й раз терялся, умолкал и порол чепуху.
    Поговаривали   о   том,   что   скоро  приедет  знаменитая  команда  клуба
"Королевских  буйволов". Если бы они приехали, Кандидов мог бы держать экзамен
на международный класс.


    ГЛАВА 32
    Профессор Токарцев и другие

    Профессор  Токарцев  принадлежал к лучшим представителям старой московской
профессуры.  Крупнейший  теоретик  гидроавиации,  он  был известен не только в
Европе,  но  и за океаном. Он славился знанием всей подноготной старой Москвы,
широким замоскворецким хлебосольством, природной веселостью, хорошими манерами
и  простецкой  легкостью  в общении с людьми. Он знал толк в старых гравюрах и
беговых лошадях и был не дурак но части вин. Но не коллекционировал первые, не
рисковал  на вторых и не злоупотреблял последними. Ему было около шестидесяти.
Но  огорчительное отложение жирка портило ему лишь фигуру, а не настроение. Он
брился  матча.  Но  встречи  часто кончались вничью: нанадение гидраэровцев не
всегда  умело  забить  мяч в чужие ворота, а Антон редко пропускал в свои. И в
результате:  ноль  -  ноль.  Потом  Баграш  несколько изменил тактику игры. За
ворота можно было быть спокойным, и команда теперь смелее нападала.
    На  одном  из  матчей  "Гидраэра",  окончившемся очередной "сухой" ничьей,
Караете,  проходя  мимо  будки телефонного автомата, увидел за стеклом Димочку
Шнейса. Он передавал в свою редакцию отчет о матче.
    - Да,  да!  - доносилось из будки. - Сегодня опять выиграли гидраэровцы. -
Зажав ухом и плечом трубку, Димочка спешно раскладывал листочки записи. - Что?
Гидраэровцы...  Нет  "ы"? Я говорю: "ы". Кандидов опять не пропустил ни одного
мяча. Он, безусловно, лучший вратарь Москвы. Мертвая хватка. Гидраэровцы... Да
нет! "Ы, ы", - говорю я вам! Давайте по буквам!.. О-о-о!
    Через  десять  минут,  спустившись  в  раздевалку,  Ка-расик  с изумлением
увидел,  что  рядом  с  Антоном  сидят Ласмин и Димочка. Антон бормотал что-то
невнятное  и беспомощно оглядывался. Димочка спешно записывал. Увидя Карасика,
он  вскочил.  -  Евгению  Кар  - эвоэ, привет! - закричал он.- Всего хорошего,
Антон Михайлович, мы еще встретимся! Он помахал рукой и вылетел из раздевалки.
    - Гони его в шею в следующий раз, - сказал Ка-расик Антону.
    - А он про меня статью хочет написать, - объяснил Антон.
    - Ты не знаешь, что это за тип!
    - Очень веселый хлопец, - сказал Антон.
    - Мое дело предупредить! - отрезал Карасик.
    После  матча  со  сборной Поволожья, где Антон опять отличился, предстояла
традиционная  встреча с Ленинградом. Матч этот был очень серьезным, и в совете
футбольной секции многие ни за что не соглашались признать кандидатуру Антона.
За  него  заступилась  "Комсомольская  газета".  Она обругала руководителей за
косность,   потребовала  продвижения  молодых  и  ядовито  напомнила  проигрыш
прошлого сезона.
    Игра  в Ленинграде принесла новую славу Антону. Игроки, ездившие в составе
сборной, целую неделю нестоящей дамы. Он физически не может ужиться спокойно с
несправедливостью. Что? Будьте воспитанны, друзья!"
    Дом  у  Токарцевых  был открытый, гостеприимный. Готовили вкусно, подавали
много,  пили в меру. Профессорша Мария Дементьевна была многоопытной хозяйкой,
умеющей  занять  гостя,  угостить  досыта и не замечать пятен на скатерти. Это
была  неугомонная  толстуха.  Она  ездила в Ессентуки, призывала на помощь все
силы природы: воды, горы, электричество, массаж, теряла по восемнадцать кило и
в первый же месяц по прибытии в Москву прибавляла в весе двадцать.
    Мария  Дементьевна  была  очень восторженна и легко меняла предметы своего
восхищения.  "Обиды"  1917  года  она  не  забыла.  Но  Арди, как она называла
профессора, был доволен большевиками.
    - Они сработались с Арди, - говаривала Мария Дементьевна.
    И вскоре от нее можно было услышать, как она экзальтированно восклицала:
    - Ах,  наши  комсомольцы  -  это  чудо!  - таким же точно тоном, каким она
несколько  лет  назад  говорила на благотворительных базарах: - Ах, наши серые
незаметные солдаты - это чудо!..
