щь.

Три года на острове об Октябрьской революции даже не слышали. Пароходы из
Архангельска не приходили. Не приезжали на своих карбасах с Большой земли и
русские промышленники и торговцы.

За это время вдовый ненец Филипп Ардеев посватался и женился на вдове
Устинье, матери Любы. Весть о новом замужестве невестки быстро долетела до
чума Тасей. Взбешенная бабка запрягла оленей и понеслась в Медвежье. Она
надумала отобрать внучку, но в пути сообразила, что девчонку ей легко не
отдадут.

Надоумил шаман, к которому Тасей заехала посоветоваться.

Она выкрала девочку, когда Филиппа и Устиньи не было в чуме. Когда же
Устинья, догадываясь, куда пропала Любаша, вместе с мужем подъехала к чуму
Тасей, бабка встретила гостей с ружьем наготове. Так и осталась пятилетняя
Люба-Мэнева жить у злой, нелюбимой, почти чужой бабки.

- Нету у Тасей сына, - говорила бабка Любаше. - Нету у Тасей внука. Тасей
будет старая. Мэнева будет оленей пасти, на охоту ходить, старою бабушку
кормить.

Так говорила Тасей, но сама она не очень заботилась о внучке и кормила ее
дурно. Так говорила Тасей, но большая-большая старость была от нее еще
далеко. А вообще Тасей говорила мало. И еще меньше говорила маленькая Люба.
Подолгу оставаясь в чуме одна, она росла молчаливой и запуганной.

Бабка выменивала у русских на песцовые шкурки водку и табак, и тогда
девочка особенно боялась ее. Пьяная бабка плясала и пела и заставляла
Мэневу курить трубку. Любаша кашляла, плакала и пыталась убежать. Но Тасей
хватала ее, больно трясла за плечи и потом бросала на шкуры, а сама во весь
голос пела, дико завывая, и плясала.

Но вот в прошлом году Филиппа Ардеева избрали председателем островного
Совета. Он переехал из чума в дом, а Устинья стала просить его вернуть в
семью дочь.

Дважды выезжал Филипп в тундру и упрашивал Тасей отдать девочку. Но бабка и
слышать ничего не хотела и гнала председателя. И только перед майскими
праздниками к Тасей за девочкой вместе с Филиппом и старым Хатанзеем -
отцом Устиньи - поехал русский метеоролог Осипов.

Он не испугался ружья Тасей, подошел к ней и сказал:

- Островной Совет постановил вернуть Устинье ее родную дочь. Ты слышишь,
Тасей, Совет постановил, народ, все жители острова постановили.

Метеоролог отстранил бабку и вошел в чум. Мэнева перепугалась и спряталась
в шкуры. Оснпов силком вывел ее из чума и усадил на нарты.

В бессильной злобе стояла Тасей у своего чума и молчала. И когда аргиш
Филиппа тронулся в обратный путь, она завопила на всю тундру.

- Мэнева моя! Мэнева будет моя!

За несколько лет впервые в тот день поела Люба вдоволь и вкусно. Устинья
была вне себя от радости и сразу принялась шить дочери новую паницу из
давно припасенной шкуры белого оленя.

Трудно приживалась Любаша в необычном для нее жилье - деревянном доме. Она
охотно помогала матери по хозяйству, но мало разговаривала даже с ней.
Расположения нелюдимки не могли добиться ни Филипп, ни метеоролог Осипов,
ни сверстницы из ближнего стойбища.

Чудо сотворил сказочник и художник Поморцев. С дня приезда девочка
потянулась к нему. Может быть, тому причиной была его необычная внешность.
А может быть, ей понравилась веселая, а под конец чуть грустная сказка,
рассказанная Степаном Егоровичем. Но только на другой день они вдвоем уже
отправились в маленькое путешествие по берегу Медвежьей губы. Поморцев
прихватил с собой этюдник. На глазах у изумленной Любаши он нарисовал
акварелью прибрежною сопку и около нее отдыхающую оленью упряжку.

Конечно, Любаша никогда и ничего не слышала о Ленине. Поморцев рассказывал
ей о великом вожде. Девочка многого не понимала, но она уже стала во всем
верить Егорычу, как по примеру других ненцев называла сказочника. Она
чувствовала в большом человеке, о котором говорил Егорыч и который жил
далеко-далеко, в Москве, своего большого друга, друга ненцев. Она постоянно
спрашивала:

- Когда Ленин приедет к нам? - и просила: Привези к нам Ленина!

