раковины и унитазы, он вернул
свои  затраты.  Потом  он  сбыл  в  разные  мастерские  и   учреждения   все
оборудование,  запасные  части,  инвентарь  и  на  вырученные  деньги  снова
оснастил машины, но теперь уже совершенно для других надобностей. А  именно:
он продал их армии как походные лазареты и  машины  для  перевозки  раненых.
Продал всем на удивление по очень приличной цене. Такова была  окончательная
судьба знаменитых автофургонов ПУ. Очень жаль, что Энсио  Хююпия  был  лишен
политического честолюбия. Если бы ему достался пост  министра  финансов  или
министра торговли и промышленности,  он  мог  бы  оказать  своему  отечеству
вовеки незабываемые услуги. Но он был, к сожалению, одной  из  тех  скромных
натур,  которые  застенчиво  собирают  добро  в  свой  собственный  амбар  и
нисколько не заботятся об известности.
     На свете есть много людей, о жизни и  деятельности  которых  ничего  не
известно, однако в этом виновата не только пассивность сплетников.


ГЛАВА СЕДЬМАЯ

РЕВАНШ

     И вот наконец  наступил  день,  когда  я  смогла  удовлетворить  годами
мучившую меня жажду мести. Уверенная в победе, я вошла  в  контору  "ПОТС  и
Кo". Меня сопровождал юрист моей фирмы Энсио Хююпия, он нес тяжелый  чемодан
и портфель. Старший вахтер сильно постарел: от его седых волос остался  лишь
реденький пух, сквозь который просвечивала крышка черепа. Хотя альманах  его
жизни был уже украшен листьями поздней осени  и  хотя  он  переступил  порог
пенсионного возраста целых шесть лет назад,  он  все  еще  был  в  состоянии
кланяться посетителям и  поклоняться  своим  директорам.  Наше  появление  в
прихожей "ПОТС и Кo" привело старика в сильнейшее замешательство.
     - Пожалуйста, доложите о  нас  директору  Свину,  -  сказал  мой  юрист
деревянным голосом.
     Воображение старика забило барабанную дробь, и он попытался  увернуться
от опасности.
     - Совершенно невозможно... То есть, простите, не можете  ли  вы  прийти
немного позже?
     - Нет, не можем, - сухо прозвучал ответ Энсио Хююпия. - Мы уже пришли.
     Верный слуга Сеппо Свина обладал тонким чутьем и был хитрым  следопытом
душ человеческих. Он теперь выискивал любые  отговорки,  стараясь  повернуть
нас обратно к выходу. Энсио взглянул на меня, ожидая быстрого ответа.  Я  не
могла отступать. Мне нужно было наконец поставить точки над "и". Совесть моя
больше не желала одобрять жесткие,  закоснелые  принципы,  согласно  которым
лишь добродетель, жалость и незапятнанная честь - вот все,  что  может  быть
хорошего в жизни. Я сделала решительный жест.
     - Оттягивать развязку больше нельзя.
     Плечо к плечу двинулись мы к двери генерального директора.
     - Я не смею впустить вас без доклада, - испугался старший вахтер. -  Не
могу, это запрещено. Меня могут уволить...
     - Ничего, теперь вас за это не уволят! - сказала я и,  смело  постучав,
открыла дверь.
     Мы твердым шагом вошли в кабинет и  немедленно  разбудили  генерального
директора, который только что уснул после завтрака. Сеппо Свин твердо верил,
что праздность - мать всех изобретений.  Он  ужасно  разозлился,  когда  его
оторвали от любимого творческого занятия. Как сказал мудрый Хэмфрис, видение
снов мешает нам просыпаться.  Но  поскольку  сновидение  лишено  способности
суждения, то, естественно, нельзя было ждать рассудительности  от  человека,
созерцающего сны; Сеппо Свин приветствовал нас так, как  мы,  собственно,  и
предполагали:
     - Вы являетесь, точно воры, даже не доложив о  своем  приходе!  Ну,  на
этот раз налиму-привратнику уже не спасти своей шкуры! Уволю сегодня же.
     - Простите, господин генеральный директор, - сказала я примирительно. -
Старый вахмистр всеми силами старался помешать нам войти  сюда.  Но  сейчас,
когда мое время тоже превратилось  в  деньги,  я  не  могу  часами  ждать  в
передней, как некогда поступал мой слишком деликатный и  добросердечный  муж
Армас Карлссон.
     Сеппо Свин поправил галстук и сел за письменный стол, теребя усы.
