к  замку,  начали  в
замок стрелять. Все утро в спальню вдовы доносились, чередуясь с громки-
ми приказами алькальда, глухие выстрелы. оТолько этого мне не хватало, -
думала она, - пять лет молить бога, чтобы стрельба прекратилась, а  сей-
час благодарить его за то, что стреляют у меня в домеп. В тот  же  день,
попытавшись сосредоточиться, она стала звать смерть, но ответа не  услы-
шала. Вдова уже засыпала, когда дом сотрясся от  взрыва:  чтобы  вскрыть
сейф, пришлось использовать динамит.
   Вдова Монтьель вздохнула. Казалось, что октябрю с его дождями и  сля-
котью не будет конца, и она, плавая без руля и без ветрил по сказочному,
пришедшему теперь в упадок имению Хосе Монтьеля, чувствовала себя  поте-
рянной. Управление имуществом взял на себя сеньор  Кармайкл,  дряхлый  и
добросовестный слуга семьи. Когда наконец вдова Монтьель  набралась  му-
жества и взглянула в лицо факту, что ее муж мертв, она вышла из  спальни
и занялась домом. Она убрала прочь все, что веселило глаз, надела темные
чехлы на мебель и украсила висевшие на стенах портреты умершего траурны-
ми бантами. За два месяца, истекшие со дня похорон, у нее появилась при-
вычка грызть ногти. Однажды (глаза у нее теперь были все время красные и
опухшие) вдова увидела, что сеньор Кармайкл, входя в дом, не закрыл зон-
та.
   - Закройте свой зонтик, сеньор Кармайкл, - сказала она. - После  всех
бед, которые на нас свалились, нам еще только не хватало, чтобы вы захо-
дили в дом с открытым зонтиком.
   Сеньор Кармайкл, не закрывая, поставил зонт в  угол.  Он  был  старый
негр, его черная кожа лоснилась, на нем был белый костюм,  а  в  туфлях,
чтобы они не давили на мозоли, были прорезаны ножом дырочки.
   - Так скорее высохнет.
   Впервые со дня смерти мужа вдова открыла окно.
   - Столько бед, и ко всему еще эта зима, - прошептала она, кусая  ног-
ти. - Похоже, что дождь никогда не кончится.
   - Во всяком случае, не сегодня и не завтра, - сказал  управляющий.  -
Прошлой ночью мозоли так и не дали мне заснуть.
   Вдова Монтьель не сомневалась в способности мозолей сеньора Кармайкла
предсказывать атмосферные явления. Она окинула взглядом безлюдную и  не-
большую городскую площадь, безмолвные дома, чьи обитатели так и не  отк-
рыли дверей, чтобы посмотреть на похороны Хосе Монтьеля, и  почувствова-
ла, что ногти, необозримые земли и  унаследованные  от  мужа  бессчетные
обязательства, в которых ей никогда не разобраться, довели ее до послед-
ней грани отчаянья.
   - Как страшен мир! - прорыдала она.
   Тем, кто навещал вдову в эти дни, она давала много оснований  думать,
что потеряла рассудок. На самом же деле таким ясным, как  теперь,  разум
ее не был еще никогда. Новые массовые убийства по  политическим  мотивам
пока еще не начались, а она уже стала  проводить  пасмурные  октябрьские
утра, сидя у окна своей комнаты, жалея мертвых и думая, что, не  пожелай
бог отдохнуть в день седьмой, у него было бы время для того, чтобы  сде-
лать мир более совершенным.
   - Ему надо было воспользоваться тем днем, тогда бы  в  мире  не  было
стольких недоделок, - говорила она. - В конце концов для отдыха  у  него
оставалась вечность.
   Для нее со смертью мужа не изменилось ничего,  за  одним-единственным
исключением: прежде, при его жизни, для мрачных мыслей у нее была причи-
на.
