ХХ. Так все и оставишь?
   АА. Ты прекрасно  знаешь,  что все это тряпье и хлам не имеют  для меня
никакого значения. Прекрасно обойдусь  и без них.  Я принадлежу  к  тем, кто
придет  на  смену  обществу  потребления,  ты  же  пребываешь  еще в  стадии
натурального  обмена бусами  и обтесанным кремнем. Что же до  моих  бумаг...
Впрочем, не стоит об этом.
   ХХ. Оставишь? Все оставишь?
   АА.  Ну,  может,  и  не  все. Вообще-то, я  бы  не отказался  захватить
какую-нибудь  мелочь  на память...  Нет, не все.  Возьму  только  одну вещь,
одну-единственную,  -  так, ерунду, пустяк.  (Делая  вид, что  раздумывает.)
Ну-ка, что бы здесь... Ага, вот - нашел.  (Подходит к правой кровати,  берет
куклу - пса Плуто.)
   ХХ. Нет! (Бросается к АА.)
   АА. Но почему? Эта невинная  кукла напомнит мне о  днях, проведенных  с
тобой. Рассеет мою тоску...
   ХХ. Отдай!
   АА.  Ты несправедлив.  Я оставляю  тебе все  свое имущество  и хотел бы
взамен получить всего лишь этот скромный сувенир, а ты...
   ХХ. Дай сюда!
   АА. Пойдем отсюда, мой  милый песик,  дядя жадный. Дядя нехороший, дядя
нас не любит.
   ХХ. Отдашь или нет?!
   АА.  Мы  не  останемся с дядей.  Уйдем далеко,  далеко... (ХХ  пытается
вырвать  у  него куклу,  но АА  ускользает  от него  и убегает за стол.  Они
гоняются друг за другом вокруг стола.) Гав-гав! Ты посмотри только, как дядя
сердится! Гав-гав-гав!  (Изображает лай собаки, беготня продолжается.) А  мы
не дадим нас поймать, не дадим! (В тот момент, когда ХХ оказывается слева от
стола, а АА - справа, ХХ вскакивает на стол и хватает АА за горло. Но  в его
руках остается лишь кашне. АА отбегает в сторону,  но спотыкается  о стул  и
опрокидывается  вместе  с ним. ХХ бросается на него.  АА  вытягивает  руку с
куклой  сзади  себя  над головой.  ХХ  старается  дотянуться  до  куклы.  АА
перехватывает пса Плуто  другой рукой и отбрасывает его далеко  за себя. Оба
срываются с места и бегут за куклой, как два регбиста за мячом. Сталкиваются
над  куклой. В этот  момент из крана,  который оставался открытым,  начинает
литься  вода.) Вода!  (АА  оставляет  партнера, который жадно  прижимает пса
Плуто к груди, подходит к раковине и закрывает кран.) Наконец-то! Вот теперь
можно заварить приличный чай. (Берет со стола чайник, наливает в него из-под
крана  воду, заходит за ширму. ХХ  не  спускает с  него глаз. Он по-прежнему
стоит на коленях, прижав куклу к себе, в оборонительной позиции.) Чего ты до
сих пор здесь торчишь... Неужели молишься? (Снимает  пальто, вешает  его  на
гвоздь.) Ну ладно, хватит. Да встань же, наконец.
   ХХ. Что, остаешься?
   АА. Только из-за чая. Где еще можно  напиться приличного чая,  как не у
себя дома. Эх, дом, дом...
   ХХ поднимается с колен и прячет пса  Плуто  под свою подушку, на правой
кровати. Садится на кровать. АА берет с пола кашне и вешает на спинку левого
стула, поднимает опрокинутый стул.
   ХХ. Я отдам, у меня скоро будут.
   АА. Ах, ты все еще о своем долге?
   ХХ. Ей-богу.
   АА. Пустяк, и говорить не стоит.
   ХХ. В том месяце.
   АА. Не горит.
   ХХ. Ну, может, через неделю.
   АА. Да не переживай так, прошу тебя.
   ХХ. Или послезавтра.
   АА. Ого!
   ХХ. Хочешь, отдам послезавтра?.. Или завтра... Ну, хочешь, завтра?
