была права: вечер пошел насмарку. Кое-кто из гостей  встал
из-за стола и начал пробираться к  выходу.  То  здесь,  то  там  раздавались
игривые восклицания. Обстановка напоминала аукцион. Горный советник был,  во
всяком случае, из тех людей,  которые  не  отступаются  и,  выкрикнув  цену,
непременно желают уплатить ее, даже вопреки здравому смыслу.  Он  достал  из
кармана чековую книжку, выписал на мое имя миллион  марок  и,  протянув  мне
чек, вызывающе сказал:
     - Откроешь?
     - Ээмиль! - снова закричала госпожа Карьюла.
     - Молчать! Я спрашиваю, откроешь? Или прибавить еще столько же? У  меня
ресурсов хватит.
     - Ээмиль, Ээмиль! Ты совсем пьян, - всполошилась хозяйка дома.
     - Я пьян и потому желаю развлекаться. Ну как, госпожа Карлссон! Что  ты
думаешь?
     Наступила такая тишина, от которой падают в обморок. В  глазах  у  меня
потемнело и опять посветлело. Я взглянула на мужа.  Он  пребывал  в  том  же
напряжении, что и остальные гости. Наконец он глазами и, кажется, даже рукой
сделал мне знак, смысл  которого  не  нужно  было  разгадывать.  Я  внезапно
приняла смелое решение: обнажив  грудь,  схватила  чек  со  стола  и  быстро
спрятала его в сумочку. Быстро взглянув на мужа, который начал  со  страстью
опустошать рюмку за рюмкой, я отошла от стола. Хозяин  дома  попытался  было
следовать за мной, но опрокинул стол  и  растянулся  ничком.  Наконец-то  он
остыл. Лежал на полу и больше ничего не требовал.
     Когда хозяина отнесли в спальню, многие гости  раздумали  уходить,  как
будто только теперь наконец почувствовали себя как дома. Я  предложила  мужу
немедленно убраться восвояси, но вы же знаете, что такое дева во хмелю!  Для
подобного упрямства и по сей день еще не  найдено  подходящего  определения.
Армас желал непременно пировать до  конца.  Он  был  точно  комар,  кусающий
кормящую его руку, словно герой, который, презрев смерть,  празднует  победу
своего друга.
     Я на минуту оставила его в обществе более высоких  советников,  а  сама
вышла из зала в прихожую,  где  столкнулась  с  живым  воплощением  зависти.
Кипящие  сливки  высшего  общества,  все  эти  чопорные  женщины,  мгновенно
показали мне свои спины. Жена генерального  директора  Ф.  произнесла  очень
внятно:
     - Дурной вкус и ничего более. Просто глупо, исключительно  глупо!  Она,
по-моему, патологически извращенная эксгибиционистка!..
     Я протиснулась сквозь толпу дам и сказала холодно:
     - Простите, сударыня, вы ошибаетесь.  Я  не  патологически  извращенная
эксгибиционистка, а практически мыслящая экономистка.
     Они пришли в ужас, что было,  впрочем,  вполне  естественно.  Ведь  они
долгие  годы  показывали  мужьям  гораздо  больше,  чем  я  показала   этому
богатейшему  горному  советнику,  и  в  довершение  всего  они  делали   это
бесплатно! Вот откуда происходил их священный ужас. Их презрительные взгляды
вызвали меня на дерзость. Я спросила с деланной вежливостью:
     - Любезные дамы, вы когда-нибудь читали романтичную книгу  Пьера  Луиса
"Песни Билитис"? Нет? Очень жаль, потому что чтение ее необходимо для общего
образования. "Песнь песней" в сравнении с этой вещью - пустая  бумажка.  Что
вы скажете о таких, например, восхитительных словах  Билитис:  "Цветы  моего
тела! О, мои груди!.. Раньше вы были бесчувственны, как у статуи, и холодны,
точно мрамор. Ваша пышная округлость - мое лучшее украшение.  Заключу  ли  я
вас в золотую сеть или выпущу нагими на  свободу  -  ваше  роскошное  сияние
всегда предшествует мне. Итак, я счастлива нынешней ночью!"
     Толпа советников, собравшихся за моей  спиной,  громко  зааплодировала.
Жена горного и  коммерческого  советника  О.,  которая,  по  ее  собственным
словам, как раз достигла полного расцвета своей привлекательности, бросилась
мне на шею и залепетала, едва не плача от растроганности:
     - О, как прекрасно, как упоительно!  Госпожа  Карлссон,  мы  непременно
должны ближе познакомиться. Меня зовут Карин Оливия, урожденная Тахванайнен.