   В то время как вдова Монтьель чахла, снедаемая отчаяньем, сеньор Кар-
майкл пытался предотвратить катастрофу. Дела шли из рук вон плохо. Осво-
бодившийся теперь от страха перед Хосе Монтьелем, путем  террора  захва-
тившим в округе монополию на всю торговлю, городок мстил. В ожидании по-
купателей, которые так и не появлялись, прокисало в  огромных  кувшинах,
нагроможденных в патио, молоко, бродил в бурдюках мед и  тучнели  черви,
обжираясь сыром на темных полках кладовой. Хосе Монтьель, в  своей  усы-
пальнице с электрическим освещением и архангелами под мрамор, теперь по-
лучал сполна за шесть лет убийств и произвола.  Никому  за  всю  историю
страны не доводилось так разбогатеть в столь короткое время. Когда в го-
родок приехал первый алькальд, назначенный диктатурой, Хосе Монтьель был
осмотрительным сторонником всех режимов, сменявшихся до этого, и  прово-
дил дни, сидя в одних трусах у дверей своей крупорушки.  Какое-то  время
его даже считали человеком, во-первых, везучим, а во-вторых, благочести-
вым, потому что он обещал во всеуслышание, если выиграет в лотерею,  по-
жертвовать церкви большую, в человеческий рост, статую  святого  Иосифа,
своего тезки, и две недели спустя, получив шестикратный выигрыш,  выпол-
нил свое обещание. Обутым его впервые увидели в день, когда прибыл новый
алькальд, полицейский сержант, нелюдимый левша, получивший приказ ликви-
дировать окончательно оппозицию. Хосе Монтьель начал с  того,  что  стал
его тайным осведомителем. Этот скромный коммерсант,  спокойный  толстяк,
не вызывавший в людях ни малейших подозрений, подходил к  своим  полити-
ческим противникам по-разному, в зависимости от того, богатые  они  были
или бедные. Бедных полиция  расстреливала  на  площади.  Богатым  давали
двадцать четыре часа на то, чтобы они покинули городок. Планируя  бойню,
Хосе Монтьель проводил целые дни, запершись с алькальдом в своем невыно-
симо душном кабинете, а его супруга в это время оплакивала мертвых. Ког-
да алькальд выходил из кабинета, она преграждала мужу путь. оЭто не  че-
ловек, а зверь, - говорила она. - Используй свои связи в  правительстве,
добейся, чтобы это чудовище перевели от нас в другое место - ведь он  не
оставит в городке в живых ни одного человекап. И Хосе Монтьель, у  кото-
рого в те дни дел и так было выше головы, отстранял ее, даже  не  взгля-
нув, и говорил: оПерестань идиотничатьп. На самом деле заинтересован  он
был не столько в смерти бедняков, сколько в изгнании богачей. Этим  пос-
ледним алькальд дырявил пулями двери и назначал срок, в течение которого
им надлежит уехать из городка, и тогда Хосе Монтьель скупал у них скот и
землю по цене, которую он же сам и назначал. оНе будь простофилей, - го-
ворила ему жена. - Ты разоришься, им помогая, и, хотя  только  тебе  они
будут обязаны тем, что не умерли на чужбине от голода, благодарности  от
них все равно ты никогда не дождешьсяп. И Хосе Монтьель, у которого  те-
перь не оставалось времени даже на то, чтобы  улыбнуться  ее  наивности,
отстранял жену и говорил: оИди к себе в кухню, и  не  приставай  ко  мне
большеп.
   Так меньше чем за год была  ликвидирована  оппозиция,  Хосе  Монтьель
стал самым богатым и могущественным городке человеком. Он отправил доче-
рей в Париж, выхлопотал для сына должность консула в Германии и  занялся
окончательным упрочением своей власти. Но плодами преступившего все пре-
делы и законы богатства наслаждаться ему пришлось меньше шести лет. Пос-
ле того как исполнилась первая годовщина его смерти, вдова, слыша  скрип
лестницы, твердо знала, что скрипит та  под  тяжестью  очередной  дурной
вести. Приносили их всегда под вечер. оОпять напали разбойники, -  гово-
рили вдове. - Вчера угнали пятьдесят голов молоднякап. Кусая ногти, вдо-
ва сидела неподвижно в качалке и ничего не ела - пищей ей служило  отча-
янье. оЯ предупреждала тебя, Хосе Монтьель, - повторяла она, обращаясь к
покойному, - от жителей этого городка благодарности не дождешься. Ты еще
не успел остыть в своей могиле, а уже все от нас отвернулисьп.
   В дом никто больше не приходил. Единственным человеком, которого  она
видела за эти бесконечные месяцы дождя, что лил и лил не переставая, был
добросовестный и неутомимый сеньор Кармайкл, всегда заходивший в  дом  с
раскрытым зонтиком. Дела не поправлялись. Сеньор  Кармайкл  уже  написал
несколько писем сыну Хосе Монтьеля. В них он намекал, что  было  бы  как
нельзя более ко времени, если бы тот приехал и взял ведение дел  в  свои
руки; сеньор Кармайкл позволил себе даже выразить некоторое беспокойство
по поводу здоровья его матери. Но ответы на эти письма были уклончивы. В
конце концов сын Хосе Монтьеля откровенно признался: не возвращается  он
из страха, что его могут убить. Тогда сеньор Кармайкл был вынужден сооб-
щить вдове, что она на грани полного разорения.
