все до последнего
пятачка. У матери, как и ожидал Алеша, выступили слезы, и она, в свою
очередь, крепко поцеловала сына.

Вот при каком маленьком и в то же время большом торжестве присутствовал наш
Динь-Даг.

Лежа на столе, Динь-Даг огляделся. Чистенькая, светлая, любовно убранная,
не очень большая, но и не очень маленькая комната ему понравилась.
Очевидно, и обитатели комнаты любили свое жилище.

"Побольше бы пожить в этой славной комнатке, у этих хороших людей, -
подумал Динь-Даг. - Наверное, этот паренек Алеша не будет зажимать меня в
тиски и пилить напильником, как это сделал Виталька Голубков". Подумал так
Динь-Даг потому, что заметил привинченные к другому столу маленькие
слесарные тиски.

Но на Витальку он не обижался. Он знал, что Виталька был маленьким и не
понимал, что делает неправильно, зажимая в тиски монету.

Алеша ел суп и восторженно рассказывал матери о своем заводе, о том, как он
сегодня подгонял какие-то очень сложные детали для автовоза. А потом Алеша
спросил:

- Мама, можно мне сегодня сходить в цирк?

- Сходи, Алешенька, сходи, - ласково ответила мать. - Ты и то все вечера
сидишь дома со своими чертежами.

Когда наступил вечер, Алеша взял из полученных им денег одну бумажку и всю
мелочь и отправился в цирк.

- Как жалко, - сказал Динь-Даг с грустью. - Конечно, он истратит нас на
папиросы, лимонад или мороженое...

- Он не курит, - отозвался сосед Двугривенный. - У них дома я не видел даже
пепельницы.

Другой, видимо, более мудрый и опытный Двугривенный скептически поморщился
и сказал:

- Однажды один мальчишка выпросил деньги на кино, а сам отдал меня и моего
приятеля в табачном киоске за пачку папирос.

- А не все ли равно, за что тебя отдадут, - равнодушно сказал Гривенник, -
за папиросы, за пиво или за конфеты.

Потом все замолчали, ожидая своей участи. Но, видимо, никому не хотелось
расставаться с симпатичным Алешей.

Вдруг послышалась красивая музыка. Она звучала бодро и призывно.

- Теперь можете быть спокойны, - сказал Гривенник. - Это марш на выход.
Началось представление. Здесь деньги тратить нельзя. Я уже бывал в цирке.

Сидя в кармане, Динь-Даг и его друзья только слышали музыку, объявления
очередных номеров и шумные рукоплескания. Должно быть, в цирке творилось
что-то очень интересное.

Вот инспектор манежа металлическим голосом полтинника объявил:

- Выступает единственный в своем универсальном жанре знаменитый
иллюзионист, жонглер и дрессировщик Герман Пинетти со своими ассистентами.

Зрители бурно аплодировали и кричали.

- Хоть бы одним глазком взглянуть, что там происходит, - сказал Динь-Даг и
обратился к мудрому Двугривенному: - Скажите, а вы когда-нибудь видели
цирковое представление?

- Нет, - ответил старший собрат. - И я думаю, ни одна монета не видела,
потому что если мы и попадем в цирк, то всегда сидим в карманах, кошельках
или дамских сумочках. Я считаю, что это несправедливо...

Но только успел он это сказать, как Динь-Даг услышал совсем близко голос
женщины.

- Молодой человек, у вас найдется какая-нибудь монета? Граждане, у кого
есть серебряные монеты?

Произошло невероятное. Алеша вытащил Динь-Дага и отдал женщине. Ничего не
соображая, Динь-Даг, ослепленный ярчайшим светом, вдруг очутился в самом
центре цирковой арены. Столько света, блеска, красоты Динь-Даг, кажется,
еще никогда и нигде не видел. И весь цирк вокруг арены был заполнен народом.

Лилась нежная музыка. Со всех сторон на арену смотрели огромные глаза
юпитеров. Люди на арене были в самых разнообразных костюмах - красных,
голубых, зеленых, черных, белых, золотистых и серебристых. И, кроме людей,
тут прыгали собаки, разгуливали кошки, хлопали и свистели крыльями голуби,
поднимая хохолки, что-то бормотали попугаи. Странное, пестрое, невиданное
было это зрелище.

Женщина протянула горсть монет высокому, красивому, но несколько
мрачноватому мужчине в черном фраке и в цилиндре. Это и был знаменитый
артист цирка Герман Пинетти.