     Хозяйка дома уже давно удалилась в спальню мужа,  чтобы  проверить  его
пульс и бумажник, но ее отсутствие никого не стесняло. Коммерческий советник
Б., владелец большой фабрики готового платья и нескольких модных  магазинов,
обратился с речью к женщинам. Вероятно, он никогда  не  учился  говорить  по
часам, а привык измерять время только по календарю, и вот он  все  продолжал
свою речь, хотя большая часть слушателей уже разошлась по домам, а остальные
уснули - кто на чем.
     Какому  жестокому  испытанию  подвергается  терпение  жены,  когда   ей
приходится уговаривать мужа уйти домой с праздника, который давно  кончился.
За четыре месяца нашей супружеской жизни мой муж впервые захмелел. Он не был
противен, но всему противился. Хотя он уже так  устал,  что  не  мог  и  рта
раскрыть, он все-таки желал продолжать  бессмысленный  разгул.  Когда  же  я
наконец вытащила его на улицу, он вдруг  расплакался  и  начал  рассказывать
прохожим, что  он  самый  счастливый  человек  на  свете,  обладающий  самой
красивой в мире женой. Пока мы ждали такси, подвергаясь непрестанным  атакам
ледяного ноябрьского ветра, он ударился  в  лирику  и  громко  декламировал,
разумеется, из "Венецианского купца":

                     Стенанья прочь, Антонио, смелее!
                     Пусть мясо, кровь мою и кости - все
                     Получит иудей, но не позволю
                     Тебе из-за меня пролить кровинку...


x x x

     Утром я быстро сбегала в банк, обменяла чек на кредитные билеты и после
этого начала деловые переговоры с мужем. Я купила у него клееваренный  завод
со  всем  оборудованием  и  со  всеми  долгами  за  семьсот   тысяч   марок,
расквиталась по всем  особым  счетам  и  произвела  себя  в  чин  директора,
назначив Армаса Карлссона помощником директора.  А  чтобы  муж  мой  никогда
впоследствии не мог сказать, что с ним поступили  жестоко,  я  подарила  ему
одну  акцию.  Таким  образом,  он  превратился  в  безгласного   компаньона,
участвующего во всех делах фирмы "Карлссон. Производство красок и клея" лишь
своим, вложенным в предприятие капиталом.
     Финансовое положение нашей компании значительно улучшилось (слава моему
бюсту!), и я смогла почти безболезненно высвободить необходимые средства для
расширения  производства.  Полгода  спустя  завод  уже  работал  на   полную
мощность, порождая вокруг себя широкую молву. Теперь повсюду  говорили,  что
горный советник Карьюла был моим любовником, а бедный Армас  тянул  лямку  -
достойный жалости муж-труженик, жизнь которого подобна шаткому  мостику  над
бездной. Мы все ужасно любим  строго  судить  других,  дабы  самим  не  быть
судимыми. Злые слухи больно  ранили  чуткую,  наивную  душу  моего  мужа,  и
временами он впадал в глубокую меланхолию. Когда один фельетонист  предложил
мне почетное звание и титул  "бюстсоветницы",  муж  хотел  возбудить  против
газеты дело об оскорблении чести. Ему и в голову не могло прийти, что  через
каких-нибудь  двадцать  лет  женский  бюст  станет  козырем,  перед  которым
опустятся  на  колени  даже  кинорецензенты,  не  говоря   уже   о   богатых
бизнесменах, у которых интимные домашние торжества никогда не обходились без
ночных туфель.
     Первое  время  меня  раздражало  поднятое  блюстителями  нравственности
облако нюхательно-табачной пыли, от которой муж чихал даже во сне, но  потом
я призвала на помощь свое хладнокровие. Меня перестали волновать  и  женская
зависть, и мужская глупость. Я видела перед собой лишь  одну,  высшую  цель:
добывать столько  денег,  чтобы  можно  было  заставить  всех  замолчать.  Я
невольно  восхищалась  бессердечными  женщинами,  которые  умели   выставить
напоказ смехотворную дурость мужчин. По опыту я знала, что  женская  юбка  -
это знамя, за которым мужчины готовы маршировать  куда  угодно,  как  верные
солдатики. И если я теперь решила поднять  мое  знамя  как  можно  выше,  то
причина была отнюдь не в слабости характера, а в некотором моем ехидстве.