   - Не совсем так, - возразила она. - Сыра и мух мне девать  некуда.  И
вы берите себе все, что вам может пригодиться, а мне дайте умереть  спо-
койно.
   После этого разговора ничто больше не связывало ее с  внешним  миром,
кроме писем, которые она отправляла дочерям в конце каждого месяца.  оНа
этом городке лежит проклятие, - убежденно писала им она. - Не возвращай-
тесь сюда никогда, а обо мне не беспокойтесь: чтобы быть счастливой, мне
достаточно знать, что вы счастливып. Дочери отвечали ей по  очереди.  Их
письма были всегда веселые, и чувствовалось, что писали их  в  теплых  и
светлых помещениях и что каждая из девушек, когда, задумавшись о чем-ни-
будь, останавливается, видит себя отраженной во многих зеркалах.  Дочери
тоже не хотели возвращаться. оЗдесь цивилизация, - писали они. - А  там,
у вас, условия для жизни неблагоприятные. Невозможно жить в дикой  стра-
не, где людей убивают из-за политикип. На душе у вдовы, когда она читала
эти письма, становилось легче, и после каждой фразы она одобрительно ки-
вала головой.
   Как-то раз дочери написали ей о мясных лавках Парижа. Они рассказыва-
ли о том, как режут розовых свиней и вешают туши у входа в лавку,  укра-
сив их венками и гирляндами из цветов. В конце почерком, не  похожим  на
почерк дочерей, было приписано: оИ представь себе, самую большую и  кра-
сивую гвоздику свинье засовывают  в  задп.  Прочитав  эту  фразу,  вдова
Монтьель улыбнулась, впервые за два года. Не гася в доме свет, она  под-
нялась к себе в спальню и, прежде чем лечь, повернула электрический вен-
тилятор к стене. Потом, достав из тумбочки около кровати ножницы, рулон-
чик липкого пластыря и четки, она заклеила себе воспалившийся от обкусы-
ванья большой палец на правой руке. После этого она начала молиться,  но
уже на второй молитве переложила четки в левую руку: через пластырь зер-
на плохо прощупывались. Откуда-то издалека донеслись раскаты грома. Вдо-
ва заснула, уронив голову на грудь. Рука, которая держала четки, сползла
по бедру вниз, и тогда она увидела сидящую в патио Великую Маму; на  ко-
ленях у нее была расстелена белая простыня и лежал гребень - она  давила
вшей ногтями больших пальцев. Вдова Монтьель спросила ее:
   - Когда я умру?
   Великая Мама подняла голову.
   - Когда у тебя начнет неметь рука.



   Габриэль Гарсия Маркес
   Добрый фокусник, продавец чудес
   Рассказ


©Перевод с испанского Ростислава РЫБКИНА
Форматирование и правка: Б.А. Бердичевский

   В то воскресенье, когда я его увидел в первый раз, бархатные подтяжки
прострочены золотой мишурой, на всех пальцах перстни с цветными камешка-
ми, волосы на голове заплетены в косу и в косу эту вплетены бубенчики, я
подумал сперва, что это какой-то жалкий цирковой униформист взобрался на
стол, было это в порту Санта-Мария-дель-Дарьен, стол был  заставлен  пу-
зырьками лекарств от разных недугов и  завален  успокаивающими  травами,
все он сам готовил и продавал, надтреснутым громким голосом  расхваливал
свой товар в городках на Карибском побережье, но только в тот раз  ника-
кого индейского дерьма еще не предлагал, а просил,  принесите  настоящую
ядовитую змею и я покажу на себе, как действует найденное мною противоя-
дие, единственное абсолютно надежное, дамы и господа,  от  укусов  змей,
тарантулов, сколопендр и всякого рода ядовитых млекопитающих. Кто-то, на
кого, похоже, его вера в свое противоядие произвела сильное впечатление,
сходил куда-то и принес в бутылке мапану из самых  плохих,  из  тех,  от
укуса которых жертва сразу же начинает задыхаться, и он схватил  бутылку