Герман Пинетти поиграл горстью серебра на ладони, показывая монеты публике.
Монеты подпрыгивали и звенели. Подпрыгивал и позвякивал и Динь-Даг.

И вдруг фокусник, сжав кулак, быстро опустил руку и с силой швырнул горсть
монет вверх к куполу. На глазах у зрителей серебряная мелочь брызнула во
все стороны высоким фонтаном. В эту секунду мощно грянула музыка и погас
свет. Только в двух лучах блестели летящие серебряные монеты. Свет сразу же
вспыхнул. Музыка, как обрезанная, умолкла. И все монеты с мелодичным звоном
покорно опустились на ладонь фокусника. Пинетти снова поиграл монетами,
показывая их публике, и передал своей помощнице.

Цирк взорвался аплодисментами, а женщина пошла в ряды зрителей и стала
раздавать монеты их владельцам.

- У вас, молодой человек, было пятнадцать копеек, - сказала она,
останавливаясь перед Алешей. - Пожалуйста, получите свою монету!

Но она отдала Алеше не Динь-Дага, а совсем другой пятиалтынный. Возмущенный
Динь-Даг пискнул:

- Меня нужно отдать, меня!

Но на его протест никто не обратил внимания. А Алеша положил в свой карман
"чужака". Он, должно быть, и в самом деле думал, что ему вернули именно ту
монету, какую он отправлял фокуснику на арену.

- Спасибо, - сказал Алеша. - Я сохраню эту монетку на память о
замечательном искусстве Германа Пинетти.

Алеша был в восторге, а Динь-Даг при его этих словах даже задрожал от горя
и гнева. Ведь это его, Динь-Дага, должен был сохранить добрый и наивный
Алеша. Кроме того, ведь монеты никуда не взлетали. Просто они ловко и
незаметно для зрителей были опущены в потайной карман фокусника, а потом
так же ловко и незаметно извлечены оттуда. В воздухе же сверкал световой
фонтан из несуществующего серебра.

И Динь-Даг никуда не взлетал. Иначе он упал бы куда-нибудь на ковер. Он,
как и другие монетки, только побывал в потайном кармане ловкого фокусника.
Но как об этом рассказать зрителям?

А удовольствие Динь-Даг все-таки имел - он посмотрел цирк, народ и чуточку
представления.

Помощница чародея передала Динь-Дага какой-то нарядной зрительнице, а та
равнодушно сунула его в лакированную сумочку, насквозь пропахшую духами.
Динь-Даг, должно быть, устал и потому преспокойно уснул на батистовом
платочке.

Проснулся он только в трамвае, небрежно переброшенный с мягкого батистового
платочка в жесткую, переполненную деньгами сумку кондуктора.

А Алеша в это время уже сладко спал и в восхитительном сне видел
построенный им могучий межпланетный корабль.

ЖИЗНЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ

Жил в этом северном портовом городе доктор Степан Ермолаевич. В городе он
был известен, даже знаменит. Стоило Степану Ермолаевичу появиться на улице,
как его немножко старомодная касторовая шляпа уже почти не опускалась на
большую плешивую голову. Его все приветствовали - дети, пожилые люди и
старики. Он раскланивался, держа шляпу в руке. Старый доктор жил здесь
много лет, и его в лицо знал весь город.

Степан Ермолаевич был человеком строгим и в то же время очень добрым и
приветливым. Как-то странно уживались в его душе жесткость и нежность. Он
был главным хирургом больницы. И работая с ним, молодые врачи, сестры и
сиделки-нянюшки знали и слезы и радости.

Было уже заполночь. Степан Ермолаевич и его ближайший друг молодой
профессор в домашнем кабинете доктора играли в шахматы. Выиграв друг у
друга по одной партии, противники уже играли третью, решающую. Они вошли в
азарт, и у каждого в голове строились грандиозные планы.

- Вот сейчас-то я вам устрою Сталинград! - воскликнул Степан Ермолаевич и
далеко передвинул свою ладью. Он весело, по-детски улыбался.

- А я вам шах объявляю, коллега, - ответил профессор и рванулся буйногривым
конем к докторскому королю.

Степан Ермолаевич задумался, и в это время зазвонил телефон. Доктор знал: в
такой поздний час могут звонить только из клиники. И он не ошибся. В
больницу поступил в тяжелом состоянии новый больной. Требуется срочная
операция.

- Присылайте машину, - сказал Степан Ермолаевич в трубку. - Как нет машины?
Ах, шофер заболел? Ну, ладно, приду пешком. Такси не надо, наждешься вашего
такси.