    Слово  "глиссер"  она произносила как "глиссэр". А дочку Аделаиду называла
Ладой.
    Лада  родилась  уже  с готовым убеждением, что она призвана украшать собой
белый  свет,  и  была  довольна  тем,  что  существует и выполняет это высокое
предначертание.  Раз  решив  так,  она  уже больше не затрудняла себя никакими
вопросами  о  целях  жизни.  Так  подгоняла  она  в  детстве, заглянув в конец
учебника,  задачку  под готовое решение. Она была очень миловидна, а некоторые
погрешности, допущенные природой, легко и умело восполнялись искусственно.
    Карасик  совершенно  не  выносил  Лады. Ему казалось оскорбительным, что у
профессора Токарцева могла быть такая дочка. Ему было обидно, когда он слышал,
как  Лада  обращалась  с  изящной  фамильярностью  при посторонних к Ардальону
Гавриловичу:
    - Слушай,  папец,  я  заберу сегодня твою машину. Не сердись, крошка. Але,
гоп!..  Состоялось...  -  и  уезжала  на  машине  каждый  день, делал по утрам
гимнастику  по  Мюллеру, и складка на его брюках была остра, как форштевень. В
свободные   часы   он   сам  уверенно  водил  машину,  которой  наградило  его
правительство,  причем  на  загородном шоссе дожимал стрелку спидометра до 90.
Читая  на  другой  день об автомобильных катастрофах, он холодел, клялся себе,
что  будет осторожен, но за рулевой баранкой забывал о страхе - "какой русский
не любит быстрой езды!"
    В  революцию  у него пропали сбережения в банке. Токарцев горевал недолго,
предпочитая  не  вспоминать о прошлом, которому хорошо знал цену. От эмиграции
он  с  омерзением  отплевывался.  В  первые  же  годы революции его пригласили
работать.  Человек  он  был любопытный. "Это совсем особенный народ, - говорил
он,  присматриваясь. - Интересно все-таки, что у них получится". Размах работы
был  ему  по  душе.  По  его  предложению утвердили строительство грандиозного
гидроканала  для  испытания  моделей. Он уже больше десятка лет носился с этой
мечтой  и  сразу  увлекся  новой  работой, работал не за паек, а за совесть. С
живым  интересом  и  со  страстным  любопытством  сближался  с новыми людьми и
незаметно перестал говорить "они", "у них", перейдя на "мы", "у нас".
    Он  близко  сдружился  с  Баграшом  и всячески покровительствовал, помогал
маленькой  коммуне гидраэровцев. Его занимали дерзость и упрямство, с которыми
Фома  Рус„лкин,  Яшка  Крайнах  бросались  в гущу самой премудрости науки. Ему
импонировал футбольный задор, командное братство, бешеное упрямство, стиснутые
зубы, дьявольская усидчивость.
    Настю  он  считал  очень  талантливым конструктором, а последний маленький
спортивно-испытательный     глиссерчик    типа    "аутборт"    поразил    даже
изобретательного  Токарцева  своей  технической смелостью. Профессор частенько
заглядывал  к  бывшему  "Николе-на-Островке".  Он  называл коммуну "институтом
благородных парней".
    Его  природное любопытство проявлялось даже в особой манере разговаривать.
Почти  каждую  фразу  он  заканчивал  вопросом  "что?",  как будто интересуясь
немедленным ответом собеседника.
    "Воспитанный  человек  не  станет курить в комнате ребенка, органически не
выдержит сидения в присутствии проекту отнеслиеь с недоверием. Правда, бригада
работала  под  покровительством  такого  авторитета,  как  Токарцев, но все же
проект   казался   слишком   смелым,  неосуществимым.  Карасик  последовал  за
Токарцевым  в  его  кабинет. Квартира у Токарцевых была прохладная, шторы были
приспущены.   Но  слишком  много  тут  было  картин,  портьер.  На  этажерках,
секретерах,  комодах,  полках  стояли  фарфоровые статуэтки, вазочки, стаканы,
фужеры...  Страшно  было  повернуться,  чтобы  не  задеть чего-нибудь. Карасик
вспомнил, как Фома Рус„лкин, придя к нему впервые, спросил:
    - Так и живете при магазине?