Поморцев подарил девочке маленький гипсовый бюст Пушкина и прочитал ей
"Сказку о попе и работнике его Балде". И опять многого не поняла Любаша.
Держа бюст поэта, она спросила:

- Это сядэй?

Сядэй был у бабки Тасей - деревянный божок. Таких божков русские торговцы и
промышленники называли болванами.

- Нет, это не сядэй, - объяснял Поморцев. - Это тоже большой русский
человек. Он писал стихи. Он писал книги.

Веселый Пушкин со своими сказками сопровождал старика и девочку в их
длительных походах по берегам бухты и ягельным просторам тундры. Впереди
вышагивал Кот ученый под охраной семи богатырей. А путешественников
охраняли еще тридцать три богатыря во главе с дядькой Черномором и князем
Гвидоном. Тут же следовали отважный Руслан и хитроумный Балда. И даже
золотая рыбка приплыла из Синего моря в Ледовитый океан и превращала Любашу
то в прекрасную царевну Лебедь, то в добрую фею. И маленькой ненке очень
хотелось самой творить хорошие дела для хороших людей.

О приезде русских с Большой земли прослышала Тасей. У нее давно окончились
запасы пороха и дроби, давным-давно не было табаку и чаю, заканчивалась
мука. Но велика была ее досада, когда она узнала, что приехали не торговцы.
Кое-что она выменяла на шкурки у команды. У советских моряков были табак и
чай. Но не было пороха, муки и водки.

Переждав, когда Филипп ушел из дому, Тасей зашла к невестке. Поморцева она
видела и раньше, в прошлые его приезды на остров. Войдя в дом, Тасей
прикинулась больной и доброй. Она даже подсунула Любаше песцовую шкурку,
которую девочка тут же отодвинула от себя.

Незлопамятная Устинья накормила бабку, наделила ее хлебом и сахаром.

Старуха отказалась лечь на кровать. Валяясь на полу, на оленьей шкуре, она
охала и стонала от мнимой боли.

6. ХЛЕБНЫЙ БОЖОК

Приподнявшись со шкуры, Тасей увидела на подоконнике бюст Пушкина - подарок
Степана Егоровича Любаше. Вообразив, что это божок-болван, и забыв о своих
болезнях, она вскочила. Тасей уже хотела ухватить бюст, но Любаша опередила
ее и спрятала драгоценный подарок.

Узнав, что "божком" девочку одарил русский Егорыч, бабка пристала к
сказочнику:

- Дай мне такого каменного сядэя!

- У меня больше нет бюста, - сказал Поморцев. - У меня был только один.

Но Тасей словно не понимала его. Она ходила за Поморцевым по комнате и
настаивала:

- Дай каменного сядэя!

В это время Устинья замесила в квашне тесто для хлеба.

- Хорошо, - согласился Степан Егорович. - Я вылеплю тебе бюст человека из
теста.

Художник, он раньше частенько лепил бюсты и фигурки зверей из глины и гипса.

Взяв из квашни большой кусок теста, Степан Егорович за полчаса слепил
бородатого старика, похожего, может быть, на бога, а может быть, и на
безбожника - ученого Дарвина. Сказочник подсушил свою хлебную скульптуру и
отдал бабке Тасей. Изумленная искусством Егорыча, Тасей бережно завернула
хлебного болвана в пыжиковую шкурку и упрятала в мешок, предварительно
смазав его губы салом. Этим она задабривала идола, чтобы он помогал ей на
охоте.

Степан Егорович собирался уезжать на Большую землю. Между тем, плотники уже
начали ставить здание школы. Нужно было разузнать, кто из маленьких жителей
острова захочет посещать школу.

Учитель Алексей Иванович, приехавший на остров вместе с Поморцевым, должен
был отправиться по стойбищам. Но он совсем не знал острова. И тогда Степан
Егорович посоветовал ему взять в проводники Любашу, дочь Устиньи.

Любаша согласилась. Да, она знала если не весь остров, то почти все
ближайшие стойбища.

Они распрощались со сказочником и отправились в путь по тундре. Но уже в
первом чуме первого стойбища их ожидала неудача.

Алексей Иванович завел с хозяином, пожилым ненцем, разговор о школе и о
том, что его ребятам нужно учиться. А детей, которым можно было стать
школьниками, в чуме оказалось двое. Хотя охотник сам видел в Медвежьем
строящуюся школу, он не принял всерьез предложение учителя.