   АА. Поверь, это не имеет ни малейшего значения. Между друзьями...
   ХХ. Я сейчас не могу, слово даю.
   АА.   Э-э-х!  Как  приятно  возвратиться   на  собственное  пепелище...
(Собирается снять пиджак. ХХ услужливо подбегает к нему и  помогает.) Весьма
тебе обязан.
   ХХ. Повесить?
   АА. Нет,  не стоит. Можно  оставить на  стуле. (Удобно  устраивается на
правом стуле.  ХХ  вешает  пиджак  на спинку,  за его  спиной.) Но вот зато,
знаешь, если бы ты был так добр...  Меня раздражает этот свет. Давно уже, да
я все не решался сказать. Ведь если тебя не раздражает... Но, честно говоря,
эта голая лампочка ужасна. Извини, что я так неуважительно отзываюсь о твоем
обожаемом интерьере. Ты не смог бы соорудить нечто вроде абажура?  Из бумаги
или чего-нибудь другого... Я-то никогда не был особенно рукодельным...
   ХХ. Сделаем.
   АА. Ну и прекрасно, ты воистину неоценим. Там, возле моей кровати лежат
журналы, можешь ими воспользоваться. Или ты предпочитаешь газеты?
   ХХ берет один из журналов, лежащих возле левой кровати.
   ХХ. Ножницы хорошо бы.
   АА. Там, на полке.  (ХХ берет с полки над раковиной ножницы, влезает на
стол. Разворачивает журнал и примеряет его к лампочке. АА наблюдает  за ним,
прикрыв глаза ладонью.) Тебя свет не раздражает?
   ХХ. Что?
   АА.  Я  спрашиваю, можешь  ли ты  смотреть на  лампочку,  не  испытывая
неприятного ощущения, будто ты слепнешь?
   ХХ. На лампочку?
   АА. Ну да, на этот свет... Не режет?
   ХХ. Нет.
   АА. Глаза не слезятся?
   ХХ. Нет.
   АА. Веки  не щиплет? Не видишь  перед глазами таких... черных, летающих
пятен?
   Пауза.
   ХХ. Нет.
   АА (влезает  на стол. Подобно окулисту,  оттягивает  веко  ХХ). Другой.
(Заглядывает  в  другой  глаз.)  Поразительно.  (АА  слезает  со  стола.  ХХ
продолжает возиться с лампочкой.  АА ходит  по комнате.) А  впрочем, тут нет
ничего  странного. Известно,  что отклонения  от  нормы  могут  быть  весьма
значительными. Как в сторону  чрезмерной  чувствительности, так  и в сторону
почти полной индифферентности. Так же, как и скорость передачи рефлексов. От
нервных окончаний  к  мозговым центрам.  Все  зависит от данного конкретного
индивидуума. (Внезапно останавливается.) Тебя когда-нибудь допрашивали?
   ХХ. Как это...
   АА (резко, жестко). В полиции.
   ХХ. За что?
   АА. Я  не спрашиваю - за что, меня лишь  интересует, подвергался  ли ты
допросу. Был ли когда-нибудь под следствием?
   ХХ. Нет.
   АА  (снова  обычным тоном). Жаль.  Ты  был  бы  великолепным  объектом,
естественно, не с точки зрения  полиции. С твоей бесчувственностью ты был бы
в состоянии  вынести  то, что другим  оказывалось  не  под силу. Жаль, очень
жаль. Смог бы стать отличным политическим заключенным.
   ХХ. Я в политику...
   АА. Да, знаю, знаю  - ты в политику не впутываешься. Ведь  ты это хотел
сказать,  правда? Но могу же  я  помечтать. (ХХ, заинтересовавшись  какой-то
рекламой в  журнале, слюнит  палец,  перелистывает  страницу, разглядывает.)
Какой  глаз! Было бы непросто вытянуть из тебя показания. То есть... Если бы
тебе  было что сказать... Подумать только, такой талант  пропадает. Но - что
делать, так уж устроен мир. Те, кому говорить  не следовало бы, - говорят. А
тем, кто смог бы не заговорить, сказать просто нечего.
   ХХ. Можно я вот это себе вырежу?
   АА. Что?
   ХХ. Вот это, цветную картинку.
