я на низенькой выдвижной койке, в пустой, почти  лишенной  мебели
комнате. В голове моей гудели колокола, и, подняв руку, я нащупал над глазом
шишку величиной с грецкий орех. Ноздри мои щекотал  едкий  запах;  вскоре  я
обнаружил, что на лбу у меня лежит полоска  бумаги,  смоченной  уксусом.  На
другом конце комнаты сидел этот страшный маленький  крепыш,  а  его  старший
товарищ растирал ему голое  колено  какой-то  мазью.  Старший  был,  видимо,
сильно не в духе и сердито выговаривал крепышу, сидевшему с мрачным видом.
   - В жизни не видел ничего подобного! - говорил старший. - Я из  кожи  вон
лезу, тренирую вас целый месяц, и когда я наконец сделал  вас  крепким,  как
репка, вы, вернейший победитель, за два дня до боя ввязываетесь  в  драку  с
каким-то иностранцем!
   - Ладно, ладно! Хватит меня пилить! -  огрызнулся  Бастлер.  Вы  отличный
тренер, Джим, но лучше бы вы поменьше меня ругали.
   - Как же вас не ругать? - сказал Джим. - Если колено до среды не заживет,
они скажут, что вы сговорились с противником, и черта с два вы тогда найдете
кого-нибудь, кто бы на вас поставил!
   - Сговорился! - проворчал крепыш. - Я выиграл девятнадцать боев, и  никто
до сих пор не осмеливался сказать при мне слово "сговор". А  какого  дьявола
мне оставалось делать, когда этот малый хотел раздеть меня догола?
   -  Велика  беда!  Вы  же  знаете,  что  судья  и  стражники  находятся  в
какой-нибудь миле отсюда. Вы могли бы натравить их на него и тогда, так  же,
как и сейчас. И спокойно получили бы обратно свою одежду.
   - А, будь я неладен! - сказал Бастлер. - Не было случая, чтобы я  прервал
тренировку, но когда дело доходит до того,  чтобы  отдать  одежду  какому-то
французишке, который не способен даже на круге масла сделать вмятину, то это
уже слишком!
   - Подумаешь, какая ценность - ваша одежда! Да вы знаете, что один  только
лорд Рафтон поставил на вас пять тысяч фунтов? Когда в среду вы перепрыгнете
через канаты, на вас будут висеть все эти пять тысяч  до  последнего  пенни.
Хорошенькое дело  -  явиться  с  распухшим  коленом  и  историей  о  пленном
французе!
   - Откуда я знал, что он начнет лягаться?
   - А вы думали, что он будет драться по всем правилам  английского  бокса?
Будто вы не знаете, дуралей, что во Франции и понятия не имеют  о  том,  как
надо драться.
   - Друзья, - вмешался я, садясь в кровати, - я не очень-то много понял  из
того, что вы тут говорили, но сейчас вы сказали глупость. Мы, французы,  так
хорошо знаем, как надо  драться,  что  побывали  с  визитом  почти  во  всех
столицах Европы и очень скоро придем в Лондон. Но мы деремся,  как  солдаты,
понимаете, а не как уличные мальчишки в канаве. Вы бьете меня по  голове.  Я
пинаю вас ногами. Это же детская игра. А вот если вы  дадите  мне  саблю,  а
себе возьмете другую, я покажу вам, как мы умеем драться.
   Оба уставились на меня тупо, чисто по-английски.
   - Что ж, очень рад, что вы живы, мусью, - сказал наконец  старший.  -  Вы
смахивали на куль с мукой, когда мы  с  Бастлером  перетаскивали  вас  сюда.
Голова у вас не настолько крепкая, чтобы выдержать удар сильнейшего бойца  в
Бристоле.
   - Он тоже задиристый малый, он набросился на меня, как  боевой  петух,  -
сказал Бастлер, потирая колено.  -  Я  применил  свой  обычный  удар  справа
налево, и он рухнул, как подкошенный. Я не виноват, мусью. Я же сказал,  что
задам вам перцу, если вы не прекратите.
   - Зато вы можете всю жизнь хвастаться, что дрались  с  лучшим  легковесом
Англии, - сказал Джим, словно поздравляя меня. - А он к  тому  же  сейчас  в
наилучшем состоянии, в расцвете сил, и тренирует его сам Джим Хантер.
   - Я привык к сильным ударам, - сказал я, расстегивая мундир  и  показывая
два шрама от пулевых ран. Потом я обнажил проколотую пикой щиколотку и  шрам
на веке, куда меня ткнул кинжалом испанский партизан.
