- Пора, - объявил один из них. - Наш народ хочет видеть вас.
   Первым, потягиваясь, встал Ратаган.
   - Гномов и женщин не заставляют ждать, - произнес он с улыбкой.
   Они с трудом поднялись на ноги. Джиннет присоединилась к ним, выйдя  из
соседней комнаты. Она низко склонила голову, пряча лицо в  тени  капюшона.
Чтобы скрыть ссадины, дошло вдруг до  Ривена.  Он  покраснел  от  стыда  и
отвращения к себе. Он в жизни ни разу не ударил женщину.  До  сегодняшнего
дня.
   Они вышли из комнаты следом за гномами-провожатыми.
   В этот раз их повели совсем в другое место, - намного дальше,  в  глубь
горы, как показалось Ривену. Он почти явственно ощущал ужасающее  давление
колоссальной массы камня над своей головой. Коридоры, по которым они  шли,
были всего лишь  щелками  горной  плоти.  Одно  движение  плеча  каменного
исполина, - и все они исчезнут. И он, Ривен, окажется погребенным в недрах
собственной истории.
   Гномы-провожатые безошибочно вели их  по  узким  коридорам  и  широким,
словно улицы,  переходам,  через  перекрестки  и  распутья,  мимо  зияющих
пропастей и уходящих в бесконечность стен. Они были здесь не одни. Во тьме
повсюду сияли огни - алые угольки глаз гномов двигались вместе с ними;  по
проходам разносились гулкие звуки  шагов,  отзвуки  разговоров,  негромкий
смех, замогильные голоса, звучащие на неведомые лады. В  темноте  -  перед
ними и вслед за  ними  -  передвигались  толпы.  Казалось,  все  обитатели
Джхаара собираются, чтобы услышать историю, которая будет рассказана  этим
вечером.
   Они  вошли  в  безбрежную  тьму  огромного  подземного   зала,   такого
огромного, что  токи  воздуха  перемещались  в  нем,  как  ветер.  В  этой
кромешной тьме ничего нельзя было разглядеть, кроме многочисленных искорок
глаз, мерцающих, как драгоценные камни богатого месторождения: сотни глаз.
Одни - совсем рядом, другие - так далеко, что свет их превращался  в  едва
различимое глазом мерцание. Шепот и шорох ног  людской  толпы  сливался  в
непрерывный гул. В темноте Ривен споткнулся, но Айса и Ратаган  поддержали
его. Он протянул руку,  чтобы  найти  Байклина,  и  снова  чуть  не  упал.
Спотыкаясь и оступаясь на каждом шагу, они  вслепую  продвигались  вперед.
Ратаган тихо чертыхался, когда задевал обо что-то ногой.
   Наконец они остановились, и внезапно двух  гномов-проводников  окружило
голубое сияние. Точно такое, какое Ривен уже видел однажды. Хиваль и  Тиоф
молча  указали  на  пол,  и  Ривен  разглядел  каменные  скамьи,  выбитые,
вероятно, в монолите скалы. Они сели,  и  свет  погас.  Им  осталось  лишь
вслушиваться в гулкую тьму, окружавшую их, ловить  шаркающие  звуки  шагов
гномов, ощущать спинами холодный камень скамьи.
   Вскоре голоса затихли, движение прекратилось. Все кругом замерло.
   А потом зажегся свет - теплый шафрановый свет, исходивший из невидимого
источника. Он струился как будто из ниоткуда, озаряя каменные  стены,  что
высокими  сводами  устремлялись   ввысь,   на   недосягаемую   высоту,   -
безупречные, точно стены и своды собора, вот только пространство,  которое
заключали они в себе, могло вместить десяток соборов.
   Зал  имел  форму  полусферы.  В  середине   ее   располагалось   черное
углубление, окруженное скамьями, такими же, как и те, на которых расселись
люди. Здесь без труда поместилось бы тысяч пять человек и еще бы  осталось
место. Ряд за рядом скамьи поднимались амфитеатром от центра  зала  к  его
величественным стенам. В углублении теперь показались языки пламени;  свет
и тень, сменяя друг друга, падали на бесчисленное  множество  гномов,  что
сидели, не шелохнувшись. Рядом Ривен ощущал хриплое дыхание Байклина.
   - Я и представить себе не  мог,  что  на  свете  так  много  гномов,  -
прошептал он, глядя на бородатые фигуры с горящими в  сумраке  глазами.  В
воздухе струился сизый дымок от разожженных курительных трубок.
