- О господи! Я еще совсем на духу...
     - На духу?
     - Ну да, я имею в виду - в завязанном мешке.
     - Я что-то ничего не понимаю.
     - Не понимаешь? Ну, говорят еще - на косяке, на пружине  или,  как  еще
там, ну в общем, под парами. Я слишком много пила. Калле заливал мне прямо в
глотку. Он хотел, чтобы я окончательно дошла.
     Маленькая работница ручного трупа выглядела совсем несчастной.  Я  дала
ей порошок  от  головной  боли,  а  заодно  приняла  и  сама.  Она  спросила
сочувственно:
     - Ты тоже нализалась?
     - Нет, я не выношу алкоголя и табак едва терплю.
     - Ах, так ты, наверно, мормонка?
     - Нет, - ответила я, хотя и не поняла ее вопроса.
     Грешный человек не редкость на этом свете (ведь и ангелы не редкость  в
раю), поэтому я вовсе не имела склонности причислять эту маленькую маникюршу
к профессиональной категории  публичных  девиц.  В  моем  представлении  она
превратилась в чистую голубку, когда я узнала, как ловко обманул ее мой муж.
Девушке нравились маленькие украшения, красивые платья, пределом ее мечтаний
было супружеское ложе, на котором можно давать  и  брать  одновременно.  Все
серьезные мысли отскакивали от ее ума, в котором уживались  только  фантазии
вечного ребенка и вера в человеческую искренность.
     - Сколько тебе лет? - спросила я.
     - Скоро исполнится двадцать три.
     - Ты кажешься гораздо моложе.
     - А  это  мне  идет?  Я,  конечно,  Калле  сказала,  что   мне   только
девятнадцать. А тебе сколько?
     - Тридцать пять.
     - Не подумала  бы.  Ты  выглядишь  намного  моложе.  Послушай,  чем  ты
пользуешься, что у тебя кожа такая гладкая?
     - Собственно, ничем...
     - И  я  тоже.  Моя  бывшая  хозяйка  пользовалась  "муссоном".  Слушай,
скажи-ка мне откровенно: как, по-твоему, Калле хорош в постели?
     Я вздрогнула.  Меня  стала  раздражать  эта  беззастенчивая  прямота  и
откровенность девушки. И с какой стати она звала моего мужа по имени: Калле!
Возможно, муж надеялся, что я буду его первой любовью, я же со своей стороны
надеялась  быть  его  последним  увлечением.  Я  ничего   не   ответила   на
бесцеремонный  вопрос.  Только  сказала,  что  муж  мой  вообще  веселый   и
компанейский человек. Я попыталась занять  мысли  моей  собеседницы  другими
проблемами. Стала расспрашивать ее о родительском доме, о школе. Дома у  нее
не было, а от  пребывания  в  школе  она  сохранила  в  памяти  одни  только
переменки. Она была очень бесприютна, но  не  беспризорна.  У  нее  не  было
никаких внутренних препятствий или комплексов, усложняющих жизнь.
     - Ты давно знакома с горным советником? - спросила я.
     - О каком таком советнике ты говоришь?
     - Горный советник - мой муж.
     - Неужели Калле и вправду горный советник?
     - Да.
     - А он называл себя старым холостяком. Мужчинам никогда нельзя  верить.
Кстати, ведь горный советник это, кажется, очень важная шишка?
     Я не ответила. Некоторые знакомые  мне  "шишки"  были  такими  важными,
будто сами родили всех своих предков. Иногда бывает очень грустно  смотреть,
как они сорят деньгами, и сознавать, что не имеешь  никакой  возможности  им
помочь.
     Моя собеседница потеребила стеклянные бусы, висевшие у нее  на  шее,  и
сказала несколько опечаленно:
     - Нет, все-таки я и раньше знала благородных людей. Было время, за мной
увивался даже радиотелеграфист! Ах, черт возьми, такой красивый парень!
     - Отчего же вы не поженились?
     - Да вот, поди ж ты! Мне бы сразу и ковать, пока железо было горячо. Но
Яска как на грех оказался без работы, а я тогда еще только училась. Потом он
взял себе другую бабу - да какую безобразную! Ты бы посмотрела на эту  рожу,
на эту фигуру, кривые ноги, руки... Все-таки у мужиков часто бывает скверный
вкус.
     - Еще бы. У большинства из них вообще  нет  никакого  вкуса,  а  только
чувственность и охотничий инстинкт.