   АА. Похоже, ты меня не слушал.
   ХХ (показывая рекламу). Я бы только вот это вырезал...
   АА.  О  Боже! Боже моих предков... И твоих. Порой я,  правда, спрашиваю
себя, действительно ли у них был общий Бог.
   ХХ. Так я вырежу.
   Слезает  со  стола  и  садится  на  правый  стул, лицом к  залу. Сверху
начинает доноситься музыка.
   АА (хватается  за  голову,  закрывает  уши). Только этого  недоставало!
(Смотрит на часы.) Четыре? Не  может быть. (Прикладывает часы к уху.) Так  и
есть, стоят. Послушай, который может быть час?
   ХХ. Наверное, скоро девять.
   АА. Значит, они только начинают, так что у нас в перспективе по меньшей
мере восемь часов развлечения. Их развлечения.
   ХХ. Может, еще перестанут.
   АА. Нет, сегодня не перестанут, будут веселиться до утра. Сегодня Новый
год. (ХХ перестает вырезать, поднимает взгляд и замирает, глядя перед собой.
Из-за ширмы доносится свист чайника.) Вот и вода вскипела. (Уходит за ширму,
возвращается с чайником. Садится на прежнее место,  наливает воду из чайника
в  кружку, опускает в нее пакетик чаем. ХХ безвольно опускает  руки, держа в
одной  из  них  ножницы,  в  другой -  журнал.  Музыка  наверху смолкает. АА
вынимает  из  кружки  пакетик с  чаем,  накладывает сахар, мешает. Из рук ХХ
выпадают ножницы и  журнал, он медленно  встает и, как автомат, идет к своей
кровати, направо. Ложится навзничь и смотрит в потолок. АА  перестает мешать
чай и наблюдает за  ХХ.) Что с  тобой?.. Тебе  нехорошо?  (Снова мешает чай,
затем перестает.)  Ты  заболел? (ХХ не реагирует.  АА  встает  и подходит  к
нему.) Эй!.. Да ответь же, наконец! (Тормошит его за руку. ХХ отворачивается
лицом к стене, спиной к  АА. Тот растерянно осматривается, поднимает ножницы
и журнал, возвращается к ХХ.) Послушай,  ты же не закончил... Ну на, вырезай
что хочешь, вырезай,  вырезай,  ведь я тебе не запрещаю... Вырезай  все, что
заблагорассудится: холодильники, автомобили, локомобили, мотоциклы, моторки,
аспираторы,  транзисторы,  телевизоры,  экстензоры...  телефоны, патефоны...
Занятие это дурацкое, но  я же не запрещаю, вырезай сколько угодно, если это
доставляет  тебе  удовольствие.  Я  вовсе  не  против,  слышишь?..  Ты  что,
обиделся...  (Садится на кровать.) Ну,  хочешь, я вырежу  для тебя,  хочешь?
(Заканчивает вырезать цветную  рекламу,  кладет ножницы на пол.) Ну?.. Вот и
готово,  посмотри-ка.  Красиво, да?  (Отстраняет  вырезку на  длину  руки, с
отвращением разглядывает.) Ну-ка, посмотри... (Со  злостью.) Да взгляни хотя
бы.  Зачем  я  тогда  вырезал!.. Не отвечает.  Неврастеник. (Мнет  вырезку и
швыряет бумажный шарик в угол. Некоторое время  сидит в нерешительности.  По
трубам доносится  "Stille Nacht,  heilige Nacht"[2]  в исполнении
детского хора. ХХ резко  закрывает себе голову подушкой.) А-а-а... Вот в чем
дело.  (АА встает,  осматривается, над чем-то  раздумывает. Затем  принимает
решение. Собирает все, что  находится  на столе, вместе с газетами, которыми
покрыт  стол. Все это  переносит на пол  к стене.  Чай из кружки  выливает в
раковину. Снимает  наволочку со  своей подушки,  выворачивает ее наизнанку и
накрывает  ею  стол,  как скатертью.  Достает  из  своего  чемодана  бутылку
коньяку,  ставит  на  стол.  Возле  бутылки  кладет пачку  сигарет,  которая
находилась  под  подушкой. Прополаскивает  кружки над  раковиной, ставит  их
рядом с  бутылкой. Надевает  пиджак. Музыка между тем умолкает.) Готово. Эй,
проснись, готово!