    Но кабинет Токарцева казался комнатой из другой квартиры. Все носило здесь
отпечаток  деловой,  рабочий.  В  кабинете было много света. Лекала, угольники
валялись  ва  окнах  и  на полу. Кругом лежали свернутые в трубку, засунутые в
черные  цилиндры  чертежи,  синька,  калька.  Добротный  ватман был наколот на
чертежные  доски.  Стояли  баночки  с  тушью,  флаконы всех цветов. На стенах,
выкрашенных  голубой  эмалевой  краской,  висели  портреты знаменитых ученых и
деятелей  авиация:  Жуковского,  Нестерова,  Блерио,  братьев  Райт - Орвиля и
Вильбура.  Карасик  узнал  в  других  рамках  Фармана,  Кертиса, Эсно Пельтри,
Сикорского, Цеппелина, Циолковского, Валье, Сигрева.
    На  профессоре  была  бархатная  пижама  с  гусарскими  шнурами,  и сам он
смахивал  на  художника  в  своей  мастерской.  Он  внимательно  читал  статью
Карасика, ставил на нолях красные галочки.
    - Талантливый, черт возьми, вы человек! - сказал он, закончив.
    Ему вообще нравился Карасик.
    - Что? Вот это: "Глиссер, ищущий опору в собственной скорости, неся в себе
принцип   интенсивного  воздействия  на  среду,  ближе  нам  и  по  духу,  чем
экстенсивное,  относящееся  к воде инертно, поддерживаемое древней архимедовой
формулой,   круглое   судно".  Тут,  конечно,  много  вольности,  -  продолжал
профессор, - но дух схвэчен верно. Что?.. А вы любите скрипку? - спросил вдруг
профессор. - Что?
    Он вообще любил задавать неожиданные вопросы.
    - Не  очень, - сознался Карасик.А профессор должен был ждать, пока подадут
ему заводскую, или шел пешком.
    Это  был  особый  тип  девушек,  над всем хихикающих, ко всему относящихся
свысока,  со  всеми  -  запанибрата.  Карасик  панически  боялся  их. С такими
девушками  он  чувствовал  себя полным дураком, терялся и действительно глупел
перед этой лучистой и победной пустотой.
    - Абсолютный вакуум в голове! - сокрушенно восклицал профессор.
    Штатным и домашним философом Лады был, конечно, Димочка.
    - Он  немножко шпанистый, - говорила Караеику Лада, - он босяк-джентльмен,
я это обожаю. Он типичный эпикуриал.
    - Эпикуреец? - спросил Карасик.
    - Не  придирайтесь!..  Ну  вот,  вы вечно придираетесь, - надулась Лада. -
Учитесь  мыслить  независимо.  Узнав,  что  Карасик  тренируется в футбол, она
хохотала не меньше пятнадцати минут. Карасик стоял мрачный и молчал.
    - Тоже  мне  футболист, - сказала Лада, - воображаю себе! Зачем вы из кожи
вон лезете? Писали бы себе... Выше головы не прыгнете.
    - Я буду играть в футбол, - упрямо сказал Карасик.
    - Воображаю. Чудес на свете не бывает.
    - Я не колдун, но иногда действую вопреки природе, как все энтузиасты.
    - Это из передовицы вашей газеты?
    - Нет, это из сказок Эрнста Теодора Амадея Гофмана, - сказал Карасик.
    - Боже мой, и его сагитировали!.. - ужаснулась Лада.
    Карасик  пришел к Токарцеву, чтобы профессор просмотрел его большой очерк.
В  нем  Евгений  Кар  развивал  идеи.  двухлодочного  глиссера  и  ратовал  за
строительство  скользящего  экспресса.  Конструкторская  бригада  Гидраэра под
руководством  Насти  и  Баграша  уже  составила  эскизный  проект,  совершенно
фантастической  по  внешности,  но вполне реальной по существу машины. Это был
огромный,   стоместный,  двухлодочный  глиссер,  предназначенный  для  срочных
морских  поездок.  В  кругах  глиссеростроителей  к гость и так далее. Честное
слово!  Жаль, поздно мне, а то я бы тоже и в футбол начал играть. Что? Честное
слово!
    Выходя  из  кабинета  вместе  с  профессором,  Карасик  разглядел в уютном
сумраке  гостиной несколько сидящих фигур. После светлого кабинета он в первое
мгновение  не  видел  лиц,  потом  он  рассмотрел  Ладу,  Марию  Дементьев-ну,
Цветочкина, Ласмина, Димочку. Кто-то еще сидел в сторонке у рояля.
    В  гостиной  сумерничали.  Но  вдруг  малиновый  закатный  луч, пористый и
кишащий  пылинками,  проник  сквозь  разрез  в шторе и упал на голову сидящего
поодаль. Карасик увидел, как ярко вспыхнула знакомая прядка.