     - Покойник за это не взыщет... - проворчал он негромко.
     - Разумеется, но его жена взыщет. - ответил за меня Энсио Хююпия  очень
зло и тут же, открыв чемодан, достал оттуда магнитофон  и  поставил  его  на
маленький столик у стены.
     Мой  опытный  юрист  нашел  штепсель,  проверил   включение   аппарата,
поглядывая при этом на нашего  гостеприимного  хозяина  с  таким  заботливым
вниманием, словно поджаривал душу его на медленном огне.
     - Тебя, кажется, удивляет наша  аппаратура,  братец?  Мы  хотим  только
взять у тебя маленькое интервью.
     Сеппо Свин так и подскочил. Живот его выпятился, далеко опередив грудь;
за эти годы он совершенно заплыл жиром.
     - Что означает весь этот спектакль? - воскликнул он, горячась. - Я  вам
ничего не должен, и говорить мне с вами не о чем. Если вы сейчас не  уберете
свою аппаратуру, я вышвырну вас обоих вон! Ко всем чертям!
     - Выбирай хорошенько слова, - сказал мой юрист очень спокойно, - помни,
что все они останутся на пленке. Лучше успокойся.
     Энсио принялся  доставать  из  портфеля  деловые  бумаги  и  документы,
действуя с убийственным хладнокровием. Мы заранее условились,  что  говорить
будет он, а я должна только слушать и наслаждаться. Я обещала ему  обед  "за
черную работу", и он честно выполнял свою ответственную задачу,  не  забывая
ни на минуту, что брильянт на мизинце всегда ценнее, чем заступ в руках.
     После короткой, но мучительной паузы мы наконец приступили к совещанию.
Я по-прежнему оставалась молчаливой участницей  разговора.  Энсио  придвинул
стул поближе к столу своего бывшего начальника и начал:
     - Говорят, ты продал все свои акции правлению "ПОТС и Кo"?
     Сеппо Свин вздрогнул.
     - Каждый свободен вести свои дела так, как хочет, - ответил он резко.
     - Спору нет. Итак, ты теперь служишь в качестве  выборного  и  платного
генерального директора, получающего жалованье, но никакой доли собственности
в предприятиях "Поставщики отличного топлива. Свин и Компания" ты не имеешь,
не так ли?
     Сеппо Свин ничего не ответил. Энсио продолжал:
     - Значит,  я  прав.  Хорошо.  Не  можешь  ли  ты  позвать  сюда  своего
двоюродного брата Симо Сяхля?
     Поскольку Сеппо Свин не  шевельнул  даже  пальцем,  Энсио  снял  трубку
телефона и сам все  устроил.  Ловкий  эквилибрист  от  бюрократии  явился  с
дюжиной очиненных карандашей в кармане пиджака.  Он  весело  поздоровался  с
юристом, а затем, обратясь ко мне, принялся расточать любезности:
     - Какое счастье встретить вас, госпожа Карлссон! Вы, наверно,  помните,
как я сказал вам однажды: человек с такими способностями покорит весь мир. У
вас к тому же было редкое качество...
     - К делу! - перебил его Энсио Хююпия довольно резко.
     - Но у меня ведь именно дело.
     - Болтовня! Всем известно, что дорожная  пыль  -  это  грязь,  лишенная
воды. Госпоже Карлссон угодно, чтобы беседа наша была короткой и деловой.
     - Твоя наглость обойдется тебе дорого, Энсио Хююпия! - воскликнул Сеппо
Свин. - Ты уже однажды сидел за решеткой.
     - Да, мне это достоверно  известно,  -  поспешил  ввернуть  слово  Симо
Сяхля, который решил  во  всем  неуклонно  поддерживать  своего  двоюродного
брата, а потому наверняка исстрадался бы животом,  если  бы  проглотил  хоть
слово.
     Весь этот маленький спектакль забавлял меня. Я знала,  что  именно  так
мужчины проводят свои совещания. Это было трио, в котором  из  трех  голосов
два  всегда  звучали  в   диссонанс.   А   магнитофонная   лента   терпеливо
запечатлевала все диссонансы. Сеппо Свин, нервно почесав свой багровый нос -
передовицу алкоголика, -  устремил  на  меня  очень  убедительный  взгляд  и
спросил:
     - Минна, как ты позволяешь этому негодному шалопаю, нарушителю законов,
поносить таким образом меня и директора Сяхля?
