идет и посидит с нами.
   БАРТОДИЙ. Анатоль, что за шутки.
   АНАТОЛЬ. Какие  шутки.  Разве  стал бы  я шутить над самим собой? Пусть
придет, пусть сядет, а ты сядешь справа или, может, слева, и я тоже, пусть с
нами выпьет. В молодости он, вроде, не отказывался.
   БАРТОДИЙ. Анатоль, нельзя же так.
   АНАТОЛЬ.  Запрещаешь мне  отправление  культа?  Дедам  и прадедам можно
было, а  мне нельзя? (Наполняет рюмки,  одну передает Бартодию.)  На, держи,
пригодится. А теперь - лицом к портрету и повторяй за мной.
   БАРТОДИЙ. Ничего я не стану повторять.
   АНАТОЛЬ.  Где бы ты  ни  был,  в какой  стороне света... Тьфу, не  так.
Сначала. Ну, короче  говоря, я, Анатоль,  все еще  живой, хоть и  должен был
умереть, приглашаю тебя, умершего, но во мне по-прежнему живого, на скромное
угощение. Приди, окажи честь и выпей с мразью, которую ты сгноил, то есть со
мной, превращенным тобою  в  мразь, и с моим  приятелем, который всегда  был
мразью. Призываю  тебя  сквозь  винтовочный огонь,  повзводный и  одиночный.
Призываю тебя сквозь воду, ту, что похолоднее. Сквозь землю призываю тебя, а
вернее, сквозь  то, что под землей,  ты уж сам  знаешь, что.  Пожалуй к нам,
явись и покажись, ибо ты призван.
   БАРТОДИЙ. Я не желаю в этом участвовать.
   АНАТОЛЬ. Тсссс... Слышишь?
   БАРТОДИЙ. Что?
   АНАТОЛЬ. Шаги... По полу... Далеко...
   БАРТОДИЙ. Какие шаги?
   АНАТОЛЬ. Он идет!
   БАРТОДИЙ. Тебе только кажется.
   АНАТОЛЬ. Он уже близко!
   БАРТОДИЙ. Никого же нет.
   АНАТОЛЬ. Камень за камнем и эхо за эхом.
   БАРТОДИЙ. Никто не идет, никто!
   АНАТОЛЬ. Он уже в соседней комнате.
   За спиной Анатоля входит Анабелла.
   АНАБЕЛЛА. Анатоль, что ты вытворяешь. Почему не ложишься спать.
   АНАТОЛЬ (указывает пред собой). Вот он!
   АНАБЕЛЛА. Кто - он, где?
   АНАТОЛЬ (отступая). Там, там, это Он!
   АНАБЕЛЛА. Да кто, что здесь происходит...
   АНАТОЛЬ. На колени!
   Падает  на колени,  рвет на  себе воротник,  задыхается. Анабелла, стоя
сзади него, поддерживает его под руки.
   АНАБЕЛЛА. Анатоль!
   АНАТОЛЬ. Я... как Савл в Дамаске... прозрел... уверовал... Я грешник...
Я прах!
   АНАБЕЛЛА. Что ж он так напился...
   БАРТОДИЙ (возле Анатоля, приподнимает ему веки, заглядывает в  зрачки).
Нет, тут дело посерьезнее.
   АНАБЕЛЛА. Что я говорила!
   БАРТОДИЙ. Звони в "скорую", быстро.
   АКТ III

   Сцена 1 - Октавия, Анабелла, Бартодий.
   В доме Бартодия. Стол, диван.
   АНАБЕЛЛА. Я приехала не из-за себя, это касается другого человека.
   ОКТАВИЯ. Сейчас позову его. Да вы присаживайтесь. (Выходит.)
   Анабелла садится на диван.  Ждет.  Затем берет иллюстрированный журнал,
тот, который читала Октавия в первом акте.
   Листает  журнал. Начинает читать,  потом, найдя  что-то, привлекшее  ее
внимание,  достает  из сумочки блокнот и переписывает из  журнала в блокнот.
Входит Октавия.
   Сейчас придет, только оденется. Он обычно спит после обеда.