   Один из гномов поднялся с места и подошел к  самому  краю  заполненного
пламенем углубления в центре зала. Ростом он был  выше  большинства  своих
сородичей, седая борода пострижена коротко, на груди  его  кожаной  куртки
вышиты языки пламени, такие же точно, какие когда-то носил и  Ривен:  знак
Сказителя. Гном помедлил, оглядел зал, на  мгновение  задержав  взгляд  на
скамье, где сидел Ривен и возвышалась  фигура  Ратагана,  такая  громадная
среди гномов в пляшущем свете пламени.
   - Киргаерн, - шепнул кто-то из гномов-проводников. - Сказитель  Кашнрим
Джхаара.
   Киргаерн оторвал, наконец, взгляд от сидящих в зале и, заткнув  большие
пальцы рук за широкий ремень,  вперил  свой  взгляд  в  огонь,  словно  бы
погрузившись  в  глубокий  транс.  За  спиной  у  него  Ривен  заметил   в
колеблющемся свете задумчивое лицо Тормода.
   Киргаерн заговорил.
   - Вначале был Лик Воды, взирающий в темную высь. Под водой же были ил и
камень, и опять - тьма. Недвижимой оставалась поверхность вод. Во тьму  же
под ней не проникал ни один луч света.
   Голос его был негромким и низким, как голоса  всех  гномов.  Но  в  нем
трепетала некая интонация, что делала речь  его  мелодичной.  Она  лилась,
словно музыка, а слова истории Киргаерн превращал в поэму.
   - Но потом что-то зашевелилось в глубинах  вод,  сдвинулось  и  открыло
глаза. И взгляд его встретил тьму. То был Гном и имя его было Моди.
   Рукой своей толкнул Моди камень, и не знает никто,  случайно  то  вышло
или намеренно. Но камень сдвинулся  под  его  рукой.  Камень  сдвинулся  и
толкнул другой, тот повалился и столкнул третий, и так продолжалось,  пока
шум и грохот  камней  не  заполнил  глубины  вод,  пока  не  заполнило  их
громыхание валунов и гул скал.
   И это воистину было Начало мира. В темных  глубинах  начали  шевелиться
огромные глыбы скал и осколки камня, росли, разбухали и вновь распадались,
но и разрушаясь  они  поднимались  все  выше  и  выше,  пока  не  дрогнула
поверхность вод, не раздалась, и вершина самой высокой скалы не  поднялась
над водой. Вслед за ней появились другие - острые пики скал, нагромождения
зазубренных осколков, круглые бока валунов, серые наносы щебня и гальки  -
и вот среди вод во тьме вознеслась гора, и с мокрой ее  головы  и  покатых
плеч текла влага. И гору эту гномы назвали Арат Гор, Первая Гора.  И  была
она столь высока, что вершина ее проткнула небесную твердь и  проделала  в
ней дыру, сквозь которую вниз из миров по ту сторону тьмы пролился свет  и
окрасил первой зарей Лик Воды.
   И тогда гном Моди голыми руками прорыл себе  путь  из  глубин  горы,  и
поднимался он все выше и выше, пока свет не залил ему глаза,  а  дуновение
ветра не обласкало его лицо. И подивился он, глядя на творение свое.
   Но вскипели пенной яростью океаны, ибо прогневались на Моди за то,  что
создал он землю, что сухой была она под ногами и оспаривала их главенство,
и послали свои легионы - морские волны - на штурм горы, и воды  обрушились
на Арат Гор в неистовстве бури, грозя сбросить Моди  с  тверди.  И  камень
стал поддаваться, и крошился он и разрушался под напором Вод. Гора оседала
и рушилась, увлекая с собой Моди, и  океаны  смеялись,  ликуя,  предвкушая
мгновение торжества, когда вновь  они  обретут  безраздельную  власть  над
миром.
   И закричал тогда Моди сквозь рев и грохот волн, моля океаны умерить  их
ярость, и не губить его, и разрешить Горе жить. И вновь рассмеялись они  и
спросили, зачем бы им  делать  это?  И  попытался  Моди  договориться.  Он
предложил загадать загадку, но океаны презрительно расхохотались в  ответ.
Тогда он предложил им  послушать  песню,  но  океаны  не  пожелали  песен.
Наконец, он пообещал рассказать им историю - самую лучшую историю в  мире.
И стихли волны, и перестали биться о берег, и успокоились бурные  воды,  и
океаны согласились выслушать его и сохранить ему жизнь, покуда история  не
завершится.