   ХХ (высунув голову из-под подушки). Ну, чего там?
   АА (торжественно). Новый год!
   ХХ снова накрывает голову подушкой. АА срывает с него подушку.
   ХХ. Отстань от меня.
   АА. Ни в коем случае. Я не стану пить в одиночку.
   ХХ (защищаясь). Я не хочу чая.
   АА.  А кто  тебе предлагает  чай?  У  нас  есть кое-что получше,  как и
подобает для такого торжественного случая.
   ХХ (замечает бутылку и садится на кровати). Где ты взял...
   АА. Не в этом дело, я ставлю, надевай пиджак.
   ХХ. Зачем...
   АА. Затем, что сегодня  праздник,  до тебя,  что, не дошло?  Пиршество,
церемониальный  акт, торжество, обряд, ритуал, традиция!  Прощание со Старым
годом  и  встреча  Нового, новая эра, новая  жизнь, все  новое! Аллилуйя! Не
намерен  же ты сидеть в  одной  рубашке  на  таком изысканном приеме. Ну-ка!
Вставай,  пошевеливайся,  веселись!...  (Заставляет  ХХ  встать  с  кровати.
Подводит  его  к  столу.  Берет с правого стула  и подает  его  ХХ.) Поправь
галстук! Застегнись, причешись, ты же не хочешь, чтобы Новый год вырвало при
виде тебя?
   ХХ. А сам без галстука.
   АА. Я?.. Действительно.
   ХХ. Ну?
   АА. Но я  - другое дело. Я никогда  не ношу галстука, это не мой стиль.
(ХХ снимает пиджак, отдает его АА и направляется в сторону кровати.) Постой!
(ХХ снова ложится на кровать.) Значит я тоже должен? Обязательно?
   ХХ. Раз уж праздник, так праздник.
   АА идет к своей кровати,  по  пути вешая  пиджак  ХХ  на  правый  стул.
Вытаскивает  из-под  кровати  чемодан,  достает  галстук.  Становится  перед
зеркалом, повязывает  галстук. ХХ наблюдает за ним, затем встает с кровати и
садится на  правый  стул. Достает из кармана  носовой платок и  протирает им
туфли.
   АА (показываясь с повязанным галстуком). Ну как, хорошо?
   ХХ (присматриваясь). Ты в последний раз когда брился?
   АА. Не помню.
   ХХ. Оно и видно. Мог бы побриться.
   АА. Неужели ты потребуешь, чтобы я сейчас брился!
   ХХ. Если я мог, то и ты можешь.
   АА. Это предрассудки. Теперь никто не бреется.
   ХХ. Я-то побрился.
   АА. Провинциальный обычай. В наше время уже не бреются.
   ХХ. Каждый день не нужно, а в праздник нужно.
   АА. Хорошо, я побреюсь. Но при одном условии.
   ХХ. Чего еще?..
   АА. Ты сменишь носки.
   ХХ (удивленно  оглядывает  свои  ступни в дырявых  носках).  Зачем, они
совсем еще чистые...
   АА. Или - или.
   ХХ. Как надену туфли - их не будет видать.
   АА. Это мой ультиматум.
   ХХ.  Ну  ладно,  ладно.  (Вытаскивает  из-под  своей  кровати  фанерный
чемодан, достает из него пару носков. Снимает носки, убирает  их в  чемодан.
Надевает  другие  носки, такие же дырявые, как и прежние.  Снова  садится на
стул и надевает туфли. Тем временем АА  снимает пиджак и вешает его на левый
стул. Встает перед зеркалом и  начинает бриться. ХХ, ожидая пока АА закончит
бритье, сидит в бездействии, наблюдая за ним. Вздыхает.) Скорей бы весна.
   АА. Почему?
   ХХ. Говорят, тут некоторые по весне без трусов ходят.
   АА. Опять за свое?
   ХХ.  Так   если  правда...  Мы   сейчас   роем  канавы...  Прокладываем
канализацию...
   АА. Не вижу никакой связи.
   ХХ. Ну, если какая-нибудь по верху проходит, то снизу все видать.
