  песке, вытянув руки, зажмурившись. Потом он
медленно  поднял  голову,  открыл глаза, сел, оглушенный, плохо соображая, как
все  произошло.  Не  хотелось  глядеть  на  белый  свет,  полный рева и треска
аплодисментов.  Мяч,  закрутив вокруг себя сетку, далеко протащив ее по песку,
лежал запутавшись.
    Антон  встал с усилием... Служитель стадиона спускался по лесенке, держа в
руке  большой  белый  ноль.  На  щите  висела  цифра "один". Служитель слез со
стремянок и бросил ноль на землю.
    О,  что творилось! Какой грохот и рев стояли вокруг. Трибуны бушевали. Все
ходуном  ходило  на  них.  Баграш  и Фома трясли руки Бухвостову. Яшка Крайнах
сделалстойку  и ходил на руках вверх ногами в своих воротах. Зрители тоже были
довольны. Они видели то, что редко кто видал: "сухой" вратарь, "вечный ноль" -
Антон  Кандидов  был  размочен. И кем?! Гидраэровцами, клубной командой класса
"Б"!  Дядя Кеша сорвал кепку и бил ею соседа по голове. Антон отряхнул песок с
колен,  выпутал  мяч из сетки и с отвращением выбросил его на центр. Вдруг его
охватило  бешенство.  Ладно,  он  им  покажет.  Он ходил в воротах от стойки к
стойке,  как  тигр  в  клетке. Нет, надо совершить что-нибудь неслыханное, как
тогда  с  "Буйволами".  Игры  оставалось  всего шесть минут. Гидраэровцы опять
нападали. Антон, выбежав за штрафную, грубо сшиб Баг-раша. Трибуны засвистели:
-  Фью!..  Кандидов,  Кандибабкин,  Кандибоберов!.. Баграш поднялся и, отходя,
хромая, укоризненно сказал:
    - Этим не возьмешь, Антон...
    Но  Антон  уже  плохо  соображал.  Ему казалось, что слава, которую он все
время крепко, как пойманный мяч, держал в руках, ускользала от него.
    Через  минуту  на  ворота  гидраэровцев  били  угловой мяч, так называемый
корнер.  Все  вдруг  увидели,  что  Антон, как на матче с "Буйволами", оставил
ворота и вместе со всеми направился к лицевой черте противника. Один из защиты
"Магнето",   пожав  плечами,  стал  на  его  место  в  воротах.  Спорить  было
бесполезно.  Команда  знала упрямство Антона. Цветочкин блестяще подал из угла
мяч.  Мяч,  описав длинную дугу, опустился прямо на ворота гидраэровцев. Чижов
принял  удар,  но  Яшка  отбил.  Чижов  носком  легонько поддал мяч к воротам.
Кандидов  стоял  впереди,  у  самой  стойки.  Он  прыгнул.  Седая  прядка  его
взметнулась. Мяч от его головы влетел в ворота гидраэровцев. Антон победоносно
поднял  руку  вверх.  Раздались  аплодисменты.  Но  хлопки были неуверенные, у
аплодисментов  был  слишком  высокий  тон: хлопали только мальчишеские ладони.
Руки  болельщиков  оставались неподвижными. Севастьяныч взял мяч и положил его
перед воротами.
    - Офсайд! - вопил дядя Кеша. Аплодисменты стихли.
    - Какой такой еще офсайд? Что за петрушка? Чистый гол! - возразил Кандидов
и, взяв мяч, хотел нести его на центр.
    - Вы были вне игры, - объяснил Севастьяныч, беря у него из рук мяч и кладя
на землю. У мяча грозно стали гидраэровцы.
    - Да  пошел  ты  еще! - пробормотал Кандидов Крайнаху и нагнулся за мячом.
Яшка не давал мяча.
    - Ты что, сдурел? - спросил Кандидов и толкнул его плечом.
    - Кандидов, я вас предупреждаю! - сказал Севастьяныч.
    - Подыгрывать взялся?! - прошептал с бешенством Антон.
    - С поля! - кратко приказал Севастьяныч.
    - Ты что?
    - Вон сейчас же с поля!
    Тут  только  Антон  опомнился.  Фома  взял  у него мяч из рук и добродушно
помахал рукой:
    - Иди, иди, попей чайку, очухайся!