Он положил трубку и встал.

- Завтра доиграем. Или, может быть, сейчас сдадитесь? - лукаво спросил
доктор.

- Нет, - не согласился профессор. - Все преимущества на моей стороне.
Сталинград-то вам, коллега, будет. Значит, оперировать? Возьмите меня с
собой ассистентом.

- Куда вы? - изумился доктор. - Пешком идти надо, наш шофер заболел. Шоферы
имеют право болеть, а мы, лекари, болеть не имеем права. Это уж совсем
плохо, когда врач болеет. Парадокс! Ну пойдемте, если хотите. Только, может
быть, надолго застрянем. Человек в тяжелом состоянии! Человек!

Они вышли на улицу, притихшую и пустынную. Степан Ермолаевич рассказывал
молодому профессору, как он в давние времена работал земским врачом и
пешком исходил весь уезд.

В городе была тишина, и два друга спокойно шли и мирно беседовали...

Но вдруг...

- Доктор, - радостно крикнул профессор, - трамвай идет!

И в самом деле, их нагнал трамвай.

- Вот это удача! - восхитился Степан Ермолаевич, в рассеянности подавая
кондуктору рубль. - Трамвай словно специально для нас подошел.

Сонная кондукторша не обратила внимания на слова доктора и вместе с
билетами подала ему сдачу. Она ведь и не подозревала, куда торопятся эти
два человека. Она была молодая, здоровая и никогда не ходила по врачам.
Должно быть, потому кондукторша и не знала Степана Ермолаевича.

А доктор положил билеты и сдачу в карман, сел на лавочку и продолжал
рассказывать молодому профессору о своей врачебной практике в молодости. Он
тоже, например, не знал, что в кармане его плаща сидит Динь-Даг.

Из обрывков разговора доктора и профессора Динь-Даг понял, что эти двое
людей едут спасать человека. "Значит, и я увижу, как они будут делать
операцию", - подумал Динь-Даг с восторгом.

Но, конечно, он ничего не увидел, потому что остался в кармане плаща
доктора, а плащ был отнесен гардеробщицей в раздевалку.

Операция продолжалась так долго, что Динь-Даг устал ждать. А ему очень
хотелось узнать, сумеют ли врачи спасти жизнь человека, хотя он не знал,
кто этот человек. Может быть, это был пожилой рабочий или служащий, может
быть, старик или юноша, а может быть, совсем маленький мальчик или девочка.
Главное - был человек, и его нужно было спасти, а потом вылечить. Это понял
Динь-Даг из разговора доктора с профессором.

Только через два часа доктор и профессор вышли из операционной. Степан
Ермолаевич смертельно устал, на его побледневшем лице выступили мелкие
капельки пота.

- Вам плохо? - встревоженно спросил профессор.

- Нет, ничего, - ответил доктор, надевая плащ. - Что-то сердце... но
ничего, ничего... А этому крановщику еще жить и жить. Здоровый организм -
это важно! Обратили внимание? Он сам, словно новый кран, высокий, крепкий.
Такой нелегко согнуть.

"Операцию делали какому-то рабочему, крановщику", - догадался Динь-Даг.

Вскоре доктор и профессор в автомашине ехали домой. Одна из сестер хотела
проводить доктора, но Степан Ермолаевич наотрез отказался от ее услуг.

- Вам за больными нужно ухаживать, а не за врачами, - строго сказал он и
отправил сестру в больницу.

Дом, где жил молодой профессор, находился на половине пути к дому доктора
Степана Ермолаевича.

- Я довезу вас, - предложил профессор.

- Нет, нет, - запротестовал Степан Ермолаевич. - Уже поздно. Вам завтра
нужно рано в свою клинику. Спасибо! Я хорошо доеду один. А завтра вечерком
заходите, доиграем партию.

- Это уже будет сегодня. Сейчас три часа ночи. До свидания, коллега!

- Да, это уже сегодня, - вспомнил Степан Ермолаевич. - Все равно приходите!
- и он помахал слабеющей рукой своему другу.

У своего дома он вышел из машины, и машина моменталыно умчалась. А доктор
так и остался стоять на тротуаре. Он вдруг почувствовал, что не может
сделать и одного шага. Казалось, чьи-то холодные пальцы вцепились в сердце.

Доктор закрыл глаза и покачнулся, но устоял. Он вынул платок и осторожно
вытер лоб. И он не заметил, как с платком из кармана вылез Динь-Даг, упал
на мостовую и откатился в сторону.