     - Это как раз то, что и я желал бы услышать от вас! - успел воскликнуть
вице-директор и тут же принялся грызть новый карандаш.
     - Судейский помощник Хююпия - мой поверенный  и  является  заместителем
директора многих моих предприятий, - ответила я ледяным тоном. - Как  юрист,
он, наверно, сам понимает, когда надо оскорблять и когда говорить правду.
     - Но, черт возьми, о чем же все-таки речь?  -  воскликнул  Сеппо  Свин,
приходя в ярость.
     - О твоей должности, - ответил Энсио Хююпия,  как  циник,  предлагающий
лысому расческу.
     - Это не входит в твою компетенцию!
     - Безусловно. Но это - компетенция моего шефа - госпожи Карлссон. Дело,
видите ли, в том, господа, что "ПОТС и Кo"  с  некоторых  пор  оказалась  во
власти  банка.  Объединение  "Карлссон"  заинтересовалось  вашей   импортной
торговлей,  и  мой  шеф  поручил  мне  получше   ознакомиться   с   деловыми
возможностями вашей  прекрасной  фирмы.  В  настоящее  время  обстоятельства
приняли такой оборот,  что  фирма  "Поставщики  отличного  топлива.  Свин  и
Компания" на будущей неделе попросту вольется в объединение "Карлссон".
     Сеппо Свин  даже  не  пытался  скрыть  своего  потрясения,  однако  его
двоюродный брат, этот блестящий шут  делового  мира,  сумел  и  на  сей  раз
вывернуться. Он подошел ко мне со светлой улыбкой и умильно сказал:
     - Слияние  фирм,  разумеется,  никак  не  повлияет  на   наши   деловые
отношения? Теперь мы сможем продолжать  нашу  альтруистическую  деятельность
даже с большим рвением, нежели прежде. Мы знаем вас, госпожа Карлссон, а  вы
со своей стороны знаете генерального директора Свина и мою скромную персону.
     Именно такой реплики я и ждала, чтобы  получить  хоть  маленькое,  хоть
запоздалое удовлетворение за те душевные муки и притеснения, которые некогда
вытерпел Армас. Энсио Хююпия набросал для меня  финальную  речь,  которую  я
заблаговременно подрепетировала  и  выучила  наизусть.  Я  была  жестокой  и
садистичной - признаю это, - и, может быть, теперь, когда прошло много лет с
тех пор, мне даже чуточку стыдно, ибо в тот раз милосердие не предшествовало
суду  и  не  следовало  за  ним.  Я  выдвинула  требования,  не   подлежащие
обсуждению. Безоговорочная капитуляция! Директорство Сеппо  Свина  кончилось
немедленно. Когда я потом предложила ему место торгового агента  в  разъезд,
то сделала это отнюдь не из человеколюбивых соображений Симо  Сяхля  получил
отсрочку на две недели для того, чтобы  он  успел  вывезти  хлам  из  своего
кабинета. Ему я, к сожалению, не могла указать нового места работы. Ведь  он
был в своем  роде  законченным  и  совершенным  созданием  природы,  подобно
какой-нибудь бактерии, которая мгновенно приспособляется  к  любым  условиям
безделья. Ради сохранения столь чистой бактериальной  породы  его,  конечно,
можно было бы поместить в  какую-нибудь  идейную  организацию,  ну  хотя  бы
устроить консультантом в одну из гражданских организаций  Союза  альбиносов.
Но в тот момент он казался мне совершенно негодным к употреблению.  Честь  и
хвала его седым волосам, которые наконец-то стали покидать бесплодное место,
где они каким-то чудом так долго росли!
     Фирма  "Поставщики  отличного  топлива.  Свин  и  Кo"  перешла  в   мою
собственность, и директором ее я назначила Энсио Хююпия. Потом  мы  изменили
название  фирмы,  что  было  необходимо   прежде   всего   из   эстетических
соображений. Общее число служащих объединения "Карлссон" приближалось уже  к
четыремстам, и порой меня одолевали сомнения, в состоянии ли я удерживать  в
руках все вожжи. Я начала страдать  бессонницей.  Рассудок  и  чувства  вели
между собой непрестанную, незатихающую холодную войну. Этой  двойственности,
казалось, не будет конца. Житейская драма продолжалась,  и  каждый  участник
ставил  себе  целью  как  можно  лучше  сыграть  свою  роль.  Посредственные
удовлетворялись лишь  одной,  привычно  серьезной  второстепенной  ролью,  а
личностям  выдающимся  приходилось   играть   утомительную,   двойную   роль
близнецов. Да, жизнь была действительно похожа на фильм, который только  раз
прокручивали до конца, а потом укладывали в ящик и относили в  сопровождении
печального шествия в вечный архив.