   Анабелла убирает блокнот и откладывает журнал.
   Да  вы продолжайте, пожалуйста,  это прошлогодний, но  у  меня  есть  и
последние, хотите взглянуть?
   АНАБЕЛЛА. Не стоит из-за меня беспокоиться...
   ОКТАВИЯ.  Да  какое  там  беспокойство,  я старые  тоже собираю, мы его
выписываем,  а  этот  случайно  оказался  под рукой,  там есть  вязание,  вы
разрешите...  (Садится на диван рядом с Анабеллой, берет у нее журнал.) Нет,
не здесь, минутку, где же это было, а, вот, на этой странице,  видите, очень
интересный рисунок  вязки.  Я  уж даже  начала,  но  все  никак  не закончу,
постоянно что-нибудь мешает, не то, так другое, дело всегда найдется. Вы это
в комиссионном купили? Это пальто?
   АНАБЕЛЛА. О, давно уже.
   ОКТАВИЯ. Вам очень идет.
   АНАБЕЛЛА. Вам нравится?
   ОКТАВИЯ.  Просто чудесное. Ведь замшу не достать,  разве только остатки
от экспорта или у частника, но слишком дорого и совсем не то. Были небольшие
партии,  и  знакомая у меня была,  но  она уже  не работает  там. Вы  что-то
записывали?
   АНАБЕЛЛА. Ах, это так, рецепт.
   ОКТАВИЯ. А вы не вяжете?
   АНАБЕЛЛА. Нет, не вяжу.
   ОКТАВИЯ. Я так и думала. Не похоже, чтобы вы вязали.
   АНАБЕЛЛА.  Мама  когда-то  хотела,  чтобы я  научилась,  но  как-то  не
получилось.
   ОКТАВИЯ. Почему же?
   АНАБЕЛЛА. Я пошла на курсы.
   ОКТАВИЯ. Так рано?
   АНАБЕЛЛА. Да, совсем еще девочкой.
   ОКТАВИЯ. Так вы учились на курсах?
   АНАБЕЛЛА. Конечно.
   ОКТАВИЯ. А на каких?
   АНАБЕЛЛА. Ну, на разных. Но шить умею.
   ОКТАВИЯ. А вязание, это совсем не трудно. Вы что-то записывали?
   АНАБЕЛЛА. Морковные котлеты.
   ОКТАВИЯ. Интересуетесь кулинарией?
   АНАБЕЛЛА. Да, кулинарными рецептами.
   ОКТАВИЯ. Так вы и готовите?
   АНАБЕЛЛА. Так, немного, недавно начала.
   ОКТАВИЯ. Сами?
   АНАБЕЛЛА. Сама.
   ОКТАВИЯ.   Я   очень   рада,  что   мы  познакомились.   Бартодий   мне
рассказывал...
   АНАБЕЛЛА. А что он рассказывал?
   ОКТАВИЯ. Что его друг плохо себя почувствовал. Как он сейчас?
   АНАБЕЛЛА. Да не очень.
   ОКТАВИЯ. Он ваш муж?
   АНАБЕЛЛА. Да. Можно так назвать...
   ОКТАВИЯ. Извините, что расспрашиваю.
   АНАБЕЛЛА. Ну что вы, ничего страшного.
   ОКТАВИЯ. Бабское  любопытство. Но вы так молоды,  а мы с  Бартодием уже
одиннадцать лет, он не говорил вам?
   АНАБЕЛЛА. Мы с ним мало общались, это муж с ним разговаривал.
   ОКТАВИЯ. Они же друзья.
   АНАБЕЛЛА. До утра проговорили.
   ОКТАВИЯ. А о чем?
   АНАБЕЛЛА. Не знаю, я спала.
   ОКТАВИЯ. Бартодий тоже вернулся не в лучшем виде.
   АНАБЕЛЛА. Меня разбудили крики, а когда я вошла, у Анатоля был приступ.
"Скорая" приезжала.
   ОКТАВИЯ. Да что вы говорите, что-нибудь серьезное?
   АНАБЕЛЛА. Его увезли в больницу.