Крошечными шагами, не поднимая ног, Степан Ермолаевич кое-как дотащился до
подъезда и присел на ступеньку. "Врач не может болеть", - вспомнил он и
снова закрыл глаза. Голова его вдруг наклонилась, словно доктор кому-то
поклонился, а тело повело в сторону, и он упал на ступени, не издав ни
звука.

Накрапывал тихий ночной дождь. На мокрой мостовой валялся одинокий
Динь-Даг. Уже уснул в своей квартире молодой профессор. В больнице, к
радости дежурных, врача и нянюшек, пришел в сознание после операции
крановщик. В квартире доктора застыли на доске в прерванной партии
шахматные фигуры. Они так и не дождались своего хозяина.

А жизнь на земле продолжалась.

ПРАЗДНИК

Всю ночь до утра Динь-Даг пролежал на голой, мокрой от дождя мостовой.
Лежать было тоскливо и холодно. Было жалко старого доктора, который ночью
бросился спасать человека, совсем не думая о себе, и умер от жестокого
сердечного приступа.

Редко-редко проходили по улице люди. Но никто не видел Динь-Дага и никому
до него не было дела.

Забыв о дожде, медленно шли, обнявшись, юноша и девушка. Юноша говорил о
вечной любви, а девушка спрашивала, что такое вечная любовь, и смеялась.
Юноша уговаривал свою подругу поехать с ним в Сибирь на большое
строительство, где они будут работать и учиться, а девушка не соглашалась.
Ей нравился родной город - здесь тоже можно работать и учиться.

Благодушно настроенному, подвыпившему старику было тесно на тротуаре. Он
шел по мостовой и рассуждал сам с собой.

- Ну вот, выпил я, значит, на три рубля, - бормотал старик и посмеивался. -
На три рубля! Да! А Сашка мой... это сын, значит, мой, - объяснял кому-то
старик, - Сашка сто раз по три получает. Это, значит, триста. Арифметика!
Сашка пришлет... Да Веруха, дочка, пришлет... да пенсия. Вот я и сыт,
старый...

Старик остановился. Он увидел Динь-Дага. Хотел нагнуться, потом раздумал и
засмеялся:

- А на что ты мне, пятиалтынный? Мелочь ты! Ничего я не куплю на тебя. Не
могу же я тащить тебя в милицию, как находку. Некогда мне...

Старик перешагнул через Динь-Дага и пошел своей дорогой.

А Динь-Даг обиделся. Он даже чуть позеленел от злости и с горечью подумал:
"Быть бы мне хоть рублем, тогда старик не перешагнул бы через меня!"

Мчалась на бешеной скорости машина, закрутила Динь-Дага колесом и
подбросила высоко вверх. Динь-Даг больно ударился об асфальт, жалобно
звякнул и остался лежать.

Вышла под утро близорукая дворничиха, взмахнула метлой и, сама того не
заметив, загнала Динь-Дага на край мостовой.

Давно Динь-Даг не чувствовал себя таким одиноким, заброшенным и
беспомощным. А город уже проснулся. Люди вышли на улицы и спешили по своим
делам. На стройке многоэтажного дома подъемный кран уже разворачивал свой
длинный хобот. Со стороны гавани доносились призывные гудки пароходов.

Дождь кончился, и асфальт мостовых посверкивал солнечными блестками.

Неизвестно, сколько бы времени пролежал Динь-Даг на мостовой, если бы его
не заметил и не подобрал двенадцатилетний школьник Вася Чижиков.

Шел Вася по улице, а ходить он предпочитал больше не по тротуару, а по
мостовой и то не по прямой, а замысловатыми зигзагами. Торопиться Васе было
некуда. Он шел и зевал по сторонам. И вдруг видит: лежит и сверкает
дождевой капелькой монетка. Конечно, Вася поднял ее и принес домой.

Когда пришел с работы отец, мальчик показал ему монету и сказал:

- Папа, смотри, какой я счастливый!

Отец пришел с товарищами по работе. Он принес множество разных свертков.
Тут были колбаса, консервы, рыба, печенье, конфеты.

- Счастливый, - подтвердил отец. - И мы счастливые. Скажи маме, чтобы
накрывала на стол. У нас сегодня праздник!

- Какой? - полюбопытствовал сын.

- Нашей бригаде присвоили звание бригады коммунистического труда! Вот какой
у нас праздник!