- Ты учи ее, - сказал охотник Алексею Ивановичу, указывая на Любашу. - У
нее отец председатель. У меня Мартынко оленей пасет, охотник будет. Катька
- девка, тоже оленей пасти будет. Не надо школы. Учи Мэневу.

Заупрямился ненец и наотрез отказался записать детей в школу.

Так и уехали учитель и Любаша к другому стойбищу. Там стояли три чума. Но и
там в двух чумах случилось то же самое. Отцы и матери не соглашались
отпускать ребят.

- Одевать, кормить, обучать детей будем, и все это бесплатно, - увещевал
Алексей Иванович.

Но все его уговоры встречались упрямым "нет", "не надо".

В третьем чуме они неожиданно встретили бабку Тасей. Это был чум ее брата
Василия.

Тасей обрадовалась приезду внучки, принялась ее угощать олениной, гусятиной
и гольцом.

У брата Тасей Василия жили внуки - двенадцатилетний Иван и восьмилетний
Степан. Они хорошо знали Любашу и встретили ее дружелюбно, а учителя
сторонились и на его вопросы не отвечали.

Вечером, за ужином, Алексей Иванович неуверенно начал разговор о школе. И
велико было его удивление, когда, при молчании деда, бабка Тасей учителя
поддержала.

- Пусть Иванко и Степ учатся, - говорила хитрая Тасей. - Будут, как Филипп,
как художник и сюдбала[3] Егорьгч с Большой земли.

После ужина Тасей уехала домой, а обрадованный и успокоенный первым успехом
Алексей Иванович вслед за ребятами и хозяином улегся спать.

Проснувшись утром, учитель окликнул Любашу, но ответа не услышал. Девочки в
чуме не было. Не было и Василия.

Он вышел из чума и увидел хозяина, ремонтирующего нарты.

Учитель спросил о Любаше.

- Мэнева? - равнодушно ответил старик. - Э, Мэ-нева уехала, должно, в
Медвежье.

Учитель недоумевал и даже растерялся.

- Как уехала? Почему? Любаша никуда не собиралась без меня уезжать...

- Она больная, - сказал Василий, усмехаясь и прикладывая указательный палец
к виску. - Она - исямбада[4].

- А олени? - спросил потрясенный учитель.

- Оленей увела Мэнева...

Конечно, брат Тасей лгал учителю. По сговору с ним Тасей ночью вернулась в
стойбище.

Девочка спала близ выхода. Ей заткнули рот тряпкой и бесшумно вытащили из
чума. Связанную Любашу уложили на ее же нарту, и Тасей с бешеной скоростью
погнала упряжки к своей стоянке.

Не скоро поняла Любаша, что случилось. И поняла только, когда бабка сказала
ей уже в своем чуме:

- Теперь всегда будешь жить с бабушкой.

Часами сидела девочка неподвижно, на слова Тасей отмалчивалась и не
притрагивалась к еде. А Тасей много дней караулила ее и из чума не
выпускала.

Наконец Тасей собралась в отъезд. У чума она не оставила ни оленей, ни
нарт. Она знала, что без упряжки из этих мест по гиблой болотистой тундре
далеко не уйдешь. И спокойная за свою пленницу уехала разыскивать русских
промышленников.

Голодная бродила Любаша около чума в одиночестве. Долгое время пролежавшее
в миске мясо начало портиться. Любаша его выбросила.

Бежать девочке было некуда. Вокруг в тундре подстерегали трясины и
чаруса[5], в которых, как она знала, гибли не только люди, но и осторожные,
далеко чующие опасные места, олени.

Прошло несколько дней, а бабка все не возвращалась. Голод измучил Любашу, и
она уже жалела, что выбросила гнилое мясо.

Она думала, что к ней скоро приедут люди - учитель, мать Устинья, дед
Хатанзей. Но время шло, а люди не показывались.

Подолгу лежала она в чуме, забываясь от слабости в тревожном полусне. К ней
приходили художник Егорыч, а с ним - богатыри и волшебница Лебедь. Веселый
Балда подносил ей миски с горами жирной оленины, гусятины и рыбы. И было
много-много хлеба - огромные ломти, мягкие и теплые, только-только
отрезанные от только-только испеченного каравая.

Любаша хватала хлеб, хватала куски мяса. Потом она приходила в себя, и ей
становилось страшно. Не было Егорыча, не было хлеба. Никого и ничего не
было, кроме старых, пересохших оленьих шкур да бледной ночи, заглядывающей
в чум через щели и входную дыру.