   ОКТАВИЯ. Ах, даже так?
   АНАБЕЛЛА. Довольно долго пролежал.
   ОКТАВИЯ. В больнице?
   АНАБЕЛЛА. В неврологическом отделении.
   ОКТАВИЯ. Что же с ним было?
   Пауза.
   АНАБЕЛЛА. Диагноз очень серьезный.
   ОКТАВИЯ. Вот как. (Пауза.) А теперь?
   АНАБЕЛЛА. Теперь дома.
   ОКТАВИЯ. Какое несчастье. А вы как считаете, что с ним произошло?
   АНАБЕЛЛА. Он и до того был не очень здоров. Вы же знаете, он вышел...
   ОКТАВИЯ. Бартодий говорил мне. Но такой приступ...
   АНАБЕЛЛА. Возле него был Бартодий, меня там не было.
   ОКТАВИЯ. Что-то, должно быть, повлияло. А муж не сказал, что?
   АНАБЕЛЛА. Он не может.
   ОКТАВИЯ. Наверное, просто не хочет.
   АНАБЕЛЛА. Нет, он не может.
   ОКТАВИЯ. Или секрет, что-то скрывает.
   Анабелла возражает движением головы.
   С ними такое бывает,  вы-то еще молодая, а у меня уже опыт. Надо подход
найти. Вы его спрашивали?
   Анабелла утвердительно кивает.
   Вот  и хорошо,  нужно его расспрашивать,  но только не  сразу,  выждать
подходящий момент. Они потом сами все рассказывают, вам он наверняка скажет.
   АНАБЕЛЛА. Нет, он не скажет.
   ОКТАВИЯ. Но почему? Неужели такой упрямый?
   АНАБЕЛЛА. Нет,  он не скажет.  (Достает платок  и  прикладывает  его  к
глазам.)
   ОКТАВИЯ. Скажет, потом скажет.
   АНАБЕЛЛА.  Он  потерял  речь.  (Плачет  и  опирается  головой  о  плечо
Октавии.) Он теперь инвалид. (Плачет.)
   ОКТАВИЯ (гладя ее по голове). Ну, тихо, детка, тихо,  все пройдет,  все
пройдет. (Берет платок из ее судорожно сжатой руки и утирает ей слезы, затем
прикладывает платок к ее носу, как ребенку.)
   Анабелла шумно, беспомощно сморкается. Входит Бартодий.
   А, вот и ты!
   БАРТОДИЙ.  Тогда я, быть может,  потом...  (Делает  движение в  сторону
двери.)
   ОКТАВИЯ. Останься!
   БАРТОДИЙ (к Анабелле, неуверенно). Добрый день... Что слышно...
   ОКТАВИЯ. Не изображай идиота. Ты что, не видишь?
   БАРТОДИЙ. Так вы знакомы?
   ОКТАВИЯ. Принеси  валерьянку,  она  у  меня,  возле кровати. И  поставь
чайник, заваришь чай, да покрепче. Ну, чего стоишь?
   Бартодий выходит.
   Да ты садись удобнее, сними пальто. (Помогает ей снять пальто.)
   АНАБЕЛЛА. Мне так неловко...
   ОКТАВИЯ. Глупости говоришь.  Сейчас я дам тебе чистый платок, скоро чай
поспеет, есть  хорошая настойка, на  рябине. Ты  с  дороги устала. В  поезде
давка была?
   АНАБЕЛЛА (все еще всхлипывая). Была... Вначале... Потом многие вышли.
   ОКТАВИЯ.  Тогда еще  ничего.  Сюда мало  кто  ездит, а  ближе к границе
совсем уже свободно бывает. Переночуешь у нас?
   АНАБЕЛЛА. Я... не знаю. Неудобно стеснять...
   ОКТАВИЯ.  Переночуешь,  останешься, куда  же  тебе  деваться,  никакого
стеснения, места всем  хватит, можешь  лечь здесь,  мы спим наверху,  поешь,
отдохнешь, а вернешься завтра или послезавтра, когда захочется...
   АНАБЕЛЛА. Послезавтра я не могу.
   ОКТАВИЯ. А почему?