   И начал Моди свой рассказ, и другого такого рассказа не  будет  уже  на
земле. Прошли годы, а он все сидел на холодном камне Первой Горы, и  волны
сбирались вокруг, чтобы не пропустить ни единого слова. И лился рассказ  -
первозданная повесть, первая, сказанная в этом мире.
   Он говорил о воде, о гневе ее и величии, о мощи волн, поднятых бурей. А
потом говорил он о синих  просторах  морей,  чья  тихая  гладь  сияет  под
солнцем расплавленным серебром. Говорил он еще о струящейся музыке бегущей
воды, о родниках и ручьях, об озерах и реках, порогах и водопадах. И  пока
говорил он, из камня горы забили ключи, и один из них рос,  набирая  силу,
пробивая дорогу сквозь камень и влажную грязь, и устремился к  морю,  дабы
слить свои воды с ним. Так появилась на свет Великая река.
   Он говорил о податливости глины и упорстве гранита. Он говорил о  горах
и утесах, долинах и лощинах, камнепадах и осыпях, и  пока  он  говорил  об
этом, горы вздымались, подпирая Первую  Гору  -  могучие  хребты  каменных
братьев ее и сестер. Скалистые  громады,  озаренные  светом  первого  дня.
Гресхорн.
   А история продолжалась. Он говорил о тепле солнца и плодородии почвы. И
вокруг него все шевелилось - там, где скопилась сырая грязь, пустил побеги
свои вереск, пробилась трава и расцвели подснежники, цветы, что появляются
первыми после зимы. И пустили корни свои в самые недра земли и  подняли  к
солнцу свои кроны дубы, сосны и ели.  И  под  теплыми  лучами  солнца  они
тянулись вверх, а ветви их раскидывались все шире и шире.
   И  такова  была  сила  слов  Моди,  что  миры  в  поднебесье  притихли,
прислушиваясь, и столпились у дырок, пробитых в  своде  небесном  вершиной
Первой Горы и скалами, что восстали из недр ее. И  пролился  из  отверстий
тех свет, словно  свет  звезд.  Но  как  только  миры  за  пределами  тьмы
склонились над миром, где  лился  рассказ  Моди,  населявшие  их  существа
вывалились из опрокинувшихся миров, застывших в  напряженном  внимании,  и
через отверстия в небе попали в наш мир, и упали на землю,  что  рождалась
под ними. Так появились Исполины и виры, гогвульфы и  гриффеши,  лошади  и
люди. Они упали на землю, и  лежали  среди  трав  и  древесных  корней,  и
смотрели в недоумении на миры, из которых  упали  они  сюда.  Что  им  еще
оставалось, как не поселиться там, где они оказались, и не  сделать  чужой
этот край своим домом? И на земле этой, названной Мингниш, стали жить  они
и плодиться, и процветать. А история Моди все длилась.
   Теперь поняли океаны, что Моди их обманул. Горы из  истории  его  стали
высокими  и  несокрушимыми,  а  земля  -  обширной  и  обильной.  В  гневе
обрушились океаны на землю и стали крушить берега, стремясь уничтожить ее.
Но было уже поздно. И до сих пор океаны крошат камень мира, превращая  его
в песок, стремясь поглотить его - этот мир. Возможно, когда-нибудь  так  и
случится, но у  мира  еще  есть  время  предотвратить  это,  познав  магию
древних.
   История Моди подошла к концу, и он лег на спину, и жизнь ушла из  него,
потому что он отдал всего-себя без остатка, чтобы история его обратилась в
реальность. И когда умер Моди, его оплакали горы. Они взяли  кости  его  и
захоронили их в созданной им земле.  Из  его  черепа  сотворили  они  холм
Талскера, а из его бороды проросли дремучие леса и покрыли долину  Великой
реки. А жизнь, что была в  нем,  просочилась  в  каждый  камень  и  каждую
песчинку, и стала той магией, которой и держится этот мир.
   Из костей Моди горы сотворили существ по образу и подобию его, и  гномы
открыли глаза и вышли на свет из могилы  отца  своего.  Они  поселились  в
горах, - как люди селились в лесах и долинах рек, - и углубились в  темные
расселины каменных недр в поисках магии - наследия своего отца.
   Проходили века и эпохи, проходили и опадали, точно листья  деревьев  по
осени. Гномы ушли еще глубже в горы, а люди Долов  смирили  леса,  возвели
крепости и построили города.  И  первый  из  их  городов  расположился  на
высоком холме Талскера у Великой  реки.  Число  великанов  сократилось,  а
племя их выродилось с годами. И стали они низкорослыми  и  злыми,  обросли
шерстью и потеряли свой разум. Превратились в  создания  снега  и  высоких
вершин, в зимних разбойников, и были прозваны Снежными Исполинами, которых
очень боялись.