     - Да. Об этом я опять-таки ничего не знаю.
     К сожалению, она не знала и многого другого. Она только верила. Верила,
что, целуясь, можно спастись от одиночества, что первый поцелуй бывает  лишь
раз в жизни, но зато остается в памяти и после того, как  последний  поцелуй
позабудется; верила, что у женщин мысли меняются чаще, нежели у мужчин, -  и
потому они всегда чище, но ей  трудно  было  поверить,  что  мужчина  бывает
способен в один  вечер  обмануть  двух  женщин!  Я  пыталась  объяснить  ей,
разумеется, опираясь на свой собственный опыт, что мужчина - это своего рода
бродяга, его воображение всегда опережает действительность. Он весело  бежит
вперед, как бегут петли на чулке, который натянули на ногу в последний  раз.
Рай мужчины всегда у него перед глазами, зато ад  он  узнает  только  тогда,
когда уже не может пуститься на поиски новых приключений. Напротив,  женщина
всегда мечтает о том, чтобы минуты счастья длились вечно. Положение  женщины
изучалось научно, с помощью  статистических  методов,  и  полученные  данные
вполне убедительны; но в отношении мужчин любая статистика обнаруживала лишь
тот печальный  факт,  что  из  числа  людей,  которые  в  данный  момент  на
территории Финляндии состоят в браке, ровно половину составляют мужчины...
     - Ты не обижайся, но я  и  тут  чего-то  не  добираю,  -  перебила  моя
собеседница. - Я ведь очень мало ходила в школу. Но все-таки я бы  не  могла
сказать, что все мужчины такие невозможные. Иногда они приносят и радость...
     - Конечно! Иногда... Кстати, ты не ответила на мой вопрос, давно ли  ты
знакома с моим мужем?
     - Ай, разве я не сказала? С тех пор уже прошло... Да ты  не  вспыхивай!
Да, уже больше года, как мы встретились.
     - На улице?
     Мою ночную подругу это задело.
     - Ну,  нет.  Не  думай,  что  я  уж  совсем  такая.  Очень  нужно!   Мы
познакомились где-то в ресторане, и Калле тоже был сильно на взводе, у  него
даже носки сползли. А потом мы пошли в гостиницу - продолжать. Я  все  время
думала, что Калле священник.
     - Священник?
     - Да, он говорил так красиво. До него ни один  мужчина  не  говорил  со
мной так божественно красиво! Он все твердил, что мой живот - это алтарь,  а
груди точно орган... И еще много другого красивого, что только вообще  можно
сказать женщине. Но, конечно, все это было сплошное вранье...
     Она произнесла очень неприятное финское слово, которое, правда,  весьма
часто  встречается  в  нашей   молодой   художественной   прозе,   и   снова
расплакалась.
     - Да, возможно, это было не более чем вранье, -  вырвалось  у  меня  со
вздохом. - Как часто вы встречались в последнее время?
     - Раз или два в неделю. Большей частью днем, потому что у  меня  теперь
нет никакой работы и много свободного времени. И, ей-богу же, Калле  был  со
мною ужасно порядочный. Каждый раз он мне  что-нибудь  приносил,  но  вот  о
свадьбе никак не хотел говорить! Видишь ли, это у него было больное место.
     - Так оно всегда и бывает у женатых мужчин.
     - Да, но ведь он же мне говорил, что он старый холостяк.
     - У  старого  холостяка  жена  старая  дева,  и  у  них,  как  правило,
исключительно образцовые дети...
     - Вот как? Об этом я тоже ничего не знаю...
     Обстоятельства - не судьба и не провидение - прервали  наш  диалог.  Из
вестибюля донеслись громкие голоса  и  шум.  Я  вся  обратилась  в  слух,  а
миловидная полировщица ногтей устремила на меня свой вопрошающий взгляд.
     - Приехал муж, - сказала я спокойно.
     - Ага. Ну, сейчас тут начнется...
     - Оставайся на месте и не волнуйся, он обычно весьма милостив и щедр со
всеми своими любовницами.
     - А с тобой?
     - Сейчас увидим.