    Сперва  раздался  свист,  потом стало очень тихо. Стадион молчал. В тишине
уходил  Антон с поля. Игра продолжалась. Цветочкин принял на себя капитанство.
В голу стал Чижов.
    Гидраэровцы  нападали  с  новым  рвением. Тут всем стало видно, как опасно
строить  игру  на  одном  человеке. Как только Антон покинул ворота, в команде
"Магнето"  начался полный развал. Напрасно Цветочкин пытался сохранить хорошую
мину,  подбадривал  партнеров  и  ругал  их  последними словами. Уже через две
минуты  в  осиротевшие  ворота,  где  Чижов  метался беспомощно, как холостяк,
случайно  оставленный на кухне, влетел от ноги Фомы новый мяч. Счет сравнялся.
За  две  минуты  до  конца  Баграш,  красиво  обведя  двух защитников, тряхнул
стариной, засадил великолепный шут. Это был решающий, третий гол. Теперь Чижов
метался  в  воротах,  как  пассажир  на  тонущей  палубе. Спасительный свисток
Севастьяныча  избавил  магнетов-цев  от  дальнейшего позора. Старые футболисты
"Магнето"  выбежали на центр. Они привыкли к превратностям судьбы. Несмотря на
отчаяние  - упустили верную победу и кубок, - они нашли в себе силы посередине
поля  мужественно,  хотя и вразброд, прокричать "Физкульт-ура!" "Гидраэру". Те
отвечали   дружными   голосами,  полными  великодушия  и  восторга.  И,  тесно
обнявшись, победители побежали к люку.
    Трибуны  стояли.  Покрывая гул оваций, радио провозгласило: "Большой кубок
Спартакиады профсоюзов выиграла команда Гидраэра".
    У дверей раздевалки Мартин Юнг целовал каждого и спрашивал:
    - Ну что, Мартин Юнг - трепач? Сами вы трепачи!..
    Когда  в  молчании  стадиона  изгнанный  из  игры Антон прошел через толпу
стоящих  зрителей,  все ему уступали дорогу. Милиционеры очищали путь. На него
смотрели  кто  с  насмешкой,  кто  с  сочувствием.  Антон шел и выдыхал воздух
коротко  и сильно. В нем еще все клокотало. Мышцы его не мирились с покоем. От
него  шел  пар.  Казалось,  он  дымится, как человек, выскочивший из пламени и
обданный  холодной  струей.  Лицо  его  потемнело,  скулы  обтянулись,  словно
обуглились.  Крупные  капли  пота  затекали  за  ворот  свитера.  Он  зашел  в
раздевалку.
    Пусто...
    Доносился  гул  стадиона сверху. Он лег ничком на скамью. Все кончено, все
кончено...  Развенчан,  опозорен,  размочен. Сколько бед на одного! Карасик...
Гол...  Ах,  ты!..  Хорошеньких  дел он натворил. Что он там такое наболтал? И
выгнали,  как  мальчишку,  как  школьника из класса. Над головой, на трибунах,
затопали,  закричали.  Наверное, еще гол. Что скажет Цветочкин? Какими глазами
посмотрит на него теперь команда? А впрочем, черт с ними. Все равно...
    Как произошла эта проклятая "коробочка"? С нее все и началось. Припомнился
странный  взгляд, которым обменялись Чижов и Цветочкин в начале игры. Страшное
подозрение...  Может  быть, они нарочно... "коробочку"? Он вскочил. Скорее вон
отсюда.  Он  стал поспешно одеваться. Узнать бы, как Женька. Опять над головой
все   загромыхало,   загудело,   пошло  ходуном...  Косой  потолок  готов  был
провалиться.
    Когда   Кандидов  вышел  с  чемоданчиком,  с  поля  доносились  свистки  и
аплодисменты.  Он  удалился  в  пустую  уборную и простоял там все время, пока
слышал  голоса  гидраэровцев. Дверь дергали. Кто-то возмущался: "Кто там засел
так  долго?" Потом все стихло. Он вышел. Стадион истек и опустел. День выходил
через  северные  ворота.  В  южные  вползал вечер. Стыли скамьи амфитеатра. На
огромном порожнем стадионе Антон почувствовал еще острее свое одиночество.