   - У него, видно, крепкая шкура, - заметил Бастлер.
   - В среднем весе он был бы сущей конфеткой, - сказал  тренер.  -  Его  бы
потренировать с полгода, и наши любители спорта просто с ума бы сошли. Жаль,
что ему придется вернуться в тюрьму.
   Последние слова мне пришлись очень не по душе. Я застегнул мундир и встал
с кровати.
   - С вашего разрешения я пойду дальше, - сказал я.
   - Ничего не поделаешь, мусью,  -  ответил  тренер.  -  Тяжело  отправлять
такого человека, как вы, в это гиблое место, но дело есть  дело,  а  за  вас
обещана награда в двадцать фунтов. Стражники  нынче  утром  уже  искали  вас
здесь и, наверное, заглянут опять.
   При этих словах сердце мое превратилось в кусок свинца.
   - Неужели вы хотите  выдать  меня?  -  воскликнул  я.  -  Клянусь  честью
благородного француза, я вышлю вам вдвое больше в тот день, когда ступлю  на
французскую землю!
   Но в ответ они только покачали головой. Я умолял, я доказывал, я  говорил
об английском гостеприимстве и о  содружестве  смельчаков,  но  с  таким  же
успехом я мог распинаться перед двумя деревянными дубинками,  что  стояли  у
стены на полу. На бульдожьих лицах не было признаков сочувствия.
   - Дело есть дело, мусью, - повторил старый тренер. - Кроме  того,  как  я
выведу Бастлера  в  среду  на  ринг,  если  его  потянут  в  суд  за  помощь
военнопленному и соучастие в побеге? Я должен беречь  Бастлера  и  не  желаю
рисковать.
   Итак, значит, конец всем моим  стараниям  и  моей  борьбе.  Меня  отведут
назад, как глупую овцу, которая вырвалась  из  загона.  Но  плохо  они  меня
знали, если вообразили, что я покорюсь такой судьбе.  Я  понял  из  их  слов
достаточно, чтобы догадаться, где  их  слабое  место,  и  показал,  как  уже
показывал не раз, что  Этьен  Жерар  всего  страшнее  тогда,  когда  у  него
исчезает последняя надежда. Одним прыжком я очутился возле дубинок,  схватил
одну из них и завертел ею над головой Бастлера.
   - Семь бед - один ответ! - воскликнул я. - В среду ты  будешь  никуда  не
годен!
   Бастлер прорычал какое-то ругательство и хотел было броситься на меня, но
тренер обхватил его руками и удержал на стуле.
   - Ни за что, Бастлер! - вскрикнул он. -  Никаких  ваших  штучек,  пока  я
рядом! Убирайтесь отсюда, мусью! Мы мечтаем увидеть вашу  спину.  Да  бегите
же, бегите, а то он вырвется!
   Отличный совет, подумал я и ринулся в дверь, но едва я очутился на свежем
воздухе, как голова у меня закружилась, и, чтобы не  упасть,  я  должен  был
прислониться к стене. Вспомните, какие испытания  я  перенес:  предательство
Бомона, бурю, которая сбила меня с пути, день  в  мокрых  зарослях  вереска,
терзания голода, еще одна бессонная ночь и наконец удар, полученный от этого
коротышки, когда я пытался отнять у него одежду. Нечего удивляться, что даже
моей выносливости наступил конец.
   Я стоял у стены в тяжелом плаще и моем  бедном  помятом  кивере,  опустив
голову и закрыв глаза. Я сделал все, что в моих силах, и  больше  ничего  не
мог. Наконец меня заставил поднять голову стук копыт: шагах в десяти  передо
мной был седоусый начальник тюрьмы и с ним шестеро конных стражников.
   - Итак, полковник, - с грустной улыбкой сказал  он,  -  мы  все-таки  вас
нашли.
   Если отважный человек сделал  все,  что  мог,  и  потерпел  неудачу,  его
благородство проявляется в том, как он  принимает  свое  поражение.  Что  до
меня, то я вынул из кармана письмо и,  шагнув  вперед,  подал  его  с  таким
изяществом, какого начальник, наверное, и не видывал.
   - К несчастью, сэр, я невольно задержал одно из ваших писем.
   Он поглядел на меня удивленно и подал стражникам  знак  арестовать  меня,
затем сломал печать на конверте. По  мере  того,  как  он  читал,  лицо  его
принимало странное выражение.
   - Это, должно быть, то самое письмо, что потерял сэр  Чарльз  Мередит,  -
сказал он.
   - Оно было в кармане его плаща.
   - И вы носили его при себе два дня?