     О Симо Сяхля я долгое время ничего не слышала, но зато имя Сеппо  Свина
то и дело доносилось до моих ушей. По словам Энсио Хююпия, Сеппо Свин  около
полудня  съедал  дешевый  обед  в  народной  столовой  "Зланто",   а   затем
отправлялся к фешенебельному  отелю  "Кэмп"  ковырять  в  зубах  у  входа  в
ресторан.


ГЛАВА ВОСЬМАЯ

ВТОРОЕ ЗАМУЖЕСТВО

     Наступил  сентябрь  1939  года  Мальтузианцы,  которые  с  таким  жаром
доказывали, что население возрастает в геометрической прогрессии, тогда  как
продукты питания и средства к существованию  умножаются  лишь  в  прогрессии
арифметической, теперь испытывали, разумеется, счастье церковного  казначея,
наблюдая столь успешное вспомогательное прореживание,  производимое  войной,
эпидемиями и нищетой. Меня не интересовала политика, ибо те,  кто  занимался
ею, всегда оставляли после себя неоплаченные счета. Я  ненавидела  войну,  в
которой никто никогда не  побеждает.  Мне  не  нравились  все  эти  мундиры,
натянутые на живые колодки,  а  также  танки,  не  пригодные  для  перевозки
типографских красок, клейстера и каменного угля.
     Сложное международное положение смешало все мои планы. Вместо каменного
угля и кокса пришлось торговать дровами, а  вместо  добротного  клейстера  и
типографских красок  -  ужасными  эрзацами.  Я  непрерывно  переводила  свои
средства в иностранные банки, покупала золото, драгоценные украшения, ковры,
леса и новые связи. Однажды я вложила все мои свободные деньги - около  двух
миллионов марок - в восточные ковры. Через пять лет я продала их  за  восемь
миллионов. Я слепо следовала правилу Энсио Хююпия: ешь, пей и веселись,  ибо
завтра начнется пост! Столь же  слепо  я  подчинялась  указаниям  гороскопа,
который служил для меня вторым советником. Моя судьба была начертана в книге
звезд, но ложное толкование письмен этой книги  ввело  меня  в  заблуждение.
Всему виной оказались, вероятно, постоянная неуверенность, страх  и  нервное
переутомление, вызванное бессонницей. Ибо иначе я  вряд  ли  согласилась  бы
добровольно увеличить свою ответственность и уменьшить  свои  права.  Однако
именно это я и сделала, выйдя  в  середине  сентября  замуж,  причем  любовь
играла в нашей маленькой комедии лишь весьма второстепенную роль:  не  более
двух-трех реплик.
     Горный советник  Калле  Кананен  был  дважды  разведен  и  намерен  был
предпринять третью попытку. Мы были в течение года очень  близкими  деловыми
партнерами, впервые познакомившись на  званом  вечере  у  горного  советника
Карьюла, где я сделала  свое  миллионное  разоблачение.  И  ни  разу  мы  не
пытались обжулить друг друга. Взаимное недопонимание, как это обычно бывает,
привело нас к решению вступить в брак. Но, кроме  того,  я  еще  по-прежнему
верила в гороскоп. Загвоздка, видите ли, в том, что Калле Кананен был  Дева,
ходил носками внутрь, уверял, а порой доказывал на деле, что является чуткой
натурой, и с девственной непосредственностью изумлялся  похождениям  Одиссея
(но не своим собственным). Он был с виду  очень  веселый  человек,  седеющий
блондин, одевался всегда с иголочки и счастливо утаивал  некоторые  слабости
своей натуры. Мы были уже две недели женаты, когда я впервые  узнала  (и  то
лишь случайно) его  давнишний  порок:  он  ежедневно  заходил  в  кабак  для
испытания выносливости: пил стоя и контролировал при этом  свое  равновесие.
Если женщина обычно рассказывает о своем прошлом, как бы признаваясь, то муж
мой говорил о нем не  иначе,  как  хвастаясь.  Когда  хвастовство  достигало
невероятной степени, я могла  без  ошибки  сказать,  что  в  платяном  шкафу
спальни найдутся откупоренные коньячные бутылки.