    Над  воротами  снимали  доски  с  цифрами:  "три"  и  "два".  Это был счет
проигрыша.
    Дружно  выстроившись,  выходили  через  ворота,  все  в белом, милиционеры
оцепления.  Тащили из буфетов в корзинах пустые бутылки из-под ситро. Все было
выпито до дна.
    С   флагштока   главной   мачты  медленно  пополз  вниз  флаг  Спартакиады
профсоюзов. С ним, скользя голубой тенью по полированному флагштоку, спускался
прохладный вечер. Все было кончено.



    ГЛАВА 44
    Вне горы

    Антон  проходил  мимо  будки  телефонного  автомата.  Он  услышал знакомый
лягушечий голос:
    - Проигрыш...     Про-и-гр-ы-ы-ш     объясняется    позорным    поведением
небезызвестного Кандидова, чье чемпионское чванство...
    Антон  узнал  через стекло затылок Димочки. Он яростно потряс рукой будку,
едва не повалил ее. Димочка испуганно оглянулся.
    - Ах,  это  вы?..  -  пробормотал  он,  перетрусив,  но  тут  же попытался
снагличать:  -  А,  поздравляю  "сухого" вратаря с подмоченной репутацией, сик
транзит глория мунди...'
    Ничего, Антоша! Пойдем вспрыснем окончательно.
    Но  Кандидов,  с омерзением посмотрев на него, вдруд устремился к воротам.
Там со своим портфелем шагал Токарцев.
    - Ардальон  Гаврилович!  -  закричал  Антон  и  вдруг  тихим, извиняющимся
голосом спросил: - Как Карасик?
    - Как же это вы, милый человек, дружка-то своего припечатали? Ай-я-яй!..
    "Так  проходит  земная  слава"  (латинская  пословица)- А как он, Ардальон
Гаврилович? Опасно?
    - Да,  надлом  ребра,  - сердито отвечал Токарцев. - Грудная клетка слегка
помята. Могло быть плачевнее, доктор говорит.
    - Ардальон  Гаврилович,  верьте  слову,  не  было "коробочки", - заговорил
Антон,  и  голос  его расщепился. - Я ни сном, ни духом... Сам не понимаю, как
эта петрушка случилась. Я выбежал, а тут...
    Он в отчаянии развел руками. Руки его бессильно опустились.
    Профессор пристально поглядел на Антона:
    - Вы сейчас куда?
    - Да так, никуда...
    - Ну,  значит,  нам  по  дороге. Я машину отпустил. Пройтись хотел. Пошли.
Дима вернулся в будку. Снова соединился с редакцией1.
    - Алло, нас разъединили.
    - Да, телефон пошаливает...
    Антон с профессором шли по Москве.
    - А верно же, они хорошо играли? - спросил Токарцев.
    - Молодцы,  дьяволы!  -  сказал  искренне  Антон.  Ему  хотелось  обо всем
рассказать этому почтенному человеку.
    - Вы  понимаете,  в  чем штука-то, Ардальон Гаврилович? Как вот они забили
мне...
    - Ну,  забили,  и  вс„.  Должны  же  забить  когда-нибудь. На то и футбол.
Голкиперу вредно философствовать, бросьте!
    - Нет,  иногда  стоит.  Да...  Я бы на башку свою спорил, что Фома ударит,
Рус„лкин.  Ведь  у него положение было какое! Место отличное, лучше не надо. И
мяч  как  раз  под  правую  ногу  вышел. Только шутовать, а он взял да в самую
последнюю  секунду, когда я уже рывок дал, прыг через мяч, пас назад под себя.
Я  сразу мяч из глаз и выпустил. А там Бухвостов с ходу - раз! - ив угол. Я уж
не дотянулся... Это я не знаю. Спасовать другому... Отдать свой верный мяч! Вы
знаете,  что  это стоит форварду? Это просто, верьте слову, ни в одной команде
бы не сделали. Они всю мою систему вверх тормашками. Это вот меня и докопало.-
Но  вы  там  тоже  засветили  головой  очень эффектно, - желая утешить, сказал
Токарцев. - Я, кстати, не совсем понял, почему не засчитали.
    - Говорят,  офсайд:  я был вне игры. Вот Женька правду говорил - это самое
трезвое  правило.  Вся  игральная  мудрость  футбола  в  этом параграфе сидит.