   АНАБЕЛЛА. Анатоль.
   ОКТАВИЯ. Что, некому присмотреть?
   АНАБЕЛЛА. Соседка согласилась только до послезавтра.
   ОКТАВИЯ. А один никак не может?
   АНАБЕЛЛА. Он на кресле-каталке.
   ОКТАВИЯ. На кресле, почему?
   АНАБЕЛЛА. Потому что парализован.
   ОКТАВИЯ. Боже ты мой!  (Пауза.) Откуда же  могла  знать...  И  ты с ним
одна?
   АНАБЕЛЛА. У него нет никого.
   ОКТАВИЯ.  Да, да,  понятно. Какое несчастье... Ты все  мне  расскажешь.
Хочешь умыться?
   АНАБЕЛЛА. Я, наверное, ужасно выгляжу?
   ОКТАВИЯ. Да что ты, что ты, ванная направо.
   АНАБЕЛЛА. Я... очень тебе благодарна.
   ОКТАВИЯ. Да о чем ты... Ну, иди, потом поговорим.
   Анабелла выходит.
   Октавия  разглядывает  пальто Анабеллы,  надевает, примеряет,  снимает.
Накрывает стол к чаю. Входит Бартодий.
   БАРТОДИЙ. Я не нашел.
   ОКТАВИЯ. Чайник поставил?
   БАРТОДИЙ. Поставил.
   ОКТАВИЯ. Тогда принеси настойку.
   БАРТОДИЙ. Куда она пошла?
   ОКТАВИЯ. Сейчас вернется. Ну, ты и отличился.
   БАРТОДИЙ. Когда?
   ОКТАВИЯ. Тогда.
   БАРТОДИЙ. А что я такого сделал?
   ОКТАВИЯ. Я  как раз  это и имею в  виду.  Ну,  ладно, иди за настойкой,
принеси ту, что на рябине. Только поторопись.
   Бартодий выходит.
   Октавия хлопочет возле стола. Входит Анабелла.
   АНАБЕЛЛА. А где Бартодий?
   ОКТАВИЯ. Пошел за настойкой. Я  не хочу  вмешиваться,  понимаю,  что ты
приехала к нему с каким-то делом. Но если бы  я могла чем-нибудь помочь... Я
его лучше знаю.
   АНАБЕЛЛА. Это насчет квартиры.
   ОКТАВИЯ. Квартиры? Для кого?
   АНАБЕЛЛА. Для Анатоля.
   ОКТАВИЯ. Как же так, разве у вас нет квартиры? А Бартодий говорил...
   АНАБЕЛЛА. Ту квартиру мы потеряли. Живем теперь в маленькой.
   ОКТАВИЯ. И что, слишком мала?
   АНАБЕЛЛА. Дело не в этом, главное - нет лифта. Мне хотелось бы вывозить
его  в парк,  на  воздух,  хоть  изредка.  А по лестнице  мне с  креслом  не
справиться.
   ОКТАВИЯ. Ну, как же без лифта. Но Бартодий-то что...
   АНАБЕЛЛА. Мне говорили, у него есть связи, может, сумеет помочь.
   ОКТАВИЯ. Бартодий?
   АНАБЕЛЛА. Может, согласится похлопотать, поговорить с кем нужно.
   ОКТАВИЯ. Поздно, моя милая, теперь он уже ничего не может.
   АНАБЕЛЛА. И всех знакомых растерял?
   ОКТАВИЯ. Теперь не те времена. Он давно в отставке.
   АНАБЕЛЛА. А я думала...
   ОКТАВИЯ.  Все  переменилось.  Когда-то  были  у него  возможности,  это
правда. Но не теперь.
   АНАБЕЛЛА. Дай подумать. А пока - садись к столу.
   Анабелла садится за стол.
   А ведь он мне ни слова не сказал, этот мой Бартодий, о болезни Анатоля.
   АНАБЕЛЛА. А как он мог знать, он же сразу уехал.
   ОКТАВИЯ. Сразу?
   АНАБЕЛЛА. Ну, сразу после того утра.