     Мы забыли  совершить  свадебное  путешествие,  но  не  забыли  оформить
брачный контракт. И, в самом деле, последнее было гораздо важнее, ибо любовь
может быть общей, имущество же всегда  разумнее  держать  отдельно.  В  силу
этого мы завели у себя две бухгалтерские книги, где каждый из нас  вел  учет
своих расходов.
     Калле  Кананен  был  богат,  примерно  в  шесть  раз  богаче  меня.  Мы
обзавелись  общим  домом  на  Кулосаари,  но  правление  и   конторы   наших
предприятий оставались по-прежнему в  центре  города.  Мой  муж  пользовался
влиянием, имел массу друзей, хорошие связи  в  правительстве  и  целую  кучу
ловких советников. Но его политические убеждения  напоминали  чулки:  он  не
отличал левого от правого. Наш дом  не  был  мирным,  уютным  уголком,  куда
удаляются,  чтобы  вкушать  милое  семейное  счастье,  а  напоминал   скорее
неугомонный отель-ресторан, куда  непрестанно  стекались  гости,  принося  с
собой цветы, любезности, беспокойство и пустые головы. Тут  я  по-настоящему
узнала  многих  общественных   деятелей,   которые   никогда   не   избегали
публичности. Впрочем, от некоторых из них раньше и была какая-то польза. Все
светские люди восхищались нашим домом,  богато  издаваемые  женские  журналы
печатали отчеты и репортажи о наших приемах, а известные бульварные  газетки
сообщали о них скандальные новости.
     Первый месяц нашей брачной жизни прошел  в  бесполезной  общительности.
Если  бы  я  была  писательницей,  я  написала  бы  книгу  о  финской  лени,
общительности и пьянстве. Но, поскольку я была лишь  деловой  женщиной,  мне
приходилось искать другой выход. Я заявила мужу,  что  чаша  моего  терпения
переполнилась. Он ответил, как настоящий дипломат: он,  видите  ли,  никогда
раньше не слышал, чтобы общественный деятель уставал от общения с людьми.
     - Я ведь только старался доставить тебе удовольствие,  милая  Минна,  -
сказал он чистосердечно.  -  И,  конечно,  немного  тешил  свое  собственное
самолюбие; мне хотелось показать всем  друзьям  и  знакомым,  какая  у  меня
очаровательная жена.
     Он говорил со своей очаровательной женой очаровательно наивно -  в  тех
редких случаях, когда вообще говорил с ней. Обычно это происходило под утро,
когда расходились гости. Понемногу я стала понимать, что мое замужество было
смелым прыжком в темноту.  Калле  Кананен  был  не  первый  и  не  последний
мужчина, полагавший, что  женщина  не  остынет,  если  ее  укутать  дорогими
мехами. На свете нет холодных  женщин,  а  есть  только  тупые,  эгоистичные
мужчины,  неспособные  согреть  женщину.  Что  значили  для  меня  все   эти
торжества,  бальные  платья,  привычные  фразы,   хорошо   выполосканные   в
поверхностной пене цивилизации, все эти  обязательные  знакомства,  когда  я
стремилась иметь только дом и семью? Теперь дом для меня стал местом, где  я
заболевала настоящей тоской по дому. Мне  хотелось  переехать  в  гостиницу,
чтобы жить спокойнее.
     Некоторые люди живут ради любви, иные - ради пищи, а  другие  -  просто
живут. Именно последние и облюбовали наш  особняк  для  упражнений  в  своей
профессии. Бесчисленные советники, директора, министры, депутаты и  офицеры,
даже художники и писатели (память о них сохранилась и поныне, поскольку  они
оставили после себя груды неоплаченных счетов) - все чувствовали себя у  нас
как дома. И мой муж  всерьез  верил,  что  я  наслаждаюсь  их  обществом!  Я
поговорила с Энсио Хююпия. Он сказал сурово:
     - Хорошо, что у вас имеется брачный контракт. В третьем разделе  закона
о браке, глава первая, статья шестьдесят  восьмая,  специально  говорится  о
том, что лицо, состоящее в браке, может потребовать его расторжения, если  в
момент  бракосочетания  названное  лицо  пребывало  в  состоянии  временного
умопомешательства  или  в  ином  состоянии,  могущем  быть  приравненным   к
указанному, или в случае, когда названное лицо было приведено...
     - Перестань, милый человек! - перебила я. - Речь идет не о  расторжении
брака, а об утраченном домашнем покое.
     - Отлично. Закон и в этом случае наш бдительный слуга. Уголовный кодекс
признает нарушением домашнего  покоя,