     Армас становился все более безнадежным. Порой он даже сомневался в моей
верности. Право же, совершенно  безосновательно,  ибо  я  только  заставляла
мужчин маршировать. И заключала хорошие сделки.
     Мне живо  вспоминается  постельное  совещание,  состоявшееся  у  нас  в
сентябре 1935 года.  Я  рассказала  мужу,  что  продала  одному  богатейшему
строительному  подрядчику  огромное   количество   нашей   доброкачественной
продукции с отправкой в течение двух месяцев и оплатой через пятнадцать дней
по получении. Армас обеспокоенно сказал:
     - Минна... Ты все-таки берегись его...
     - Отчего же? Он аккуратно платит по счетам.
     - Да, но... Он известный охотник до женщин...
     - Он известный делец и охотится только за деньгами. Я думаю, он  больше
ни на что и не способен.
     Армас схватился за голову, потер виски и заговорил, с трудом подыскивая
слова:
     - Минна, не обижайся, если я тебе скажу кое-что. Люди завистливы  и  от
зависти становятся отвратительными. О тебе в городе говорят  очень  много...
очень много, дорогая Минна! Видишь ли, ты теперь на виду у публики, а  таких
людей каждый имеет право судить.
     - Знаю, знаю. Но ведь это все чепуха. Слухи и сплетни начались  с  того
самого вечера, когда я обнажила... Да,  кстати,  я  сделала  это  по  твоему
настоянию...
     - Конечно, конечно... Я тогда был немного пьян.
     - А я нет.
     - Ты не пила, это верно. Ты ведь терпеть не можешь спиртных напитков.
     - Не спиртных напитков, а  людей,  которые  пьют  не  зная  меры.  Твой
троюродный брат, будь он трезв, ни за что  не  сделал  бы  такого  безумного
предложения, в котором он теперь будет раскаиваться до самой смерти.
     - Да, Ээмиль, больше и знать нас не желает.
     - И не надо. Неужели ты очень стремишься бывать  на  его  приемах,  где
скорее устают ноги, чем мозги?
     Армас замолчал, я старалась узнать, что же его мучило, и  мне  пришлось
чуть ли не выдаивать из него  слово  за  словом.  Наконец  он  решился  и  с
тысячами извинений рассказал, что обо мне говорили. Я не могла удержаться от
смеха.  Именно  этого  я  и  ожидала!  Меня  прямо   называли   общественной
Мессалиной!  Это  необычайно  лестное  для  меня  прозвище  придумала   жена
генерального директора Ф., которая сама в первый год брачной жизни подвергла
способности мужа испытанию огнем - после чего он уже совсем не  годился  для
испытаний.
     Я, словно мать, потрепала небритую щеку моего чувствительного Клавдия и
сказала:
     - И из-за этого ты впал в такую  глубокую  тоску?  Ах,  вы,  несчастные
мужчины!
     - Милая Минна, - пытался оправдаться мой муж. - Ведь я же не виню тебя.
Я не верю сплетням. Я знаю, что твоя  нравственность  непоколебима.  Но  что
делать, если нынче люди так подлы? Они стараются всячески  очернить  тебя  и
говорят, что ты продаешь денежным тузам не только краски да клейстер...
     - А почему бы и не продавать? -  сказала  я  холодно.  -  Мужчины  ведь
способны купить все, что только ни предложит им красивая женщина.
     - Минна, ты злишься.
     - Нисколько. Я говорю только правду. Теперь,  когда  я  пригляделась  к
мужчинам более критично, я могу сказать,  что  они  порядочные  свиньи.  Они
говорят о любви, точно  о  какой-то  болезни.  Но  нынче  каждому  разумному
человеку известно, что патология любви - это ад, ворота которого  вообще  не
следовало бы открывать. Мужчин увлекает все  новое  и  непривычное.  Мужчина
женится на Берте лишь потому, что думает о Герте и никак не  может  овладеть
Мартой. Если ты с первого взгляда не проявишь пламенной любви к мужчине,  он
скажет, что ты не настоящая женщина,  если  же  проявишь,  он  назовет  тебя
легкомысленной,     слишком     чувственной,     продажной,     распущенной,
соблазнительницей, дешевой потаскушкой или еще что-нибудь в этом роде.  Весь
словарь человеческого языка словно нарочно создан  для  унижения  женщины  и
превознесения мужчины. Минуточку терпения,  я  докажу  это!  Как  часто  про
женщину говорят: она падшая, заблудшая, но зато мужчина в  таких  случаях  -
гордый  разбиватель  сердец;  женщину  называют  девицей  для   развлечений,
кокоткой  и  проституткой,  а  мужчину   -   донжуаном,   героем-любовником.