x x x

     Я так долго и подробно рассказывала о  событиях  первой  половины  этой
ночи, потому что сплетни - эти неутомимые бегуны на длинные дистанции - даже
через много лет  совершенно  превратно  истолковывали  обстоятельства  моего
развода и поливали меня грязью. Я не считаю нужным теперь вдаваться  во  все
подробности, скажу лишь коротко, что для Энсио Хююпия, который взялся  вести
мое  бракоразводное  дело,  достаточным   основанием   послужили   следующие
обстоятельства:
     а) мой муж, горный советник Калле Кананен, поддерживал в течение  всего
периода  своего  третьего  брака  нежные  отношения   с   двадцатитрехлетней
маникюршей, о которой я рассказывала  выше,  а  также  с  двадцатидвухлетней
официанткой, о которой я не собираюсь ничего рассказывать, поскольку  они  с
маникюршей в духовном отношении были совершенными близнецами;
     б) мой муж изменил мне, приведя маникюршу в наш дом; затем  он  изменил
маникюрше, приведя в наш дом официантку, после чего  он,  проявив  трусость,
убежал, оставив двух незнакомых женщин на мое попечение;
     в)  женщины  были  готовы  подтвердить  под  присягой,  что   мой   муж
представился им холостяком - что, впрочем,  общераспространено  в  настоящее
время и даже не считается преступлением - и с помощью  подарков,  а  главное
обещаний жениться склонил  их,  каждую  в  отдельности,  к  интимной  связи,
которая, однако, не принесла радости  женщинам,  а  у  моего  мужа  породила
чувство неловкости, подобное душевному оцепенению.


x x x

     Прошло два дня, прежде чем я освободилась от  маникюрши  и  официантки,
которые заключили между собой договор  о  дружбе  и  взаимопомощи.  Эти  две
маленькие ведьмы  отлично  владели  благородным  искусством  вымогательства.
Поскольку моего мужа не было дома, я оказалась его  поверенным  в  делах.  Я
уплатила обеим женщинам их арендную плату за месяц вперед, выдала каждой  на
два  месяца  кормовые  и  по  пять  тысяч  марок  компенсации  за   душевные
страдания - всего в сумме шестнадцать тысяч марок. Со своей  стороны  они  с
большой готовностью выдали мне расписки, каковые я  впоследствии  предъявила
мужу. Он выкупил у меня эти расписки довольно неохотно, утверждая, что  пять
тысяч за душевные страдания  -  это  несообразно  много,  поскольку  сам  он
полагал, что доставил обеим женщинам одни лишь приятные переживания.
     Люди,  совершая  безобразные  поступки,  прибегают  обычно  к  красивым
объяснениям; что касается моего мужа, то, вернувшись после блужданий  домой,
он даже не пытался приукрашивать свои поступки, а откровенно признал:
     - Положение самое позорное. Не могу ничего сказать в  свое  оправдание.
Ох, какие мы свиньи, мужчины...
     - Только не говори  во  множественном  числе:  "мы!",  -  сказала  я  с
омерзением.
     - Нет, нет, не буду. Признаюсь честно: я совершенный поросенок...
     - Лучше скажи, свинья, неоскопленный боров!
     - Как тебе угодно. Я жил, как свинья...
     - И впредь будешь жить не иначе. Но  я  больше  не  желаю  нянчиться  с
тобой. Я не родилась свинаркой...
     - Нет, конечно, хотя...
     - Что?!
     - Да... Видишь ли, мне думается, все жены в известном роде свинарки. Но
я хочу тебе сказать лишь одно, милая Минна:  ты  самая  прекрасная  из  всех
свинарок в мире!
     - Я увольняюсь.
     - Увольняешься? Что ты имеешь в виду? - спросил он, недоумевая.
     - Развод. Можешь жениться на своей маникюрше и  осчастливить  ее  мать,
которая находится в доме призрения. Энсио Хююпия ведет мое дело.
     Знаете, безопаснее дразнить собаку, чем мужчину: собака лает, а мужчина
напивается до чертиков и начинает обращаться со своей женой, как с собакой.