с такой жадностью, что все мы  подумали,  будто  эту  змейку  он  сейчас
съест, но она, едва почувствовав, что свободна, вмиг выскочила из бутыл-
ки и укусила его в шею, и он, задыхаясь, уже не мог говорить,  и  только
успел принять свое противоядие, как стол, заставленный  дрянью,  опроки-
нулся под напором толпы и огромное тело осталось, свалившись с него, ле-
жать на земле, и казалось, что внутри оно совсем пустое, но он  все  так
же смеялся и все так же блестели его золотые  зубы.  Грохот  от  падения
стола был такой, что броненосец с севера, прибывший с дружеским  визитом
лет двадцать назад и с тех пор стоявший у  пристани,  объявил  карантин,
опасаясь, что змеиный яд может попасть к нему на палубу, а люди,  празд-
новавшие вербное воскресенье, вышли  из  церкви  со  своими  освященными
пальмовыми листьями, не дождавшись конца мессы, потому что каждому хоте-
лось увидеть, что происходит с ужаленным, а  того  уже  раздувал  воздух
смерти и теперь он в обхвате был вдвое больше прежнего, изо рта  у  него
шла желтая пена и было слышно, как дышат его поры, но по-прежнему он так
сотрясался от хохота, что все бубенчики на  нем  звенели.  Увеличиваясь,
тело его отрывало у гетр пуговицы и разрывало швы  одежды,  и  казалось,
что перстни вот-вот разрежут ему пальцы, а лицо его обрело цвет  солони-
ны, и все, кто видел, как его ужалила змея, поняли,  что  он,  хотя  еще
жив, уже гниет и скоро рассыплется на такие мелкие кусочки, что его при-
дется сгребать и ссыпать лопатой в мешок, но в то же время им  казалось,
что, даже превратившись в опилки, он не перестанет смеяться. Зрелище бы-
ло настолько невероятное, что морские пехотинцы из северной страны  под-
нялись на мостик своего корабля, чтобы фотоаппаратами с мощными  линзами
заснять его оттуда в цвете, но женщины, вышедшие из церкви, помешали  им
это сделать, они накрыли умирающего одеялом, а на одеяло положили  освя-
щенные пальмовые листья -- кто-то чтобы не дать морским пехотинцам  оск-
вернить тело своими чужеземными штуковинами, а кто-то потому,  что  было
страшно смотреть на нечестивца, способного умереть от смеха в буквальном
смысле этого слова; другие же надеялись, что, таким способом избавят  от
яда хотя бы его душу. Все уже решили, что он мертв, когда одним движени-
ем он сбросил с себя пальмовые листья и, еще не совсем  очнувшись  и  не
оправившись до конца от происшедшего, без  посторонней  помощи  поставил
стол, вскарабкался на него кое-как, и вот он уже опять кричит, что  про-
тивоядие это прямо-таки благословенье господне в пузырьке, вы все в этом
убедились, и стоит всего два квартильо , и изобрел он это противоядие не
корысти ради, а для блага людей, кто еще там говорит, будто это  одно  и
то же, и только прошу вас, дамы и господа, не напирайте, хватит на всех.
   Но люди, конечно, напирали, и правильно делали, потому что на всех не
хватило. Один пузырек приобрел даже адмирал  с  броненосца,  поверивший,
что снадобье это защитит также и от отравленных пуль анархистов, а члены
экипажа, увидев, что им не сфотографировать человека, ужаленного  змеей,
мертвым, не только стали снимать его стоящим во весь рост на  столе,  но
еще заставили давать автографы, и он их давал до тех пор, пока  руку  не
свело судорогой. Уже совсем стемнело, почти все разошлись, в порту оста-
вались только самые неприкаянные, и тут он стал искать взглядом кого-ни-
будь с лицом поглупее, ведь нужно было, чтобы кто-то помог ему убрать со
стола и упаковать пузырьки, и, конечно, взгляд его остановился  на  мне.