Хоть бы какой-нибудь кусочек, хотя бы чего-нибудь кусочек, который можно
съесть!

Под утро девочка хотела встать, чтобы напиться. Но обессиленная она не
смогла удержаться на ногах и свалилась. Уже не думая ни о Егорыче, ни о
матери, она впала в забытье.

Очнувшись, она поползла к ящику с мисками, хотя знала, что миски пусты. И
бочка, где Тасей хранила муку, была пуста. Девочка почти бессознательно
протянула руку за бочку и нащупала мягкую шкуру. Она на пальцы
почувствовала, что это пыжик[6].

Любаша притянула к себе шкурку и принялась сосать. Потом она стала рвать
шкурку зубами и вдруг под мехом ощутила что-то твердое. Если бы кусок сала!
Если бы рыба!

Но то было не сало и не сушеная рыба. То был бюст старика, слепленный
художником Егорычем для бабки Тасей.

В полумраке чума Люба долго рассматривала бородатого божка, губы которого
были вгустую вымазаны застылым гусиным салом. Она стала жадно слизывать
сало и только тут вспомнила, что болван слеплен из теста.

Хлебный болван, хлебный божок, которому молилась Тасей!

Хлеб! Кусок съедобного, без которого девочка вот-вот могла умереть.

Любаша влилась крепкими зубами в одеревенелою фигурку старика. Раздался
сухой треск, посыпались крошки. Любаша вздрогнула. Она вскинула голову, и
ей показалось, что в чум ворвалась взбешенная Тасей. Ее лицо искажала
злоба. Девочка уронила болвана и закрыла лицо дрожащими ладонями.

Но никакой Тасей не было.

И голод победил страх. Она схватила болвана и с силой разломила его
пополам. Она грызла яростно и жадно, пока от одной половины не осталось ни
крошки.

Покончив с сухарем, девочка успокоилась. Но вскоре ее опять охватил страх
перед возвращением Тасей.

Так Любаша неподвижно просидела несколько минут. Потом она спрятала шкурку
на прежнее место и зачерпнула в кружку воды. Напившись, вышла из чума и
огляделась вокруг. Тундра была пустынна и безмолвна.

Все еще хотелось есть. Половина божка лежала под большой оленьей шкурой.
Искушение было велико, и преодолеть его девочка была не в силах. Она
вытащила оставшийся кусок и, отгоняя пугающие мысли, снова принялась грызть.

Она спала без снов и без тревоги. Она не слышала, как к чуму подъехали
учитель Кожин и дед Хатанзей.

На шкуре около девочки Алексей Иванович нашел крохотный кусочек сухаря. Но
он не знал, что это остатки хлебного болвана-сядэя, которому еще несколько
дней назад молилась бабка Тасей.

7. СЫН ЗВЕРОБОЯ

Далекий заполярный остров Новый, куда на теплоходе ехала Наташа, был хотя и
не сказочный, но его история, его земля - тундра, сопки, скалы и коварные
песчаные отмели, его бухты и быстринные речки хранили множество тайн и
загадок.

Остров холодный, зимой с многомесячной полярной ночью и крепчайшими
морозами. Но более всего страшны здесь ураганные ветры со снегом. Дикая
пурга, или хад, как ее называют ненцы, сбивает человека с ног, каждую
секунду норовит погубить его.

А летом - непроницаемые туманы. В сумрачном безветрии комары и мошкара
слепят глаза, назойливо рвутся в рот, в ноздри, в уши, доводя новичков до
отчаяния.

Зато в летнее безоблачье солнце день и ночь незакатно бродит по кругу над
островом - все двадцать четыре часа.

На острове - ни деревца, ни кустика. Летом тундра зацветает. Зацветает не
ярко, но пестро - морошечником, лютиком, маленькой незабудкой.

Весной долгое время прибрежные льды окружают остров и не подпускают к нему
ни лодку, ни пешего человека. Весенние эти льды слабы, чтобы выдержать
человека, и слишком плотны, чтобы через них пробилась шлюпка.

Таков остров, исстари русский, на который еще в прошлом веке зарились
чужеземцы. Они считали, что на острове есть залежи цветных металлов. Они
знали, что остров богат пушниной, морским зверем, птицей и рыбой. Без
ведома царских властей они забирались на остров и вели там разведки. Один
из таких путешественников писал: "Исследование этого острова,
расположенного близ границ Европы и Азии, обещает богатую жатву для
натуралиста".