     Так  случилось  и  со  мной.  Мне  довелось  услышать,  что   я   самое
ограниченное, самое узколобое существо на свете, что я ханжа  в  шорах,  что
мне   следовало   быть   евангелисткой,   монахиней   или   вожатой   отряда
девочек-скаутов. Слушала я, слушала эти оскорбления, но в конце  концов  мое
терпение лопнуло, и я сделала ему хук левой рукой  в  область  диафрагмы.  Я
снова благословила американскую среднюю школу, в которой и девочки наряду  с
юношами проходят основательный курс обучения боксу. Как легко мне  удавалось
в известных ситуациях договариваться с мужчинами без мелочной и нудной  игры
словами, на которую мужчины так часто сбиваются! Калле Кананен  очень  любил
хвастать   своей   консервативностью.   Как   я   теперь   обнаружила,   его
консервативность являлась лишь следствием того, что он был слишком  труслив,
чтобы драться, и слишком толст, чтобы пускаться наутек. Правда, в  отношении
последнего я несколько ошиблась, ибо  после  первой  же  воздушной  бомбежки
Хельсинки Калле Кананен немедленно драпанул, проявив совершенно  неожиданную
резвость ног. Сначала он удрал в Швецию, а  оттуда  -  в  Соединенные  Штаты
Америки.  Говорят,  только  настоящая  леди   может   сделать   из   мужчины
джентльмена. Горный советник Калле Кананен все-таки был джентльменом, потому
что согласился дать мне развод на условиях, выдвинутых мною.
     Сразу после конца "зимней войны" наши опытные юристы принялись за  свое
излюбленное дело, и уже в мае 1940 года я снова стала свободной. Моя  вторая
попытка стать женой человека,  рожденного  под  знаком  Девы,  принесла  мне
четырнадцать миллионов марок в промышленных  акциях  и  роскошную  виллу  на
Кулосаари.
     Устаревшая и глупая условность не разрешает высказывать  всю  правду  о
мужчинах. Женщина не должна, мол, ничего знать о них, а если она  что-нибудь
знает да скажет, то это  сейчас  же  назовут  ложью  и  коварством!  Женское
коварство выдумали поэты,  ибо  они  являются  лучшими  выдумщиками,  нежели
ученые. И все же нам приходится время от времени признавать, что  недостаток
естественной  и  врожденной  лживости  и  лукавства   является   худшим   из
препятствий на пути к полной победе женских интересов.


ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

АМЕРИКАНСКАЯ ПОМОЩЬ

     Годы войны были для меня, как и  для  большинства  людей  моего  круга,
периодом продолжающейся борьбы за дом, удобства и деньги. Часть  предприятий
концерна "Карлссон" пришлось закрыть из-за недостатка рабочей силы. В то  же
время компания основала новые промышленные предприятия, которые работали  на
благо общества за  счет  общественных  средств.  Хорошим  и  спокойным  было
положение владельца лесов, в распоряжении которого к тому же имелась готовая
организация,  пригодная  для  использования   в   системе   государственного
рационирования. Поставка дров и газогенераторных чурок потребителям и многим
общественным учреждениям была  тем  делом,  благодаря  которому  я  получила
несколько высоких орденов, новые связи, отменные прибыли, а также право быть
на "ты" с министрами и генералами. Торговля  в  условиях  рационирования  не
требовала  рекламы,  и  я  совершенно  прекратила  рекламную   деятельность,
поглощавшую значительные средства. Поэта Хеймонена, в  свое  время  блестяще
обеспечившего рекламу знаменитой системы ПУ, пришлось уволить вместе  с  его
четырьмя помощниками. Благодаря моим связям  я  спасла  их  от  фронта,  где
свирепствовала смерть,  и  сберегла  для  церкви  и  отечества.  В  качестве
ополченцев они были зачислены в Государственное информационное бюро, где  им
сразу же присвоили звания военных чиновников и дали целую кучу звезд.
     Энсио  Хююпия  тем  более  не  пришлось  становиться  под  ружье.   Его
прикомандировали  к  тыловому  управлению  в  качестве  начальника  объекта,
который назывался Топливным отделом компании "Карлссон". Он тоже получил  от
войны большие выгоды, как  и  многие  другие  предприимчивые  люди,  имевшие
возможность спокойно заниматься куплей и продажей. Он изобретал все новые  и
новые эрзацы, и производство их официально  доверялось  нашим  предприятиям.
Все  взрослые   читатели,   вероятно,   помнят   высшие   достижения   нашей
промышленности эрзацев: бумажное постельное и нательное белье,  великолепный
пудинг-концентрат   "пим-пам"   (сырьем   для   него   служила   целлюлоза),
изготовленные из дерева универсальные домашние хозяйственные приспособления,
которые можно было с равным успехом попользовать в качестве ткацкого станка,
швейной машины,  походной  кровати,  детской  колясочки  или  сервировочного
столика. Все это была продукция компании "Карлссон", о производстве  которой
денно и нощно пеклись министерство народного обеспечения, управление обороны
и лично вице-директор компании Энсио Хююпия.