Примерно  так:  зарвался  вперед  игрок  без  мяча...  С  мячом-то можно: иди,
пробейся, у противника отыграй. Но не вылазь вперед на даровщинку, налегке. Не
жди  там,  если ты за линию мяча зашел. Ты уже у ворот, кажется, и противников
нет,  и  мяч  тебе сзади дают свои. Товарищам-то он в поту дался, а ты вали на
всем  готовеньком. Стоп! Свисток. Офсайд. Ты не можешь бить, нет у тебя права,
ты вне игры... Это трудно так объяснить.
    - Нет, это мудро, - сказал Токарцев, - хитро придумано.
    Они   шли   уже  по  Садово-Триумфальной.  Токарцев  взглянул  на  часы  и
заторопился.
    - Ну, мне пора, - сказал он.
    - Всем  вот  пора,  а мне и спешить некуда. Вот петрушка! Живу я, Ардальон
Гаврилович, вроде в офсайде. За линию зашел. Вылез к чужим воротам. Толкусь на
готовеньком.  Числюсь только на работе, а ведь на деле ни шиша... Сами знаете.
Да  нет!  -  воскликнул  он,  заметив  протестующее движение Токарцева. - Я не
прибедняюсь,  кипер-то я в полном смысле мировой. Таких, пожалуй, и не было до
меня.  Один  голешник  -  это не в счет. Да ведь все-таки это игрушка, дела-то
всерьез настоящего нет.
    - Ну, если так рассуждать, мой милый, то и искусство...
    - Вы  меня не ловите, Ардальон Гаврилович. Вы не думайте, что я вот говорю
так,  ничего не понимаю. Я читал порядочно. Кипер-то классный, может быть, и у
фашистов  какой-нибудь  выскочит.  Я  вот  видел  Планичку,  немногим  уж  мне
уступает.  А вот, чтобы такое дело было, как у Баг-раша, у Фомы белобрысого, -
это  вот  совсем  новый,  иной разговор. Это наш особенный манер. Таких еще не
было.  Тут  игра  какое  дело  делает.  На  поле они выходят как бригада, а на
производстве  -  команда.  Одно  к  одному.  А я вот, понимаете, уж не в самой
точке.  Вот  как-то Кара-сик говорил: страна не прощает человеку неоправданных
надежд.  Раз  обманувшись, возненавидит... Завидую я ребятам. Можете поверить?
Ну  вот  завидую, и все! Вот постовому и то. Он свое место держит, у него пост
имеется.  Вот заступил, потом его сменят, спать пойдет. Завтра встанет, сапоги
начистит,  блеск,  выправка,  держись  правой  стороны...  А  мне  каждое утро
просыпаться  страшно.  Ни  к  чему как-то. И людей своих около нет. Настоящего
слова  пе  услышишь.  Все  ахи да охи, вратарь эпохи... А верной руки никто не
протянет. Все руки аплодисментами заняты. Хлопают...
    Ему  было  очень  нужно  так  говорить  о  себе.  Он  мог  бы  целую  ночь
разговаривать вот так. Это давно уже накипело, а теперь прорвалось.
    - Ну, всего вам, Ардальон Гаврилович, - сказал он грустно.
    Одинокий  и  бесславный,  брел Антон по Москве. Милиционер Снежков стоял у
знакомой   витрины   путешествий.  Антон  бесшумно  подошел.  Но  и  это  окно
потускнело.  Бюро, очевидно, переезжало в другое помещение. Загаженные мухами,
поблекли, покоробились плакаты, пожухли краски. Зигзагообразная трещина прошла
по  стеклу.  Опрокинутый  табурет  валялся в витрине. На сгибах плакатов лежал
толстый  слой  пыли. Скучно было в этом литографированном мире, и сдохшие мухи
запутались в паутине у мутного стекла.
    - Здорово, постовой! - сказал Антон.
    - Здравствуйте,  товарищ Кандидов! - встрепенулся милиционер. - Извиняюсь,
не признал спервоначалу. Гуляете?
    - Гуляю.
    Милиционер застенчиво хмыкнул:
    - Да,  вот  и  вам вышло пропустить. А сильная игрушка была, жестокая, как
вас это... как вы покинули, значит, так ваши и припухли.
    Минуту оба разглядывали плакаты.