   - С позавчерашней ночи.
   - И не поинтересовались его содержанием? Я всем своим видом показал,  что
таких вопросов не задают благородному человеку.
   К моему изумлению, он вдруг разразился хохотом.
   - Полковник, - сказал он, вытирая слезы, - право, вы задали  себе  и  нам
уйму ненужных хлопот! Разрешите прочесть вам письмо, которое вы держали  при
себе во время вашего побега.
   И я услышал вот что:
   "По получении сего вам надлежит освободить полковника  Этьена  Жерара  из
Третьего гусарского полка, который обменен на полковника  Мэзона  из  конной
артиллерии, находящегося сейчас в Вердене".
   Прочтя письмо, он опять захохотал; хохотали и  стражники  и  двое  людей,
вышедших из дома; при виде общего веселья, при мысли обо всех моих  надеждах
и страхах, об усилиях и опасностях, что же мне, удалому солдату,  оставалось
делать, как не прислониться снова к стене и не захохотать так же весело, как
все остальные? И разве не у меня было больше всего причин веселиться: ведь я
уже видел впереди мою любезную  Францию,  мою  матушку,  императора  и  моих
гусар, а позади оставалась мрачная тюрьма и тяжелая рука английского короля.
   5. КАК БРИГАДИР ПОМЕРЯЛСЯ СИЛАМИ С МАРШАЛОМ ОДЕКОЛОНОМ
   Массена был худой, желчный, щупленький да еще кривой на один глаз  (этого
глаза  он  лишился  после  несчастного  случая  на  охоте),  но,  когда   он
единственным своим глазом окидывал из-под треуголки поле боя, ничто не могло
от него укрыться. Он, бывало, поставит батальон во фронт и с одного  взгляда
видит, где какая пряжка или пуговица не по  форме.  Офицеры  и  солдаты  его
недолюбливали, потому что он, как известно, был прижимист, а в армии  любят,
чтоб у командира душа была широкая. Но когда доходило  до  настоящего  дела,
его очень даже уважали и в бою не променяли бы ни  на  кого  другого,  кроме
разве самого императора да еще Ланна,  покуда  он  был  жив.  Ведь  если  он
железной хваткой зажимал свою мошну, то вы, должно быть, помните, что настал
день, когда он такой же железной хваткой зажал Цюрих  и  Женеву.  Он  держал
позиции так же  крепко,  как  свой  денежный  ящик,  и  требовалась  немалая
смекалка, чтоб заставить его выпустить из рук то или другое.
   Когда он вызвал меня к себе, я обрадовался и сразу отправился в его штаб,
потому что он всегда меня любил и ставил выше всех других офицеров.  Служить
под началом у этих старых, славных генералов  было  одно  удовольствие:  Они
знали свое дело и умели отличить хорошего солдата от плохого. Он сидел  один
в своей палатке, уронив голову на руки и сморщившись так, словно ему  только
что поднесли подписной лист. Однако, увидев меня, он улыбнулся.
   - Здравствуйте, полковник Жерар.
   - Здравия желаю, господин маршал.
   - Ну, как Третий гусарский полк?
   - Семьсот доблестных бойцов на семистах боевых конях рвутся в дело.
   - А что ваши раны, зажили?
   - Мои раны никогда не заживают, маршал, - отвечал я.
   - Но почему же?
   - Потому что я получаю все новые.
   - Генералу Раппу надо опасаться за свои лавры, - сказал он,  и  лицо  его
сморщилось в улыбке. - У него двадцать одна рана от вражеских пуль и столько
же от ножей и зондов Лярея. Я знал, что вы ранены,  полковник,  и  последнее
время щадил вас.
   - А это хуже всякой раны.
   - Ну полно, полно! С тех пор,  как  англичане  засели  в  этих  проклятых
укреплениях Торрес Ведрас, мы, в сущности, бездействуем. Вы не слишком много
потеряли, пока были в плену в Дартмуре. Но теперь мы готовимся к походу.
   - Будем наступать?
   - Нет, напротив.
   Должно быть, мое  разочарование  было  написано  у  меня  на  лице.  Как!
Отступить перед этим нечестивым псом Веллингтоном, перед тем, кто с каменным
лицом выслушал мои горячие слова, а потом отправил в свою  страну,  где  нет
спасения от туманов? При этой мысли я готов был заплакать.
   - А что делать! - раздраженно воскликнул Массена. - Когда  объявлен  шах,
приходится делать ход королем.
   - Вперед, - ввернул я. Массена покачал седой головой.