     По окончании войны я с удивлением услыхала, что мной оказаны неоценимые
услуги  отечеству  в  развитии  промышленности  эрзацев.   Мне   ничего   не
оставалось, как только покорно согласиться. Жизнь есть комедия для тех,  кто
думает, и трагедия для тех,  кто  чувствует.  Конечно,  я  испытала  большое
удовлетворение оттого, что бюрократическая машина, возглавляемая  мужчинами,
выразила признание женщине. Американец Менккен был, пожалуй, все-таки  прав,
предположив лет тридцать назад, что иногда и у мужчин бывают мозги. На  моей
любимой родине (в Соединенных Штатах), где  господствуют  женщины,  гипотеза
Менккена была принята с большим удовлетворением, однако  в  Европе  над  ней
презрительно посмеивались, особенно в Финляндии, где самовлюбленные болваны,
полагающие, что они-то и есть венец творения, отводили женщине место лишь на
кухне и у колыбели. Еще обаятельный Боккаччо указывал, что женский ум  может
успешно состязаться с умом мужским и даже одерживать над ним победу. Женщина
эпохи Возрождения считала большой честью, когда кто-нибудь умно говорил о ее
мужественном уме и характере. Неужели  же  в  Финляндию  Возрождение  пришло
только во время второй мировой войны, когда заметили  наконец,  что  женщина
способна кое на что побольше и поважнее, чем  подносить  кирпичи  да  рожать
мужчинам детей! Во всяком случае, мне казалось, что  в  трудные  годы  войны
высокопоставленные чиновники, видимо, весьма  прилежно  читали  "Декамерон",
ибо иначе вряд ли они догадались бы столь  горячо  просить  у  меня  помощи,
оказывая женщине  такое  доверие.  Один  из  министров  тогдашнего  финского
правительства, совершенно отбросив древние предрассудки монашеской теологии,
пригласил меня на прием  и  обратился  ко  мне  с  просьбой  о  помощи.  Он,
вероятно,  откуда-то  узнал,  что  быть  человеком  -  это  много,  но  быть
женщиной - еще больше, особенно  если  женщина  своей  деятельностью  сумела
составить себе весьма приличное состояние и приобрести важные связи. Начав с
комплиментов  моей  внешности,   знанию   языков   и   моему   американскому
происхождению, он затем перешел на торжественный тон:
     - Мадам, я постараюсь употребить все свое влияние, чтобы вас  наградили
высшим орденом, какого в нашей стране когда-либо удостаивалась женщина.
     Он обратил ко  мне  вопросительный  взгляд,  благосклонно  ожидая  моей
горячей благодарности. Я ответила честно:
     - Мне не особенно нравятся высокие ордена, поскольку я могу надевать их
лишь в высокоторжественных случаях. Я бы предпочла такое украшение,  которое
можно носить с обычным платьем. Но только не ожерелья: у меня их и без  того
слишком много.
     Может  быть,  он  подумал,  что  я  типичная  выскочка   военных   лет,
капиталистка  американского  образца  или  же  чистокровный  экземпляр  homo
stultus, пользующийся очень  плоской  теорией:  ты  -  мне,  я  -  тебе.  Он
улыбнулся про себя, пососал свой  большой  палец,  как  ребенок,  когда  его
пробуют отнять от материнской груди, и снова прикинулся необычайно щедрым:
     - А кроме того, мадам,  у  меня  имеется  для  вас  и  другое  приятное
сообщение: я собираюсь на  днях  ходатайствовать  перед  президентом  нашего
государства о присвоении вам почетного звания экономической советницы.
     - Дает ли  это  звание  право  на  пенсию?  -  спросила  я  без  всяких
околичностей.
     - К сожалению, нет, но  обычная  пошлина  за  присвоение  титула  будет
уплачена из общественных средств...
     - Может быть, лучше поберечь общественные средства?
     - Вы так думаете?
     - Конечно.
     Я уже привыкла к тому, что любое мое  слово,  сказанное  мужчинам,  они
непременно  повернут  против  меня.  Но  этот  господин  явился  неожиданным
исключением. Он стал  превозносить  мой  социальный