Вася слышал о таких бригадах. Но он никогда не думал, что бригада
строителей, в которой работал папа, будет носить это высокое звание.

Он был горд за своего отца и его товарищей. Они теперь будут работать в
бригаде коммунистического груда! Вася хотел расспросить о том, как работают
в таких бригадах. Но тут он увидел на столе найденного Динь-Дата и спросил:

- Пала, а при коммунизме денег не будет?

- При полном коммунизме денег не будет, - сказал отец. - Тогда они будут ни
к чему.

Услыхав слова Васиного отца, Динь-Даг страшно удивился. Не будет денег,
значит, не будет и его, Динь-Дага.

Отец словно почувствовал это удивление Динь-Дага. Он взял со стола монетку
и громко оказал:

- Вас тогда не будет. Будете вы только в музеях да у коллекционеров.

Все сели за праздничный стол. Вася вместе со всеми пил чай, ел бутерброды и
слушал разговор отца с гостями о работе бригады и о будущей счастливой
жизни, которая называется коммунизмом.

ПОДАРОК

Стоял в порту большой и красивый теплоход "Волга". Работал на этом
теплоходе молодой штурман по имени Петр, по фамилии Ершов.

В субботний вечер Петр Ершов решил отдохнуть в городе. Он очень любил
танцевать. А так как морякам танцевать приходится не часто, а "Волга" через
два дня должна была выходить в море, то Петр никак не мог отказать себе в
этом удовольствии. В кармане у Петра уже был пригласительный билет.

Надев плащ и шляпу, он осмотрел себя в зеркало и остался собой доволен. С
таким молодым штурманом, будущим капитаном, любая девушка согласится на тур
вальса.

Пошарив в карманах, Петр вдруг обнаружил, что у него нет мелких денег. Он
зашел в соседнюю каюту к товарищу.

- Одолжи мне пятьдесят копеек, - попросил он.

- Сумма солидная, - усмехнулся товарищ. - Вот на столе, возьми. А куда это
ты собрался?

- На свидание.

- И на пятьдесят копеек думаешь преподнести подарок девушке? - ехидничал
товарищ, которому, конечно, тоже хотелось побывать в городе. Но ему нужно
было заступать на вахту.

- Мне некогда с тобой болтать, - серьезно сказал Петр Ершов. - Я еду в
интерклуб. Счастливо оставаться!

- Желаю познакомиться с доброй феей! - крикнул вдогонку товарищ.

Падая в глубокий карман и сталкиваясь с другими монетами, наш знакомый
Пятиалтынный вежливо им представился:

- Динь-Даг!

Сейчас, упав в карман плаща Петра Ершова, Динь-Даг почувствовал
прикосновение к себе какого-то листка плотной бумаги. Если бы Динь-Даг был
грамотным, то он прочитал бы, что написано на этом листке. А написано там
было вот что:


                        ПРИГЛАСИТЕЛЬНЫЙ БИЛЕТ

                        Дорогой товарищ Ершов!
  Клуб  моряков  приглашает  Вас  на вечер встречи с иностранными моряками.
  В программе вечера лекция, концерт, танцы.
  Начало в 19 часов.
Впрочем, если бы Динь-Даг и был грамотным, то в темноте все равно читать
было невозможно. Когда в веселом настроении Петр Ершов, минуя трап, прыгнул
с борта на причал, Динь-Даг отрекомендовался и билету, звонко назвав свое
имя. Пригласительный билет чуть слышно что-то прошелестел. Однако Динь-Даг
не знал бумажного языка и, конечно, ничего не понял.

Пассажиров в автобусе было мало, и Петр сел на свободное место. Но на
следующей остановке пассажиров оказалось так много, что автобус моментально
заполнился. К карману Петра плотно прижалась клеенчатая, разбухшая от
провизии сумка. Монетам в кармане стало очень тесно, и они перессорились.
Каждой хотелось захватить удобное местечко.

Динь-Даг отчаянно отбивался от наседавших на него пятаков и двугривенных.
Но тут он услышал голос Ершова:

- Садитесь, гражданка, пожалуйста!

Петр встал, уступив свое место женщине. Вежливость молодого моряка устыдила
Динь-Дага. Он отодвинулся, тоже уступив место старшей монете.

- Спасибо! - сказала женщина Ершову.

- Спасибо! - звякнула двугривенная монета Динь-Дагу.

Ярко освещенный и украшенный флагами разных наций, клуб моряков походил на
сказочный дворец. В клубе было шумно, но вечер еще не начинался. Кроме