    - Смотрите? - спросил Кандидов сочувственно.
    - Да,  я  тут  недавно  поставлен. Вот гляжу со скуки, размышляю по ночным
обстоятельствам.  Много,  я  говорю,  красоты  имеется на свете. Домища какие,
гляди.   Вот  пальмы  в  жаркой  природе.  Субтропики.  Интересно  нарисовано.
Отправление пароходов.
    Пассажиры-путешественники. Большое движение всюду наблюдается... Поглядеть
бы,  я  говорю, как там заграничная жизнь происходит.- Я глядел, нагляделся, -
сказал Антон. - Это на картинках красиво выходит, а на деле петрушка.
    - Скажите  пожалуйста! - сделал озабоченное лицо милиционер. - Кризис, что
ли?
    - В  общем,  что  посмотреть-то,  конечно,  есть  достаточно. Сперва прямо
обалдеешь, а вглядишься - совсем другое дело. Незавидное там житье, друг.
    - То-то  они к нам ездят, интуристы эти. Значит, наше государство образует
мировую достопримечательность.
    - Меня переманить хотели, субчики, сто тысяч лир давали, сволочи! - сказал
Антон и неожиданно для себя приврал. - Я их как шибанул с лестницы!
    - Это  правильно!  -  обрадовался  милиционер. - Это я приветствую просто,
товарищ Кандидов.
    Запыхавшиеся Ласмин и Димочка подбежали к Антону.
    - Уф!  -  сказал  Ласмин. - А мы вас искали. Нам мальчишки сказали, что вы
тут прошли. Популярность! Антон хмуро посмотрел на него:
    - Ну, чего вам?
    - Не  огорчайтесь, Антон Михайлович, лучше вот поздравьте Димочку, товарищ
вам  по  несчастью: вас - с поля, а его - из редакции! Нахалтурил во вчерашнем
отчете  о  заседании наркомата. Можете себе представить, передавал по телефону
своим побуквенным стилем фамилии выступавших... Там некто Седой говорил, Герой
Труда...  Ну-с,  а  Димочка  наш  сообщил: "Семен, Елена, Дмитрий, Ольга, Иван
краткий". А проверить не удосужился. Так и напечатали: тов. Иван Краткий.
    - Черт подери, - закричал Дима, - из-за этого Ивана Краткого я теперь Иван
Сокращенный!
    - Вот, - восхитился Ласмин, - учитесь переносить невзгоды!
    - Товарищ милиционер, - сказал развязно Димочка. Он был навеселе. - Я имею
сообщить строго конфиденциально...
    - Пошли бы вы спать, гражданин хороший, - сказал милиционер.
    - А  я  не  хочу  спать...  - сказал Димочка. - Извозчик! - закричал он. -
Сколько возьмешь на Луну и вокруг Луны, без пересадки?
    - Гражданин,  я  вторично  предупреждаю.  До  Луны далеко, а отделение тут
рядом.-  Милицейская  астрономия,  -  сказал  Димочка.  Ласмин положил руку на
высокое плечо Антона:
    - Ну,  что  вы  тут тоскуете, Антон? Проигрыш переживаете? Плюньте, милый,
что  за  ерунда!  Ну,  пропустили мяч, бывает. Я понимаю, вас сбила с толку их
обезличка в игре.
    - Какая,  черт, обезличка! - вспылил Антон. - Это сыгранность. Каждый свое
место чувствует. Играют вместе и каждый по-своему. А наши...
    - Ну,  один  мяч  и  столько покаянных мыслей! - засмеялся Ласмин. - А что
было бы, если бы вам пять вбили?
    - Ой,  арап,  вот  арап!  Как  это  вы  ловко Карасика! - погрозил пальцем
Димочка. - Боб нам потом изображал технику эту...
    Антон схватил его за шиворот, поднял и потряс. Рубашка у Димочки треснула,
галстук вылез и сбился набок.
    - Идите  вы  все  от меня знаете куда? - сказал Антон и, надвинув поглубже
шляпу, пошел к трамваю.
    Пора было двигать домой. Он вскочил на ходу. Народу в вагоне было немного.
    В трамвае властвовал некий франт. У него были самые желтые ботинки во всем
вагоне,  самые  длинные  кончики  воротничка.  Твердый,  как  яичная скорлупа,