   АА. Утехи пролетариата.
   ХХ.  Сейчас-то мы копаем в хорошем месте.  А то вот  копали на окраине,
так никакого интересу не было.  Народу мало, а бабы все старые или страшные.
А сейчас красивые  попадаются,  в мехах...  У нас один  всегда следит  и как
приметит, что подходящая  идет,  сразу дает  знак. А  еще лучше, если копаем
перед универмагом, около  дамского  отдела. Или около дамского  парикмахера.
Вот, помню, клали мы кабель перед одним шикарным рестораном, и глубина  была
в самый раз, метра полтора. Хорошее было место.  Но и сейчас ничего. Приходи
как-нибудь...
   АА. Спасибо. У меня есть другие возможности.
   ХХ. А хуже  всего было, как возле  казармы  работали. Две недели - одни
солдаты.
   АА. А твоя жена ходит к парикмахеру?
   ХХ. Вот уж нет.
   АА. А в ресторан?
   ХХ. Да Бог с тобой! У нас обед дома варят.
   АА. Но за покупками она ходит.
   ХХ. Ходит. (Пауза.) В нашем городке нет канализации.
   АА. Зато есть казармы.
   ХХ. Есть. А ты откуда знаешь?
   АА.  Нетрудно догадаться.  У нас  повсюду есть  казармы. Так может  она
проходит мимо казармы?
   ХХ. Кто?
   АА. Твоя жена.
   Пауза.
   ХХ. Ты чего хочешь сказать...
   АА. Ничего. Я готов. (Вытирает лицо полотенцем.) Прошу к столу!
   ХХ встает, оба надевают  пиджаки, стоя лицом друг к  другу. АА  с левой
стороны стола, ХХ -  с правой.  Затем  одновременно садятся. АА откупоривает
бутылку и наливает.
   ХХ. А ты был женатый?
   АА. Два раза.
   ХХ. Как это так?
   АА. Развелся. Ну, за наше холостяцкое.
   ХХ. А дети?
   АА. Какие дети... Ах, дети. Нет, детей не было.
   ХХ. Зачем же тогда жениться?
   АА. Как зачем? По  любви, из-за родства душ,  а впрочем, откуда я знаю.
Ну, выпей.
   ХХ. Будь здоров. (Выпивают.  АА берет в рот сигарету и придвигает пачку
к ХХ, который тоже берет сигарету. АА ищет по карманам спички. ХХ достает из
левого кармана коробок спичек, прячет его обратно, достает из левого кармана
другой коробок, подает огонь АА и сам тоже закуривает. Прячет спички в левый
карман. Оба затягиваются. Пауза.) Скажи, а из-за чего ты убежал?
   АА (прерывая свои размышления). Что?
   ХХ. Из-за  чего ты  оттуда убежал? Что, плохо тебе там было? Были жены,
квартира с  красивым видом,  в  столице...  Хорошо  зарабатывал, в наилучшем
обществе бывал... А здесь что?
   АА. Убегают не к чему-то, а от чего-то.
   ХХ. Вот я и говорю. Тебе же там лучше было, чем здесь.
   АА.  Однажды я  пошел в  парк. Там в  аллее играли  дети.  А за кустами
сирени я заметил мальчишку, чуть постарше их. Он подбирал камни и бросал ими
в детей,  каждый раз прячась обратно за куст. При этом  он радостно смеялся,
был в восторге от самого себя. Хорошо развитой,  сильный мальчик... Бросал и
прятался, бросал и прятался...
   Пауза.
   ХХ. Ему сколько лет было?
   АА. Лет десять - двенадцать...
   ХХ (растроганно). Как мой.
   АА. Это было шесть лет тому назад.
   ХХ. Моему старшему теперь четырнадцать.
   АА. Да, конечно. То мог быть твой сын.
   Пауза.
   ХХ. Ну, и что дальше?
   АА. Ничего. Это все.
   ХХ. Хе-хе, а теперь по правде скажи.
   АА. Это правда.
   ХХ.  И  ты,  значит думаешь,  я  поверю, что  за  границу  бегут  из-за
какого-то  поганца, который в парке швыряется  камнями. Да  еще и не в тебя.
Мне-то можешь сказать, как брату.