    - Видите,  -  заговорил  тотчас  Ласмин,  -  Антон  Михайлович - подлинный
избранник  славы!  Даже  луч находит в темноте его и останавливается именно на
нем.
    - Браво,  браво!  - сказала Мария Дементьевна. - Вам, Валерьян Николаевич,
надо было быть поэтом, а не юристом.
    Антон увидел Карасика, встал неловко, потом снова сел.
    - Здорово,  Женя!  -  сказал  он  с  нарочитой  развязностью.  - А я вот с
тренировки зашел.
    - Ого!  - воскликнула Лада. - Вас, видно, строго держат - отчет приходится
отдавать.
    - Не отчет, - пожал плечами Антон, - а надо же объяснить, раз он не знает.
    - Ничего не надо объяснять, все понятно... - Карасик раскланялся. - Антон,
у нас к восьми кружок.
    - Если вам так надо, идите, - сказала Лада. - Он сейчас.
    - Иди,  я  сейчас,  - сказал Антон. Димочка, стоявший в сторонке, картинно
развел руками, иронически поглядывая на Караспка.
    - Послушайте, - грубовато сказал Боб Цветочкин, - оставьте вы его в покое.
К чему ему все эти ваши кружки?
    - Он мячи берет недостаточно идеологически четко! - захохотал Димочка.
    - У вас, видимо, кругозор не шире ста двадцати на девяносто... - вызывающе
заметил Карасик Цветочкину. Его перебил Ласмин:
    - Боб  абсолютно  прав.  У  нас не умеют еще беречь, ценить...- Скрипку не
любите? Как же так? - огорчился профессор и даже карандаш положил.
    - Я  очень люблю музыку, - сказал Карасик, - но у скрипки и колоратуры мне
неприятна  витая  тонкость звукового хода. Нет объемности... Это пронзительный
штрих  скорее.  А  вот  рояль,  баритон  -  это трехмерный звук, развернутый в
пространстве,  густой  по акустической консистенции тон. Он облегает стены, им
заполнен зал до краев.
    Профессор  с  интересом  слушал  его.  Он подумывал, о чем бы еще спросить
Карасика. Ему просто не хотелось его отпускать.
    - Забавно, - сказал он. - У вас все по-своему получается. Это, вероятно, и
есть сущность вашего литературного дела.
    Они  говорили  о  живописи, искали сродство между цветом и звуком. Карасик
заговорил  о  Григе,  которого любил с детства. Угловатую, лаконическую музыку
северного  композитора  с его мелодиями, ниспадающими по уступам, как водопад,
Карасик  дерзостно сравнил с живописью Врубеля: "У них от перенасыщенности, от
внутреннего  неистовства, при внешней немногословности краски и формы выпадают
кристаллами".
    - Скажите,  -  вдруг  спросил  Токарцев,  -  а можете вы на такие вот темы
говорить у вас там... ну, у наших благородных парней?
    - Еще как! Может быть, не в такой форме, - сказал Карасик, - но говорим мы
очень часто.
    И   он   рассказал   профессору,   как   говорил  полуголодным,  замерзшим
судоремонтщикам в саратовском затоне о Леонардо да Винчи, о Микеланджело.
    - Вы молодец, Евгений... Евгений...
    - Григорьевич...
    - Евгений Григорьевич! Молодец вы. Что? Круто сломали линию хода и пошли к
этим   чудесным   ребятам.   Вы   знаете,   у  них  есть  какая-то  врожденная
воспитанность.
    - Правда, хорошие ребята?
    - Отличный молодой народ, хорошие головы, свежая кровь!
    - Очень уж они жадные. Глотают все, что ни попало, - прямо кашалоты.
    - Ничего,  я  надеюсь,  они  не  заболеют рецидивами наших интеллигентских
хворей...  Сомнение,  тоска,  винова-  А  знаменитый  Монти - "Буйвол Помпас",
купленный  вместе  с  другими уругвайцами Италией, выигравший первенство мира,
изуродовавший  шесть олимпийских игроков и зверски покалеченный англичанами на
Уэмблейском  стадионе!..  Или,  наконец,  знаменитый  Бен Хорг, наемный убийца
"Королевских  буйволов"... А то, что вы тут говорили, это... это, я бы сказал,
широковещательно, но узколобо... глубокомысленно, но мелкотравчато.
    Все   были   слегка  ошарашены.  Ласмин  молчал.  Чтобы  смягчить  остроту
положения, профессор сказал:
    - Я  был в Испании на бое быков. Выглядит это импозантно, но омерзительно.
Что?..
    - А ты чего молчишь? - накинулся вдруг Карасик на Антона.
    - Ну что ж после тебя скажешь?..