   Лишь немногие из великанов сохранили свой прежний рост. Мирка  как  раз
был одним из этих. Тот самый Мирка, из каменного изваяния  которого  гномы
создали мирканов.  Неисчислимые  годы  понадобились  Народу  Камня,  чтобы
укротить хищных тварей гор и чащоб, чтобы уберечь мир от  их  набегов.  Им
мешали трудиться, и они сражались в бесчисленных битвах в  глубинах  своих
рудников и на горных вершинах, и устали в конце концов от сражений. И  вот
тогда за работу воинов взялись мирканы.
   Мир тогда был исполнен магии. Гномы ушли глубоко под землю, и разыскали
волшебный субстрат жизненной силы праотца  своего,  и  выделили  самую  ее
суть, и стали творить чудеса. В недрах гор построили они Джхаар,  пронизав
горный массив запутанными ходами, основав рудники и  могучие  крепости,  и
Гресхорн стал громадным  единым  городом.  Но  сила  магии  той  оказалась
слишком велика, чтобы ею владел только один  народ.  И  тогда  гном  пошел
против гнома, чтобы ею  завладеть.  И  в  горах  разразились  междоусобные
войны, искалечившие Народ Камня. Многие их города  опустели  тогда,  много
великих дел так и осталось не завершено.  Именно  в  те  времена  Гресхорн
получил свое имя - за недоброе колдовство да изменчивую погоду.
   И гномы тогда собрались на совет и решили, что негоже им владеть магией
в одиночку. Сказано - сделано. И даровали они свое знание калеке по  имени
Беркинлиг, который пришел к ним в горы с равнины, и наказали ему, чтобы он
передал это знание народам Мингниша. И Беркинлиг исполнил их повеление.  А
самые могучие и сокровенные тайны магии запечатали гномы  в  вершине  горы
Арат-Гор, которую люди звали Стэйром, и лежали они,  погребенные  в  камне
Неприступного Пика, никому не причиняя  вреда.  И  Мингниш  расцвел.  Люди
стали вспоминать события прошедших лет и делать записи в книгах о событиях
этих, и вести отсчет времени.  Они  выкорчевали  леса  и  удобрили  землю,
поделив ее между собой. И ходили войной друг на друга. А гномы взирали  на
людские дела и не вмешивались.
   Существует такое поверье, что история Моди и не кончалась, что  он  все
еще жив и до сих пор продолжает ее рассказывать. И что в тот  день,  когда
сказано будет последнее слово и история завершится,  океаны  обрушатся  на
землю и завладеют ею, наконец. Есть и другое поверье, что история  эта  не
закончится никогда, потому что всегда отыщется кто-то, кто, владея магией,
подхватит ее и начнет новую главу. Все это  недоступно  нашему  разумению,
ибо мы сами - персонажи истории, а  посему  заглянуть  за  пределы  ее  не
властны. Мы - люди и гномы, виры и Исполины - можем  только  прожить  свою
жизнь. И прожить ее  так,  чтобы  достойна  она  была  упоминания  в  этой
истории.


   Звучный голос гнома смолк, и каменный зал наполнился тишиной. Казалось,
даже самый камень его стен слушал рассказ и теперь  ждал  продолжения.  Но
Сказитель молча улыбнулся, потом поклонился публике  и  вернулся  на  свое
место на скамье.
   Постепенно в каменном зале поднялся  гул,  подобный  гулкой  барабанной
дроби, звучащей где-то вдалеке,  и  Ривен  увидел,  что  гномы  бьют  себя
кулаками в грудь, выражая тем самым свое одобрение.  Шум  все  усиливался.
Айса, Байклин и Ратаган тоже присоединились к аплодисментам.
   Ривен, не отрываясь, смотрел на голубое пламя в центре зала, где только
что был Сказитель. Теперь он получил все ответы и понял, что нужно от него
Мингнишу.
   Он взглянул на Джиннет. Захваченная рассказом,  она  не  заметила,  как
капюшон ее плаща упал, и ссадина у ее рта была видна теперь даже при свете
неяркого пламени. Глаза ее были пусты, лицо оставалось непроницаемым.
   Сгарр Диг, или Арат-Гор, как называли его Гномы. Все это время он знал,
что гора эта - ключ ко всему, что случилось в то летнее утро, когда умерла
Дженни. Он знал, что поиск его завершится у Неприступного Пика. Потому что
там все и началось.
   Магия и история, облеченные в слова. Всегда  все  сводилось  к  ним.  И
теперь Ривен знал - почему.