   - Эти позиции неприступны, - сказал он. - Генерал  Сен-Круа  убит,  и  мы
понесли такие потери, что у меня не осталось резервов.  И,  кроме  того,  мы
простояли здесь, в Сантарене, почти полгода. Во всей округе не  осталось  ни
фунта муки, ни бутылки вина. Мы вынуждены отступить.
   - Мука и вино есть в Лиссабоне, - настаивал я.
   - Ах, вы говорите так, будто вся армия может передвигаться так же быстро,
как ваш гусарский полк. Будь здесь Сульт со своей тридцатитысячной армией...
Но нечего и ждать. Итак, я вызвал вас, полковник  Жерар,  дабы  поставить  в
известность, что намерен поручить вам одно весьма необычное и важное дело.
   Само собой, я навострил уши. Маршал развернул большую карту  местности  и
положил ее на стол. Он разгладил ее своими маленькими волосатыми руками.
   - Вот здесь Сантарен, - показал он. Я кивнул.
   - А здесь, в двадцати пяти милях к востоку, Алмейхал,  знаменитый  своими
винами и большим аббатством.
   Я снова кивнул; мне еще не было ясно, к чему он клонит.
   - Вы слышали о маршале Одеколоне? - спросил Массена.
   - Я служил со всеми маршалами, - сказал я, - но  такую  фамилию  слышу  в
первый раз.
   - Это прозвище, которое ему дали солдаты, - сказал Массена. - Вас не было
в строю несколько месяцев, иначе мне не пришлось  бы  рассказывать  вам  про
него. Он англичанин и принадлежит к очень знатному роду. А прозвище ему дали
за аристократические привычки. Так вот, я посылаю вас в Алмейхал с визитом к
этому вылощенному англичанину.
   - Слушаюсь, маршал.
   - С тем, чтобы вы повесили его на первом же дереве.
   - Можете быть спокойны, маршал.  Я  лихо  повернулся  налево  кругом,  но
Массена окликнул меня, не успел я выйти из палатки.
   - Минутку, полковник, -  сказал  он,  -  Прежде  чем  выступить,  вам  не
помешает ознакомиться с положением дел. Да  будет  вам  известно,  что  этот
маршал Одеколон - настоящее его имя  и  фамилия  Алексис  Морган  -  человек
редкой изворотливости и храбрости. Он служил офицером в английской  гвардии,
но передернул за карточным столом,  был  разжалован  в  рядовые  и  вышел  в
отставку. Ему удалось  собрать  вокруг  себя  большой  отряд  из  английских
дезертиров, и он засел в горах. К нему присоединились  французские  солдаты,
отставшие от своих частей, и португальские бандиты, так что теперь он  стоит
во главе пятисот людей. Он со своим  отрядом  захватил  аббатство  Алмейхал,
разогнал монахов, укрепил обитель и разграбил всю округу.
   - Что ж, по нем давно веревка плачет, - сказал я  и  снова  направился  к
двери.
   -  Еще  минутку!  -  остановил  меня  маршал,  улыбаясь  при  виде  моего
нетерпения. - Самое худшее впереди. Не далее как на прошлой  неделе  в  руки
этих негодяев попала вдовствующая графиня Ла Ронда, самая богатая женщина  в
Испании, они захватили ее на перевале,  когда  она  ехала  от  двора  короля
Жозефа  навестить  своего  внука.  Теперь  она  заточена  в   аббатстве,   и
единственное ее спасение в том, что она...
   - Бабушка? - высказал я предположение.
   - Нет, в том, что она может заплатить крупный выкуп, - сказал Массена.  -
Итак, перед вами три задачи: спасти несчастную женщину, покарать негодяя  и,
если возможно, разрушить гнездо бандитов. А вот доказательство того,  как  я
верю в вас: я могу дать вам для осуществления всего этого лишь полуэскадрон.
   Клянусь, я не поверил своим ушам! Я-то полагал, что мне по  крайней  мере
разрешат взять весь мой полк.
   - Я дал бы вам больше, - сказал он, - но сегодня я начинаю отступление, а
у Веллингтона такая сильная кавалерия, что мне дорога  каждая  сабля.  Я  не
могу отпустить больше ни единого человека. Сделайте все возможное и  явитесь
ко мне с рапортом в Абрантиш не позднее завтрашнего вечера.