Супружеская  неверность  женщины  -  это  всегда  позорное  преступление,  а
неверность мужчины - просто свободомыслие здорового человека,  для  которого
естественны кое-какие шалости и веселые "заскоки", хотя на самом деле  такой
мужчина, несомненно, либо импотент, либо попросту - всеядное  животное,  как
свинья. Я никогда не слыхала, чтобы говорили о  "мужчинах  для  развлечений"
или об "уличных мужчинах", хотя их существует значительно больше, чем женщин
в подобном положении. Жаль, что финский язык  мне  не  родной,  а  то  я  бы
создала несколько новых слов для  обогащения  этого,  впрочем,  красивого  и
благозвучного  языка.  Но,  как  природная  американка,  я  осмелюсь  внести
предложение, чтобы в издающийся ныне "Словарь современного  финского  языка"
хотя   бы   параллельно   с   "проституткой"   и   "потаскушкой"    включили
соответствующие существительные мужского рода: "проститут" и "потаскун"...
     Мне пришлось прервать мою страстную и  несколько  издевательскую  речь.
Мой дорогой, мой бесценный муж громко всхлипывал:
     - Минна... Минночка, милая... Не бей больше...
     Я дотронулась кончиками  пальцев  до  его  широкой  волосатой  груди  и
сказала примирительно:
     - Ты у меня, конечно, исключение... Не могу же я  ненавидеть  человека,
который к тому же совершенная дева...
     Разумеется, ненависть - очень низкое чувство. Но я часто замечала,  что
биологически оно бывает даже полезно, ибо слепая ярость, повышая  содержание
адреналина  в  крови,  способствует  усилению  деятельности   организма.   И
неудивительно, что ненависть и любовь нередко так  близко  сопутствуют  друг
другу.


ГЛАВА ПЯТАЯ

ГРУСТНАЯ

     В один из ничем не примечательных декабрьских дней,  когда  Армас  ушел
посмотреть, как идут дела на заводе,  ко  мне  в  кабинет  явился  судейский
помощник Энсио Хююпия - юрист Сеппо Свина и сказал, что  хочет  продать  мне
кое-какие идеи. Я знала  его  еще  со  времен  работы  в  "ПОТС  и  Кo"  как
приятного, но ненадежного джентльмена, он  успел  даже  побывать  в  тюрьме,
расплачиваясь за какие-то противозаконные поступки. Тюрьма оказала  на  него
благотворное воспитательное действие, какое она оказывает на всех порядочных
людей, когда им представляется случай оценить красоту и  прочие  достоинства
жизни с точки зрения птички в клетке. Это был довольно молодой человек,  его
совесть еще не целиком состояла из  боязни  полиции,  а  патриотизм  его  не
испарялся, даже когда речь заходила о налогообложении. Он  очень  откровенно
рассказал мне о своих хозяевах - Сеппо Свине и Симо Сяхля, которые как раз в
это время замышляли учинить мне разгром. "ПОТС  и  Кo"  уже  договорились  о
ввозе  большого  количества  иностранного  клейстера,  чтобы  подорвать  нас
демпингом.
     Я усилием воли удержала на своем лице спокойное и равнодушное выражение
и ничем не мешала толкователю законов продолжать неторопливый рассказ. Время
от времени он старался  оживлять  повествование  приправой  занимательности:
рассказал об изменениях с семейном положении  сотрудников  "ПОТС  и  Кo",  о
последних похождениях генерального директора, о переходе  вице-директора  на
новый сорт карандашей, а также о  двух  незаконных  абортах,  совершенных  в
последнее время. Энсио Хююпия был еще весьма далек от того  возраста,  когда
все   кажется   дурным   и   заслуживающим    осуждения.    Напротив,    его
терпимо-снисходительное отношение к слабостям человеческим как будто  только
усиливалось и становилось глубже. Он  готов  был  понять  тех,  кто  нарушал
шестую заповедь и кто подделывал векселя, готов был простить растратчиков  и
тех, кто совершил ограбление  кассы,  но  ему  были  ненавистны  черствые  и
бессердечные типы, поклонявшиеся не Аллаху  и  не  Будде,  а  Мамоне;  люди,
которые не знают ни горя, ни чистой радости, ни  беспокойства,  ни  грызущих
мук совести. К этому сорту  людей  он  относил  своих  начальников,  Свинов,
которые, видимо, обошлись с юристом несправедливо и унизили его человеческое
достоинство.