Жатва этого "натуралиста" была в самом деле богатая. Его судно возвратилось
с острова, переполненное шкурами белых медведей, песцами, пыжиками -
шкурками молочных олененков, бивнями моржей и ненецкими божками-идолами.
Чужеземцы выкрали с острова даже молоденькую девушку-туземку.

По возвращении из своего хищнического похода владелец судна рассказывал
своим друзьям и приближенным: "Оказалось, что это, прежде всего, не совсем
пустыня. Там живут и даже чувствуют себя счастливыми люди; скупая там на
дары природа набросала зато живописные ландшафты, дикие, но величественные
по своей красоте".

Что ж, во многом иностранец был прав. Хотя природа острова Новый сурова,
сам остров несметно богат и своеобразно красив.

Местные жители острова - ненцы раньше жили в чумах. Чум - высокая, круглая
конусообразная палатка строится из жердей и обтягивается оленьими шкурами.
В чуме разжигается костер для тепла и приготовления пищи.

Теперь чумы остались только далеко в тундре для пастухов, охраняющих и
перегоняющих по острову стада оленей.

Островитяне живут в домах. На берегу Медвежьей губы стоят два поселка -
русской фактории и ненецкого колхоза - база оседлости. В поселках - клуб,
школа-интернат, электростанция, магазин, склады продовольствия и пушнины.

Живет на острове Новый, в колхозном поселке, мальчик Илюша Валей, сын
тундрового охотника и морского зверобоя. Зимой Илюша учится в школе, а
летом вольготно проводит время на берегу моря и в тундре.

Хотя чужеземный путешественник и говорил в прошлом веке о счастливых
островитянах, дед и прадед Илюши никакого счастья не знали. Прадед был
безоленным ненцем и пас стада у богатея. Дед не захотел стать пастухом,
ловил в тундре капканами песцов, потом на песцовые шкурки купил у русского
промышленника старое ружье-кремневку. Но Илюшиного деда и охота не вывела
из бедноты. А сына своего Ефима, Илюшиного отца, он приучил к охоте. Вдвоем
они справили другое ружье - берданку. Она и досталась Ефиму Валею в
наследство после смерти старика.

Пожалуй, на всем острове нет более опытного следопыта и зверобоя, более
меткого стрелка, чем Ефим Валей. Потому он и возглавляет бригаду колхозных
охотников. И Илюша будет охотником. Отец ему уже давал стрелять из ружья,
хотя Илюше всего одиннадцать. Другим ребятам отцы стрелять не дают, а Илюше
отец давал, строго приговаривая:

- Без баловства только! Ружье - не палка. С ружьем шутить - со смертью
шутить. Учись, хорошим охотником будешь!

А когда Илюша убил первого чистика, отец сказал:

- Саво! Хорошо! - и повторил раньше сказанное: - Хорошим охотником будешь!

Конечно, отец давал Илюше стрелять только при себе, передавая сыну ружье на
две-три минуты да и то очень редко. А дома к ружью даже прикасаться
строго-настрого запрещал.

Весенний перелет птиц уже давно прошел. Множество их улетели дальше на
север и на другие острова, но много загнездилось и на Новом. Вчера отец со
своими охотниками ушел в глубь острова, к западному побережью.

А сегодня островитяне ожидали с Большой земли теплоход. Илюша никогда еще
не бывал на Большой Земле. Он проснулся рано и вышел на берег, хотя хорошо
знал, что теплоход придет не раньше полудня. Он зайдет в бухту - Медвежью
губу и отдаст якоря на рейде. К деревянному помосту-пристани теплоходу не
подойти. Тут мелко. Даже колхозный бот подходит к пристани только на самой
большой воде.

Когда теплоход войдет в губу и еще не успеет отдать якоря, к нему
скорехонько устремятся бот, два катера, доры и карбаса. С завидной
быстротой и ловкостью по штормтрапу - веревочной лестнице с деревянными
перекладинами-ступеныками взберутся на палубу теплохода ненцы и русские
зимовщики. Начнется перегрузка с теплохода на бот и доры мешков, ящиков,
бочек. За несколько рейсов доставит теплоход островитянам муки, сахару,
чаю, соли, крупы, картофеля, табаку и папирос на всю будущую зиму. Привезет
теплоход мануфактуру и обувь, разные строительные материалы, машины,
бензин, оружие, патроны, порох, дробь, рыболовные снасти. Привезет теплоход
еще новые кинокартины, книги для школы и би