   Мне очень польстило, что он такого высокого мнения о  моих  способностях,
но вместе с тем я был в  некотором  замешательстве.  Мне  предстояло  спасти
старую вдову, вздернуть на сук англичанина и  разгромить  банду  из  пятисот
головорезов, имея на все про все полсотни людей. Но в конце концов ведь  это
полусотня конфланских гусар, которых поведет сам Этьен Жерар! Когда я  вышел
из палатки под теплое португальское солнце, уверенность вернулась ко мне,  и
я уже начал подумывать, а не ждет ли  меня  в  Алмейхале  та  самая  медаль,
которую я уже давным-давно заслужил.
   Можете быть уверены, что в свою полусотню я взял лучших  из  лучших.  Все
это были ветераны  германских  войн,  некоторые  имели  по  три  нашивки,  а
большинство  -  по  две8.  Возглавили  их  Удэн  и   Папилет,   два   лучших
унтер-офицера в полку. Когда по моему приказу они построились в  колонну  по
четыре, все как на подбор в серебристо-серых мундирах,  на  гнедых  конях  с
чепраками из леопардовых шкур и маленькими красными  султанами,  сердце  мое
радостно забилось. Я смотрел на  их  обветренные  лица  с  огромными  усами,
которые топорщились над ремешками киверов, с чувством радостной уверенности,
и, между нами говоря, не сомневаюсь, что они испытывали то  же  чувство  при
виде своего  молодого  полковника,  который  на  вороном  боевом  коне  ехал
впереди.
   Так вот, когда мы оставили позади лагерь и  очутились  на  другом  берегу
Тахо, я выслал авангард и  фланговые  охранения,  а  сам  остался  во  главе
отряда. С холмов, окружающих Сантарен, мы, оглянувшись назад, увидели темные
позиции армии Массена, где блестели и сверкали  сабли  и  штыки,  -  это  он
выводил свои полки на исходный рубеж для отступления. К югу красными пятнами
раскинулись английские передовые посты, а  дальше  виднелось  серое  облако,
поднимавшееся над лагерем Веллингтона, - плотный маслянистый дым, в  котором
нашим изголодавшимся ребятам чудился густой запах кипящих  походных  котлов.
Западнее голубым полукругом раскинулось море с белыми  полосками  английских
парусов.
   Поскольку мы ехали на восток, путь наш, как вы понимаете, лежал в стороне
от  обеих  армий.  Однако  наши  собственные  любители   легкой   наживы   и
разведывательные дозоры англичан буквально наводняли местность, и мне с моим
маленьким отрядом приходилось соблюдать крайнюю осторожность. Весь  день  мы
ехали через пустынные холмы,  у  подножий  которых  зеленели  распускающиеся
виноградные лозы, но выше зелень сменялась однообразным  серым  покровом,  а
вершины зубцами торчали по горизонту, как хребет отощавшей клячи.  Наш  путь
пересекали горные ручьи, бежавшие на запад, в Тахо, а один раз мы  очутились
у глубокой, бурной реки, через которую нам ни за что бы не перебраться, если
б я не отыскал брод, приметив два дома,  стоявшие  напротив  друг  друга  на
обоих берегах. Каждый  разведчик  должен  знать,  что  между  такими  домами
непременно есть брод. Нам не у кого было спросить дорогу,  так  как  нам  не
попался ни человек, ни зверь, ни другая живая тварь, только  воронье  тучами
кружилось в небе.
   Уже на закате мы выехали в долину, поросшую по склонам  могучими  дубами.
До Алмейхала оставалось никак не больше нескольких миль, и я счел за  лучшее
ехать лесом, так как весна была ранняя  и  густая  уже  листва  обещала  нас
скрыть. Итак, мы ехали разомкнутым строем меж огромных стволов, как вдруг ко
мне подскакал один из фланговых дозорных.
   - Полковник, на той стороне  долины  англичане!  -  крикнул  он,  отдавая
честь.
   - Кавалерия или пехота?
   - Драгуны, полковник, - отвечал он. - Я видел, как блестят их шлемы, и  я
слышал лошадиное ржание.
   Я  остановил  отряд,  а  сам  выехал  на  опушку.   Сомнений   не   было.
Кавалерийский отряд англичан двигался в том же  направлении,  что  и  мы.  Я
увидел их красные мундиры и их  оружие,  которое  блестело  и  сверкало  меж
деревьев. А когда они проезжали небольшую прогалину, я окинул взглядом  весь
отряд и решил, что их силы примерно равны моим - не более полуэскадрона.
   Вы уже знаете кое-что о моих скромных приключениях и согласитесь,  что  я
принимаю решения быстро и так же быстро их выполняю. Но  тут,  не  скрою,  я
колебался. С  одной  стороны,  представился  прекрасный  случай  завязать  с
англичанами  кавалерийскую  стычку.  С  другой  -  мне  предс