   ОКТАВИЯ. Так он, значит, даже не соизволил поехать в больницу?
   АНАБЕЛЛА. Там такая суматоха была.
   ОКТАВИЯ. И ни о чем не позаботился?
   АНАБЕЛЛА. Он на поезд спешил, времени оставалось очень мало.
   ОКТАВИЯ. Ну, конечно, он же постоянно занят. Ни минуты времени нет.
   АНАБЕЛЛА. Приехала "скорая", его положили  на носилки, он  без сознания
был. Я думала - он перепил.
   ОКТАВИЯ. Они пили?
   АНАБЕЛЛА. Совсем немного.
   ОКТАВИЯ. И потом не позвонил, не справился?
   АНАБЕЛЛА. Кто?
   ОКТАВИЯ. Ну, он, мой Бартодий?
   АНАБЕЛЛА.  Возможно, он и звонил, только меня редко можно было  застать
дома, я  же  все постоянно возле  Анатоля. У него  оказалось кровоизлияние в
мозг и...
   ОКТАВИЯ. Да уж, он впечатлительный.
   АНАБЕЛЛА.  ...Ему хотели что-то  другое  оперировать.  В "скорой" часто
ошибаются...
   ОКТАВИЯ. Значит, сбежал.
   АНАБЕЛЛА. ...Но  в больнице его  тщательно обследовали.  Он  и  до того
немного  болел,  но  ничего  такого  особенного  и  вообще  чувствовал  себя
нормально.  Столько  было  энергии...  Никогда бы  не  подумала,  что  такое
случится.
   ОКТАВИЯ.  У него же нервы  слабые,  у этого нашего Бартодия. Уж я с ним
побеседую.  А  с  квартирой   что-нибудь  придумаем,  дальше  так  не  может
продолжаться.
   АНАБЕЛЛА. Думаешь, получится?
   ОКТАВИЯ. Непременно получится.
   АНАБЕЛЛА. Но ты сказала, что у него никаких связей не осталось.
   ОКТАВИЯ. Об этом не беспокойся.
   АНАБЕЛЛА. Как же он тогда сможет что-то сделать?
   ОКТАВИЯ. Я это устрою.
   АНАБЕЛЛА. А ты разве можешь...
   ОКТАВИЯ. Это уж мое дело, не волнуйся.

   Сцена 2 - Октавия, Бартодий.
   Сцена выглядит так же, как в первом акте (сцена 2).  Октавия и Бартодий
сидят  на достаточном расстоянии друг от  друга, возле каждого -  настольная
лампа. Октавия читает иллюстрированный журнал.
   БАРТОДИЙ. Кролики.
   Пауза.
   Буду разводить кроликов.
   ОКТАВИЯ (не переставая читать). Нет.
   БАРТОДИЙ. Что?
   ОКТАВИЯ. Я говорю - нет.
   БАРТОДИЙ. Что нет?
   ОКТАВИЯ. Не будешь разводить никаких кроликов.
   БАРТОДИЙ. Как это - не буду?
   ОКТАВИЯ  (откладывает журнал).  А  так,  не будешь. Не будешь разводить
никаких кроликов. Повторяю: никаких.
   БАРТОДИЙ. Это почему же?
   ОКТАВИЯ. Потому что ты должен позаботиться о человеке.
   БАРТОДИЙ.  Да  ты  что,  ты понимаешь, что  говоришь? Ты знаешь,  какую
берешь на  себя ответственность? Я должен  пренебречь моим проектом изучения
взаимосвязей между  жизнью коллектива и политикой в стадии выхода первого из
первобытного состояния  и возникновения зачатков последней? Если  не займусь
проблемой  я, этого не  сделает никто.  Теперь  подобными  проблемами уже не
занимаются.
   ОКТАВИЯ. Сказать тебе, чем не занимаются? Не бросают больного товарища.
   БАРТОДИЙ. Ах, ты об этом.
   ОКТАВИЯ. Не только.
   БАРТОДИЙ. Нелегкая тема.
   ОКТАВИЯ. Ты бы предпочел о кроликах?
   БАРТОДИЙ. Нет, нет, отчего же - тут даже есть определенная связь.