    Карасик остановился в дверях.
    Димочка подошел к нему. Он сказал Жене на ухо:
    - Брось ты эту трепанацию...
    - Идем, Антон! - сказал Карасик решительно.
    - Ну, он еще немножко посидит! - воскликнула Лада.
    - Эх, Антон! - не выдержал Карасик. Димочка ловко подхватил его интонацию,
вскочил, поднял торжественно руку и провозгласил:
    - "И ты, бруто!" - воскликнул нетто, завернулся в тару и упал.
    Лада расхохоталась.
    Антон встал так резко, что чуть не опрокинул маленький столик с альбомами.
    - Стой, Женя... и я с тобой. Они дошли до дому молча.


    ГЛАВА 33
    "Королевские буйволы"

    Слухи,   волновавшие  болельщиков,  подтвердились.  Победитель  Всемирного
чемпионата,  прославленный  европейский  клуб  профессионалов  кожаного  мяча,
известный  Он стал многословно бубнить о национальном почете, которым окружают
за  границей знаменитых спортсменов, привел известный пример с финским бегуном
Нурми,  которому при жизни поставили памятник, вспомнил, что сам президент жал
руку  французскому  боксеру  Карпантье,  когда  тот отправлялся защищать честь
нации в Америку...
    - Жаль,  вы не были, Ардальон Гаврилович, на последнем матче! - воскликнул
юрист.  -  Если  бы  вы  видели,  под  какие  овации  и  восторги  играл Антон
Михайлович...  Как  хотите,  это  настоящий  вратарь страны, один из последних
рыцарей  нашей эпохи. Кто знает, может быть, в нем в последний раз воплотилась
с  такой исконной первобытной мощью сила русского богатырского духа. Профессор
поморщился.
    - Что это - близорукость или благоглупость? - спросил Карасик у Ласмина.
    - Да что вы смыслите в спорте? - сказала Лада. - Тоже мне атлет!
    - Лада, Лада! - укоризненно сказал профессор.
    Карасик  уже  собирался  уходить,  но  понял,  что  ему дают бой нарочно в
присутствии  Антона  и бой этот надо принять. Он не любил громыхать цитатами и
умел обходиться без них. Но тут надо было блеснуть.
    - Я  слегка  интересовался  этим  вопросом, - скромно сказал он, - кое-что
почитывал. А вы это вряд ли читали, а?
    - Где уж нам такие книги добывать... - протянул Ласмин.
    - Нет,  позвольте,  я  уж  доскажу!  -  почти  закричал Карасик. - Мне это
надоело.  Давайте  уж  раз  навсегда,  черт  возьми...  Вы  говорите о величии
зарубежных  спортсменов, а вы знаете, как Лядумегу - я сам слышал от него этот
рассказ  - немецкий спринтер доктор Пельцер шипами пытался разорвать икру?.. А
вы  видели  лицо  Эйно  Пурье,  когда  он  у  нас в беге со Знаменским сдал на
предпоследнем круге?..
    Карасика  уже  нельзя  было  остановить.  Он  обрушил  на головы слушающих
десятки  историй  о  нравах  профессиональных спортивных клубов. Он рассказал,
сколько заплатили легендарному Алену Джемсу, ловкому инсайду лучшей английской
команды "Арсенал", прозванному Блуждающим форвардом. ние поминутно спотыкалось
о  милицейские  свистки.  Железная  судорога  передергивала  вагоны.  Обгоняя,
наезжая  и заносясь друг перед другом, роились у перекрестков автомобили. День
был  до  отказа  набит  звоном и блеском. Ясный августовский день с прекрасной
артикуляцией  света  и тени. Большой день! Профессор Токарцев ехал на стадион.
Его  супруга  Мария  Дементьевна ехала на стадион. Слесарь-болельщик дядя Кеша
ехал туда же. Ехали члены Совнаркома и школяры. Все ехали на стадион.
    - Все  на  футбол!  -  вздыхала  полузадушенная  кондукторша.  -  Никто не
сходит...
    Мария  Дементьевна, заклиненная между двумя ражими и потными болельщиками,
терпеливо  сносила  и  духоту  и  толчки.  О,  Мария  Дементьевна  была  истой
болельщицей.  Она была готова снести любые муки, лишь бы попасть на матч, лишь
бы еще раз ощутить азарт созерцания, когда сердце прыгает вместе с мячом...
    Болельщики  были  грубо любезны и разговорчивы. Казалось, что все в вагоне
были старые, закадычные друзья.
    От  передней площадки моторного вагона до заднего буфера прицепа шли споры
о  составе  команд.  И  все говорили о Кандидове.