   АА.  Ну,  тогда,  скажем...  Из-за того, что  у  меня  были  постоянные
затруднения  с дикцией.  Например, слово - неантагонистический. Оно для меня
слишком трудно. Я никогда не мог произнести его правильно.
   ХХ. Ты? Так ведь ты образованный.
   АА. Ну тогда, быть может, дело тут не в дикции, а, скорее, в интонации.
В надлежащем тоне. Я немузыкален.
   ХХ (понижая голос, доверительно). Ты политический?
   АА. Можешь и так это назвать. (ХХ встает из-за стола.) Что, разве ты не
догадывался? (ХХ идет к двери, по пути останавливается, спиной к АА.)
   ХХ. И ты только сейчас мне говоришь?
   АА. Я полагал, что это было ясно с самого начала.
   ХХ  осторожно приоткрывает  дверь,  выглядывает в образовавшуюся  щель,
возвращается к столу.
   ХХ. Ты на заметке?
   АА. Вероятно. (ХХ стоит в нерешительности.) Почему ты не садишься...
   ХХ (садясь). Ну и дурак же  я был. (Ударяет себя кулаком по лбу.)  Хотя
мне сразу что-то  подозрительно  показалось.  Ничего не делает, на работу не
ходит,  только  на  кровати  валяется  да книги  свои  читает.  Интеллигент,
белоручка.
   АА.  Откуда тебе известно, что я  ничего  не делаю?  По-твоему,  работа
заключается только в рытье канав?
   ХХ. Да как же ты работаешь, лежа на кровати?
   АА. Думаю.
   ХХ (нетерпеливо, пренебрежительно). А-а-а!.. О чем это?
   АА.  Между  прочим, и о тебе. Раздумываю,  например, смог ли бы ты меня
денунциировать.
   ХХ. Де... Дену...
   АА. Ну, иными словами, донести на меня. Не сейчас, конечно, и не здесь.
А там, у нас...
   ХХ. Так мы же тогда не знали друг друга.
   АА.  А ты полагаешь, что  доносить можно только на друзей или знакомых?
Вот  представь  себе: ты  сидишь в тюрьме,  а я прихожу  к тебе и  предлагаю
бежать. Или, более того: сообщаю план уничтожения тюрьмы. Ты позвал бы тогда
охранников, выдал бы меня?
   ХХ. В какой еще тюрьме?
   АА. В такой, где тебе живется относительно неплохо. Даже, может, лучше,
чем на свободе. Где ты досыта ешь и где тебе не бывает холодно.
   ХХ. Что-то не приходилось слышать о такой тюрьме.
   АА.  Но где ты не  можешь только одного:  нельзя пользоваться  словами,
которые начинаются  с буквы Т. Все  слова на букву Т запрещены -  и устно, и
письменно.
   ХХ. Почему?
   АА. Чтобы нельзя было произнести или написать слово "тюрьма".
   ХХ. Да что же это за тюрьма такая?
   АА. Но если бы я все-таки тебе предложил...
   ХХ (вскакивая). Ты чего ко мне пристал!
   АА.  Я же тебе ничего не предлагаю. Я лишь рассуждаю, что было бы, если
я, допустим, предложил бы тебе...
   ХХ. У меня жена и дети!
   АА. А у меня... у меня... а что, собственно,  у меня... Ну,  скажем,  у
меня  - мои любимые, обожаемые  слова, слова на  все буквы алфавита. Нет,  я
ничего тебе не предлагаю, ни на что тебя не подбиваю. Я, самое большее, могу
себе предложить...  А, да нет,  даже  этого не  могу. А  ведь  ты, наверное,
считаешь меня героем.
   ХХ. Все может быть.
   АА. Мне лестно это слышать, но могу тебя успокоить: никакой я не герой.
Сядь  и выпей  со  мной.  От  меня тебе  ничто не  грозит.  (ХХ садится,  АА
наливает.) Ну, за здоровье здравого смысла, если можно так выразиться. Хотя,
правда,   здоровья  никогда  не   бывает  в  избытке.   Прозит!  Здоровья  и
благополучия!  И ничего не бойся. Ведь я просто  тряпка.  Обыкновенный трус.
Или даже,  может  быть, п