     - Если Свины начнут продавать клей по демпинговым ценам, тебе  придется
закрыть свой завод, - сказал он серьезно, вертя в руках шляпу, изношенную до
дыр.
     - Ты выдал мне очень важные сведения, - сказала я бесцветным голосом. -
Но ты ведь обещал дать мне хороший совет.
     - Да... Конечно, но...
     - Сколько ты хочешь?
     - Ну, не надо, милая Минна, понимать меня так...
     - Говори прямо.
     Энсио Хююпия стал беспокойно осматривать пол и ответил уклончиво:
     - Право же, мне  от  тебя  ничего  не  нужно.  Ты  была  таким  хорошим
товарищем, приятным сослуживцем. И ты так умна. Собственно, ты  единственный
человек в "ПОТС и Кo"...
     - Я  ведь  больше  там  не  служу.  Так  что  можешь  говорить   вполне
откровенно. Ну, выкладывай же! Судя по всему,  ты  ждешь  от  меня  ответной
услуги?
     - Минна! - воскликнул молодой юрисконсульт. - Я не могу  ничего  скрыть
от тебя. Действительно, я беден, как студент, а скоро рождество...
     - И ты должен купить подарки, чтобы задобрить жену, - перебила я,  -  и
детям игрушки, которыми ты сам потом сможешь играть.
     - Верно, Минна! Я знал, что ты мне поможешь.
     - Ошибаешься! Я не собираюсь ничего дарить тебе. Я лишь иду на  сделку.
Выставляй свои условия.
     Энсио поглядел опасливо на дверь, сбавил голос наполовину и сказал:
     - Достаточно я натерпелся от Свинов. Думаю бросить их, как только найду
себе новую службу. Если бы ты мне оказала доверие, я смог бы добыть  большие
деньги и себе и тебе.
     - Каким образом?
     - Я сорвал бы планы Свинов. Если будем действовать быстро и сообща,  мы
перехватим у них иностранную клиентуру и сорвем коварный клеевой демпинг.
     Он достал из портфеля пачку документов,  разложил  их  передо  мною  на
столе и продолжал с воодушевлением:
     - Все проекты договоров находятся в моих руках. Если  ты  захочешь,  их
еще не поздно переписать на фирму "Карлссон".
     - А риск?
     - Ни малейшей опасности. Все произойдет юридически безупречно.  Правда,
мне после этого придется менять  место  службы,  но,  может  быть,  ты  меня
порекомендуешь...
     Энсио Хююпия вовсе не был книжником и фарисеем, который  дрожит,  боясь
хоть в чем-либо признаться.  Напротив,  он  откровенно  сознавался  в  своих
человеческих слабостях и маленьких пороках, сам говорил о своем озлоблении и
жажде мести. Я согласилась сотрудничать с ним скрепя сердце,  но  уже  через
три   месяца   поняла,   что   сделала   действительно   счастливый   выбор.
Представительство иностранного производства клея перешло  ко  мне,  а  Энсио
Хююпия стал юристом моей фирмы.  Я  неоднократно  подвергала  испытанию  его
надежность и преданность, и результат всегда был  положительным.  Энсио  был
прирожденным чиновником и все-таки не брал взяток. У  него  была  страсть  к
самоуничижению, и поэтому он никогда не  скрывал  своей  бедности  и  других
несчастий. Его семейная жизнь трещала по всем  швам.  Жена  была  склонна  к
мотовству, дети распущенны,  а  сам  он  испытывал  необычайное  влечение  к
алкоголю и азартным играм. Я  жалела  его  и  старалась  направить  на  путь
истинный. Он бывал очень счастлив, когда его жалели, и потому ко  всем  тем,
кто относился к нему с сочувствием, он проявлял огромную любовь. Но мой  муж
его терпеть не мог, несмотря даже на то, что  Энсио  завоевал  для  нас  все
клеевые рынки и планировал новое наступление  на  Свинов.  Армас  постепенно
сделался глубоко религиозным по причине своего  слабого  здоровья  и  теперь
следил за  нашими  деловыми  мероприятиями  как  посторонний  наблюдатель  и
строгий моралист. Он искренне верил, ч