   ОКТАВИЯ. Вот именно!
   БАРТОДИЙ. Хоть ты, возможно, никакой связи и не видишь.
   ОКТАВИЯ. Теперь тебе не отвертеться.
   БАРТОДИЙ. А я  и не намерен. Я уже  давно сделал  все возможное,  чтобы
отвертеться, но, увы, тщетно! Потерял надежду.
   ОКТАВИЯ. Теперь уже не удастся. Беспомощный человек...
   БАРТОДИЙ. Именно об этом я и говорю.
   ОКТАВИЯ. Больной,  парализованный, ни  двигаться не может, ни говорить,
его увозят в больницу, а ты...
   БАРТОДИЙ. А что - я?
   ОКТАВИЯ. А ты что для него сделал?
   БАРТОДИЙ. Ничего.
   ОКТАВИЯ. Ничего!
   БАРТОДИЙ. Я и говорю: ничего. Соглашаюсь с тобой. Абсолютно ничего.
   Пауза.
   ОКТАВИЯ. Ты не можешь мне сказать, почему?
   БАРТОДИЙ. Потому что я тоже болен.
   ОКТАВИЯ. А-а, я и не знала.
   БАРТОДИЙ. Конечно, не знала.
   ОКТАВИЯ. И что же у тебя болит, пальчик или головка?
   БАРТОДИЙ. Я болен точно так, как и он.
   ОКТАВИЯ. И ты посмеешь сказать это еще раз?
   БАРТОДИЙ. К чему. Я и сам себе постоянно говорю об этом, но без всякого
результата. Факты без следствия. Non sequitur[5].
   ОКТАВИЯ. Скажи, будь добр, откуда в тебе такое бесстыдство?
   БАРТОДИЙ. О чем ты?
   ОКТАВИЯ. Как ты смеешь себя сравнивать с ним. Его состояние с твоим.
   БАРТОДИЙ. Какое уж тут сравнение. Здесь полная идентичность.
   ОКТАВИЯ. Да побойся Бога!
   БАРТОДИЙ. Сомневаюсь, что он существует.
   ОКТАВИЯ. Потому-то и осмеливаешься  так грешить. Или от  безделья. Если
бы заботился о ком-нибудь...
   БАРТОДИЙ. Я забочусь.
   ОКТАВИЯ. О чем?
   БАРТОДИЙ. О внутренней жизни.
   ОКТАВИЯ. Вот как!
   БАРТОДИЙ.  ...Которая  требует от  меня  огромных  усилий,  но  они,  к
сожалению, безрезультатны.
   Пауза.
   ОКТАВИЯ. Вот как, все-таки безрезультатны.
   БАРТОДИЙ. Я, правда, ожидал чего-то иного. Однако  ожидание результатов
также никаких результатов не принесло.
   ОКТАВИЯ. Ну, ясно, все эти годы я прожила с мумией.
   БАРТОДИЙ. Ты это обо мне?
   ОКТАВИЯ. О тебе, мумия ты египетская.
   БАРТОДИЙ. Что-то новое.
   ОКТАВИЯ. Да  ничего нового. Просто сейчас я говорю то, что думаю. Долго
я  молчала,  все надеялась,  что  сам  поймешь, наконец.  Добивалась  этого.
Терпеливо ждала, все сносила, а  сама ждала, когда же, наконец, заговорит он
со мной по-людски. Вот и заговорил: о внутренней жизни.
   БАРТОДИЙ. Разве я сказал что-то неуместное?
   ОКТАВИЯ. Да нет, у меня не было иллюзий. Мне с самого начала было ясно,
каков он. Но  я думала - он живой, просто сейчас спит,  что-то усыпило  его.
Думала, что возле меня все же проснется, оживет  возле  меня и  вновь станет
человеком.  Только этого я добивалась  от  чистого  сердца, с самыми добрыми
намерениями.  Ведь я  же  любила его, хоть  и  пошла за него без всяких  там
фантазий, глупой романтики. Прекрасно знала, кого беру, и шла на это. Потому
что думала: он человек.