Словно сама судьба на меня взглянула, не только моя, но и его, и хотя  с
тех пор прошло уже больше ста лет, мы с ним помним все,  как  будто  это
было в прошлое воскресенье. Так или иначе, но мы уже  складывали  с  ним
его аптеку в чемодан с пурпурными завитушками, скорее похожий на гробни-
цу мудреца, когда он, должно быть, увидев внутри меня какой-то свет, ко-
торого не увидел сразу, спросил равнодушно, кто ты, и я ответил,  что  я
сирота при живом отце, и он расхохотался даже громче, чем когда на  него
действовал яд, а потом спросил, чем ты занимаешься, и я ответил, что  не
занимаюсь ничем, просто живу, потому что все остальные занятия  ломаного
гроша не стоят, и он, все еще плача от смеха, спросил, есть ли на  свете
такое, что мне все-таки хотелось бы знать, и это был  единственный  раз,
когда я ответил ему серьезно и сказал правду, что хотел бы научиться га-
дать и предсказывать, и тогда он перестал смеяться и сказал, будто  раз-
мышляя вслух, что для этого мне не хватает совсем немногого, глупое  ли-
цо, которое для этого необходимо, у меня уже есть. В тот же вечер он по-
говорил с моим отцом и за реал с двумя квартильо и колоду карт,  способ-
ных предсказывать любовные победы, купил меня навсегда.
   Таков был злой фокусник, потому что добрый фокусник -не он, а  я.  Он
мог доказать астроному, что месяц февраль -- это стадо невидимых слонов,
но когда фортуна поворачивалась к нему спиной, он становился жесткосерд-
ным. В свои лучшие времена он был бальзамировщиком вице-королей и, расс-
казывают, умел придать их лицам выражение такой властности, что они  по-
том еще по многу лет правили даже лучше, чем при жизни, и  до  тех  пор,
пока он не возвращал им обычного вида мертвых, никто не  осмеливался  их
хоронить, но его положение пошатнулось после того, как он изобрел шахма-
ты, в которых невозможны ни поражение ни победа, а партия длится  беско-
нечно, игра эта довела до безумия одного капеллана и стала причиной  са-
моубийства двух титулованных особ, и после этого он покатился вниз, стал
толкователем сновидений, потом  гипнотизером,  которого  приглашают  для
развлечения гостей на дни рождения, потом зубодером, удаляющим зубы  пу-
тем внушения, и, наконец, ярмарочным знахарем, и в ту пору, когда  мы  с
ним познакомились, даже невежественные пираты не принимали его  всерьез.
Мы мотались по свету вместе с нашей кучей лжелекарств и  жили  в  вечном
страхе из-за наших свечей, которые, если их зажжешь,  делают  контрабан-
дистов невидимыми, из-за капель, которыми жены-христианки, незаметно на-
капав их в суп, могут сделать богобоязненными мужей-голландцев, и  из-за
всего того, что вы выберете сами, дамы и господа, и я совсем не  настаи-
ваю, чтобы вы покупали, а  просто  советую  не  отказываться  от  своего
счастья. Но хоть мы и умирали со смеху над всем тем, что с нами происхо-
дило, на самом деле нам едва удавалось заработать себе на хлеб, и теперь
он надеялся только на мое уменье предсказывать. Переодев меня в  японца,
положив в похожий на гробницу чемодан и цепью приковав внутри  к  правой
стенке, он запирал меня в нем, чтобы я оттуда предсказывал, а сам в  это
время лихорадочно листал грамматику, отыскивая лучший  способ  заставить
людей поверить в его новую науку, а вот перед вами, дамы и господа, мла-
денец, терзаемый светляками Иезекииля, и вот, например, вы, сеньор, ваше
лицо выражает недоверие, давайте посмотрим, хватит ли у вас  духу  спро-
сить его, когда вы умрете, но я никогда не мог сказать даже какой сегод-
ня день и месяц, и в конце концов он потерял надежду на то, что я  стану
предсказателем, это из-за того не работает твоя железа  прорицаний,  что
ты после обеда спишь, а потом, чтобы удача к нему вернулась, ударил меня
палкой по голове и сказал, что отведет меня к отцу и  потребует  с  него
назад деньги. Как раз тогда,  однако,  он  обнаружил  способы  применять
электричество, рождаемое страданием, и стал мастерить швейную машинку  с
присосками, которая работает, если присоединить эти присоски к испытыва-
ющей боль части тела. Но так как я ночи напролет стонал от палочных уда-
ров, которыми он осыпал меня для того, чтобы у него кончилась полоса не-
везенья, ему пришлось, чтобы испытать свое изобретение, оставить меня  у
себя, и мое возвращение домой стало откладываться, а его настроение под-
ниматься, и наконец машинка заработала прекрасно, стала шить  не  только
лучше любой послушницы, но и вышивать, в зависимости от силы боли  и  от
того, где болит, птичек и цветы астромелии. В таком положении мы и  пре-
бывали, уверенные, что одержали наконец победу над невезеньем, когда  до
нас