   То, что случилось тем утром на Сгарр Диге, каким-то образом высвободило
те  силы,  которые  гномы  запрятали  там.  И  погибшая  Дженни  стала  их
воплощением, распахнув запечатанную Дверь из  того  мира  в  этот.  Тормод
говорил, что темноволосая девушка - существо, сотворенное из чистой магии.
Из той самой магии, что была сейчас сокрыта и в нем. Они с  Дженни  теперь
обладали властью, позволяющей им сохранить этот мир  или  его  уничтожить.
Мир, который был бесконечен даже в  своих  сказаниях.  И  Ривен  стал  его
Сказителем. И он не только черпал вдохновение из Мингниша, но  и  создавал
его своим словом. Дженни мертва, но  магия  воплотилась  в  ее  образе,  и
теперь он бродит по Мингнишу. И ищет его - Ривена.
   Ему предстояла еще одна встреча. И нельзя было опоздать на нее.
   Но дело не только в этом. Связь между ним и Мингнишем возникла  задолго
до смерти Дженни - и  в  результате  родились  его  романы.  И  Джиннет...
которая становилась все больше и больше похожа на Дженни, с каждым  шагом,
который приближал ее к Алой горе. Какова ее роль во  всем  этом?  Это  еще
предстоит узнать.
   Гномы уже вставали и  покидали  зал.  Ривен  вдруг  сообразил,  что  на
какое-то время он полностью ушел в себя и не видел  ничего  вокруг.  Перед
ним стоял Тормод.
   - Получил ты свои ответы? - негромко спросил гном.
   Ривен поднялся. Его друзья смотрели на него во  все  глаза,  словно  бы
ожидая откровения. Он невольно улыбнулся.
   - По-моему, да. Теперь я знаю, куда мне нужно идти. И у меня есть идея.
Насчет того, что мне нужно сделать.
   Тормод удовлетворенно кивнул.
   - Вы должны отправляться как можно скорее. Мне  донесли,  что  в  горах
поднимается буря, а Гресхорн всегда был суров к путникам,  даже  в  лучшие
времена. Ваше снаряжение уже готово.
   - Вам пришлось повозиться, - заметил Ривен.
   - Вам уже недалеко идти, - отозвался Тормод, - если цель ваша там,  где
я думаю. Но путь туда - не  из  легких.  Мы  вам  покажем  тропу,  которая
прямиком выведет вас к горе.
   -  Спасибо.  -  Ривен  обвел  взглядом  лица  друзей.  Суровый  Айса  с
прищуренными  глазами,  в  которых  явственно   проглядывало   нетерпение,
неунывающий, как всегда, Ратаган, - лишь ранние морщины прорезали его лоб.
Байклин - серьезный, с иронической улыбкой, и Джиннет, с  ее  ссадинами  и
отчаянием во взгляде, от которого у Ривена щемило сердце.
   - Я полагаю, что теперь мы готовы, - сказал он твердо.



19

   Снег слепил своей белизной, сияя под ярким солнечным  светом,  так  что
путникам приходилось щуриться, чтобы  не  разболелись  глаза.  Безоблачное
небо поднималось над ними голубым куполом, покоившимся  на  вершинах  гор,
окружавших долину со всех  сторон.  Ривен  примерно  прикинул  их  высоту.
Где-то двенадцать тысяч футов. Он жадно втянул в себя чистый,  животворный
горный воздух. Он знал эти горы. Он увидел их с другой стороны,  но  узнал
их. Отсюда он различал вдали изгиб Квиллинского хребта, Сгарр-нан-Гиллеан,
Сгарр-Алисдайр, Сгарр-на-Банахдиш... Все те горы, на которые  он  восходил
когда-то, лежали сейчас перед ним. Восхождение  будет  нелегким  делом.  А
если погода испортится вновь, то практически неосуществимым.
   Он бросил взгляд на Джиннет. Свежий воздух  вернул  румянец  ее  щекам,
глаза ее вновь заблестели. Крепкий ветер, сдувающий снег с вершин,  теперь
развевал ее волосы. Казалось, что в ней больше не было ничего  чужого:  ее
лицо столь же знакомо ему, как свое. Он отвел взгляд.
   Гномы проводили их вверх по бесконечной спиральной лестнице,  что  была
вырублена в скале и вывела их наружу, на покрытую накидкой снега  вершину,
с которой открывался вид на северную оконечность хребта.  Тормод  сообщил,
что Стэйр лежит на расстоянии одного дня пути,  и  что  заклятие,  которое