   БАРТОДИЙ. Так это, значит, обо мне.
   ОКТАВИЯ. Столько лет рядом, а  в сущности - поврозь. Я  думала, что мое
чувство, мои усилия хоть как-то его растревожат, что-то в нем откроется, что
он, наконец, заметит меня. Долго, долго ждала.
   БАРТОДИЙ. Плохи мои дела.
   ОКТАВИЯ. Но разве он в состоянии  заметить человека? Тот,  кто сам - не
человек, не видит другого человека.
   БАРТОДИЙ. Что я, неживой?
   ОКТАВИЯ. А разве ты живешь?
   БАРТОДИЙ. Но я же человек.
   ОКТАВИЯ. Пока что я не вижу тому доказательств.
   БАРТОДИЙ. А если не видишь, как можешь утверждать.
   ОКТАВИЯ. Вот именно, как. Будь они, я бы их увидела.
   БАРТОДИЙ. Да что ты, собственно, про меня знаешь.
   ОКТАВИЯ. Наверное, все уже знаю.
   БАРТОДИЙ. Нет,  ничего ты не  знаешь. Тебе кажется,  что имеешь обо мне
какое-то  представление. А  разве тебе известно, каковы  мои мысли, о чем  я
думаю, когда надеваю шлепанцы и пью чай? Домик с  садиком, такой  миленький,
да? Домашний уют,  размеренная жизнь и  дружелюбные  соседи.  Добрый  день -
добрый день.  Все на своих местах, аккуратно  разложено. Варенье  на полках,
огурчики в баночках,  а  я в ящичке.  Пол сверкает,  особенно по праздникам,
прогулка в  лесок, это  полезно для  здоровья, после обеда вздремнуть, утром
газетка и вечера у  лампы.  И полный порядочек,  так  ведь? А что  здесь,  -
здесь, внутри!
   ОКТАВИЯ.  А  мне все это нравится -  кухня,  кастрюли  и твои носки,  -
просто наслаждение! И еще торчать  в этой глухой дыре, разве я этого хотела?
Но ты привез меня сюда, вот я и торчу. И только  смотрю, как проходят лучшие
годы. Ты хотел покоя, я дала тебе покой. Все сделала так, как хотелось тебе,
а  может,  и  больше.  Ни словечка не  сказала. Все для тебя  -  а  мне  что
осталось? Внутренняя жизнь?
   Пауза.
   БАРТОДИЙ. Ты права.
   ОКТАВИЯ. Что?
   БАРТОДИЙ. Ты права. Только где выход?
   ОКТАВИЯ. А ты, значит, не видишь?
   БАРТОДИЙ. Выход? Ведь это лабиринт.
   ОКТАВИЯ. Господи, я, наверное, его убью.
   БАРТОДИЙ. Ну, что можно сделать. Пойти куда-нибудь...
   ОКТАВИЯ. А! Сбежать!
   БАРТОДИЙ. Везде будет то же самое.
   ОКТАВИЯ. Но в тебе, внутри...
   БАРТОДИЙ. И  я об этом - везде останется то, что внутри,  никуда оно не
денется.
   ОКТАВИЯ. Боже мой, опять он за свое.
   БАРТОДИЙ. И снова то же.
   ОКТАВИЯ. Что - то же?
   БАРТОДИЙ. Внутри опять то же.
   Пауза.
   ОКТАВИЯ. Тогда, на мостике, что было в твоей голове...
   БАРТОДИЙ. На каком мостике...
   ОКТАВИЯ. Ну, тогда, в сентябре, когда мы там стояли... Ты же помнишь...
   БАРТОДИЙ. Ах да, шел дождь.
   ОКТАВИЯ. Разве ты обо мне думал? Обо мне одной? Или в твоей голове было
неизвестно  что. Неужели всегда в  твоей  голове -  и то,  и  другое,  и еще
что-то, и - кто знает что еще, и Бог знает о чем ты думаешь? Разве ты можешь
думать о чем-то или о ком-то и не думать одновременно еще и о чем-то другом?
Неужели это всегда так и всегда так было?
   БАРТОДИЙ. Я пом